Последнее объятие золотой осени

© Митрий Алексеевич Виноградов, 2023

ISBN 978-5-0060-3153-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1 «ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ»

21 августа 2017 год

Белый ПАЗ, с синими полосами на металлических боках неторопливо ехал по серому асфальту. Он стучал, проезжая по трещинам и ямам, гудел взбираясь на холмы и шипел дверями, когда останавливался.

Я занял места в конце салона, две походные сумки поставил на соседнее сидение, обитое в полоску темно-зеленого цвета и оглядел салон.

Короткие темно-жёлтые, близкие к оранжевому занавески были убраны, но в автобусе по-прежнему было темно. Лишь иногда, когда машина выезжала из сплошных зарослей деревьев и кустов солнечный свет заставлял блестеть белые, металлические стенки салона. Пустые сиденья лязгали друг об друга, у водителя играло радио, две женщины, не далеко от меня что-то оживлённо обсуждали.

Не обращая на них внимания, я думал о том, как изменится моя жизнь в ближайшие полгода.

Я, Калинов Алексей Валерьевич, бывший студент «…» Университета направлялся в Раннюю Зарю, небольшое село в …ской области. Всё свое детство и отрочество я провёл там с бабушкой, Лубовой Прасковьей Ивановной. Она почти всю жизнь прожила одна. Её муж, мой дед ушёл от неё к другой женщине после пяти лет брака, оставив четверых детей. Те времена, по рассказам моей матери были самые тяжёлые. В конечном счёте бабушка встала на ноги, устроилась на работу, и они стали вести нормальную безбедную жизнь. В последнее время бабушка стала жаловаться на своё здоровье, вся семья была обеспокоена этим.

Мною было принято решение пожить у бабушки, чтобы последить за её состоянием. Я также устроился работать учителем в местную школу, в которой сам провёл когда-то одиннадцать лет жизни.

Я переживал за бабушку, но в тоже время мне было интересно и волнительно вернуться в родные края. Бабушкин дом, представлялся мне замком, который в мыслях прятал от всех невзгод. Да и сама бабушка была неким рыцарем в стальных доспехах. Я часто прибегал к её советам. Тяжёлая жизнь сделала из неё рассудительного человека с хорошим чувством юмора и простым взглядом на жизнь. Я не видел её почти год, интересно как сильно люди меняются за год? В таком возрасте, наверное, почти незаметно.

Я очень волнительно относился к предстоящей работе. Когда я пришёл в первый класс в коридорах было не протолкнуться, а когда заканчивал всё начало пустовать. В мыслях предстали пустующие, заброшенные коридоры и кабинеты, безлюдное футбольное поле и площадка.

Моим первым учителем и единственным классным руководителем за всю школьную жизнь был Орлов Михаил Алексеевич. Он преподавал историю и обществознание. Фамилия кстати у него была говорящая. Длинный нос, широкие, большие, всегда приподнятые брови, под которыми находились зоркие большие глаза придавали его лицу орлиные очертания. Он всегда был спокоен, на моей памяти не было моментов, когда его что-то выводило из себя. Даже когда на уроке какой-нибудь ученик начинал устраивать дебош, Михаил Алексеевич спокойным, но твёрдым тоном заставлял его молчать.

А вот его жена, Орлова Анна Васильевна, была полной противоположностью. Маленькая, суетливая женщина с туго затянутыми волосами на затылке была просто олицетворением постоянной тревоги. Благодаря такой её особенности, по началу, ученики пытались её изводить, шутить над ней, но поняв, насколько эмоционально всё воспринимает Анна Васильевна, переставали после первой попытки.

От эмоциональных выпадов её часто спасала Черешова Агафья Сидоровна. Агафья Сидоровна забегала к Анне Васильевне на уроки, под предлогом что-нибудь передать, но на самом деле она всё время беспокоилась, как бы та не выкинула чего-нибудь эдакого. Агафья Сидоровна была воплощением лучшего учителя во всём мире. Её уроки биологии были интереснее всех остальных уроков. Она со всеми могла найти общий язык, а самое интересное что получалось это у неё не навязчиво, с ней абсолютно все открыто шли на разговор, будь то агрессивный учитель после неудачного урока или стеснительный первоклассник, только вступивший за порог школы. Наверное, поэтому Наталья Сергеевна выбрала её завучем.

Антонова Наталья Сергеевна была директором школы. Руководить за увядающей школой довольно непросто. Если учителям приходится воспитывать только учеников, то директору приходится воспитывать ещё и самих учителей. Она часто бывала не сдержанна и напряжена, но не так сильно, как Анна Васильевна.

Думаю, должность самого строго учителя можно отдать Чайковой Елене Александровне – учителя математике. Вот у кого на уроках не пошалить, так это на неё. Да что там пошалить, если во время оформления уже решённой задачи не стояла запятая, или точка, то на высший балл можешь даже не рассчитывать. Когда я перешёл в пятый класс это был мой самый не любимый учитель. Но я вырос, и где-то уже в восьмом классе понял, что, если бы не это строгая дисциплина и такой особенный подход к обучению, я бы не смог сейчас как орешки щёлкать довольно непростые задачи.

Какая школа без учителя физкультуры и технологии? У нас это был один и тот же человек – Карпов Илья Андреевич. Простецкий такой мужичок, свободно употреблял в разговоре как с учителями, так и с учениками мат и кажется, выпивал в своей каморке, которая находилась в отдельном здании для занятия физкультурой. Помню, перед днём учителем мне нужно было его о чём-то попросить, я открыл дверь в коморку и увидел трёх мужчин, распивающих белую канистру какой-то коричневой жидкости, думаю это был коньяк. Этими тремя мужчинами являлся Илья Андреевич, Михаил Алексеевич и Игорь Николаевич.

Гончар Игорь Николаевич был плотником. Кто-то мне рассказывал, что раньше он работал учителем в другом селе вместе со своей женой. Но жена заболела и умерла, дети его выгнали из родного дома и с тех пор Игорь Николаевич стал много пить, потерял работу. Его пожалел бывший директор школы и устроил на работу плотником.

Смоленкова Варвара Анреева была одним из самых добрых учителей. Она преподавала русский язык и литературу. Несмотря на то, что ей было уже под восемьдесят лет она никогда не заболевала, что не скажешь об остальных учителях. Варвара Анреева всегда была мягка к нам и добра. В прошлом году мне сообщили, что она умерла. Я сожалел что не успел навестить её до этого момента. Никогда не знаешь, когда видишь человека в последний раз.

Воспоминания нахлынули на меня листопадом. Я размышлял о настоящей жизни людей, которые окружали меня в то, как мне казалось, далекое время. Интересно, как поживают мои бывшие одноклассники? После школы я пытался общаться с некоторыми, но тщетно. Что-то ушло, что-то осталось там, в голубых, покрытыми многими слоями красками стенах, что-то, что связывало меня и моих бывших друзей.

Предаваясь ностальгии школьных времён, я не мог, да и не хотел, пропустить один счастливый период моей жизни, у этого периода есть имя – Ада. Милая и красивая девушка, Садова Аделина из девятого класса пленила меня своей красотой. Аккуратные брови с изломом, синие глаза, милые, как у ребёнка щечки, манящие губы. Все её черты лица были мягкими и плавными, что не скажешь про характер. Внутри она была кованной льдом сталью, за который, как я догадывался, скрывался маленькая девочка, которую она иногда выпускала на волю.

Она был на два года старше меня, но даже это не помешало нам влюбиться в друг друга. Всё время в школе и после неё мы проводили вместе. Она часто бывала у меня дома, а я у неё. У Ады был младший брат, Андрюша, лет семи, темноволосый шумный паренёк с которым я иногда оставался сидеть. Мы очень сильно с ним сдружились.

Да, нам было хорошо вместе, вначале. Конечно, всё было в новизну, поэтому и воспринималось как волшебство, и как по волшебству всё закончилось. За несколько месяцев до сдачи моих экзаменов обоюдное желание разойтись. «Так будет лучше нам обоим» – сказали оба. Общение спало, здесь я винил себя, обида была невероятных размеров. После школы же, я не знал про неё ничего.

Вспоминая былые дни, я незаметно для себя задремал. Проснулся уже тогда, когда автобус, шурша колёсами по серому асфальту медленно подъезжал к синей кирпичной остановке. Ну вот и всё, остановка деревня Ранняя Заря.

ГЛАВА 2 «РАННЯЯ ЗАРЯ»

21 августа

Деревня Ранняя Заря, окружённая пустыми полями, за которыми возвышались густые высокие леса, когда-то была центром сельскохозяйственной индустрии всего района. Но время не щадит деревень. Колхоз развалился, люди стали переезжать в города. Лишь некоторые оставались здесь жить: кого не отпускал родной дом, кого устраивал местный климат и уезжать не хотелось, а кому уезжать было и некуда.

По приблизительным подсчётам на данный момент в Ранней Заре проживали примерно 350—400 человек. Здесь имелся медпункт, почта, магазин, старая, полуразрушенная церковь и конечно же школа.

Я ступил на серый запыленный бетон, двери за мной с шипением закрылись, и машина уехала, оставляя за собой пыльную бурю. Две женщины, удалялись вслед, все также беспрерывно о чем-то беседуя. В нос врезался тонкий запах дыма, словно кто-то обжигал кирпич.

Я огляделся. Тут же меня вновь окутали воспоминания: я, Ада, первое признание, первый поцелуй и долгие объятия. Тогда всё вокруг было в блестящем золоте, словно в сказке.

В груди что-то сдавило. Я отвлекся от ностальгии, зашёл за остановку по утоптанной тропе, которая вдали проходила через старый деревянный мост и вела на улицу Полевую.

Ветер неуверенно прочесывал высокую, измученную осоку. Я ступил на высокий узкий деревянный мост, под которым с безмолвным течением протекала река. Перейдя мост, я свернул на лево и отправился по песчаной улице. Полевая представляла собой извилистую неширокую дорожку, по обочинам усеянная различными типов домов: от кирпичных чопорных зданий с железными крышами до деревянных усадеб с живописными вырезами на окнах. Полевая имела длинные рукава, уходящие в поля, на другие безымянные улочки и тупики для разворота машин.

Пройдя метров сто, я повернул на право, в сторону трех высоких елей, возвышающихся над кое-где пожелтевшими кустами. Две колеи от колес проходили рядом с елями и исчезали за стенами коричневато-серого бревенчатого дома с пластиковыми окнами странно выделяющиеся на фоне архаистического здания.

Я зашёл за угол дома, где находилась пристроенная терраса. Напротив неё был длинный сарай, около него огромной кучей лежали клячи. Вдруг, со стороны сарая послышался звон цепи, за которым последовал бешенный шквал лая. Большой и старый кавказский Алабай, грязно-кремового цвета, выбегая из выкопанной дыры под досками с натянутой цепью разъярённо прогонял меня от дома.

Аккуратно прижимаясь к тёмным доскам террасы, я подошёл к распахнутым широким ворот сарая, который также был пристроенный к дому. Послышался шум открывающейся двери, спускающийся топот шагов и через мгновение в проходе показался паренёк в оранжевых шортах, серой футболке и тёмных шлепках. На вид ему было пятнадцать-шестнадцать лет. Тёмные, волосы, немного закрывали глаза, большие чёрные брови мужественно расположились над большими карими глазами. Аккуратный круглый нос, загорелая кожа. Бабушка писала о том, что к ней приходит кто-то на помощь, но не говорила кто.

– Рэкс, а ну тихо! Быстро на место! – его голос звучал громко и властно, хоть и немного по юношеских, он обратился ко мне, протягивая руку, уже сменив тон на дружелюбный:

– Привет, Алек.

– Андрюшка! Вот это да, как ты повзрослел, я даже не узнал сначала, как дела? – я тряс его руку не отрывая взгляда.

– Отлично – немного смущённо ответил он – вот помогаю Прасковье Ивановне по хозяйству, давай сумку, тяжёлая, наверное.

Мы вошли в ворота, слева был вход в коровник, а справа лестница, ведущая наверх в коридор, внутри пахло молоком и навозом. Из-за открытой двери слева бык топтал копытами. Его морда с любопытными глазами вылупилась на меня мокрые ноздри, которые смешно подрагивали. Мы поднялись по крепким деревянным ступеням и прошли в дверной проём. Слева была дверь на чердак, справа длинный, довольно широкий коридор, ведущий на террасу, а прямо перед нами находилась массивная, обитая кожей дверь в сам дом. В коридоре пахло молоком и творогом, преломлённый свет от пустых стеклянных банок, стоящих на столе, оставлял на затемнённом полу отчётливые желтые пятна. Андрюша открыл тяжёлую дверь, и мы зашли в дом.

Да, с того момента, когда я был здесь последний раз ничего не изменилась. Квадратная, довольна просторная прихожая была укрыта тёмно-зелёным ковёр с абстрактным рисунком, местами протертый до серой ткани. Слева стояла голубая скамья, укрытая вязанными тряпицами, в дальнем левом углу расположилось старое трюмо, над которым, на оленьих рогах свисали зимние меховые шапки.

– Она на кухне, проходи, а мне нужно Рекса накормить, потом домой пойду, так что пока – поставив сумку на пол и пожав мне руку Андрюша исчез за плотной дверью.

Я разделся и прошёл на кухню, здесь пахло петрушкой, укропом и уксусом. По правую руку от меня в беленной русской печи трещали дрова.

Вокруг было множество банок разных размеров: они стояли на столе, окружая позолоченный самовар, на двух подоконниках, на потрёпанных затертых тумбах и полу. Среди них, запыхавшаяся и раскрасневшаяся женщина, подтянутого телосложения закручивала с помощью закаточной машинки трехлитровую банку с огурцами. Она подняла на меня своё немного морщинистое, но сохранившее привлекательность лицо. Яркие красные губы расплылись в улыбке:

– Привет, внучок – сказала она немного запыхавшимся голосом – вот, садись сюда, сейчас я только уберу – она стала быстро убирать банки с табурета.

Хоть бабушке и было под шестьдесят лет, но выглядела она моложе. Белые короткие вьючные волосы отлично подходили к её загоревшей коже.

– Привет, давай я лучше тебе помогу – сказал я, засучивая рукава.

– Ой нет не надо, я уже почти закончила.

Не став её слушать, я все-таки взялся за дело.

– Как себя чувствуешь? – закручивая седьмую банку спросил я.

Она сидела за столом и пила чай из белой кружки в оранжевый горошек.

– Просто отлично, врач навещает меня раз в два дня, назначил мне пить таблетки три раза в сутки. Очень дельный парень, я бы и сама выписала себе лекарство, ты знаешь, но нельзя.

Вообще, бабушка работала в разных местах: дояркой, продавщицей в магазине, на хлебопекарном заводе и швеёй. Последние же десять лет она была врачом в городской больнице и уже вышла на пенсию.

– Мне очень помогает Андрюша, он так меня выручает, и корову выгонит, и дрова наколет, а какую они мне с Мишкой теплицу собрали, просто загляденье – сказала бабушка, с удовольствием потягивай горячий чай

– Миша? Что за Миша? – удивленно спросил я.

Поставив дымящуюся чашку на стол, бабушка подняла почти невидимые светлые брови.

– Так это, Корнилов, Ваньки Корнилова сын – она посмотрела на мои непонимающие глаза – а, так ты не знаешь, Ада, как полгода назад замуж вышла, за Мишку Корнилова, они живут у их матери.

Не знаю почему, но я испытал шок. Скорее всего потому что это было первое известие, которое я услышал об Аде за последние несколько лет. Да ещё и какое. «Ада, вышла за муж… – мои мысли заполонили эти четыре слова – за Корнилова… В голове не укладывается. За него? За этого вечного кутилу, разъезжающего на своей ржавой машине? Я думал, что она найдёт себе кого-нибудь поприличнее».

Из раздумий меня вывел голос бабушки, спросившей меня что-то о школе.

– А? да, да, на следующей неделе я пойду чтобы подготовить рабочее место – продолжив закручивать банки сказал я.

Когда со всём было покончено мне показали мою комнату.

Это была моя старая родная комната. Сейчас из неё сделали что-то вроде гостевой спальни. У бабушки, как я уже говорил, было много детей, а в следствии и внуков, которые приезжали к ней на каникулы.

На полу лежали разноцветные, длинные, верёвочные паласы. Две кровати стояли у левой стены рядом с двумя окнами, выходящими на высокие ели, откуда я пришёл. Третья кровать расположилась в дальнем правом углу, у её изголовья, чуть левее, находилось третье окно. Справа стоял высокий, широкий старинный шоколадного цвета шкаф, за ним стол – вот в принципе и весь интерьер комнаты, не считая цветов на подоконниках и ажурной тканевой люстры с округлой лампочкой.

Я разобрал вещи, накинул на себя домашнюю одежду, состоящую из широких камуфляжных штанов и коричневой футболки и вышел на улицу.

Под лай Рекса, найдя в сарае и замочив в воде старый колун я решил прогуляться по саду, одновременно являющийся огородом. Он расположился за сараем и был окружён деревянным забором из посеревших жердочек. Открыв калитку, я ступил на утоптанную темно-серую тропу, на которой кое-где пробивались пучки сухой, но еще зелёной травы. Слева от меня лежало большое тракторное колесо, в котором было насажено множество разных цветов. За ним росла молодая тоненькая яблоня, которую, как говорила бабушка, в детстве посадила моя мать. Маленькие, ярко красные яблоки как грозди ягод висели на ветвях.

По правую руку от меня находились длинные самодельные грядки с клубникой, морковью и перцами. Клубничные куски пожелтели и засохли, морковь же и перцы все ещё отдавали зеленью. В дали стояла высокая, стеклянная теплица. «И правда, хорошо сделано», – отметил я и упёрся в большое ветвистое дерево. Это была ещё одна яблоня, но уже гораздо больше. Где-то на полтора метра от корней она была покрашена побелкой, под ногами лежали янтарные, кое-где в белые капли яблоки. Запах гниющих яблок всегда ассоциировался у меня с осенью.

Дальше, за забором было средних размеров картофельное поле, за которым стояла баня. Квадратное высокое строение с крутой крышей и открытой пристройкой. Я зашёл в баню, в нос ударил запах сырости и холода. На чёрной стене было выдолблено маленькое окошко, в которое не пролезет даже голова, сквозь него лучом падал свет. В этом свете хаотично и плавно детали множество пылинок, напоминающее песчаную бурю.

Слева к стене прижималась железная цилиндрическая почерневшая печь. У дальней стены на деревянном полке стоял серый овальный советский тазик с ручками на внешних боках. Рядом с ним находился железный ковш, пластиковые баночки с гелями и шампунями, кусок мыла и пемза. На стене висела яркая мочалка. Все эти яркие предметы не вписывались в общую картину ветхой темноты.

Ещё совсем маленьким и несмышленым я мылся в этой бане. Да, то далёкое и тепло время ушло, оставив от себя лишь мимолетные моменты, которые кадрами всплывали перед моими глазами.

Я вышел наружу и вдохнул холодный осенний воздух. Колун набух и теперь черенок не слетал. Я принялся колоть дрова. Какое-то время Рекс злобно лаял на меня, но поняв, что это ни к чему не приводит огорченно ушел в свою дыру.