Страсть на холсте твоего преступления

Глава 21.

У моей боли был предел: меня пронзало ею как рапирой.

У моей грусти – грань: она была тонка как нить.

Я эту боль терпел. В итоге стал её кумиром.

А грусть закапывал. Но не сумел похоронить.

Я так устал.

Вся эта жизнь мне кажется театром злой сатиры.

Мне страшно это чувствовать.

И сложно объяснить.

Невыносимо не само желание уйти из мира.

Невыносимо то, что мне приходится с ним жить.

Анна Элис.

–Меня? Что ты ему предложил?! – я не сдержалась и сжала кулаки под столом, вызывая искру в его глазах. Он столько раз делал мне больно своими словами, что я боялась, как бы не захлебнуться.

–Сделать тебя своей, – беззаботно ответил он, выбивая воздух из моих легких.

–Своей? Женой? – переспросила я и он покачал головой. Харрис был идеалом мужчины, но его прическа всегда шла наперекор величественному виду. Они растрепались, некоторые тёмные локоны спадали на лоб. Величественный волк в деловой позе смотрел на меня с азартом в глазах.

–Больше, чем просто женой. Я хотел сделать тебя продолжением себя, своей копией, своей тенью. Женщиной, способной стоять наравне со мной. Женщиной, перед который бы склонялись все остальные, словно перед самым сильным их кошмаром, – признавался он с напором. Голова закружилась от его признания, и я захлопала ресницами, пытаясь привести дыхание в норму. Он не собирался делать меня своей женой, он собирался вырастить и воспитать меня под себя.

–Что тебе помешало?

–Чтобы сделать тебя копией себя, я должен был сломать тебя. Изранить, выбросить, истоптать, причинить настолько сильную эмоциональную боль, что ты бы забыла, как дышать для того, чтобы появилась новая сильная личность, – от его спокойных и холодных слов я поморщилась, мне вдруг стало не по себе. Я смотрела не на того Харриса, каким он казался мне поначалу. Я смотрела на робота, чей мозг работал настолько быстро и изящно, что можно было заметить шестерёнки. Он использовал людей в своих целях, как использовал и меня. Но теперь мы используем друг друга ради собственной выгоды.

–Ты не смог, – сказала я и он кивнул. Официант принес наш заказ, но я смотрела на еду и понимала, что не смогу её съесть. Кусок в горло не лез после признания.

–Я не смог, потому что в тебе уже была личность. И мне странно, что ты, такая маленькая, принесла столько муки мне, такому большому, – хмыкнул он и наклонился к еде, будто до этого мы обсуждали искусство, политику и лошадей. Беззаботность и холод в его эмоциях ужасал меня.

–Тебе помешала моя личность? Что именно? Наивность, разговорчивость, доверие? Чёрт, я поражена, – я разочарованно покачала головой.

–Мы уже были похожи, – признался вдруг Харрис, даже не поднимая своей головы. Я молча буравила его раскрытыми глазами, будто добьюсь объяснений его слов. Сломать меня… Вот о чём говорил мне Эйвон, вот что предлагал Харрис. Они намеревались изранить меня, но прихоть Харриса изменилась и это поражало и ранило меня до глубины души. Моё отношение к нему стало напоминать боль, которую я не могла остановить. Я была с душевной готовностью открыться, но он всегда был недоступен. Всё с самого начала было неправильным, всё, воспринятое мной, как проявление его чувств – ни что иное, как план. И я поздно осознала это, но теперь я смотрела на Харриса по-другому. Я смотрела на настоящего гениального манипулятора.

Я молча доела обед, заказанный Харрисом и не проронила ни слова. Ему позвонили, и он сделал короткий перерыв, встав и скрывшись в уборной. А я размышляла и чем больше думала, тем сильнее сжималась грудь. Состояние, когда мы чувствуем, что силы и эмоциональные связи, которые держали нас вместе, исчезают и ослабевают. Это чувство, когда мы чувствуем себя утраченными, неполными и оторванными от окружающего мира.

Харрис вернулся и увидев мой сосредоточенный взгляд, склонился надо мной, одной рукой опираясь о стол, а другой держа спинку моего стула.

–Что ты чувствуешь? – он будто высмеивал моё состояние и я подняла глаза, нахмурившись.

–Больно? – спросила и утвердила я, заставив его наклонить голову так, что чертовы голубые глаза заполняли всё моё сознание. Его глаза не давали потеряться.

–Боль теперь твой назойливый и верный друг, Тереза. Но ты станешь сильнее, а я добьюсь своего.

***

Всю ночь я не смыкала глаз, поэтому решила заварить поздний чай. Мне было по-прежнему смешно с того, что дом, где меня насильно удерживали, стал ближе родного дома, где меня стыдливо прогнали. Прогнали, будто я не родная дочь своей матери, будто я нарушила закон и обрекла свою семью на верную смерть. А я всего лишь потерялась, запуталась, неизвестность сделала свое дело, загнав меня в тупик.

Эйвон спал на диване, я не смела ему мешать, но блондина разбудил свет кухни. Он помычал и попытался подняться, на что я громко шикнула.

–Лежи и не двигайся, – буркнула я, а он широко улыбнулся. Парень был под таблетками, под большим количеством обезболивающего и его голова пьяно плыла.

–Обычно девушки говорят такое, когда собираются оседлать меня, – мечтательно пропел парень и я засмеялась.

–Боже, Эйвон, ты даже в больном состоянии остаешься полным придурком.

–А как без этого, малышка? – хихикнул блондин и упал на диван. Я минуту проследила за ним, чтобы он не смел встать и обернулась только тогда, когда хлопнула дверь. Я вышла в холл, встречая незваных гостей и встала в ступор, разглядывая дикого Харриса. Он учащённо дышал, его чёрная рубашка была наполовину расстёгнута. Я медленно скользила по его телу взглядом, пока не дошла до рук. Странный ужас охватил меня. Его рука была в засохшей крови, которую он с силой пытался оттереть. Он не видел меня, я стояла в тёмном дверном проёме зала, зато лунный свет освещал его царственный и жестокий вид.

Он был человеком безжалостной натуры, а его жестокость проникала до самых глубин моей души. Я пыталась найти в себе силы, чтобы выстоять, но его присутствие окутывало меня тьмой и угнетением. Я был запугана и ощущала, что никогда не смогу освободиться от его железной хватки, если подойду к нему. Тем не менее, я кинулась к Харрису, как самый глупый, нелепый, несуразный и жалкий оленёнок бросается в лапы властному, повелительному и твёрдому волку.

Я не боялась за свою жизнь и отбросила назад крадущийся по спине страх за себя. Я боялась за него.

–Ты ранен? Что произошло? Тебе нужно обработать раны, Харрис, иначе пойдёт инфекция, как у Эйвона. Чёрт, это же надо было так пострадать, – лепетала я, касаясь его широкой ладони. Он молчал, и я боялась поднять глаза.

–Нужно вызвать врача, – уверенно сказала я, перебив своё запыхавшееся дыхание в норму. Харрис поднял руку, занося её за мою голову и касаясь моих распущенных волос.

–Большие, чуть раскосые с опасной лисичьей формой. Зелёные, как первая весна, – шептал он так тихо, что я еле услышала последние слова. Он говорил о моих глазах, продолжая трогать волосы. Глубокие голубые глаза, словно искрятся льдом. Их холодность настолько интенсивна, что создает ощущение, будто ледяная стужа проходит сквозь хрупкое тело.

–Тебе нужна помощь, – я прохлопала ресницами, ощущая странное давление на сердце. Я не могу продолжать так стоять и слушать его слова, позволять трогать себя, будто ему до сих пор это позволено. Но проблема была в том, что ему действительно позволено. Даже дикому, холодному, жестокому, я позволю трогать себя и залезать глубоко в грудную клетку, оставляя там свою ледяную стужу.

Он – суровая зима, но смотрел на меня так, будто я его первая весна.

–Помощь? – будто пришел в себя и посмотрел мне за спину, отвлекаясь от разглядываний моих волос и лица.

–Это твоя кровь? – спросила бережно я, боясь его спонтанной реакции.

–Кровь? – он переспрашивал каждый мой вопрос и сказанное слово. Харрис будто был не в себе, не в своём теле, отвлеченный сильной травмой и это пугало. Это очень пугало, потому что я привыкла видеть в нем огромный потенциал силы и сдержанной энергии. Я молча взяла его за руку и повела в комнату, а он так легко поддался. Боже, что с ним случилось?

Его холодные глаза смотрели в пол, в одну чертову точку, и я пугалась сильнее. Я зашла в ванную, включила теплую воду и поднесла большие ладони Харриса к раковине. Он молча наблюдал, как я отмывала его руки, брезгливо смотря на розовую воду на белой раковине. Она стекала каплями, заставляя морщиться. Он был за моей спиной, а я, маленькая, просочилась вперед и сама схватила себя в ловушку его рук.

Когда я поняла, что кровь не его испытала целый спектр эмоций. Радость, что кровь не его и ужас, и тревожность, что возможно, тот, чья это кровь, уже мертв. И прямо за моей спиной стоит убийца, жестокий и маниакальный. А я бережно мою его руки, дабы он не обжёгся. Дура! Будто прочитав мои мысли, Харрис быстрым движением закрыл кран и развернул меня к себе. Я вжалась в раковину, больно погладив бедро, об которое ударилась.

–Я не убивал, – с диким лицом сказал Харрис, и я вжалась в себя. Все видели его равнодушным, апатичным и безразличным, но только я вижу в его глазах дикий страх. Я панически глотнула воздух, протянув руки к его лицу. Обхватив руками грубое лицо Харриса, ощутив на мягких ладонях колкую щетину мужчины, я притянула его к себе.

–Расскажи мне, что случилось, Харрис, – ласково попросила я, заметив яростную борьбу в глазах. Мне было больно за него. Больно видеть его сломленным и растерянным передо мной. Человека с аурой власти и контроля, который ломается в своём же мире и ему некому показать себя настоящего.

–Ты всегда принимал меня настоящую, Харри, выводил на эмоции и наслаждался ими, потому что тогда я была собой. Так пусть это заработает в обратную сторону, – просила его я, будто о невозможном. Он бегал по моему лицу глазами, сжавшись в моих руках. Я провела по его волосам рукой, поглаживая выпавшие локоны. И вот так мы стояли. У раковины в ванной, державшие друг друга, чтобы не упасть и не сломаться.

–Так происходит после каждого раза. Я чувствую полное изнеможение и у меня нет сил даже проявлять эмоции или реагировать на происходящее вокруг. Я изолирован и всё, что вижу перед собой – страдания человека. Он заставляет меня смотреть, заставляет учиться на своих ошибках, но больше не называет слабаком, потому что я смотрю от начала и до конца, – он говорил спокойным голосом, но я не понимала о чём. Будто вырванный контекст слов, смысл которого до меня не доходил.

–Смотришь на что? – спросила я и он поднял глаза, касаясь моей щеки.

–Смотрю, как пытают и убивают ради выгоды Андреаса. Ради продажной информации, которую достают насильственными методами, Тереза, – его дикий взгляд остыл, и он пришёл в себя.

–Тебе больно смотреть на людей, которых пытают? – переспросила я.

–До тошноты больно, – признается Харрис и опускает голову на моё плечо. Я дёргаюсь от тяжести его тела и молча стою. Андреас ужасный человек. Он заставляет своего племянника наблюдать за пытками? На кой черт? Чем он болен, чтобы ломать ничем не виноватых людей? Тошнота подкрадывалась к горлу, и я пыталась успокоиться ровным дыханием.

–Тебя сломали, Харрис, – выдаю я и он напрягает плечи, осознав, что я права. Он медленно поднимает голову и склоняет её набок.

–Почему у спасения твои глаза? – улыбается вдруг он и я застываю.

–Как быстро ты пришёл в себя, – улыбаюсь в ответ, и он выдыхает.

–Мой дядя любит ломать, поэтому, когда умер мой отец и опека перешла на дядю, первое, что он хотел сделать – перевоспитать меня для своих целей. Создать настолько сильную эмоциональную боль, что я сломаюсь и появится новая сильная личность, – он хмыкнул, а я поражённо выдохнула. То, о чём днём говорил Харрис. Сломать меня. Боже, я даже представить не могу, что ему пришлось пережить.

–Что он сделал? – я боялась получить ответ, но всё равно спросила, готовясь к худшему.

–У него моя мать, – выдавил Харрис и расправив плечи, грозно возвысился над моим телом. Я испугалась по началу, пока он не просунул руки за мою спину и не поднял меня над полом. Я доверчиво вскрикнула, схватившись за сильные плечи мужчины. Он вошёл в свою спальню, положив меня на кровать и отошел на шаг.

–Ты сегодня со мной, – приказал он и нахмурился до того, что брови осели над глазами. Я выгнула бровь, осматривая большую кровать Харриса и себя в пижамной одежде.

–С чего это?

–Ты меня успокаиваешь, – обыденным тоном коротко ответил мужчина и достал из шкафа одежду. Я тихо засмеялась с его холодной борьбы, которую он тщательно контролирует, но старается быть как можно нежнее. Я была против оставаться на его кровати вместе с ним, но перед глазами стоял образ его диких глаз. Ему было больно. Он чувствовал боль, по крайней мере, такое выражение лица невозможно подделать.

Харрис вернулся через пару минут, приняв душ и переодевшись в белую футболку с серыми спальными штанами.

–Почему ты так смотришь? – недовольно буркнул мужчина и обошел кровать, чтобы лечь на другую её сторону.

–Я боюсь привыкнуть к твоему домашнему стилю, – улыбнулась я, ведь привыкла видеть его в классическом костюме. Всегда строгим, властным, а сейчас домашним мужчиной.

–Не привыкай, это разовая акция, – произнес он и я хмыкнула, заглушив боль в груди. Я сжала челюсть, пообещав себе, что после этой ночи между нами не будет ничего недопустимого. Мы останемся врагами, вынужденными стать союзниками.

–Ты расскажешь мне, что случилось с твоей мамой? – спросила в надежде я и легла на накрахмаленную чистую подушку. Он сделал то же самое, задумчиво разглядывая потолок. Его лицо было спокойным и умиротворенным, и я радовалась, что смогла успокоить его.

–Нет, – коротко ответил и я вздохнула, помолчав минуту, начала свой рассказ.

–Как только я смогла держать карандаш в руках, я начала рисовать. Я была капризным ребёнком, которого старались воспитывать в строгости. Меня успокаивали, убаюкивали, качали, но только когда отец давал мне в руки карандаш и бумагу, я успокаивалась. Ко мне тянулись дети и часто любили проводить со мной время, потому что я рисовала их портреты. Даже самые неугомонные и энергичные дети спокойно выжидали, когда я их рисовала, за что их родители благодарили меня. Но я перешла в школу и начались настоящие проблемы, где я поняла всю суть иерархии. Дети не смотрели на высокое положение моей семьи и деньги, они видели только это, – я остановилась и обвела пальцем свои глаза. Глаза стали моей карточкой, за которую меня унижали и обижали. Харрис коснулся моей руки и убрал её от глаз, будто я оскорбляла себя.

–Рисование стало для меня источником вдохновения и способом самовыражения. Я могла создавать свой мир на бумаге, передавая свои мысли и эмоции. Я осознала для самой себе, что возможно, мне достались такие большие глаза, потому что я иначе вижу мир. Каждый раз, когда я садилась за рисование, я чувствовала, что остаюсь в гармонии с самой собой, – я говорила без остановки, смотря за спину Харриса, в окно. Я остановилась и выдохнула, замолчав.

–Ты думала, у тебя дар из-за больших глаз? – тихо посмеялся он, я кивнула.

–Я была ребёнком, который не понимал почему ко мне так относятся. И решила обнадежить себя тем, что мои глаза – это мой дар, – я покачала головой, разглядывая спокойное лицо мужчины, которому открылась, которому рассказала то, о чём не знал никто. И Харрис слушал меня, не смея перебивать.

–О, Тереза, твои глаза – это действительно дар, – в тон моего голоса произнёс Харрис, и я улыбнулась. «Почему у спасения твои глаза?».

–Спи, маленькая художница, – приказал Харрис, и я кивнула, разворачиваясь к нему спиной. Я и не надеялась, что останусь без его рук, потому что сразу же как я развернулась, он притянул меня к себе. Я спиной уперлась в его торс и подвигала бёдрами для удобства.

–Не используй моё уязвимое состояние в своих целях, Тереза, – грозно приказал Харрис, от чего я засмеялась, привыкая к горячему теплу его тела.

–Боже, Харрис, ну и раздутое же у тебя эго. Скажешь подобное ещё раз, и я уйду, – буркнула я со смехом, и он шумно улыбнулся, зарываясь носом в мои волосы.

–Всё-таки прошлый гель для душа мне нравился больше, – прошептал Харрис, но я уже погружалась в сон, плавно закрывая веки. Убаюкивающий голос прошептал ещё что-то, но я уже отключилась, впервые засыпая в объятиях моего тёмного незнакомца.

***

Я проснулась в пустой кровати, но Харрис оставил свой след – мятую сторону постели. Мне не было обидно, что он ушёл, ведь я пообещала себе, что всё, что было между нами ночью лишь вынужденная мера. Ему нужна была помощь, и я единственная в доме, готова была его выслушать. Я приняла душ уже в своей комнате, воодушевлённо разглядывая своё отражение в зеркале.

Высокий конский хвост, белая шёлковая рубашка от Saint Laurent и брючный костюм из черной ткани с деликатным сиянием. Я выглядела до ниточки идеально и это пугало. Мама бы поставила высший класс моему деловому стилю по всем её вкусам, но сколько бы дорогой одежды я не надевала, это не скроет моего недостатка опыта. Я по-прежнему остаюсь ребенком, так ещё и девушкой, не способной управлять компанией.

Харрис ждал меня на кухне, разговаривая с беспечно улыбчивой Альбой, рассказывающей про своих детей.

–Прямо зелёной кашицей, представляете? – засмеялась женщина и я застыла, увидев искреннюю улыбку Харриса. Стоп. Я зажмурила глаза, ещё раз проверяя не показалось ли мне. Улыбка, коснувшаяся его голубых искрящихся глаз. Альба сделала из Харриса мальчика, который улыбался ей, опираясь о столешницу со скрещенными руками.

–Это явно не разыграет мой аппетит, Альба, – он покачал головой с улыбкой на лице. С чертовой улыбкой, от которых мои ноги подкосились, а желудок заворачивал тысячу узлов.

–Прошу прощения, мистер Райт, но мои дети явно поднимут Вам настроение на весь предстоящий день. Они просто… невероятны, – Альба увидела меня, застыв с ложкой в руках и приоткрыв сухие от ветра губы. Харрис резко посмотрел на дверной проём, вскидывая брови и медленно проходя взглядом от ног до головы.

–Доброе утро, – выдавила я и прошла на кухню, где мой каблук эхом стучал по всей комнате. От волнения мои ладошки вспотели, и я пригладила ими костюм.

–Доброе утро, мисс Хендерсон. Как Вам спалось? – улыбчиво спросила Альба, но только я хотела ответить, как она же и перебила меня.

–Судя по Вашему внешнему виду, Вы выспались, как никогда в жизни, – она весело засмеялась и развернулась, кидая короткий взгляд на Харриса, который не сводил с меня глаз.

–Что ты сделала со своими глазами? – спросил он, продолжая пристально следить за мной. Я неловко смотрела на кухонные предметы, дабы не встречаться с ним взглядом.

–Подкрасила их карандашом и вывела стрелку тенями, – ответила, по-прежнему не смотря в глаза Харрису.

–Завтрак готов, дети мои, – ласково произнесла женщина и кивнула Харрису на столешницу, чтобы он поспел сесть вместе со мной.

Боже, до чего неловко сидеть рядом с ним при свете дня. Сидеть и только и делать, как вспоминать горячие руки на своём теле, обжигающее шею дыхание и древесный обволакивающий запах. Нам срочно нужно что-то делать и быть как можно дальше друг от друга. Я больше не вернусь в его спальню и больше не буду спать рядом с ним. «Разовая акция» – пронеслось в голове, и я кивнула сама себе.

–Тереза, я видела твой портрет. Неужели это правда ты нарисовала? До чего же детально и красиво, просто не вериться в твой талант, – хвалила Альба, мечтательно держа в руках полотенце.

–Не стоит так возвышать мое творчество из-за одной картины. Я занимаюсь рисованием с детства, – улыбнулась скромно я, закидывая в рот брокколи. Приготовить настоящий вегетарианский завтрак было явно идеей Харриса, у которого не может быть типичного завтрака.

–О, это не первая увиденная мной твоя картина, Тереза. У Харриса имеется… – она замолкла, в ужасе закрыв рот. Я перевела хмурый взгляд на Харриса, который прищуренным тёмным взглядом прожигал Альбу. Что?

–Что имеется у Харриса моего? – тихим голосом спросила я, боясь узнать правду. Но уверена, хуже, чем в эту ночь правда не будет. Я медленно выжидала, пока Харрис неторопливо завтракал, будто я ничего у него не спросила. Его вид вернулся к строгому чёрному костюму и белой выглаженной рубашке. «Он никогда не носил галстуков» – подметила я.

–Я всё ещё жду, – напомнила я, неторопливо стуча каблуком по ножке стула. Альба выглядела поникшей, смотря в странное выражение лица Харриса и я не могла не раздражаться их поведением.

–Слушай, я понимаю, ты не доверяешь мне. Мы всё-таки враги, но то, что касается меня – я обязана знать и я хочу знать. Так что будь добр, переступи через себя и объяснись, – произнесла я, откинув вилку и встав со стула. Харрис перестал завтракать, медленно поднял на меня голову и встал, схватив меня за руку.

–Простите, мистер Райт, я правда не хотела, – крикнула Альба нам в след, и я вдруг начала беспокоиться. Сердце странно забилось в ушах, будто то, что собирался показать Харрис – изменит всё. Будто я не должна была видеть и мне стало не по себе, но я уверенно держалась, смотря на широкую спину Харриса и на наши сплетённые воедино руки, которые ощущались чужеродно, но мягко. Даже его руки были силой, которая держала меня.

Мы направились в другую часть дома, где располагалась игровая бильярдная комната. Кожаные диваны, маленький бар и огромный бильярдный стол. Я не смела заходить во многие комнаты дома, потому что они так или иначе, напоминали мне свой дом. Харрис тяжёлым хлопком открыл подвальную дверь, и я нахмурилась, смотря на строгий профиль мужчины.

–Надеюсь я не узнаю секрет, после которого тебе придётся убить меня, – хмыкнула я, вызывая по спине мурашки от его взгляда. «Лучше замолчи» – говорилось в них, и я поджала губы, так и сделав. Мы спускались вниз, где по ногам тянулся неприятный ветерок, а темнота лестницы путала глаза. Харрис крепко держал меня за руку, служив опорой.

Включился свет, и я поморщилась от резкости, проморгав ресницами, привыкая к тусклому свету. Это было большое подвальное помещение, но с обустроенными стенами в пастельных оттенках и серым полом. Я увидела больше, чем мне хотелось, точнее – не хотелось. Я находилась в глубоком состоянии беспомощности, застывший взгляд пробегался по помещению. Харрис стоял рядом, но я не реагировала на него. Я молча смотрела и не знала, как реагировать на свои картины.

Медленными движениями я подошла к своей первой проданной работе и осмотрела линии нарисованной девушки с обнаженной спиной. Она обнимала свои обнаженные плечи.

Следующей работой был ангел, нарисованный масляными красками, его белые крылья закрывали всё туловище, где на виду оставалась только голова с измученным выражением. Ангел испытывает страдания и муки, он символ человеческой боли и трагедий.

Третьей моей проданной работой была парящая в огне обнаженная девушка, её руки были словно двумя крыльями, на которых она воспарила над костром. Картина-метафора внутренней борьбы с собой и собственными страстями. Картина отражает тему жертвенности, самопожертвования и трансформацию.

Я смотрела на свои картины, чьё количество насчитывалось около двенадцати. Он купил все. Все мои аукционные картины, которые я продавала с мыслями, что кому-то действительно настолько понравилось моё творчество. Он купил всё… Всё, что я нарисовала и продала. Я смотрела на последнюю картину, которую оторвала от сердца. На ней изображена девушка, стоящая спиной, смотрящая на море. И её лица не было видно… но уверяю, она тосковала.

Я оборачиваюсь на Харриса, только осознав, что глаз коснулись слёзы. Он стоял величественно молча, не скрывая своих разглядываний. А по моим щекам скатывались слёзы, в немом вопросе, который я была не в силах произнести. Я не могла поверить своим глазам, что все мои работы, весь мой труд, оторванный от души – находился рядом. Находился в руках врага.

–Зачем? – с придыханием спросила, ощущая слабость в теле. Он молчал, конечно, он будет молчать. Что ему сказать?

–Ты купил все мои работы, Харрис, – выдохнула я со всхлипом, но слёз больше не было. Только окутанное поражением чувство, противно обволакивающее моё обмякшее тело.

–Да, это был я, – признался медовый баритон, от которого я вздрогнула.

–Ты-ты… – я не могла подобрать слов, и он сделал всё за меня, Харрис поддался вперёд, всем телом прижав меня к свободной части стены. Я выдохнула воздух из лёгких, столкнувшись спиной со стеной. Он поместил меня в клетку, двумя руками опираясь о стену по бокам от моей головы. Его лицо и древесный запах приблизились ко мне, и я сжалась.

–Я знал тебя до раута, Тереза. Я следил за тобой чертовых полгода, оттягивая время встречи настолько, насколько мог продолжать врать Андреасу. Я видел тебя с утра и тобой заканчивался мой день, я знал всё до мелочей о твоей жизни, потому что такова была моя работа. Знал о чёртовом кафе перед университетом, где девушка-официант готовила тебе свежевыжатый апельсиновый сок, без которого ты не начинаешь свой день. Знал о твоей привычке ходить в носках по дому даже в летнюю погоду. О любимых духах, о лошадях, о привычке каждые пол часа разминать пальцы, потому что они уставали держать кисть. Мне известна. Каждая. Часть. Тебя, – он говорил без остановки, заставляя меня расширенными от слез глазами смотреть на него. Он не только похитил меня, он преследовал меня. Он знал обо мне всё и пока я жила спокойной жизнью, рядом со мной всегда находился он – мой похититель. Я захлебнулась, тихо подавив слёзы, заставив его расширить глаза.

–Не плачь, – молил Харрис, и я заглянула в холодное бушующее море, державшее свои волны под контролем. Не плачь, не плачь, не плачь.

–Ты следил за мной, – подтвердила факт я и моя голова закружилась. Я делала всё, чтобы не упасть в обморок от душащего недостатка кислорода.

–Это тоже было планом Андреаса? Показать мне мои картины, чтобы после уничтожить? – выкрикнула я, толкая Харриса в грудь. Он не сдвинулся с места и от моей попытки ударить его, захотелось истерически засмеяться. Харрис схватил мои руки, которые в попытке бились, ударяя его по всем частям тела. Он сжал запястья, дёрнув так, что теперь его лицо было напротив моего. Горячее дыхание опалило мои щеки, а холодные глаза старались отрезвить. Но я не буду в порядке.

–Это не было планом Андреаса. Я хотел, чтобы ты стала частью моей жизни, но не так, как должно было быть. И я решил, что раз не ты будешь моей, то они, картины, твои работы, часть твоей души – станут моими, – прорычал Харрис, раздраженный моей выходкой и я успокоилась. Следы от слёз холодили разум, а произнесённые слова туманили голову. Я стояла на платформе, которая с каждым моим выдохом кружилась всё сильнее, и я не могла остановить тошноту у горла. Голоса в голове: голос Харриса, обман, слова моей помощницы, которая объявила, что картины куплены. Всё смешалось в голове, и я готова была закричать.

Одно я знала точно, тот, кто стоит передо мной и сковывает мои руки – больше не будет в моей жизни. Я должна была избавиться от главной эмоциональной проблемы. Я набрала воздуха в лёгкие, отвлекаясь от его пухлых губ, красивого разреза глаз, густых бровей и ровного лба.

–Обманом, которым ты кормил меня, я никогда не буду твоей, Харрис, – апатично ответила я и почувствовав, как мимолётно ослабла хватка на моих руках, я дёрнула их со всей силы, оказавшись свободной. Он отпустил меня, а я проскользнула и бросив взгляд на последнюю висящую картину, поднялась по лестнице. Последней картиной был Харрис, я подарила ему его портрет, навсегда возжелав уничтожить нарисованное лицо.