Za darmo

Илангория. Книга Первая

Tekst
Oznacz jako przeczytane
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

К обеду девочкам принесли нарезки из мяса и целиком зажаренную рыбу; сочную, пряную птицу; разнообразные блюда из тушенных и жареных овощей, гарниров; десятки кувшинов и бутылок причудливой формы (заманивающих любопытные носики своими дивными ароматами и сладостными обещаниями, нашёптываемыми еле слышно с шумом откупоренных пробок); засахарившиеся ягоды и дольки фруктов; орехи – да чего, в этот вечер, только не выставили. (Особенно сёстрам приглянулись шербет из земляники и горячее молоко с корицей и имбирём).

(Примечание от автора: Красивым был и сам стол, и сервиз, в котором подавали лакомство.

Запечённого в тесте молочного поросёнка назвали «Свинкой в огороде», подали с морковными и свекольными грядками, да капустным полем.

Хитрый осётр прятался от острых трезубцев-вилок за баклажанными волнами, разливающимися мягкой сырной-чесночной пеной. Плавниками своими он топил картофельные корабли, трюмы которых наполнены были трюфелем и ромом. Сдерживали неспокойное море многочисленные острова. Возвышались над ними хлебные деревья. Их зелёные кроны цвели и источали аромат пряностей. Сочные газоны под ними усеяны были ровным покровом – свежими, мелко нашинкованными травами.

Бисквитные торты украшались шоколадными оленями, заснувшими под яблонями; медведями, притаившимися в малиннике; лисами, рвущими виноград).

Илангория не могла дождаться чая, чтобы отведать своего любимого вишневого варения, коим славилась те места, но её вдруг ждал весьма неприятный сюрприз!

Оказалось, что Санти совсем не ест варенье.

Это выяснилось, всё за тем же обедом, когда к чаю, он достал печенье и яблочный пирог.

Илангория даже грустно уронила ложечку в чай. Но тут же подняла её и, покраснев, извинилась перед всеми.

Дымко отодвинул от неё тарелочку (на которой красовалась, политая нежнейшими сладкими топлёными сливками, украшенная ломтиками миндаля, посыпанная какао и корицей шарлотка) поближе к себе, однозначно дав понять, что в таком случае им больше достанется, а Вока с хитрой улыбочкой или даже некоторым оскалом, что-то старательно выискал у себя за пазухой.

Затем он, когда Илангория совсем уже потеряла аппетит и собиралась выйти из-за стола, вдруг ловко, одним движением, вынул небольшие, искусно украшенные печатями и узорами баночки, до краёв наполненные тёмным, тягучим и душистым варением: редкие цветы и ягоды в котором блестели и переливались – странным, волнительным, но каким-то пугающим мерцанием.

– Истинным ценителем хорошего чая с вареньем, в этих краях, являюсь я, глупышка! – Произнёс юноша, с особой нежностью ухаживая за робкой гостьей.

– Истинный ценитель вишнёвого варения узнает другого по глазам! – расхохоталась Илангория и приветственно скрестила с ним чайные ложки.

– Это я ему всё рассказала! Слишком уж ты крошечная, – еле слышно прошептала Анни с некоторым огорчением, – снадобья да наговоры, ворожба вся эта, Вока, лишь бы она хоть чуть-чуть выросла!

Илангория обиженно оглядела стол: все вокруг были почти в два раза больше неё, а Вока с Дымкой чуть ли не в три. Все сидели на стульях, а она – на голове огромного настоящего медвежонка, что беспробудно спал в оцепенении который век подряд. (Его ещё в прошлом столетии Санти выволок из Мёртвого Леса. В том, как поговаривали между собой духи, никого живого не обитало, все спали, заколдованные со времён страшных, диких и чудовищных сражений).

Иланке хмыкнула и принялась мазать вишнёвое варенье на кусок пирога. Тот, к её огорчению, в размере не прибавился.

Ребята весело переглянулись.

За чаем все разговорились про ходы в мир людей.

Санти рассказал малышке свою историю.

Лис обрёл свой дар случайно, также будучи ребёнком: он нашёл ход между миром духов и миром людей. Мальчик тогда то ли гулял, то ли спешил куда-то по лесу, как вдруг прямо перед ним засеребрилась тонкая ниточка паутинки – такое часто бывает в конце лета, начале осени: погода обычно стоит тёплая и солнечная – бабье лето; но эта паутинка словно живая – как будто танцевала…

Он решил последовать за ней, и так увлёкся, что даже позабыл обо всех своих делах.

Санти шёл за серебряной ниточкой, а та всё вела его куда-то.

Через некоторое время он вышел на поляну, пересёк её, и тут паутина прошла между деревьями и исчезла. Мальчик, снова последовал за ней, запутался в ногах и кубарем полетел вперёд.

Странная мысль посетила его.

«Что-то случиться, сейчас непременно что-то случиться», – подумал лис.

Так и произошло!

Вначале Санти услышал лай, потом увидел двух нечёсаных собак, бегущих в его сторону. Санти попытался разогнуться, встать в полный рост, но отчего-то тело его не послушалось.

Вместо рук и ног он вскоре увидел лапы; практически сразу, за этим послышалось несколько выстрелов.

«Вот так невезение!» – только и смог выругаться с каким-то скомканным визгом мальчик.

Растрёпанный, грязный и злой, Санти полез под колючий куст.

«Как тут быстро приноровишься? Падаешь всё равно, спотыкаешься!»

И только после очередного выстрела, прозвеневшего совсем рядом, к нему вернулось упорство.

– Никогда ещё не доводилось мне бегать так быстро! Я тогда даже не бежал, но обгонял время, перепрыгивал секунды, которые лежали под ногами, словно камни – пафосно произнёс Санти, расставляя паузы.

Когда он, наконец, остановился, вокруг него был уже привычный и знакомый лес.

Только теперь лис осознал, что собачий лай закончился достаточно давно, охотничьи так и остались где-то в том подлеске, в человеческом мире, неспособные пересечь черту.

– Вот так, опытным путём я сделал вывод: люди действительно не способны разглядеть нашу сущность! – расхохотался, отпив чай и прищурившись, лис.

– Хорошо ещё, что живут недолго! – усмехнулся Дымко.

– Видели, как их кожа становится на размер больше? – спросила Анни.

– Это называется старость, – поморщился Лис.

(О ходах в человеческие миры мало что было известно, так как духи боялись: как людей, так и их оружия).

На этом молчании их обед подошёл к концу.

Ребята ушли отсыпаться с дороги; Анни – раскладывать вещи; а Илангория потратила около часа, чтобы всунуть в себя ещё два куска пирога, каждый размером с крупное яблоко и довольно лениво, а также крайне неповоротливо: шариком скатилась на живот, а затем на лапу медведя.

Она уже готова была улизнуть по своим делам, но Санти вовремя выловил её и потащил к выходу. Там он усадил её себе на плечи и обернулся лисой.

Однако даже это не спасло его спину от сытой тяжести Иланке, и лис неповоротливо пополз к дальней усадьбе…

* * *

Когда они зашли в новый дом, что-то в нём мгновенно показалось девочке «слегка» жутковатым.

Тяжёлые, деревянные полукруглые двери, распахнувшиеся им навстречу, весьма увлекли своим орнаментом любопытную гостью, но ровно до тех пор, пока искусно вырезанная композиция не подошла к невооружённому глазу слишком близко, чтобы отпугнуть своим истинным значением: так на дверях изображался богатый виноградник – ровные, крупные кисти, истекая соком, шкодливо прыгали вокруг облизывающейся молодой лисы. Та, улыбаясь, встала на задние лапы, чтобы поднявшись, с головой утонуть в мягком сладком аромате. Однако когда лиса поравнялась с девочкой, чтобы она смогла во всех деталях разглядеть её, Илангория с ужасом подумала про себя, что увидела самые настоящие длинные и тонкие дамские пальчики, гроздями нависающие друг над другом. Вовремя уняв своё разбушевавшееся воображение, она предпочла тут же выбросить это недоразумение из головы потому, что всегда могла изучить сцену позже, и была уверена – сделай она это – выяснилось бы, что вовсе то были не ногти и выпирающие костяшки обрубленных конечностей, но тонкие усики, бережно скрутившиеся подле плодов.

Холл норы выглядел просторным, однако, только двери за прибывшими закрылись, он целиком погрузился во тьму.

Санти зашипел, точно кошка и зажёг секундой раньше возникшую в его руке спичку об угол. Крошечное пламя, мягко порхая от свечи к свече, делилось и постепенно разгоралось сильнее, но, стоило только Санти цыкнуть, оно точно соскочив с обугленного моста в черноту, моментально погрузившись в неё, бесследно исчезло.

Прочие огоньки, дрогнув и поклонившись этому пируэту, помедлив с секунду, выросли в ровные фигуры и осветили своим приятным неярким сиянием уходящий далеко-далеко вперёд, искривляющийся в отражениях множества зеркал, коридор.