А волки двигались смело.
Девочке же, впервые увидавшей такие необычные, жуткие, но невероятно красивые, точно сказочные, волшебные поляны, сделалось безумно неловко (ведь следовало признаться самой себе, как сильно ей вдруг нравится то, что она ничего не узнает; и как странно, в то же время заманчиво – это ощущение того, что её пальцы утопают в длинной и мягкой шерсти).
Анни к тому моменту улетела далеко вперёд и исчезла (за несколько часов она ни разу не возвратилась к ним, что говорило о действительно дальней поездке, в которой всем необходимо было экономить силы), и девочка принялась тихо сопеть и даже периодически всхлипывать.
Словно учуяв, что сердце наездницы вот-вот совершит петлю, волк зарычал, подбадривая, и носом указал на далёкие холмы.
«О доме наверно уже совершенно бесполезно грустить» – подумалось Илангории.
Девочка только разгладила шерсть по пробору на массивном загривке, расстегнула хитро-спрятанный потайной карман, что был достаточно глубок и широк, чтобы малышка целиком могла поместиться в нём и, закрепив себя, молчаливо улеглась считать звёзды. Рассмотреть что-то кроме них в такой скачущей темноте, при широком аллюре, не представлялось возможным…
Около полуночи тучи на небе сомкнулись, закрывая собой луну, всё вокруг погрузилось во тьму. Волкам это никак не мешало бежать, малышка же через несколько минут: сначала закрыла глаза, затем, практически мгновенно, под убаюкивания ветерка и шёпот деревьев, под это плавное укачивание провалилась, наконец, в сон.
Что-то коснулось её плеча. Илангория повернулась, но, не увидев никого позади себя, услышала, как отовсюду эхом разносится жуткий, неприятный то ли скрип, то ли стон – будто переговариваются многочисленные, переплетённые меж собой ветвями и корнями, деревья. Она повернула голову налево и увидела как, из-под широкого старого дерева, вылезла маленькая, скрюченная, усыпанная сухой листвой, и заросшая квёлыми корешками, ведьма: хищно втягивая ночной воздух сухим носом, уловив присутствие девочки, она мгновенно дёрнулась к ней навстречу (ведьма не шла, но рывками перескакивала, точно ветер поднимал её и бросал обратно.) Старуха, не переставая, хохотала, вскрикивала и злобно растирала что-то в костлявых руках.
Только Иланке припала в страхе к густым кустам, чтобы, проскочив под ними, убежать и скрыться в лесу, как ведьма подняла к ней своё старое сморщенное лицо, и девочка с ужасом замерла – ветви торчали у ведьмы из чёрных зияющих глазниц, коренья с землёй вывалились из морщинистых ноздрей.
Илангория отшатнулась, оступилась о мокрые камни и упала. Дикий олень, выскочив из кустов, сбил её с ног и только она под него свалилась – принялся, остервенело, затаптывать…
Иланке проснулась от собственного вскрика. Села и стала оглядываться по сторонам. Вокруг всё ещё было темно, под каждым кустом, за каждым валуном и деревом она продолжала видеть ярко вспыхивающие пары глаз…
Волк вскочил на высокий камень, поднял свою голову повыше, звучно рыкнув. Многочисленные тени, опасливо скрылись с дороги в чащу. Беспокойному духу сразу же стало веселее, она пододвинулась к холке поближе и провалилась в зыбкое подобие отдыха – то самое, когда голову занимают не сны, но, жидкие растекающиеся по сознанию, вязкие заковыристые мысли.
Рано утром хищники остановились, чтобы перевести дух; соловый сорвал с ближайшего куста веточку с ягодами и протянул на завтрак. Сами они ничего не ели и не пили, даже не умывалась: спешно продолжили возвращаться домой. Лишь когда оба перешли на шаг, соловый, притормозив, обернулся к ней, при этом распугав со спины всех воробьев и синиц; высунул длинный и розовый язык, стараясь: то ли обрызгать малышку своими длинными и липкими слюнями, то ли повеселить (скорее, тут уже от Илангории зависело, как она воспримет подобную шутку, но наша твердолобая недотёпа только хмыкнула и, покраснев, шмыгнула в свой мешок).
К обеду они наконец-то добрались до холмов.
Пройдя по узкой, извилистой тропинке, ведущей между ними, компания исчезла из виду: как только ступающие вслед звери зашли в магические ворота и затерялась в пространстве, тропа, юркнув направо, упёрлась в небольшое поселение.
Пропетляв между аккуратными двориками, волки остановились у огромного карагача.
В корнях дерева была нора, в которой жил молодой владелец земель (что расположились между Изумрудными Холмами), по имени Санти.
Анни уже ждала всех, стоя у входа в жилище.
Звери пересекли очередную границу и остановились.
Иланке слезла с солового, а чёрный подал ей сумки.
В одно мгновение они превратились из хищников в лесных духов. (От неожиданности девочка, вспомнив утреннюю шалость с высунутым языком, даже почувствовала слабость во всём теле, хотела попятиться назад, но запуталась в многочисленных сумках и повалилась окончательно). Оба были высокими и необыкновенно красивыми.
Юноши рассмеялась, оглядев Илангорию с ног до головы, и снова представились: чёрного звали Вока, а второго – Дымко. Вока был темноволосым, с зелёными глазами, а у Дымко были светлые волосы и голубые глаза.
Оба были одеты в расшитые по полам и манжетам аккуратные камзолы с неброскими жилетами под ними. Вороты рубашек оставались расстёгнутыми, обнажая небольшие, ярким вкраплением, шейные платки. Брюки прямого покроя Дымко подгибал для удобства, потому что как и все духи, ходил пока земля тёплая, босиком. А Вока был в брюках с небольшим галифе, зауженные штанины которых подтягивал до щиколоток по тем же причинам.
Молодые люди весело переглянулись и, ничего не говоря, зашли в дом.
Анни помогла сестрёнке подняться на ноги и потащила следом.
– Анни, взгляни, какая красивая на них одежда! В этих местах есть мастера, что шить любят также как и я? – Удивилась девочка.
– Нет, глупышка! Взгляни на расшитый узор, гербы и орнамент! Это магическая одежда! Кто знает, сколько сотен лет назад такую создавали! Её носят для того, чтобы подчеркнуть принадлежность к определённому роду, а не для удобства или от холода, как носишь свою одежду ты!
Анни нетерпеливо подтолкнула Илангорию и та тут же замолчала, боясь, что кто-то услышит её несуразный вопрос и поднимет гостью на смех.
Вещи так и остались лежать у порога бесхозными, так как старшая сестра, махнув на них рукой, велела ничего не заносить и не раскладывать (потому как после обеда собиралась переехать в другой дом, где и планировала погостить этот месяц. В той усадьбе когда-то жила тётка Санти, тоже лисица, но теперь поместье пустовало).
Когда ребята зашли внутрь, Анни довольно улыбнулась, вспоминая своё удивление, то самое, что она никак не могла обуздать, впервые оказавшись в лисьем жилище, и принялась нежно гладить каждого из них по плечам. Позже она взяла Илангорию за руку и объяснила ей кое-что:
– Илангория, дело всё это в особой лисьей ворожбе.
(Примечание от автора: Заходя в такую нору, можно было уже никогда не выйти из неё потому, что только рыжие умели наколдовать пространство так, что находясь запертым в маленькой земляной норе под корнями, оно искривлялось невообразимым образом, превращаясь в лабиринты из комнат и галерей; кроме того, будучи жуткими воришками, не лишёнными страсти ко всему прекрасному, они украшали свои усадьбы с такой старательностью, что им мог бы позавидовать любой из королёвских дворцов.
Для своих домов лисы не жалели ничего. Они могли стащить косматое облако с неба или выкрасть кусты роз так, чтобы и оранжерея вокруг вдруг становилась им привычна, и они со временем переставали чахнуть и увядать – колдовство одним словом.
Кроме того, лисы были единственными духами, которые передавали своё имущество по
наследству: богатые библиотеки, полные редких книг, бесценных дневников и рукописей порой имели гораздо большую ценность, чем умение наводить ворожбу).
Однако, Санти хоть и гордился своим происхождением, в беседах с более знатными особами никогда и никак этого старался не выставлять. Наоборот, молодой человек охотно принимал таких гостей в своих владениях, зачастую разрешая пользоваться им всем без исключения, как своим. Остаётся, однако, загадкой, почему голодную Илангорию ждал по-настоящему дивно сервированный стол и личный мягкий трон.