Лесная тропинка до храма

Глава 6

Альберт стоял на берегу и чувствовал, как щиплет глаза.

Родители приехали всего лишь на три дня и ушли, оставляя его одного аккурат перед праздниками. Неужели нельзя было задержаться еще ненадолго? Видимо – нет, раз они отплывали так быстро.

Маленький кораблик несся вперед, ветер надувал парус, волны бились сумасшедшими барашками: нос корабля их разрезал, рассекал море.

Морская соль, наполнявшая воздух, норовила залезть в рот и нос, застывала кристалликами на лице, и Альберт вновь и вновь смахивал её рукавом – должно быть, тот тоже станет соленым через пару минут.

– Ты в порядке? – Софиа подошла к нему незаметно, как белая тень – и взяла за руку, согревая. – Пойдем домой? Пообедаем и отправимся в город, покупать подарки, – ладонь Берта была деревянной.

– Да, я в порядке, пойдем, – ответил он после долгой паузы и вздохнул, притягивая к себе Софу и касаясь ее губ своими – мягко, бережно, как целуют самое дорогое в жизни.

Они шли, держась за руки, и не важно, что костяшки и кончики пальцев уже покраснели от холода – стояли морозы и дул холодный ветер. Прятать руки в варежки сейчас, когда нужны касания и любовь, казалось кощунством.

– Ева приготовила куриный суп. Агнес занята – вовсю готовится к Ветрардагу.

В семье Софы – точно выверенное распределение обязанностей. Агнес – готовит и вышивает, Софиа убирается и пасет животных, Ева украшает дом к праздникам и помогает на кухне, а младшие близняшки, Инга и Иде, протирают пыль. Конечно, большинство дел все же ложилось на старших сестер, но они не жаловались.

– Печет печенья и все в таком духе?

– Да, а еще маринует мясо. Пока до Ветрардага осталась неделя и приготовления еще не в самом разгаре; вот за день до праздника в кухне будет не протолкнуться, если проголодался – это твои проблемы, волшебница Агнес превратилась в злую ведьму, – рассмеялась Софиа, запрокинув голову. На небе клубятся тучи, будет зимняя гроза…

– Забавно у вас все, – Альберт придержал перед девушкой дверь, тяжелую, из темного дуба.

– Не «у вас», – Софиа взглянула на него серьезно. – У нас. Ты тоже член семьи, – и на ее губах появилась улыбка, мягкая, как чай с медом.

Альберт растроганно взглянул на девушку и осторожно закрыл дверь, отрезал их от внешнего мира – холодного, морозного, пробирающего до костей. Здесь, в их уютном мирке, было тепло, пахло печеньем и любовью.

– Я смотрю, у вас… у нас уже все здесь украшено, – Альберт обвел взглядом магические огоньки, сплетенные в гирлянды, венки из хвои, висящие на стенах – волшебная сказка. Странно становится при одной мысли о том, что сейчас придется идти, как в бездну спускаться, в собственный дом – пустой и промозглый, едва согретый яркими улыбками родителей и печью, которую не прекращают топить.

От тяжёлых мысли улыбка потухла. Глупо скрывать – Альберт обижался, обижался с самого детства, с тех пор, как его бросили на попечение других людей, и приходили лишь поиграть, как с котенком, которого подобрали на улице.

– Хочешь эту неделю жить у нас? Как в детстве. Постелем себе на полу, будем спать в обнимку и разговаривать до глубокой ночи, – Софиа погладила его по щеке и коснулась губами виска. Наколдовала широкую улыбку и спокойную радость в глубине души.

– Отличная идея. Не придется встречать новый год одному в пустом доме.

Они поднялись по лестнице, все еще держась за руки, и отворили березовую дверь, ведущую в комнату Софии.

На золотистом покрывале с белыми следами от лапок мошу сидел Феликс, скрестив ноги.

– Я думаю, одному встречать праздники точно не придется, если у тебя есть хорошие друзья, – сказала Софиа, с улыбкой наблюдая за тем, как парни обнимаются. Она любила их обоих, как любят солнце и луну – по-разному, ведь каждый из них занимал в ее сердце одно определенное место. Феликс – друг, а Альберт – возлюбленный.

– Мне кажется, нам стоит собраться и идти за подарками вместе. А когда придем в город – разделимся, нужно же купить что-то друг для друга, чтобы был сюрприз, – затараторил Феликс, откидывая в сторону книгу, которую не так давно прочла Софиа – про яркие приключения, храбрых путников и морских пиратов, которые хотят отобрать сокровища. – Шэдельвейс, иди сюда!

– Шэдельвейс? – спросил Альберт, наблюдая за Фелем. Друг свесился и заглянул под кровать.

– Я так назвал моего мошу. Есть такой цветок с бархатными, будто шерстяными лепестками – Эдельвейс. Чем не имя? Только я решил изменить его, а то вдруг я позову своего звереныша, а ко мне цветы потянутся…

Берт рассмеялся. Он не знал точно, шутит ли Феликс, или цветы вполне могут вытащить из-под земли корни и пойти за ним, если тот попросит – но какая разница? В этом и была прелестная загадочность, окружающая Феля. Кто знает, что он выкинет в следующую секунду? Каждый раз это становилось сюрпризом.

Неожиданно в груди что-то встрепенулось и раскинуло крылья. Что-то теплое, почти горячее, и сердце забилось спокойнее. Альберт понял – это его место в жизни. Рядом с двумя самыми близкими людьми, которые знают о нем все, среди книг и акварельных красок, изрисованных блокнотов и засушенных цветов – он должен быть именно здесь. Рядом с Софой и Феликсом его сердце.

В этот момент Альберт остро ощутил переполняющие его счастье и любовь. Он там, где ему хорошо. С теми, с кем счастлив.

* * *

– Нам нужно идти домой, – Феликс заулыбался.

Лямки рюкзака давят на плечи, в кошельке – приятная пустота. Все накопления, собранные за осень, остаются в магазинах перед Ветрардагом, зато у каждого члена их семьи появляется подарок. Поход домой в деревню сродни путешествию волшебных духов зимы, которые оставляют подарки на пороге в ночь праздника. Игриво постукивают друг о друга деревянные резные игрушки, шуршат упаковками пряники, а чистые листы блокнотов будто шепчут: «давай же, нарисуй на первой странице смешную ламу!»

В их деревне рисовали все. И у каждого был свой неповторимый стиль. Альберт рисовал черными карандашами, если задумана темная картинка – заштрихует весь лист. Софиа обожала акварель, но она дорогая и сложная в использовании – поэтому девушка чаще использовала цветные карандаши, покупая целые наборы и стачивая каждый грифель до смешного огрызка. Первыми кончались желтый, зеленый и синий, поэтому самые поздние рисунки – сплошь красные и фиолетовые. Феликс признавал все материалы, от самых дешевых простых карандашей до дорогих масляных красок, любимых Мелиссой, которая целыми днями рисовала небо, облака и солнечный свет, а потом развешивала по дому – шутила, что долгими зимними ночами эти картины заменяют ей солнце.

– Да ладно, прогуляемся, что еще может случиться, не сдует же нас ветром! Фелю уже не семь лет, на ногах удержится! – Альберт засмеялся, сгреб Феликса в объятья, на что тот фыркнул.

Удивительно – то ли у друга было действительно хорошее настроение, то ли он пытался его создать, чтобы не портить остальным праздник. Его родители поступили просто ужасно… Феликс с трудом представлял, чтобы так сделали Курт и Мелисса – сорвались резко, оставив его, Бьорна и Хильду без поддержки и помощи. С другой стороны, Эмили была на целых семь лет старше Курта – скорее всего, они были очень разными, и не понимали друг друга.

– Отличная идея, – Софиа, улыбаясь, как хитрая лиса, побежала вперед, широко раскинув руки. Ловила целый мир в свои объятья, чтобы полюбить, поцеловать каждое создание в макушку и подарить свою нежность всему живому.

Оба парня, не отрываясь, смотрели за ней. Воплощением радости и счастья девушка запрокидывала голову, ловила языком снежинки и смеялась от ветра, залетающего к ней под платье.

– Она прекрасна, – шепнул себе под нос Феликс и улыбнулся.

– Не то слово, – Альберт тоже улыбнулся и тихо фыркнул, хлопнув друга по плечу. – Догоняй!

Надо же, Альберт услышал чистое восхищение Феля и ничего ему не сделал! Вмиг разлившаяся по щекам краска отступила, и стало не так уж стыдно – пусть он случайно сказал то, что на сердце лежит уже так долго! Неужели это трагедия? Ведь даже возлюбленный Софии отреагировал так, словно Феликс озвучил общеизвестный факт, будто тот шепнул себе под нос «вода мокрая» или «снег холодный»!

– Конечно, все знают, что снег холодный, а Софа прекрасна, – снова пробубнил под нос парень и припустил за друзьями, ощущая легкость на душе.

Они гуляли по заснеженному городу. Вдалеке рокотал океан, тревожно кричали белые чайки. Феликс запоминал эти мгновения – вслед за начинающейся непогодой его душа металась, сердце ныло, и все равно его затапливало счастьем. В окнах горели волшебные гирлянды, люди радостно перешептывались, а вечно суровый цветочник, у которого Мелисса покупала цветы, даже улыбнулся друзьям, пока закрывал лавку.

– Шторм! Приближается шторм! Плотнее закройте окна и не выходите из дома, пока шторм не утихнет! – вестник быстрым шагом мерял городские улицы. Его громкий, резкий голос прокатывался по лавочкам и магазинам, из которых выбегали люди. Спешили домой. – Шторм! Через час начнется шторм! Запаситесь едой и водой, до утра на улицу не выйти!

В одно мгновение город померк. Захлопнулись окна, закрылись ставни, витрины заросли защитными досками, а люди потекли по улицам. То и дело слышались дверные хлопки.

Зимняя сказка кончилась.

Альберт, совершенно завороженный, смотрел на поднимающие темные гребни волны.

– Берт, нам правда пора идти. Он не шутил, – Феликс покачал головой и показал на сгущающиеся облака. – Скоро будет шторм и метель.

Софиа утянула Альберта за руку, отрывая от зрелища. Тот моргнул пару раз и крепче вцепился в ее ладонь.

– Я сегодня заночую у тебя? Пока не хочу попадаться на глаза Агнес, она нервничает, когда ей нужно сразу много всего готовить.

– Прячешься от своей сестры у меня в доме? Ну надо же, – Альберт улыбнулся и поцеловал ее в лоб. – Конечно. А с утра можем заворачивать втроем подарки…

– Заходите тогда ко мне. Курт купил оберточной бумаги столько, что можно обернуть парусный фрегат, – Феликс улыбнулся.

У Альберта из легких будто вышибли воздух. Он побелел и широко раскрыл глаза – вот-вот выпадут и разобьются.

Парусный фрегат. Шторм.

Как там его родители?

* * *

Ночь была ветреной.

Дом иногда пошатывался, окна дребезжали при слишком сильных порывах, но Софиа, грозовое дитя, спала мирно и не беспокоилась о волнении стихии. Ее светлые волосы, заплетенные в толстую и длинную косу, лежали на серой подушке, будто первый снег на голой ноябрьской земле.

Альберт вглядывался в темный потолок и вздрагивал при каждом ударе ветра. Каким же беспокойным сейчас должно быть море, как сильно должно кидать по волнам крохотную лодочку родителей. В голове яркими взрывами возникали образы жестокой воды, сминающей небольшой кораблик, за штурвалом которого стоит храбрая женщина, паруса собирает сосредоточенный мужчина, а трюм доверху забит яркими тканями, безделушками, пряностями, которым суждено отправиться на морское дно…

Софиа заворочалась и приподняла голову с груди возлюбленного. Ее светлые глаза яркими светлячками заискрились в темноте.

– Ты чего? – хрипло после сна спросила она, укладывая ладонь на грудную клетку Берта. – У тебя сердце колотится, как безумное.

– Я не хотел тебя будить, луна моя, – он неловко улыбнулся и обхватил ее лицо ладонями. – Спи, пожалуйста.

– Как я могу спать, если тебе нехорошо? Альберт, что случилось? – стряхнув остатки сна, Софиа села напротив него и внимательно вгляделась в беспокойное лицо.

– Погода…

Альберт отвел взгляд. Этого ответа было недостаточно – он это понимал, но боялся сказать то, что лежало на душе, показаться слабым.

– Мама с папой ушли в море утром. Они плыли далеко, а сейчас так ветрено, я боюсь, что они не справятся, что они… – что-то булькнуло в горле, и Альберт сжался, обхватив плечи руками.

Его трясло, лихорадило, будто больного, и лоб покрылся испариной. Воздуха не хватало, горло как сжали сильной рукой, и по телу табунами бежали мурашки.

Прохладная ладонь Софы ощущалась как спасательный круг, брошенный почти утонувшему человеку. Прижавшись к ее груди, Альберт зарылся носом в ночную рубашку и постарался дышать, сосредоточившись на том, что возлюбленная гладит его по спине, будто пересчитывая кончиками пальцев позвонки.

– Тише. Тшш, все хорошо… Они в порядке, – шепот дошел до ушей Берта только через пару минут, когда он вновь смог дышать и не ощущал себя погруженным под ледяную воду. – Твои родители умельцы, настоящие мастера. Они умеют ходить по морю, они бы не вышли в такую погоду, они точно спят сейчас в одном из портовых городов, в уютной комнате на втором этаже какого-нибудь трактира…

– Обещаешь? – Альберт это не сказал, а скорее прохныкал, не замечая, как белая ночная рубашка становится влажной из-за его слез.

Он приподнял покрасневшие глаза и вгляделся в лицо Софы. Она выглядела очень сосредоточенной, ее взгляд был направлен куда-то далеко-далеко, а радужка еле заметно светилась. Наверное, Берту почудилось.

– Все хорошо. Завтра утром они отплывают из столицы. Они не успели уплыть далеко и смогли причалить к порту до начала бури, – она перевела взгляд на возлюбленного и коснулась его острого носа губами. – Обещаю.

Парень улыбнулся благодарно и, обняв ее за плечи, уложил рядом с собой, накрывая теплым плотным одеялом.

– Я люблю тебя, моя спасительница.

– И я тебя, дурачок. Ложись спать, – еле слышно шепнула Софиа, прикрывая глаза.

Все же ему не почудилось. Радужка и впрямь светилась.

Когда Софиа смежила веки, в комнате сразу стало темнее.

* * *

– Тебе не нужна помощь? – Феликс зашёл на кухню боком, стесняясь и пряча глаза. За ним семенил его маленький Шэдельвейс, яркое желтое пятно.

– Если тебе не жаль времени, можешь помочь мне замесить тесто для пирога, – у Ангес были красные щеки – она долго стояла у плиты – а рукава закатаны по локоть. В кухне пахло ярко, чувственно – пряностями и травами, свежим хлебом, вишневым вареньем, брусничным соусом и любовью к близким.

– Агнес… Я хотел тебя спросить кое-что… Это важно.

– М? – она, не отвлекаясь от готовки, стрельнула зелёными глазами в его сторону.

– Нам предсказали, будто мы найдём хранителя леса в этот Ветрардаг. Скажи, что это может значить – «хранитель леса»? Вдруг мы наткнёмся на бога?

– Что-то мне подсказывает, что это маловероятно. Богов уже давно не видели, говорят, что боги людей на дух не переносят.

– Но Агнес, мы же не сделали ничего плохого? – в его голосе зазвучала мольба: лишь бы не выкинуть из головы детские сказки, где мудрые боги и волшебные создания – и все они живут рядом с людьми…

Курт часто читал ему сказки на ночь, когда маленький Феликс плакал от кошмаров. Злые сны держали его когтистыми лапами за горло, а в голове – страшные картинки: брызги крови, землетрясение, огонь, много огня, съедающего деревни и города, крики людей… Сказки спасали. Утешали, сливаясь с ласковыми объятиями родителей и бархатными голосами.

– Вы – не сделали, – она наклонилась к печи и достала оттуда имбирное печенье. – Просто богов уже давно никто не видел, даже здесь, на Севере. Они спрятались, другие люди их запугали.

– Разве можно богов запугать? Они же всемогущие, мудрые и сильные, – Феликс насыпал в миску муки и разбил несколько яиц. – Боги всегда были сильнее людей.

– Люди не понимают, что они могут и не могут делать, – Агнес замешала глазурь разных цветов, яркую, как детские рисунки. – Они не чувствуют опасности, как маленькие дети – легко сделают то, что им кажется правильным, даже когда перед ними трехметровый бог.

– Тебе не тяжело жить с мыслью, что мы, люди, все испортили? – Феликс принялся перемешивать тесто большой ложкой. По кухне полетела белой пыльцой мука, должно быть поэтому у них глаза слезились.

– Тяжело, – Агнес склонила голову. Ее пальцы, длинные и тонкие, как ивовые ветви, немного подрагивали. – Но что я могу сделать?

– У нас в деревне все хорошо относятся к богам. Может, нам стоит хотя бы попытаться вернуть их на эту землю, чтобы они жили бок о бок с людьми, как раньше?

– Феликс, – Агнес хмыкнула, будто хотела рассмеяться, но у неё не вышло. – Ты ещё подросток, максималист, как и все ребята твоего возраста. Когда ты немного повзрослеешь, ты поймёшь, что трудно покорить горы в одиночку.

– Я все понимаю, – голос его стал грустным. – Я просто надеюсь, что найдётся ещё горстка таких же максималистов, как я, сумасшедших на всю голову, и мы сможем сделать хоть что-нибудь…

– Возможно, и найдётся. В конце концов, вас даже в этой деревне уже трое – слабоумных, веселых и бесстрашных. Значит, в других местах тоже полно, нужно просто лучше искать… – Агнес спрятала улыбку за бурной деятельностью: сполоснула тарелку, бросила в тесто тмин и базилик, щедро насыпала соли – вся румяная, фея домашнего уюта, расслабленная и прекрасная в своей стихии.

– А где Софиа?

– Спит у Альберта, пошла утешать его после ухода Эмили и Карла.

– Хорошо, я понял. Вообще, я за ней заходил, но у тебя так красиво, ты настоящая волшебница, – Феликс рассмеялся. – Если ты не возражаешь, пойду домой. Не буду мешать тебе колдовать…

– Хорошо, только крикни Еву и близняшек, они хотели мне помочь украсить печенье, – Агнес улыбнулась, плотнее перевязывая лентой рыжий пучок на голове.

– Конечно, – Феликс вышел с кухни и, отряхнувшись от муки, прошёл дальше по скрипящим половицам.

В доме Софы никогда не было тихо. Если его брат и сестра, Бьорн и Хильда, были детьми молчаливыми, то Ева, Иде и Инга – настоящий ураган, буйство красок, эмоций, криков, ругани и веселья; самые обычные дети, на которых жизнь не оставила отпечатка горя или печали. Да и дом был под стать хозяйкам – скрипучий, слегка пошатывающийся при ударах ветра, стены раскрашены в самые странные цвета: желтые, зелёные, розовые. Девочки красили самостоятельно, ещё когда были совсем маленькими – хотели утешить вечно грустного отца, который возвращался с рыбалки с уловом, но без улыбки. На стенах видны отпечатки детских ладоней – крохотные близняшки не умели держать кисть, и помогали, чем могли.

– Ева, Иде, Инга! Вас зовёт Агнес помогать с печеньем! Она приготовила яркую глазурь!

Послышался топот маленьких ног: сёстры табуном спускались по лестнице, обгоняя друг друга, соревнуясь, вечное «кто последний, тот дурак» – и все прибегают одновременно.

Феликс улыбнулся и прикрыл за собой дверь. На улице мороз кусался так сильно, что кожа краснела моментально, будто он смущен касанием красивой девушки. Сейчас идти в дом, заворачивать подарки в шероховатую коричневую бумагу, рисовать золотым и белым поверх, перевязывать лентами – и все вертеть в голове один вопрос: кто же придёт к ним в Ветрардаг?

Глава 7

Последний день декабря встретил их хрустящим снегом.

Феликс вскочил с кровати, откинув на пол теплое шерстяное одеяло. По дому разливался аромат печенья, бубенчиками звенел смех Хильды и Бьорна, переливались ласковые голоса Курта и Мелиссы.

– С Ветрардагом! – он сбежал по лестнице, едва не спотыкаясь.

– И тебя! – Мелисса сидела на диване, прекрасная, как картинка – золотые косы, светящиеся глаза и блестки на веках. Курт обнимал ее за плечи, сидя рядом, а дети мастерили что-то из бумаги, расположившись за столом.

– Не поздно ли дом украшать поделками? – Феликс засмеялся, поцеловав брата и сестру в макушки. Вчера они просидели в ванной больше часа, и пахли, как две карамельки – уютом, сиропом и нежностью.

– Мы играем, – отозвался Бьорн, чикнув маленькими ножницами. – Вырезаем зверей, а мама с папой угадывают.

– И как, получается?

– Пока угадали всех, – Курт привстал и крепко обнял старшего, коснувшись губами его лба. – Как скоро вы пойдете в лес? Не отморозьте себе рожки и ушки.

– Ну нам же не по пять лет, – рассмеялся Феликс, качая головой. – Оденемся теплее, выйдем через пару часов. К вечеру разобьем лагерь, сядем у костра и будем благодарить уходящий год…

– Ты собрал все необходимое? Еду, дрова, запасную одежду? – Мелисса тоже подошла ближе и поцеловала его в щеку, оставив след от розовой помады.

– Конечно, – он улыбнулся, смутился немного и показал на потертый рюкзак, стоящий у двери – тот принадлежал Курту в юности, когда мужчина еще бегал по горам и ходил в походы с друзьями – а теперь перешел к его старшему сыну, чтобы не валяться без дела в кладовой. – По секрету скажу, – Феликс склонился к взрослым, – подарки для мелких спрятаны на шкафу.

– Мы отдадим тебе подарок, когда вернешься, – Мелисса улыбнулась и погладила его по волосам. – А пока беги одеваться, нечего в праздничный день в пижаме щеголять.

Он кивнул и развернулся, взлетая по лестнице с такой скоростью, будто спешил на важную встречу – сердце замирало от предвкушения. Сегодня Ветрардаг, а значит – прекрасный день, наполненный весельем, смешинками, запахом корицы и искрами праздничного настроения; воздух совсем иной, вдохнешь слишком глубоко – и взлетишь, радостный, к потолку…

* * *

– У меня рюкзак полон всякой всячины. Печенье, молоко, вино и пряности – вы готовы объесться и упиться? – Альберт засмеялся, показывая острые зубы, сгреб в охапку Феликса и Софу. От него пахло печным жаром, шерстью альпаки и шоколадом.

– Да, так точно, капитан Берт! Есть упиться! – Софиа светилась счастьем, ее вечно бледная кожа раскраснелась от мороза, и в глазах сияло яркое любопытство.

– А почему молчит мой верный юнга Феликс? – продолжил дурачиться парень и сжал друга так, что у того хрустнули кости. – Отставить любое волнение, нужно идти в лес, разжигать костер, радоваться жизни и праздновать Ветрардаг!

Феликс улыбнулся. Альберт заражал хорошим настроением и смелостью, любые страхи рядом с ним сворачивались в дальние уголки сердца. Теперь даже неизвестный гость не пугал.

* * *

– Никогда не получалось нормально собрать палатку, – Софиа обвязывала древесный ствол плотным шнуром, протягивала его к соседнему стволу и накидывала парусину.

– У тебя отлично вышло сейчас, – Феликс улыбнулся и начал расчищать от снега место для костра. Портить такую поляну углями и недогоревшими бревнами казалось кощунством, но ночью станет совсем холодно, и тогда огонь им не помешает.

– Спасибо, Фель, мне приятно.

– Ребят, думаю, я схожу за хворостом и дровами, пока мы не задубели здесь до состояния ледышек, – Альберт натянул плотные варежки, взял походный топор и махнул рукой. – Вернусь через часок, пока можете сжечь то, что мы захватили из дома. И лучше бы вскипятить воду для чая…

– Есть, капитан, – Софиа помахала ему рукой и продолжила натягивать палатку. – Феликс, можно я кое-что попробую?

– Конечно, – тот сложил шалашиком все дрова, припрятанные в рюкзаке, и отошел на пару шагов, вытянув шею. Его съедало любопытство – что собралась делать подруга?

Софиа встряхнула головой, перебросила две длинные косы на спину, чтобы не мешали, и принялась чертить на одной из деревяшек большую руну огня.

Феликс приоткрыл рот от удивления. До совершеннолетия им было запрещено использовать руническую магию без взрослых. Этот вид бытового волшебства был доступен всем, кто умел держать карандаш в пальцах, а потому легко было навредить неосторожно нарисованным символом. Однажды Бьорн по чистой случайности нарисовал руну холода, и заболел на целый месяц. Поэтому любая магия символов проводилась только в присутствии взрослого, который умеет с ней обращаться.

– Софа, нам не стоит…

– Почему бы не попробовать? Тут кругом снег и ни одного из скучных родителей. Или ты тоже скучный? – в ее глазах сверкнула голубая искра, и Феликс захлебнулся словами, умолкая. Сознание уплыло куда-то за горизонт, запутавшись в верхушках могучих елей – Софиа была ослепительно прекрасна сейчас. Сосредоточенная, раскрасневшаяся, увлеченная своим делом…

– Получилось. Получилось, Феликс! – вскрикнула она и кинула в кучу остальных дров заалевшее бревнышко, покрытое жаром молодого пламени. – У меня получилось!

Феликс рассмеялся, поддавшись ее очаровательному веселью, и крепко обнял подругу. Та хохотала, держала его за шею и даже не сопротивлялась, когда Феликс оторвал ее от земли и закружил.

«Легкая, как пушинка», – промелькнуло у него в голове, и он поставил Софию на ноги.

– Ты большая молодец. Я горжусь тобой. Самый настоящий сильный маг, – он поцеловал Софу в щеку и фыркнул. – Такими темпами у тебя и дар откроется, и ты будешь круче нас всех…

– Вот уж не сомневайся, – Софиа выпуталась из его объятий, сверкнула улыбкой и перевела взгляд на ярко полыхающие дрова. – Стану самым известным магом на всем Севере, получу признание тысяч людей и буду прославлять нашу крохотную деревню, даже не думай, что может быть иначе… Феликс, ты чего?

А он молчал, будучи не в силах сказать хоть слово – смотрел на Софу, прекрасную, как луна темной безоблачной ночью, вспоминал, как она всего минуту назад сама подставила щеку под поцелуй, как извивалась у него в руках, смеясь и радуясь своей маленькой победе…

На лес медленно спускалась ночь, темнота не душила, а мягко обволакивала. Казалось, вот он правильный момент, чтобы рассказать все, что притаилось в душе.

– Софиа, я хочу тебе сказать… – Феликс как пьяный; весь мир сузился до яркого взгляда прозрачно-водянистых глаз, будто пруд с чистейшей водой, и в нем тонешь, не хватает воздуха… – Софиа, ты просто… Я не знаю, как тебе рассказать все, что я думаю, у меня теряются слова, извини, пожалуйста…

– Фель, – она отступила на шаг, но он подошел сам, и Софиа глубоко вздохнула, рассматривая яркие фиолетовые глаза.

– Что?

– Уверен, что хочешь это рассказать?

– Боги, Софа, да! Ты знаешь, сколько я верчу эти мысли в голове? Мне кажется, они разорвут меня изнутри, и я уже не соберу себя по кусочкам… Позволь мне рассказать. Пожалуйста, – взмолился парень. Его била крупная дрожь.

– Ох… тогда говори, – она тяжело вздохнула и храбро подняла лицо. Внутри все болело, саднило открытой раной, хотелось попросить Феликса замолчать и никогда не говорить те жестокие слова, которые вертелись у него на языке. Но разве она может так мучить друга?

– Я люблю тебя. Я люблю тебя, Софиа. Я хотел бы совершить подвиг ради тебя, принести все дары этого мира к твоим ногам, я бы хотел обнимать тебя, целовать, утешать, когда ты плачешь, я бы сделал все, если бы ты попросила!.. – из его глаз посыпались слезы облегчения. Он наконец может – нет, говорит – то, что надрывало душу уже давно. – Я хотел бы любить так сильно, чтобы от моей любви расступались леса и двигались горы… Но разве ты мне позволишь?

По лицу Софии тоже текли прозрачные, хрустальные капельки. Ее ресницы липли к векам, а голос дрожал.

– Я тебе не позволю. Ты знаешь, почему.

Замолчали.

Феликс затаил дыхание, чтобы при каждом вдохе не было так больно в груди.

– Да. Я знаю. Прости.

– Фель, я…

– Мне нужно побыть одному, – он отстранил протянутую ладонь и развернулся.

Не обращая внимания на ветви, хлещущие по лицу, он побрел сквозь плотные заросли, дрожа, но не от холода – больно было до рези в груди. Но разве мог он ожидать еще чего-то? Разве он не знал, что отношения Альберта и Софии крепкие и теплые, как нагретая солнцем скала? Об эту скалу могут плескаться волны и биться ветра, но она выстоит, несмотря ни на что.

Феликс бессмысленно шел вперед – левую руку простреливало болью от груди до кончиков пальцев. Темнота леса больше не казалось уютной – пугающе давила на плечи, будто не было ей конца.

Зачем он ушел из лагеря?

Горло саднило от подавленных рыданий и холодного воздуха, веки казались тяжелыми. Феликс хотел развернуться, отправиться обратно по собственным следам, прийти с повинной и просить прощения, пока не охрипнет, но где-то вдалеке он услышал чарующие звуки флейты.

Музыка плыла, кажется, по всему лесу – чистая и яркая, как солнечный свет. Совсем простенькая мелодия вливалась в сердце, лечила раны и утихомиривала страдания, и Феликс понял, что идет ей навстречу. Наверное, он мог найти утешение в этих простых звуках.

Деревья расступались перед ним, зарывали корни глубже в землю, чтобы он не споткнулся, кроны раздвигались, а ветки больше не били по лицу, и он шел вперед, зачарованный, не обращая внимания на пугающую темноту леса, не думая о том, что может стремиться к своей погибели.

Звуки флейты становились все громче и громче, и через несколько шагов Феликс наконец увидел играющего. Музыкант стоял к нему спиной.

Неяркий, расшитый цветными нитками свитер, большие витые рога и широкие плечи. Волосы, укрывающие шею мягкими каштановыми завитками.

Когда Феликс опустил взгляд, он почувствовал, как его сердце забилось в груди беспомощной, стремящейся вырваться птицей.

Вместо ног у музыканта – массивные копыта, покрытые темной кудрявой шерстью.

Феликс спрятался за необъятным стволом могучей ели и стал наблюдать за тем, что творилось на поляне.

Огромная деревянная флейта создавала чарующие звуки, фавн – боже, это он и был, как сошел с картинок в книгах – притоптывал копытами в такт, его пончо развевалось от порывов холодного зимнего ветра, а вокруг – плясали радостные мошу, яркие, как опавшая сентябрьская листва – рыжие, зеленые, желтые – или как июньский закат – фиолетовые, синие, белые и совсем темные. Их мурчание вторило звонкой мелодии. Феликс поймал себя на том, что едва ли не подпевает в такт. Маленькие пето – крылатые котята, умеющие заклинать погоду – кружились в заводном танце, летали возле фавна и курлыкали – сам лес говорил с Фелем через эту музыку.

Яркое золотистое пятно возникло у самых ног, ткнулось в лодыжки мягкой шерстью, и он вскрикнул от испуга.

– Что ты… Боже мой, Шэдельвейс, ты так меня напугал! – сердце Феликса чуть из груди не выпрыгнуло.

Музыка стихла так резко, будто ее и не было никогда – фавн отнял флейту от губ, развернулся и посмотрел на гостя.

У него были яркие раскосые глаза, плоский нос и тонкие губы – похож на непривлекательного, пугающего человека. Но как можно использовать людские понятия для описания фавна? Он был прекрасен как-то по-своему, самобытный хранитель леса, который может увидеть не просто человека, а его помыслы, сердце и душу…

– Прошу прощения, что оторвал вас от праздника, – Феликс склонил голову и ссутулился. – Мне жаль, что так вышло. Но нам предсказали, что вы появитесь здесь в ночь Ветрардага. Я прошу вас о милости. Я не трогал ваш лес, мой друг только собрал ветви у погибших деревьев, мы не тронули ничего…

Феликс тонул в вязкой тишине, только удары сердца о грудную клетку убеждали его в реальности происходящего. Ему повезло, как не везло никому из людей за последние столетия – он смог увидеть живого фавна, а ведь они считались вымершими.

– Я вижу, что душа твоя чиста, Феликс. Можешь выпрямиться, не к чему тебе склонять передо мной голову. Мое имя Алвис, – страж леса подошел ближе и, спрятав флейту в складках одежды, коснулся плеча Феликса большой, широкой ладонью с длинными когтями.