Золотая орда

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Сегодня было 14 мая. Я, пытаясь сосредоточиться, слушала речь нашей учительницы по физике – это как раз была одна из «вампирш». Какое счастье, что это был предпоследний урок у нее. Она читала нам нотации, успевая при этом дать оценку каждому. Нужно ли говорить, что это были исключительно негативные суждения о каждом из нас? Я начала приходить к выводу, если внутри человека все плохо, он будет искать плохое в других – и Татьяна Андреевна была ярким примером этого. Видимо, она была глубоко несчастной женщиной.

Я снова проверила время на своих наручных часах – до окончания последнего урока оставалось 7 минут. Это ли не счастье? По-тихоньку, я стала складывать в сумку карандаш, линейку. Когда я потянулась за ручкой, мой взгляд скользнул по большим окнам класса – и моим глазам предстал только что подъехавший черный мерседес.

Я замерла в ужасе – словно только что возле школы приземлился дракон. Уже не видя номера машины, я знала, кто пожаловал сюда. Вот такого внимания мне точно не нужно было. Оставшиеся 6 минут стали для меня настоящей пыткой. Я сидела, мучительно размышляя, как мне поступить, что сказать подругам и учителям. В ушах застучало – от страха и охватившего всю меня, напряжения. Наконец, прозвенел звонок – оглушающее, выводя меня из оцепенения.

– Ты чего такая бледная? – шагнув ко мне, тихонько, чтобы никто не слышал, спросила Настя. Я подняла глаза на нее – ее красивые, светлые волосы, обрамляли ее лицо, на котором застыл вопрос. Настя обеспокоенно обняла меня за плечи, шепча:

– Что случилось?

В этот момент мое сердце сжалось – и я захотела все-все рассказать ей, но тут же, нас настиг веселый, громкий голос Кати:

– Девчонки, ну вы чего застряли? Я не хочу проводить в школе даже лишнюю секунду!

Мы спустились на первый этаж, где было полно шумящих учеников школы. Как всегда, кто-то выяснял отношения, кто-то поедал булочки из буфета, кто-то списывал задания, а кто-то… залипнув у дверей, пялился на черный мерседес…

Мои ноги стали ватными, слабость окатила мое тело, когда я подошла к выходу. Мне стало совсем плохо, стоило мне открыть дверь, и увидеть на крыльце Тимура. Он стоял один, с абсолютно невозмутимым выражением на лице. Одетый в темно-синие джинсы и черную футболку, которая подчеркивала его широкие плечи и открывала моим глазам вид на смуглые, мускулистые руки со светлыми полосками в некоторых местах, Тимур выглядел магнетически привлекательным.

Наши взгляды встретились: его глаза, обжигая мою кожу, прошлись по моему лицу, скользнули вниз, до моих простеньких туфелек, и вновь посмотрели прямо в мои глаза. Губы Тимура изогнулись в самодовольной улыбке.

– Хм, это чей-то отец или брат? – заинтересованным голосом, вопросила Катя.

Я не отреагировала на ее вопрос. Я, будто под гипнозом, сделала пару шагов вперед, ощущая лишь, как ускорилось мое сердце – оно так громко стучало, что я несколько секунд слышала лишь его. Все было, словно в замедленном фильме: вот я иду к Тимуру, вот все поворачивают головы в наши сторону, вот Он протягивает мне свою широкую ладонь, и я, ни секунды не испытывая сомнений, вкладываю в нее свои прохладные пальцы.

– Привет, – произнес Тимур своим глубоким голосом, от которого у меня побежали мурашки по телу. Его теплые, сильные пальцы сжали мои пальчики, передавая одним движением томительный жар моему телу.

– Привет, – я смотрела на него так, словно только что вручила ему свою жизнь – с надеждой, страхом и одновременно доверием.

– Сегодня – провожу, – сообщил он мне, уверенно увлекая меня за собой.

Но мы прошли недолго – всего-то пару ступенек, когда позади, раздался испуганный голос Кати:

– Камил, что происходит? Ментов вызывать?

Прежде чем обернуться, я заметила, как губы Тимура изогнулись в издевательской усмешке.

– Не нужно, все в порядке, – улыбнулась я, но тут уже послышался голос Насти – она подбежала ко мне, игнорируя Тимура. Заглянув мне в глаза, подруга испуганно прошептала:

– Ты в безопасности? Он ничего не сделает с тобой?

Милая моя Настя, откуда я могла знать? Но ради тебя, а еще потому, что хотела верить Тимуру, я отошла от своих принципов быть – абсолютно честной, и ответила:

– Да, все в порядке. Вечером я позвоню тебе.

Настя кивнула головой, не сводя с меня обеспокоенных глаз.

Мы спустились по ступенькам, и я, уловив взгляд Тимура, направленный на его машину, порывисто произнесла:

– Я не сяду в машину.

Он снова усмехнулся, затем ответил, окидывая меня тяжелым, задумчивым взором:

– Я знаю.

Мы пошли пешком, вдоль дороги. А рядом, не спеша, катился черный мерседес. Я была слишком взволнована, чтобы в тот момент оценить, как вероятно, смешно это выглядело – школьница, взрослый мужчина, ведущий ее за руку и крутая иномарка. Тогда мне было совершенно не до смеха и веселья.

– Как ты, Камила? – повернув ко мне свое лицо, как всегда, покрытое щетиной, спросил Тимур.

– Нормально, – сдавленным голосом отозвалась я. Более никакой ответ не шел мне на ум.

Мой спутник чуть сощурил свои каре-зеленые глаза, затем поинтересовался:

– Ты так сильно боишься меня?

Я задрожала от столь прямого вопроса, и Тимур, уловив мою дрожь, получил ответ. Он чуть сильнее сжал мои пальцы, затем перевел разговор на другую тему:

– Ну как, вкусный был пирожок?

Я покраснела и ощутила внезапную легкость. Только что мне было не по себе – и всего лишь один невинный вопрос – и все изменилось. Как такое возможно?

– Вкусный, – широко улыбнувшись, ответила я.

– Мне тоже пару раз приходилось брать там выпечку, – начал Тимур, а между тем, его взгляд был направлен вперед, сканируя пространство.

– Да, я видела тебя, – сорвалось с моих губ, и я нервно закусила нижнюю губу, уловив в своем голосе обиженные нотки.

– И я – тебя, – отозвался Тимур, и его пальцы тут же, на секунду, сжали мою ладонь ощутимо, властно, многообещающее. Я подняла на мужчину взволнованные глаза, и Тимур послал мне ласкающий, многозначительный взгляд. Горячая волна смущения и воодушевления окатила меня с головы до ног. Я спешно опустила взор вниз. Я еще не была готова к столь откровенным взглядам. Какое-то время мы шли, молча, однако это молчание не тяготило меня.

– Я приехал попрощаться, – сообщил мне Тимур, когда мы, перейдя дорогу, направились в сторону двора.

– Поняла, – кивнула я головой, пытаясь не дать печали, возникшей от услышанного, расползтись по моей груди.

Мы остановились возле той самой скамейки, но не стали садиться на нее.

– Камила, – позвал меня Тимур, и я посмотрела прямо на него. Боже мой, какой он был красивый – мужественный, властный, взрослый.

– Да, Тимур? – произнесла я. Он сжал две мои ладони, передавая им свое тепло.

– Однажды ты скажешь мне: «да, Тимур», уже совсем по другому, – окидывая меня самоуверенным взором, пообещал мужчина. Затем, шагнув ко мне так, что наши лица стали напротив друг друга, сказал:

– Я уезжаю до весны, когда точно буду – не могу сказать. Вечерами не гуляй, себя береги. Это – тебе.

Он всунул мне в руки небольшой баллончик, поясняя:

– Это – перцовый баллончик, но я надеюсь, он не пригодится тебе. Будь осторожна.

– Хорошо, – выдохнула я, отчего-то тронутая заботой Тимура. Я торопливо засунула средство самозащиты в сумку.

– Идем, – Тимур потянул меня в сторону подъезда и я, послушная, пошла за ним.

Стоило только входной двери открыться – впустить нас, а затем захлопнуться, как Тимур рывком прижал меня к себе, впиваясь своими жесткими, терзающими, губами в мои губы. Он целовал меня так, что моя голова начала кружиться, а дыхание стало учащенным, словно я поднималась на самую высокую гору в мире. Я не думала ни о ком, кроме нас – ни о соседях, что могли появиться здесь в любой момент, ни о том, что могло случиться после.

Наконец, когда Тимур оторвался от меня, я чуть не отпрянула от него, заметив, каким темным, хищным стало его лицо. Он удержал меня за плечи, а затем, подняв руки и обхватив ладонями мои щеки, Тимур проникновенно, с нотками едва уловимой нежности, произнес:

– До встречи, моя Камила.

И, Боже мой, после этого, я сама подалась вперед, даря Тимуру свой поцелуй – нежный, неспешный. А после – после мы расстались, и я не была уверена, что мы увидимся снова.

Стоило мне только подойти к двери квартиры, как я услышала, что наш домашний телефон разрывается от звонка. Я, напуганная, что что-то случилось, рванула к нему, и как я рада была слышать голос Насти! Пришлось около пяти минут, чтобы я смогла убедить мою верную подругу, что со мной все в порядке, что я – цела и невредима. Наконец, закончив разговор, я устало поплелась в свою комнату. Тоска и грусть окутали мою душу. И все из-за того, что Тимур уезжал.

Закончился май, начался июнь – жаркий, напряженный, состоящий из череды экзаменов. Теперь я была рада тому, что была почти все время занята – так я хотя бы отвлекалась от Тимура. Но мои подруги, а вернее, Катя, первое время все пыталась расколоть меня – особенно на следующий день после «представления» у школы. Мне действительно было нелегко сдержать свои эмоции, я хотела поделиться своими чувствами и мыслями, но где-то внутри себя ощущала – нельзя. В итоге, чтобы Катя, наконец, сбавила свой напор, мне пришлось раз десять сказать ей, что когда наступит время, я все расскажу сама. Такой ответ, естественно, не удовлетворил мою рыжеволосую подругу, но она, хотя бы отстала от меня со своим допросом. А вот намеки, что я теперь – «взрослая девочка», остались. Но я их уже пропускала мимо ушей. Катя, видимо, переживала за меня.

ЕГЭ прошли без происшествий, хотя, признаться, я чувствовала себя настоящей преступницей, когда мы все проходили жесткий «фейс-контроль» у входа в чужую школу. Это очень давило, но в такие моменты я думала о… глазах Тимура. Я представляла, что он смотрит на меня, и от того начинала чувствовать себя увереннее. Это был мой способ не впасть в панику. Хотя были и те, кто сдался – девочка из 41 школы покончила жизнь самоубийством, когда узнала, что набрала минимальный балл по математике. И теперь, вместо того, чтобы идти на выпускной в красивом платье, она, красивая, в свадебном наряде, лежала в гробу, собираясь в последний путь. Это стало трагедией для нашего города. Но это не смягчило сердца учителей и родителей. Они хотели высоких результатов, чтобы им не было стыдно. Спасибо моей маме за мудрость, что она не требовала у меня этого.

Я все чаще и чаще думала об этом – неужели ЕГЭ – это показатель успеха твоей личности, твоего интеллекта, твоего успеха в будущем? Неужели ЕГЭ способно прогнозировать твое будущее, будешь ли ты счастлив, будешь ли ты Человеком (именно с большой буквы, и я имела в виду не ранги и звания)? Неужели эти гребаные баллы дороже человеческой жизни?!

В конце концов, я получила ответ на один из моих вопросов – на последнем ЕГЭ, невзирая на жесткий контроль, некоторым ученикам помогли справиться с тестовыми заданиями. Надо ли говорить, что в тот день я задумалась над словом «справедливость»?

Было 26 июня, когда я пошла на свой выпускной. Для него мама купила мне красивое платье, которое выбрала я. Оно было черное, в пол, без вырезов и разрезов, из струящейся, не облегающей слишком мое тело, ткани. Единственным украшением стали мои волосы, уложенные красивой волной и босоножки с тонкими ремешками, на высоких каблуках. Если мама и удивилась моему интересному, совсем не девичьему выбору, то промолчала.

Как только мне вручили аттестат, я почувствовала, как захлопнулась дверь в мое детство и ужасную, такую ограниченную учительскими настроениями, а так же несправедливыми правилами, школьную жизнь. Для кого-то, может школьная пора и была счастливой, но точно не для меня. Но моя мама, видимо, очень прочувствовалась в это момент, потому что, когда я подошла к ней, то обнаружила, как блестят ее глаза. Из-за едва удерживаемых слез. Я обняла ее – крепко-крепко, шепча на ухо слова благодарности.

Я не стала задерживаться на школьном празднике – было как-то неприятно наблюдать, как мои одноклассницы-отличницы напиваются в туалете водкой, а затем, едва удерживаясь на высоченных каблуках, возвращаются в зал, заливая в себя бокалы с шампанским. А вот Катя и Настя, молодцы, держались бодрячком. Одна – в ярко-красном, облегающем платье, другая – в золотисто – бежевом, подруги выглядели эффектными красотками. Они веселились, но, увы, мне было невесело, и уже через двадцать минут от начала «банкета», я вместе с мамой, покинула школьный выпускной, ни капли, не сожалея об этом.

Лето пролетело как одна неделя. Только я начала расслабляться, как настала пора сдавать вступительные экзамены на исторический факультет. Я ужасно нервничала, боясь провалиться, проявиться, как неспособная, глупая и трусливая. Но все прошло спокойно – никто не заваливал меня на экзаменах, никто не придирался к моим ответам, хотя я слышала от Кати, которая тоже рванула поступать на этот факультет, что ее замучили дополнительными вопросами. Наконец, когда я шла августовским днем в университет, чтобы посмотреть список поступивших, навстречу мне попался седовласый старичок – профессор исторического. Я вежливо поздоровалась с ним, и собралась было найти этот «судьбоносный» лист с именами счастливчиков, как Мурат Наильевич остановил меня со словами:

– Иванова Камила? – он приспустил со своего острого носа очки и внимательным взглядом окинул мое взволнованное лицо. Этот человек знает мое имя? Откуда?

– Да, – ответила я, для пущей убедительности кивнув головой.

Мурат Наильевич дружелюбно улыбнулся, а затем, сделав шаг в мою сторону, доверительным тоном сообщил мне:

– Вам-то о чем беспокоиться? Вы наверняка поступили.

Я непонимающее посмотрела на него, пытаясь понять, в чем дело. У меня не было влиятельных родственников, а мама ни за что бы, не стала использовать свое служебное положение. Уж лучше она возьмет кредит, чтобы оплатить учебу мне в университете, чем будет кого-то просить за свою дочь.

Седые брови Мурата Наильевича поползли вверх от изумления – он прочитал по моему лицу, что я была не в курсе, кто же мне помог. Профессор потер свою маленькую, белую бородку, а затем добавил шепотом:

– Тимур позаботился об этом.

И, не дав мне что-либо сказать, Мурат Наильевич, шаркая своими ногами, направился в сторону кабинетов. А я стояла, пораженная, уязвленная и одновременно обрадованная. Я стала студенткой исторического факультета. И тут же, в голове мой всплыли слова Тимура: «ты поступишь на исторический».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Осень ворвалась в мою жизнь, принося новые впечатления – новых и старых знакомых на нашем курсе, острое желание быть успешной студенткой, и намерение доказать самой себе, что я достойна этого престижного места. Я вцепилась в этот шанс, подходя к нему со всей, присущей мне ответственностью.

А еще, осень принесла разочарование и щемящую тоску. Теперь, когда дни стали значительно короче, и взамен бабьему лету, пришли сырость и слякоть, я, возвращаясь с университета, сразу же домой, искала глазами черный мерседес. Я вглядывалась в проезжающие мимо машины, я смотрела по сторонам в глупой, девичьей надежде увидеть то самое авто. Я скучала по Тимуру. Помнил ли он обо мне? Я хотела бы знать, что да и еще раз да.

Что касаемо разочарования, то оно подкралось ко мне с нескольких сторон. Настя, неожиданно для всех нас, уехала к своей тетке поступать в Москву, и она поступила! Я была искренне рада за нее, но, признаться, я резко ощутила, как мне стало не доставать ее добрых слов. Однако я от души желала ей успеха и молилась о том, чтобы у Настюши все получилось! С ее умом и старательностью, Настя была достойна успеха. И я верила в нее.

А вот с Катей наша дружба стала исчезать. Она, всегда яркая и общительная, примкнула к группе таких же ярких, и, что самое главное, обеспеченных девчонок. У них всегда имелись деньги на тусовки, их «прикиды» были самыми модными, а вечерами она часто «зависали» в клубах. А я была не такой – и потому стала лишней. Нет, Катя не грубила мне, но постепенно и одновременно неизбежно, наше общение сократилось до минимума. И это было очень больно. Быть лишней. Наша «святая троица» распалась.

Было бы ложью сказать, что я легко восприняла эти перемены в моей жизни. Иногда, я ложилась спать и плакала. Порой, я едва сдерживала себя, чтобы не поделиться своей печалью с мамой. Но у мамы были свои заботы – каждый день, после школы, она сидела с внуком (сыном моей старшей сестры), они жили в другом районе города, так что с мамой мы виделись только перед сном. И она видела лишь одну половину меня – относительно успешную, правильную. Теперь, в глазах мамы, я была «большая девочка», и я не смела, сообщить ей, что иногда это не так. Я словно вновь оказалась в детстве, когда на фоне нашей семейной трагедии, я была вынуждена делать вид, что все хорошо – чтобы не расстраивать маму.

Но я, как и прежде, нашла в себе силы справиться со всем сама. Я прошла все стадии – неверие, дни рыданий, за которыми, наконец, пришло принятие. Раз это случилось, значит, так было суждено. Я мысленно пожелала Кате успеха и отпустила нашу дружбу с понимающей улыбкой. Говорят, родственные души сами найдут тебя. И я верила в это. И я ждала этого. Боже мой, как ждала.

Как я и думала, на историческом было учиться престижно, поэтому, неудивительно, что среди 30 человек, лишь 5 были простыми студентами, в том числе и я. На нашем потоке учился и Влад, тот самый мальчик, который в 14 лет нравился мне. Ключевое слово – нравился. Сейчас, глядя на его хилую фигурку и слишком женственное лицо без признаков растительности на нем, я не понимала, что такое могло быть со мной, чтобы этот человек нравился мне, мало того, я плакала, когда он предпочел мне местную, развитую в одной области, девушку. А теперь понимала – меня просто Бог уберег.

Но дело было не в этом. По какой-то, только Владу известной причине, с октября он начал цепляться ко мне. То скажет что-то нелепое, граничащее с неприличным, то пошлет мне тошнотворную улыбку. Я это игнорировала, понимая, что Влад ждал от меня какой-то реакции, и мое равнодушие самое неприятное для него. Но, вскоре, случилось то, что я уже не смогла стерпеть.

Стоял морозный декабрь, темнеть начинало рано. В этот раз лекции закончились около пяти вечера – впервые так поздно за эти месяцы. Когда я вышла из корпуса университета, то словно шагнула во тьму. Отчего-то фонари еще не работали, хотя было так темно, как ночью. И лишь свет, льющийся из некоторых окон, а так же белый снег, скромно лежащий на земле, спасали положение.

Я всегда опасалась этого времени суток, мне казалось, что в любой момент, из-за угла на меня накинутся монстры в человечьем обличии. Слишком много, будучи ребенком, я слышала историй об ужасных случаях, которые происходили с девушками. Но в любом случае, мне нужно было возвращаться домой. Я, торопливо пересекая почему-то безлюдную площадь перед университетом, спешила к остановке. Там хотя бы был народ. Снег приятно скрипел под подошвой моих дутых сапожек. Я шумно втянула воздух, наслаждаясь его свежестью, и заодно пытаясь успокоиться.

Когда я почти вышла с территории университета, то едва не столкнулась с моим давним знакомым, Владом. Он был не один, а с группой молодых людей, и, вероятно, именно поэтому расхрабрился. Влад шагнул в мою сторону.

– Милка, – выдохнул он мне в лицо, и я резко отпрянула от него, намереваясь обойти Влада и его пятерых друзей. Они противно заржали, и, словно, играя со мной, преградили мне путь.

– Дай дорогу, – процедила зло я Владу, сама же нырнула рукой в карман куртки, вцепляясь дрожащими пальцами в перцовый баллончик. Господи, хоть бы не было причин использовать его.

– Пущу, если ответишь. Как там с татарином-то, удалось со своей целкой распрощаться? – зло спросил Влад, надвигаясь на меня. Мой живот скрутило от страха и отвращения.

– Не твое дело, – я попятилась назад, переводя взгляд с Влада на его дружков, пытаясь оценить ситуацию – у всех них были такие лица, что я понимала – ни один из них даже не подумает заступиться за меня. Напротив, любой из них будет рад принести мне унижение. На миг, мне показалось, что я окружена не людьми, а стаей гиен. Как в мультики «король лев». Такие же противные морды, голодные взгляды, для полной картины не хватало только слюней.

– А мамка твоя узнает, интересно, что скажет? – загоготал Влад, делая очередной шаг в мою сторону.

И тут я уже не сдержалась – резко выдернув руку вперед, я направила на этого урода баллончик, с силой нажимая на него. Поток ядреного газа ударил в сторону Влада, отчего тот, на миг, завопил от боли и злобы. И, если бы он был один, я бы смогла убежать. Но его верные дружки, толпой, ринулись на меня, однако не успели даже коснуться и сантиметра моего тела, как раздался такой оглушающий свист, что мне показалось, что я оглохла.

Откуда ни возьмись, двое мужчин, как щенков, раскидали моих обидчиков, нанося им ряд точных, профессиональных ударов. Те, даже не думая отбиваться, поджав свои трусливые хвосты, разбежались в темноте, а вот Владу досталось. Когда я пришла в себя от шока, то обнаружила его, лежащего на спине, а какой-то высокий мужчина, пинал его под ребра. Каждый удар вызывал скуление у Влада. Он был так похож сейчас на побитую собаку. Только собаку мне было бы жаль, а вот его – нет. Я стояла, напуганная, не смея двинуться с места. Высокий мужчина повернул в мою сторону голову, и в нем я, с облегчением, узнала Ильнура.

– Камил, успокойся, – произнес он, отходя от Влада и уверенно шагая в мою сторону, – идем, мы проводим тебя до остановки.

Я, соглашаясь, качнула головой, и громко шмыгнула носом.

– Да не плачь ты, – раздался голос Дамира, который вышел из темноты, – никто тебя больше не посмеет обидеть. Мы их хорошо проучили.

Ильнур брезгливо посмотрел на скрюченное тело Влада, говоря:

– Добил бы сам, только это дело Тимура. Ему это точно не понравится.

При имени «Тимур» я вздрогнула, вопросительно глядя на Ильнура, тот вежливо (оказывается, бандиты умели и так) улыбнулся и протянул своим удивительно мелодичным голосом:

– Салям передавал.

Я смущенно-счастливо улыбнулась. Сердце сладко затрепетало, и, когда я благополучно добралась до дома, то уже почти не помнила о плохом. Этой ночью я заснула впервые за эти месяцы удивительно спокойным сном. В своих сновидениях я видела властные зелено – карие глаза Тимура и словно слышала его бархатистый, вызывающий мурашки и странное томление во всем теле, голос.

На следующий день Влада не было видно в университете. Он появился лишь в конце декабря – и теперь держался от меня на почтительном расстоянии, не позволяя себе даже смотреть в мою сторону. И, признаться, я была крайне рада этим переменам.

Прошли новогодние праздники, которые я, как и в прошлые годы, провела дома. Под шум салюта и петард, которые взрывали в нашем дворе малолетки, я, глядя на светящееся небо, желала себе счастья и взаимной любви. Именно взаимной – ибо только она могла быть настоящей. В эти зимние каникулы к нам приезжала сестра с сыном – и наша квартира, на время, заполнилась веселым детским смехом и запахом какашек. Это были, поистине, семейные праздники – мы смотрели старые советские фильмы по телевизору, готовили салаты и пельмени, пересматривали наши детские фото и вспоминали веселые, и не очень, истории из прошлого. К сожалению, у меня не было доверительных отношений с Машей – и я не могла ее в полном смысле назвать старшей сестрой, которая могла бы дать добрый совет, поддержать и понять – между нами были не только 7 лет разницы, но и пропасть в суждениях и взгляде на мир. Моя ранимость и мечтательность воспринималась ей как слабость, а уж мое желание быть с одним-единственным мужчиной всю жизнь и подарить ему свою невинность, считалось чуть ли не психическим отклонением в ее глазах. А еще, я чувствовала, что она никак не может мне простить того, что я появилась на свет, частично забирая любовь родителей себе. Она никогда не говорила мне об этом прямым текстом, да этого и не нужно было – это ощущалось. Пусть так. Мы были разными, но это не уменьшало моей любви к ней. Да, мы не общались тепло и нежно, но она оставалась моей старшей и единственной сестрой, которой я желала счастья. Надо ли говорить, как радовалась мама, когда мы, собравшись за одним столом, пили чай и просто болтали о том, о сем? Для матери ведь наблюдать, как ладят ее дети, большая радость. Вот и наша мама была очень счастлива.

Когда наступило первое февраля, я ощутила, как волнение, пронзив меня с головы до ног, озарило меня – до весны оставалось меньше месяца…

Я, конечно же, успела подхватить вирус в последние дни зимы, и провалялась почти до своего дня рождения дома. Сопли, кашель, температура – мне казалось, что я окончательно расклеиваюсь. Я ненавидела болеть и ощущать себя слабой, ох, как не любила. К счастью, уже 5 марта все эти противные симптомы покинули меня и я, будучи на больничном до 10 марта, теперь могла немного полениться дома.

Ощущая странное томление в своей груди, в тщетной попытке успокоиться, я принялась за чтение «властелина колец». В этот раз я прониклась чтением этой восхитительной книги, с восхищением путешествия вместе с главными героями. Но особого моего внимания удостоился, конечно, Арагорн. Благородство, мудрость, решительность – все эти качества были присуще ему и, неудивительно, что он стал моим самым любимым героем.

Итак, унесшись в путешествие по Средиземью, каждый день, я, сделав домашние дела, читала с обеда до самого вечера. Каждый раз мама заставала меня, сидящей в старом кресле, возле окна, хотя у нас имелись и более удобные места для чтения книг. В бабушкиной комнате был сделан ремонт, и теперь у мамы там было что-то вроде рабочего места – там был стол, полки с книгами и тетрадями, но я редко заходила туда – потому что воспоминания о бабушке были все еще живы в моем сердце. Думаю, как и у мамы, просто, в отличие от меня, она являлась более мужественной и сильной духом. Из-за нас, своих детей.

Мое 18-летие началось, как ничем непримечательный, пасмурный день. Когда я, наконец, вылезла из своей теплой кровати, я была дома одна. Прибравшись и сварив обед, я осмелилась заглянуть в ванну и посмотреть на собственное отражение. Я замерла у зеркала, разглядывая отражение и, быть может, снова знакомясь с собой. Те же большие, серые глаза, тот же курносый нос, та же бледность. Прошел еще один год. На год стала старше. Целых 18 лет. Я смотрела на себя, заглядывая в свои глаза, пытаясь понять – случились ли со мной, какие-либо перемены. Поумнела ли я? Стала ли лучше? Чему-то научилась? Я хотела бы думать, что да.

Сегодня мама пришла раньше, чем обычно. Шурша пакетами, она, расцеловав меня в обе щеки и вручив подарок – комплект белоснежного белья, упорхала на кухню, уже оттуда крича:

– Камил, давай принарядись, у нас сегодня к пяти будут гости. Как-никак, тебе 18!

Я, удивленная и тронутая таким шикарным подарком, еще больше изумилась ее словам. Я и не думала, что мы будем праздновать мой день рождения.

– Ну что ты, замерла? – мама высунула голову с кухни, тепло улыбаясь мне, – Маша с семьей приедет, и еще будут гости.

Я нехотя поплелась в ванную комнату. Все-таки, я была интровертом и уставала от общения с людьми. Но, с другой стороны, я была рада и благодарна, что мама решила сделать для меня праздник. Впервые за 5 лет она позвала гостей домой. Поэтому, я приложила максимум усилий, чтобы выглядеть, как и подобает имениннице – вымыла и высушила волосы, сделала легкий макияж – подчеркнула ресницы черной тушью и нанесла каплю блеска на губы.

Распахнув все тот же старый шкаф, извлекла из него синие джинсы и розовую кофту с длинными рукавами. Забежав в ванную, придирчивым взглядом окинула свое отражение – на взрослую даму, безусловно, не похожа, но и на подростка тоже. Я, конечно же, могла надеть свое единственное, летнее платье, но в нем я ощущала себя жутко неудобно и незащищенной. Поправив волосы, я направилась на кухню к маме.

Она как раз резала апельсины, и я, завидев их, тут же окунулась в воспоминания прошлого года, как Тимур передал для меня фрукты. В груди что-то тоскливо защемило, отчего флер праздничного настроения мигом улетучился. Видимо, это отобразилось на моем лице, потому что мама, отложив нож в сторону, вопросила:

– Ты что, Камил? Болит что?

Болит, мам, болит. Только я тебе не скажу где, и почему болит. Раньше молчала – промолчу и сейчас. Я постаралась как можно естественнее улыбнуться и ответила бодрым голосом:

– Да все хорошо, мам. Давай, я сыр нарежу?

Стрелки часов показывали без десяти пять, когда в дверь настойчиво позвонили.

– Открывай, именинница, – окинув меня теплым взглядом, попросила мама.

Я, взволнованная, подошла к входной двери. Даже не удосужившись посмотреть в глазок, я открыла ее, и тут же, мои глаза уперлись в букет из семи розовых роз…