Тоска
Сиван задержалась в офисе до восьми вечера. Ей надо было закончить все намеченные на сегодня дела, а кроме того подготовиться к заседанию суда на следующей неделе. Она отодвинула в сторону мысли о Яале и сосредоточилась на профессоре Бахаре, заведующем отделением сердечной терапии больницы «Асута» в Ашдоде, и его сложном разводе с бывшей женой Гили, которую он оставил, влюбившись в диетолога своей больницы Ошер[4]. После двух лет утомительных переговоров они, наконец, согласовали черновик договора о разводе, однако всякий раз, когда дело доходило до того, чтобы назначить дату слушания в суде, Гили находила новый повод все испортить. То она была больна, то у нее случился нервный срыв. Однажды она даже явилась на заседание, но тут же изменила свое мнение относительно пунктов такого-то и такого-то. Сиван в этом деле больше всего удивляло изменение веса клиента. Во время их первой встречи он весил девяносто килограммов, а сейчас, спустя три года, уже почти сто сорок. Сиван не могла понять, как жизнь с диетологом могла привести к таким изменениям. Профессор уверял ее, что счастлив, но при каждой следующей встрече выглядел все более усталым и лишенным какого бы то ни было энтузиазма, будто Ошер поставила своей целью просто откормить его, как гуся, которого готовят на убой.
Мысли Сиван прервал телефонный звонок. Поскольку секретарша уже ушла домой, ей пришлось поднять трубку, и она с удивлением обнаружила, что говорит не с кем-нибудь, а именно с женой профессора Бахара.
– Госпожа Ньюман?
– Я же говорила вам, Гили, что вы можете звать меня просто Сиван, – они встречались уже множество раз, но всегда обменивались лишь стандартным набором фраз, которых требовали приличия.
– Я могу быть с вами откровенной, Сиван?
– Конечно.
– Я хочу, чтобы он вернулся.
– Вы должны сказать это не мне, а ему.
– Она околдовала его, он просто не понимает, что творит. Но ему уже стало надоедать, я ведь знаю своего мужа. Он хочет вернуться домой. Единственное, чего эта Ошер не может ему дать, так это счастья. Вы уж поверьте мне.
– Так все ваши претензии и попытки отложить суд были из-за этого?
– Вы записываете наш разговор? Хотя какая разница? Можете записывать все, что вам вздумается. Я не хочу разводиться. Говорю это вам не как адвокату, а как женщине. Что плохого в том, что женщина, которая любит своего мужа с четырнадцати лет, еще со школы, не готова с легкостью с ним расстаться? Что она хочет, чтобы он одумался и вернулся к ней? Сколько мужчин в его возрасте теряют голову и бегут за первой юбкой, а потом понимают, что ягодка была не такой уж сладкой, как казалось. Да вы же вами видели эту клубнику: красная такая, крупная, красивая, а укуси ее – тьфу, кислятина одна.
Сиван подавила смешок. Да, Гили была права, и насчет клубники, и насчет мужчин.
– Послушайте, Гили, я могу только передать ваши слова профессору Бахару. Если он захочет, вы должны переговорить с ним. Адвокат тут ни при чем. Решение должно исходить от вас.
– Он не отвечает на сообщения, которые я ему оставляю. Передайте ему, что это наши дети просили меня позвонить вам и рассказать вам всю эту историю. Именно они придали мне сил сделать это.
– Я передам.
– Спокойной ночи, адвокат Ньюман.
– Спокойной ночи, Гили.
Поднявшись по ступенькам, ведущим от стоянки к парку, граничащему с ее домом, Сиван толкнула железную калитку. Шел дождь, и светильники в саду напоминали маленькие маяки, указывающие путь к безопасному берегу. Она зашла под навес у входной двери и вытерла подошвы туфель о коврик. Войдя в гостиную, она увидела, что в камине пылает огонь, а Лайла лежит на диване, закутавшись в одеяло, спиной к телевизору, включенному без звука.
Уверенная, что Лайла спит, Сиван выключила телевизор.
– Это ты, мама?
Сиван сняла с плеча сумку и положила на стул в кухне.
– Как дела, Лали? – у каждой из них было особое, ласкательное имя. Сиван в молодости звали Ваня, Бамби – Бамбумела, а Лайлу все называли Лали.
– Я так тоскую по нему! – раздался душераздирающий вопль Лайлы.
Сиван не надо было спрашивать, кого Лайла имела в виду.
– Я знаю, милая. Это естественно.
– Нет! Неправда! – закричала Лайла. – Что тут естественного? Прошло уже два года! Почему же я так тоскую?
– Ты тоскуешь по чувствам, которые он в тебе вызывал, – Сиван была голодна. Она собиралась погреть себе ужин из того, что осталось после выходных, но передумала и села в кресло, стоящее рядом с диваном, на котором лежала Лайла.
– Он сейчас с другой, которая его любит. Скоро они поженятся, а я все еще продолжаю думать о нем. Какая же я тряпка!
– Вы были вместе шесть лет, с пятнадцати. Такая любовь проникает и в кровь и в душу. Чтобы забыть о ней, требуется время.
– А вот у него все быстренько случилось.
– Видимо у него это началось еще до того, как вы расстались. Ты же не была готова принять это, поэтому тебе требуется время сейчас.
– Когда уже закончится весь этот кошмар?
– Не вижу никакого кошмара. Обычно ты выглядишь достаточно счастливой.
– Это правда, – ответила Лайла, подумав. – Обычно я вполне довольна жизнью. Бывают дни и даже недели, когда я совсем не вспоминаю его. Но иногда эта тоска снова набрасывается на меня.
– Появится кто-то другой, гораздо лучше Лиора, и у тебя еще случится большая любовь, – Сиван вдруг вспомнила о мрачных пророчествах Зейнаб, но постаралась не думать о них. – Я абсолютно в этом уверена.
– Нет никого лучше него.
– Лучше для тебя. Тот, кто лучше тебе подойдет.
– Он и был самый подходящий. Просто я недооценила его. Вела себя с ним неправильно. Считала, что он никуда не денется. Я не виню его в том, что ему стало скучно со мной. Он гораздо лучше меня, и я его недостойна.
– Что я могу тебе сказать, если ты говоришь такие глупости? Я тоже любила его, и у меня тоже болит сердце. Но он остался в прошлом. Хорошо, что у него есть подруга, а то бы ты снова побежала к нему.
– Ты права, – сказала Лайла, внезапно погрустнев. – Но почему же сердце отказывается забыть его? Я совершенно не хочу так себя чувствовать, я знаю, что он не любит меня, и сама не уверена, люблю ли я его. Я даже не знаю, какой он сейчас, так почему же у меня не получается взять себя в руки?
– Сердце не всегда указывает правильный путь.
– Ты действительно уверена в том, что я найду кого-то другого? Что я снова полюблю?
– Абсолютно.
– Ты никогда не ошибаешься.
– Можешь успокоиться. Даже если ты будешь целый день сидеть на диване и плакать, это все равно случится. Не надо даже прилагать особых усилий.
Лайла улыбнулась сквозь слезы.
– У меня уже в животе урчит, – Сиван встала, прошла в кухню, подогрела себе рыбу с рисом и вернулась в гостиную. Лайла за все это время не сдвинулась с места.
– А почему у тебя этого не случилось? – спросила она.
– Чего не случилось?
– Такой большой любви. Ты все время одна.
– Это не совсем так. У меня были друзья.
– Кто их считал и кто их помнит? – отмела ее возражения Лайла. – И если ты такая умная и чувствительная и знаешь, как надо любить, почему же ты никого не полюбила?
– Кто сказал, что не полюбила? Еще как полюбила, только не того, кого надо. Когда я была молодой, я была совсем не такой, как ты. Сейчас в это трудно поверить, но я была очень стеснительной и неуверенной, и упустила момент.
– А в кого ты была влюблена?
Сиван не могла сейчас рассказать Лайле о Яале. Момент был совершенно неподходящий. К такому рассказу надо было основательно подготовиться.
– Я познакомилась с ним, когда мне было девятнадцать и любила его много лет. Только впустую.
– Почему? Он уже был женат?
– Да.
– Жаль… – задумчиво произнесла Лайла.
– Да не о чем, в общем то, жалеть. Я удовлетворилась тем, что любила его, а когда родилась ты, ты заполнила всю мою жизнь, и мне больше никто не был нужен.
– Надеюсь, не он был моим отцом, так?
– Конечно нет! С чего ты взяла? – удивилась Сиван. – Я ведь уже тысячу раз тебе рассказывала. С твоим отцом мы познакомились когда я путешествовала по Бразилии. Мы провели с ним шесть дней в совершенно удивительном месте, где кроме местных рыбаков были только мы, серфингисты и несколько хиппи. Я даже так и не узнала его фамилию. Мне и в голову не могло прийти, что я забеременею. Через неделю он ушел своей дорогой, а потом было уже поздно – у меня не было никакой возможности его отыскать. А я так прикипела к этому месту, что осталась еще на год, только для того, чтобы родить тебя в этих дюнах возле моря. Оно называется Ленсойс-Мараньенсес.
– Родриго, – с тоской произнесла Лайла. – Хорошо, что ты хотя бы имя его запомнила. Мягкое такое имя, музыкальное. Я много раз пыталась представить себе его. Ты уверена, что у тебя не осталось его фотографии?
– Я поищу, – коротко ответила Сиван, стараясь не поддаться чувствам.
– А он был смуглым, как все бразильцы? Вот и я тоже смуглая.
– Это ты унаследовала от меня, а он как раз был белокожий. Его предки были из Скандинавии или из Германии, я уже точно не помню.
– Ты говорила, что он из Сан Пауло. Сколько в нем жителей?
– Двадцать миллионов.
– Да, искать его там это все равно, что искать иголку в стоге сена.
– Так ведь это я только так запомнила, что он из Сан Пауло, а может он вообще из Рио. Я уже не уверена. Это было так давно.
– Все равно мне эта история нравится, – мечтательно произнесла Лайла. Ее печаль как рукой сняло, и глаза снова засияли. – Она такая романтичная. Жаль, что я так и не узнаю, кто был моим отцом, но раз так, пусть будет так. Зато будет о чем мечтать.
– Да, дни с ним пролетели как сон.
– Ты такая… – Лайла остановилась, подыскивая нужное слово.
– Сдержанная, – подсказала Сиван.
– Да. Ты никогда не волнуешься.
– У каждого свой темперамент. Просто я умею справляться со своими чувствами, стараюсь не выпускать их наружу.
Что Лайла в ее возрасте понимает в сдержанности, в одиночестве? Сотни дней и ночей, проведенных в одиночестве, к которому привыкаешь так, что уже не замечаешь его. Просто перестаешь считать эти дни, потому, что они превращаются в рутину, и думаешь, что такой теперь будет вся оставшаяся жизнь.
– Ты хочешь сказать, что это нормально?
– В моей жизни было достаточно бурных эмоций, – улыбнулась Сиван. – Впрочем, как и у всякого другого. Но ты еще молода, а я уже повзрослела. Возраст ослабляет тело, но укрепляет разум и душу. Мне уже не нужны американские горки, чтобы понять, что к чему, и как я могу справиться со своими чувствами.
– Я рада, что теперь ты не такая тихая и стеснительная, как была раньше. С тобой теперь так здорово говорить! Просто не знаю, что бы я без тебя делала, – Лайла уселась на диване и приникла к Сиван. – Ты знаешь, мамочка, как я тебя люблю, и ценю все то, что ты для меня делаешь! Когда я была с Лиором, я была такой эгоисткой! Ни на кого не обращала внимания. И поделом мне, что он меня оставил. Но теперь я другая. Я хочу быть такой, как ты. Чтобы ты могла мной гордиться.
– Лали, родная, ты никогда не была эгоисткой. Ты всегда была доброй и смелой, и Лиор прекрасно это знает. Просто ты была еще молода для того, чтобы оценить то, что было между вами, а если ты посмотришь мне в глаза, то увидишь в них только гордость и счастье.
Бат Эль и Алазар
Когда Сиван и Лайла вошли в свою новую квартиру, их окутало облако пыли. Все внутренние стены были демонтированы, и в центре обширного пустого пространства стояли десятки мешков с обломками бетона. В окнах, обращенных на восток, виднелись старые деревья, обрамляющие бульвар Елизаветы. Западные окна выходили на соседний дом, стены которого были покрыты плющом, прикрывающим ужасную путаницу проводов, а балконы чем-то напоминали переулки Неаполя. Напарник Филипа Нисим снял накануне все жалюзи и двери, и теперь квартира была совершенно голой, не считая старого унитаза, все еще подключенного к канализации.
Занимающийся сносом отец Филипа Бадья не обратил на их присутствие никакого внимания. Стоя к ним спиной, он был полностью поглощен прокладыванием канавок для водопроводных и канализационных труб в стене кухни, которая согласно новому плану, составленному Долев, должна была стать ванной.
Лайла вышла на балкон, окинула взглядом скамейку, где восседала всегдашняя троица, и вернулась обратно.
– Классная квартира! – прокричала она, стараясь перекрыть шум, производимый отбойным молотком. – Здание – отстой, а квартира классная.
– Холлом я тоже займусь, – прокричала в ответ Сиван.
– Как случилось, – спросила Лайла, подойдя вплотную к Сиван, – что Яаль, муж твоей сестры, подарил тебе эту квартиру? Ведь ты даже ни разу не поговорила с ним за все эти годы.
– Не о чем было говорить.
– Но ведь у вас были дружеские отношения?
– Когда мы были молоды, мы были близкими друзьями, но после смерти Бамби он переехал в Эйлат, я – в Тель Авив, и связь между нами оборвалась. Нас связывала Бамби, а после ее смерти все рухнуло, – да что там рухнуло, подумала Сиван, просто разлетелось на тысячу мелких осколков.
– Давай посидим с тобой сегодня вечером, – словом «посидим» у них назывались беседы по душам, – и ты все мне расскажешь. Мне ужасно хочется обо всем узнать.
Бадья перестал стучать, обернулся и широко улыбнулся. Его густые усы покрывал толстый слой белой пыли.
– Трудно работать, – пожаловался он. – Бетон старый, все крошится, и вдобавок стена мокрая. Наверное, есть течь в трубе у соседей с другой стороны.
– Вы хотите, чтобы я с ними поговорила?
– Это моя работа. Я попрошу их все проверить.
– Зачем откладывать? Пойдем и поговорим с ними прямо сейчас.
Сиван постучала в розовую дверь. Послышалось шарканье ног, и дверь слегка приоткрылась.
– Здравствуйте, – начала Сиван как обычно, широко улыбнувшись. – Я ваша новая соседка из квартиры напротив.
– Здравствуйте, – ответил голос, который Сиван запомнила со своего первого посещения.
– Вы, наверное, страдаете от неудобств, связанных с ремонтом, – продолжала Сиван, словно твердя заученную роль. – Мне бы совершенно не хотелось лишний раз вас беспокоить, но в стене обнаружилась течь, и я хотела бы вызвать сантехника, чтобы он проверил стену и с вашей стороны и решил, что надо делать. Можно мы только посмотрим? Мы постараемся вам не мешать.
Сиван уже приготовилась к отказу, но, к ее удивлению, старческий голос произнес:
– Заходите.
Она оказалась в уютной, ухоженной квартире, выходящей окнами во двор, где вместо ожидаемых ею мусорных ящиков Сиван увидела растущее возле балкона высокое дерево. Приятную картину дополняла зелень, покрывающая стену дома напротив. Бросив вокруг быстрый взгляд, Сиван словно увидела ожившее прошлое: цветная мраморная плитка на полу, более красивая, чем у нее дома; гостиная, обставленная старой, но прекрасно сохранившейся мебелью с расшитыми узорами подушками; прозрачные шторы на окнах. Бадья, который следовал за ней, проскользнул вперед и зашел в ванную, и Сиван осталась наедине с мужчиной и женщиной, которым на вид было лет под восемьдесят, худощавыми и ниже нее почти на голову. У мужчины были седые усы и седые волосы, а одет он был в свитер, надетый поверх клетчатой фланелевой рубахи, и просторные брюки. На женщине был домашний халат, доходящий ей до щиколоток, и мягкие домашние тапочки. На плечи поверх халата она набросила шерстяной шарф, который придерживала на груди одной рукой, а голову покрывал пуховый платок. Запястье украшали тонкие золотые браслеты.
Ни мужчина, ни женщина не улыбнулись Сиван, однако выражения их лиц не были враждебными. Было видно, что они просто не привыкли к гостям и не знали, что им делать.
– Как вас зовут? – спросила Сиван, чтобы прервать неловкое молчание. Вопрос был уместным, так как на розовой двери не было таблички с именами.
– Бат Эль, – прошептала женщина.
– Алазар, – мужчина слегка наклонился вперед, словно в старомодном поклоне, но тут же выпрямился и указал рукой на гостиную, словно говоря «Проходите, пожалуйста».
Сиван проследовала в гостиную.
– Сколько времени вы тут живете?
Бат Эль и Алазар переглянулись.
– Пятьдесят, – ответил Алазар.
– Впечатляет. Вы, наверное, живете здесь дольше всех.
– Только Маргарита поселилась тут еще до нас, – ответила Бат Эль, все еще тихо, но уже не шепотом. – Царство ей небесное.
На комоде стояло несколько старых фотографий в рамках. Бат Эль и Алазар в день свадьбы на фоне висящих на стене портретов родителей. Портрет улыбающейся женщины лет тридцати с темными коротко подстриженными волосами, нежным лицом и сияющими глазами. Фотография молодой женщины, стоящей на коленях рядом с двумя малышами примерно двух лет от роду: она прижимает их к себе, а на заднем плане стоит мужчина со сложенными на груди руками и смотрит на них сверху, его изображение слегка размыто. На этажерке напротив – фотографии детей и внуков разных возрастов.
– Это все ваши дети? – спросила Сиван, зная, что большинству людей нравится говорить на эту тему. Ей показалось, что в глазах Бат Эль промелькнула печаль, но она тут же отвела взгляд и пристально посмотрела на мужа, словно прося его избавить ее от излишних страданий.
– Да, – ответил Алазар на невинный вопрос Сиван с таким видом, словно увидел перед собой веревку, на которой его должны были повесить. – Дети.
– Сколько их у вас?
– Двое, – ответил Алазар.
– Один, – поправила его Бат Эль и добавила, чтобы стало понятно. – Пинхас уже не с нами.
Только теперь Сиван поняла, что невольно вторглась на запретную территорию.
– Примите мои соболезнования.
В воздухе повисла тяжелая тишина.
– А… – начала было Сиван и остановилась, не зная, что спросить: «от чего он умер?» или «чем он болел?». А, может, он погиб на войне? Но она не успела продолжить.
– У Пинхаса была неизлечимая болезнь, – ответил Алазар, и хотя он не стал больше ни о чем распространяться, Сиван и так все было понятно. Рак. Бедные старики!
– Сколько ему было?
– Тридцать четыре.
Слишком молодой, чтобы умереть, подумала Сиван, не зная, что делать дальше раз даже такие невинные вопросы могли привести к совершенно непредсказуемым последствиям.
На помощь ей пришел внезапно появившийся из ванной Бадья.
– У вас протекают трубы, – объявил он. – Они очень старые и совсем проржавели.
– Вы сможете их починить? – спросил Алазар. – Сколько это может стоить?
– Думаю, что-нибудь порядка шестисот шекелей.
– Давайте мы поделим расходы пополам, – быстро предложила Сиван.
– Но течь-то ведь у них, – заспорил Бадья. – Я могу показать.
– Я понимаю, – ответила Сиван. – Но они почти наверняка терпят неудобства из-за шума, и хоть труба течет у них, но стена-то ведь общая, поэтому я готова поучаствовать в ремонте.
– Эй! – раздался с лестничной площадки голос Лайлы. – Вы там? А то я не поняла, куда вы подевались.
– Это моя дочь, – представила ее Сиван.
– Привет, – Лайла приветливо улыбнулась старикам и повернулась к Сиван. – Мам, мне пора уходить. Ты пойдешь со мной или останешься?
– Подожди еще пару минут, – попросила Сиван и повернулась к Алазару. – Бадья обговорит с вами все, что надо будет сделать. Возьмите у него номер моего телефона и если что-то понадобится – звоните.
Когда они вернулись в свою квартиру, Бадья снова приступил к работе, Лайла погрузилась в чтение полученных сообщений, а Сиван решила еще раз все осмотреть.
– Мам! Тут какая-то женщина! – позвала Лайла испуганным голосом, оторвав глаза от экрана.
– Михаль! – удивилась Сиван, подойдя к двери. Перед ней, сгорбившись, стояла соседка снизу с измученным лицом и слезами на глазах. – Что случилось?
– Я так больше не могу, – прорыдала Михаль. – У меня просто голова разламывается от шума. Я уже не знаю, что мне делать.
Сиван вышла на лестничную площадку. Михаль уселась на ступеньку рядом с дверью квартиры Бат Эль и Алазара и прикрыла лицо своими большими ладонями.
– Это просто невозможно терпеть, – сказала она сквозь слезы. – Никакого покоя!
– Послушайте, Михаль, – сказала Сиван. – Вы совершенно правы. Так как ваша квартира находится прямо под моей, вы страдаете больше всех. Давайте подумаем, как можно облегчить ваше положение.
– Снимите мне номер в приличном отеле, – ответила Михаль.
Сиван была удивлена этой внезапной переменой настроения. Еще минуту назад Михаль выглядела совершенно беспомощной, и вдруг стала предъявлять какие-то требования. Было очевидно, что она подготовила эту сцену заранее.
– Я не могу этого сделать, Михаль. Я знаю, что вам приходится нелегко, но я не могу оплатить ваше проживание в отеле в течение двух месяцев.
Михаль выглядела разочарованной. Слезы снова покатились у нее из глаз.
– Это совершенно невозможно вынести. Я целый день дома, у меня уже просто голова разламывается.
– Вы что, не работаете? И вы никуда не ходите?
– Нет, я на пенсии.
– Сколько вам лет? – спросила Сиван, потому что на вид Михаль еще не было пятидесяти.
– С чего это я буду вам отвечать? Оставте меня в покое! Вы же сами сказали, что хотите мне помочь, но если не можете, так и не надо.
– Хорошо, хорошо, – попыталась успокоить ее Сиван. – Да, я знаю, что начало ремонта – самое тяжелое время, но недели через три-четыре оно должно закончиться. У меня есть предложение. Я буду давать вам по двести шекелей в неделю. Каждый раз, как вам будет казаться, что вы больше не можете терпеть, сходите в кафе, посидите, отдохните, соберитесь с силами.
– Не нужны мне ваши подачки.
– Какие подачки! Вам кажется, что я хочу отделаться от вас подачками? Просто я буду лучше себя чувствовать, если смогу что-нибудь для вас сделать, а вы будете лучше себя чувствовать, если сможете время от времени отдохнуть от этого шума.
– И я ничего не буду вам должна?
– Абсолютно. Двести шекелей в неделю до конца ремонта. Договорились?
– Только никому не говорите.
– Это останется между нами.
Интересно, кто о ней заботится, подумала Сиван.
– Мам, мне пора, – сказала Лайла, выходя на лестничную площадку.
– Лали, это Михаль, наша соседка снизу.
Лайла окинула Михаль недовольным взглядом, но, присмотревшись, пожалела ее:
– Почему вы плачете?
– Ей мешает шум ремонта, – поторопилась объяснить Сиван. – Она очень устала.
– Целый день бум-бум-бум, бум-бум-бум, – пожаловалась Михаль, театрально прижимая руки к голове, словно защищаясь от ударов.
– Я могу дать вам наушники с шумоподавлением. Последнее слово техники!
– Что? – удивилась Михаль. – Какие еще наушники?
Сиван оценивающе посмотреле на Лайлу.
– Правда! У нас есть наушники, в которых не слышно никакого шума. Хотите, чтобы я вам их принесла?
– Идет, – ответила Михаль, подумав, а потом встала со ступенек, прошла между Сиван и Лайлой, чуть не сбив последнюю с ног, и удалилась к себе, не произнеся больше ни слова.
– Ни фига себе! – прошептала Лайла, услышав, как дверь внизу захлопнулась. – Кто она такая? Она такая странная!
– Мне кажется, у нее какая-то форма аутизма, но она вполне интеллигентная.
– Ты видела ее одежду? Она что, не слышала о существовании стиральной машины?
– Да, я обратила на это внимание.
– А какие у нее штаны! Кто-то должен ей сказать, что нельзя ходить в штанах, из которых торчит задница. Люди будут над ней смеяться.
– Как тебе пришла в голову идея с наушниками?
– А что, не надо было говорить? Такие дорогие наушники, но я никогда ими не пользуюсь, вот я и подумала.
– Да нет, все правильно. Мы вполне можем себе это позволить, даже если не услышим от нее ни слова благодарности.
– Да уж какая там благодарность! Она даже спасибо не сказала.
– Какая есть, такая есть.
– Пойдем уже! Просто сумасшедший дом какой-то! В каждой квартире свой сумасшедший. Даже эта парочка из квартиры напротив какая-то странная. Правда, – быстро добавила Лайла, – они довольно милые. Как из старого кино.
– Мне кажется, здесь нам будет не скучно, – засмеялась Сиван.