Необоримая стена

На следующий день в наглаженных кителях и начищенных ботинках они с Синицыным вышли за КПП и направились в город.

– Знаешь, я в кино пойду. – сказал Евгений Синицыну.

У того даже челюсть отвисла от неожиданности. Он рассчитывал, что ему придется что-то врать, чтобы отделаться от попутчика, а тут он сам отваливал. Что-то тут не «лепилось» и обалделое выражение на его лице сменилось хитроватой ухмылкой.

– На какой же фильм пойдешь? – спросил он.

Но Евгений опять «выбил его из седла», махнув рукой и сказав, с каким-то трагическим выражением лица:

– Какой будет, на такой и пойду.

На том они и расстались.

Евгений действительно пошел в кинотеатр на первый попавшийся фильм, который, кстати сказать, оказался совсем неинтересным и даже скучным. Глядя на экран, он думал о том, что Синицын сейчас, наверное, уже целует Марину, валит ее на кровать, а она, обвив его шею руками, смеется или шепчет ему на ухо какую-нибудь любовную чушь. Был момент, когда он хотел встать и рвануть к Марине, но что-то крепко «приклеило» его к креслу и он остался на месте.

Когда кончился фильм, он не мог вспомнить из него ни одного эпизода. В зале зажегся свет, Евгений встал и вышел на улицу. Выйдя из кинотеатра, он, не отдавая себе отчета, побрел в парк отдыха. Купив там мороженое, он сел на скамейку и стал рассеянно есть его, не замечая, как оно, тая капает ему на китель.

Закончив с мороженым, он долго бродил по городу, пока увольнительная не подошла к концу.

– Нет, я все-таки дурак, – подумал он, подходя к КПП.

– Если Синицын «накувыркался» там с Мариной, а я зря прослонялся по городу, я все-таки урою этого молодого, какие бы у него ни были глаза. – решил он, отдавая увольнительную дежурному.

Он хотел поскорее увидеть Синицына, чтобы проверить свои предположения, но тот что-то задерживался, хотя должен был уже давно вернуться.

– Конечно, на его месте я бы тоже опоздал, да еще как. И плевать мне на наряды и даже гауптвахту. – думал Евгений.

Но когда на вечерней проверке Синицын тоже отсутствовал, Евгений начал беспокоиться. Начавшиеся поиски окончились на следующий день, когда из милиции пришло сообщение, что тот находится в местной больнице в реанимационном отделении с ножевым ранением в область сердца.

* * *

Расставшись с Евгением, Синицын был озадачен, но, подумав немного, пришел к выводу, что тот хитрит, чтобы обвести его, Синицына, «вокруг пальца».

– Даже пошел в другую сторону, будто в кино. – с чувством полного превосходства над соперником, подумал он. – Ну, а я напрямик, так быстрее будет.

Купив по дороге букетик цветов, через пятнадцать минут он был уже у дома Марины. Не в силах сдерживать себя он «взлетел» на третий этаж и остановился у двери с табличкой № 9. Постояв несколько секунд и приведя в порядок мысли, он нажал кнопку звонка. Немного погодя, за дверью послышалась возня, щелкнул замок, и дверь открылась. Расплывшаяся было, в ожидании Марины, улыбка на лице Синицына быстро сбежала, как мыльная пена под душем. Перед ним стоял приземистый и широкий в плечах мужик, лет около сорока. Его внешность не оставляла сомнений насчет его уголовного прошлого, а может быть и настоящего. Он был «под градусом» и смотрел на Синицына мутным и далеко недружелюбным взглядом. Из-за его плеча, с полными ужаса глазами, выглядывала Марина. Она выглядела совсем не так, как в день их знакомства. Ее волосы были растрепаны, из-под легкого халатика, который она все старалась натянуть на обнаженные плечи, а тот все не давался и закручивался, выглядывала порванная комбинация, а под глазом красовался безобразный синяк. У Синицына второй раз за сегодняшний день отвисла челюсть, и он успел только подумать:

– Ну, влип…

– Чё надо? – первым начал мужик.

Синицын не сразу нашелся, что сказать, и пролепетал что-то насчет того, что не туда попал, но получилось неубедительно, да еще этот букетик, который он купил для Марины…

– А-а-а, любовничек. Ну, проходи, проходи. – с каким-то садистским злорадством прошипел мужик и, ловко схватив Синицына за грудки, сильным рывком втащил в квартиру.

Протащив, таким образом, Синицына до спальной комнаты, мужик резким движением бросил его на кровать.

– Что, жену мою трахать пришел? Ну, давай, а я посмотрю, как это у вас получится. – сказав это, он вытащил из-за спины Марину, которая была настолько перепугана, что не могла что-либо членораздельно сказать, а только повторяла, как молитву:

– Вася, Вася, Васенька…

Поставив Марину перед Синицыным, который так и продолжал лежать на кровати, как его бросили, лишь поднявшись на локтях, мужик со злорадной улыбкой схватил ворот ее халатика и сильно рванул его вниз. Марина осталась, в чем мать родила. Не зная, куда деться от стыда, она повернулась к Синицыну спиной и вся сжалась. Ее спина затряслась от рыданий. Синицына как подкинуло с кровати. Он вскочил и стал выбирать маршрут, по которому можно было бы скорее «смыться» отсюда, так как теперь стало ясно, что добром это не кончится. В его распоряжении было только окно, но прыгать с третьего этажа ему не хотелось, а другой выход – через дверь – был полностью перекрыт разъяренным мужиком. И тут вдруг им овладело чувство, которое овладевает людьми, да и животными, когда их загоняют в угол – чувство отчаянной храбрости. Он схватил стоявшую около трюмо табуретку-пуфик и замахнулся ею на мужика. Замахиваясь, Синицын увидел, как в руке у того что-то блеснуло. Мгновением позже он четко, даже как бы замедленно, увидел, что это был нож. Нож был не простой, а бандитский, раскладушка с пружиной и фиксатором. Раздался щелчок, лезвие освободилось и пошло раскрываться по дуге, стремясь вытянуться в одну линию с рукояткой. Через долю мгновения ему это удалось и оно замерло, крепко схваченное фиксатором.

Медлить было нельзя, Синицын швырнул табуретку, целясь в голову противнику, но тот ловко увернулся, и табуретка улетела через открытую дверь в прихожую, угодив, очевидно, в зеркало, так как послышался звон битого стекла. А мужик, неожиданно быстро, оказался очень близко к Синицыну.

– Это опасно. – пронеслась запоздалая мысль у того в голове, и тотчас он почувствовал, как в грудь его входит инородный предмет, раздирая сознание адской болью.

Последнее, что зафиксировалось в его сознании, был угол потолка, который покачнулся и быстро, как санки с ледяной горы, поехал вниз, расплываясь и меняясь в размерах, пока не пропал вовсе. На этом его сознание отключилось.

Эта история произвела сильное впечатление на весь личный состав части, особенно на Евгения. Он не находил себе места и считал себя виновным в случившемся. Он мог предупредить Синицына, но не сделал этого. Только теперь он понял, что опасность, о которой ему говорил молодой, исходила именно от того знакомства с Мариной, а следовательно угрожала им обоим: ему и Синицыну. Тогда это не пришло ему в голову, а теперь ничего изменить было нельзя. Через несколько дней пришло известие о том, что Синицын умер. На Евгения больно было смотреть. Он до самого «дембеля» слова больше никому не сказал и был всегда задумчив и угрюм. Только уже идя к автобусу, который должен был отвезти демобилизованных на вокзал, он, взглянув на попавшегося ему на пути Олега, положил ему руку на плечо и сказал:

– Извини, брат, если что не так. Спасибо тебе…, Прощай.

– Прощай. – ответил Олег.

* * *

За работой и ученьями служба летела быстро. Незаметно Олег тоже стал дедом и, бывало, тоже покрикивал на молодых, но к дедовщине относился с отвращением. Суть ее противоречила его сути, и он не мог заставить себя бить молодого за то, что тот был в военном деле еще бестолковым и что-то делал не так.

Как-то за два месяца до его, Олега, «дембеля», командование округа устроило учения в масштабе дивизии. На специально подготовленном полигоне развернулась настоящая война. Танки с ревом шли в атаку, пушки с заранее подготовленных позиций отражали их напор, пехота занимала и оставляла населенные пункты. Грохотали взрывы, стрекотали автоматы и пулеметы, с наступлением темноты в небе расцветали разноцветными огнями осветительные ракеты и мины.

Олег служил в саперных частях. На их долю выпало немало работы. Они то расчищали завалы на лесных дорогах, то ремонтировали взорванные мосты, то наводили понтонные переправы. В один из моментов учений к понтонерам, которые только что сбросили на воду понтоны и начали их скреплять, вышло до взвода условного противника. Еще минута и задание по наведению переправы было бы сорвано. Олег со своим отделением был ближе всех к противнику. По штатному расписанию его отделение с пулеметом заняло оборону в небольшой канавке, оборудованной под окоп. Дружным огнем они заставили противника залечь, и началась яростная перестрелка. В обе стороны полетели взрывпакеты, имитирующие гранаты. Цинк со взрывпакетами стоял в метре за спиной у Олега. В нем еще оставалось около двух десятков штук. Взрывпакеты бросали только он и еще один ефрейтор, так как только у них были зажигалки. Остальные, в подавляющем большинстве молодые, лупили из автоматов, что, несомненно, доставляло им удовольствие.

Вдруг Олег услышал позади себя звук, похожий на удар еловой шишки по пустой кастрюле. В горячке боя он уже готов был пропустить этот звук, но что-то в нем насторожило Олега, и он обернулся. От того, что он увидел, глаза его округлились. Из цинка, куда залетел брошенный противником взрывпакет, поднимался тоненький сизый дымок. Заглядывать в цинк и искать там горящий пакет уже не было времени и Олег, что было мочи заорал:

– Все из окопа!!!

Этот крик был настолько силен и раскатист, что все из оборонявшегося отделения без размышлений рыбкой вылетели из окопа, а последнего, замешкавшегося молодого, Олег спровадил вслед за остальными мощным пинком. Сам он находился в полете, когда за спиной ухнул взрыв, настолько необычно сильный, что даже солдаты условного противника прекратили огонь и стали вытягивать шеи, пытаясь узнать, что произошло. Понтонеры тоже оглянулись и чуть не упустили понтон.

Выпрыгивая из окопа, Олег почувствовал, что к энергии его собственного прыжка добавилась еще какая-то жаркая сила, которая добавила ему ускорение, переворачивая в полете вверх ногами. Он, пытаясь сохранить стабильное горизонтальное положение, закрутил руками и ногами, подобно плывущей собаке, но это ему плохо удалось, и он рухнул на землю совершенно не так, как ему хотелось: правым плечом и головой. Перевернувшись на спину, он застыл в распластанной позе.

На этом перестрелка прекратилась. И свои и чужие подбежали к Олегу и стали приводить его в чувства. Его посадили, прислонив спиной к небольшому деревцу, и стали, как в таких случаях принято, хлестать по щекам. Через несколько минут он начал морщить лицо и отстраняться, не открывая глаз. Чуть позже он, еще неосознанно, стал пытаться закрывать лицо руками, а через десять минут уже полностью пришел в себя и поднял, съехавшую на глаза каску.

Плечо ныло, видимо было выбито, в голове стоял необычный музыкальный звон, напоминавший ноту «соль», а к горлу подкатывала тошнота. Олег осторожно покрутил головой, затем попытался встать. Но, облокотившись на правую руку, вскрикнул и, потеряв равновесие, упал на бок. Острая боль прожгла плечо.

– Все-таки выбил. – с тоской подумал он, когда несколько солдат поспешно возвращали его в исходное положение.

– Хорошо еще, что разорванный цинк отлетел в другую сторону, а то я не знаю, что было бы. – сказал ефрейтор, с которым они вместе бросали взрывпакеты.

Через несколько минут подбежали офицеры. Началась суета, посыпался мат. Олега посадили в шестьдесят шестой и отправили в санчасть. Там ему вправили плечо и, поставив диагноз: сотрясение мозга средней тяжести, оставили, как сказали, на неделю. В санчасти или, как ее называли солдаты, в лазарете было тихо и Олег, изрядно приуставший от всей этой суеты, быстро заснул.

Олег проснулся неожиданно от резкого внутреннего толчка, который заставил его открыть глаза. Он почувствовал, приходя в себя, как потревоженное сердце, мечется внутри, тоже постепенно успокаиваясь. Через несколько секунд он уже полностью стряхнул с себя сон и стал различать очертания потолка и кроватей. В окне удивительно ровным, слепяще-белым кружочком висела луна. Она была настолько яркой и чистой, что затемнения на ее поверхности были едва заметны. Ее ровный серебристый свет придавал примитивной обстановке больничной палаты таинственность и волшебность.

Олег, с каждой минутой все больше привыкая к темноте, стал осматривать палату. Неожиданно взгляд его остановился на двери. Она была открыта, и в дверном проеме стоял темный силуэт. Он был точно таким же, как окружающая его темнота и выделялся из нее только тонким абрисом, который горел холодным лунным светом. Олег протер глаза, стараясь прогнать галлюцинацию, но, открыв их, опять увидел ту же картину. Он пытался разглядеть этот силуэт, но это у него не получалось. Единственное, что он смог для себя уяснить – это то, что тот принадлежал стройной девушке, но ни лица, ни одежды ее не было видно. Тонкая светящаяся линия, которая выделяла ее силуэт из темноты, пребывала в постоянном, почти не заметном глазу, движении, что создавало ощущение зыбкости и самого силуэта и даже дверного проема. Стараясь доказать самому себе, что он не спит, Олег еще раз обвел палату взглядом. В ней не было ничего необычного. Кровати, тумбочки, потолок и даже луна в окне – все было на своих местах.

– Здорово, все-таки, я жахнулся башкой. – подумал он, на всякий случай еще тряся головой и переводя взгляд опять на дверь.

Силуэт стоял на том же месте, только стал намного реальней: исчезла та первоначальная зыбкость.

– Это медсестра, – даже с каким-то разочарованием подумал Олег. – Наверное, принесла какую-нибудь гадость, которую надо выпить.

Он приподнялся на локтях, решив встать, чтобы подойти к девушке и выпить любое, пусть самое горькое лекарство, а если повезет, то и познакомиться.

Неожиданно девушка, до этого неподвижно стоявшая в дверях, подняла руки и сделала несколько плавных вращательных движений кистями, как бы зовя его к себе, но при этом не издала ни звука. Олег, насколько мог быстро, поднялся и сделал шаг к ней, с удивлением отметив, что той уже нет в проеме двери. Не смотря на то, что его сильно качало, он быстро подошел к двери и выглянул в коридор. В дальнем конце коридора у лестницы на первый этаж он вновь увидел ее. Она теми же плавными движениями звала его к себе.

Когда он двигался по коридору, в памяти его всплыл эпизод из далекого детства. Как-то он смотрел фильм про нечистую силу, полный волшебства и мистики. Смотреть было страшно, и он ни за что бы не стал смотреть, если бы рядом не сидели друзья, а то, что происходило в фильме, не было бы отделено от него экраном. По спине ползли мурашки, руки судорожно впились в коленки, а сердце каждый раз, когда на экране происходил всплеск эмоций, сопровождаемый резкой страшной музыкой, рушилось куда-то в пятки и долго сидело там, боясь высунуться. Тогда, видя, как главный герой идет по мрачному тоннелю к зовущей его ведьме в образе прекрасной девушки, Олег молча кричал ему:

– Не ходи!

А про себя точно знал, что уж он-то ни за что не пойдет так беспечно за коварной ведьмой, будь она в каком угодно обличье.

Не смотря на то, что память подсунула ему ассоциации из далекого прошлого, сейчас он не ощущал ни страха, ни тревоги. Его единственным желанием было догнать и рассмотреть, наконец, эту таинственную девушку. Его не останавливало также и то, что, идя по коридору, он не увидел ни одной живой души. Хоть была и ночь, там должен был быть дежурный санитар. Да и свет почему-то не горел. Выручала только луна, света которой хватало только на то, чтобы не переломать себе ноги да видеть силуэт девушки, плывущий впереди. Все эти странности он отмечал про себя, не обращая на них никакого внимания.

Дойдя до лестницы на первый этаж, Олег, перегнувшись через перила, взглянул вниз. Она стояла внизу и звала его безмолвно и грациозно. Олег спустился на первый этаж и, не обращая внимания на то, что был одет в больничную пижаму, вышел на улицу. Был сентябрь, погода стояла теплая – настоящее «бабье лето». Оглянувшись по сторонам, он увидел, как незнакомка медленно идет по аллее вдоль батальонных казарм по направлению к КПП.

Лунный свет, вырвавшись из тесноты лазарета, разлился, как снежная лавина по военному городку, придав ему необычный, мистический, пугающе фантастический вид. От всего этого у Олега захватило дух, едва он выскочил на улицу. В мозгу у него даже промелькнула мысль:

– Может не идти дальше? Куда она меня зовет?

Но смешанное чувство любопытства, одержимости и отсутствия тревоги отшвырнуло эту мысль куда-то на задний план, и Олег кинулся за плавно удаляющейся девушкой. Пройдя КПП, в котором также никого не было, он увидел железнодорожную станцию и стоящий на ней поезд, почему-то очень похожий на подмосковную электричку. Девушка стояла на платформе и махала ему рукой, уже не зовя его, а как бы прощаясь. До станции было рукой подать, и Олег прибавил шагу, но уже чувствовал, что не успеет. Движения его вязли в упругом, как вода, воздухе, но он упрямо старался преодолеть это сопротивление.

Он добрался до платформы, когда мимо него промчался последний вагон, поблескивая стеклами пустой кабины машинистов. Поезд растаял в темноте, а вместе с ним пропала и незнакомка. Перед глазами Олега стояла только кабина машинистов с окошками, напоминающими пустые глазницы человеческого черепа, да светящаяся табличка над ними с надписью «Нарофоминск».

Неожиданно он почувствовал, что темнота медленно рассеивается и его начинает сильно трясти. Затем свежий воздух теплой, почти летней ночи сменился резкой, колющей ноздри, вонью аммиака. И прямо перед ним, откуда ни возьмись, появилось перепуганное лицо санитара. Он тряс Олега за плечи, в то время, как второй санитар водил у него, Олега, перед носом ваткой, смоченной в растворе аммиака. Придя в себя, чем несказанно обрадовал санитаров, Олег заметил, что был разгар дня и в палате полно народу. Скоро прибежал врач и принялся щупать у него пульс и смотреть на белки глаз, слегка оттягивая нижние веки. По мере того, как проводил свои медицинские манипуляции, он все больше озадачивался и, наконец, не очень твердо произнес:

– Так, ясненько, ясненько.

Но закончил он свою фразу так:

– Постараюсь вставить вас в список первого потока демобилизующихся.

Было видно, что ему ничего не ясненько, и он хочет поскорее избавиться от пациента, у которого не все в порядке с головой и который, судя по всему, нуждается в более серьезном лечении, чем может ему предложить военная санчасть.

Как позже Олег узнал, он проспал больше суток. В конце концов, его решили разбудить. Когда санитар потряс его за плечо, Олег, лежащий на боку, откинулся на спину, никак не реагируя на прикосновение. Оторопевший санитар так шарахнулся назад, что повалился на стоящую за ним койку. Через мгновение он вскочил и с криками бросился в коридор, чем и переполошил весь этаж. Врача как раз не оказалось на месте, и на помощь первому санитару пришел второй, более опытный, который и организовал приведение Олега в чувство.

Санчасть «гудела» по этому поводу два дня, а затем потихоньку все стало утихать и забываться, тем более, что ничего подобного у Олега больше не повторялось, и чувствовал он себя лучше день ото дня. Через неделю его выписали из лазарета, а еще через три наступил и день, когда группа демобилизующихся, а в ней был и Олег, в парадной форме, с чемоданчиками, села в автобус и отправилась на вокзал.

Так закончилась служба Олега в Советской Армии. Несмотря ни на что, он вспоминал эти дни как одну из самых ярких страниц в своей жизни. И действительно, он чувствовал себя уже не пластилиновой колбаской, а стальным клинком, который прошел процесс ковки и закалки. Теперь предстояло попробовать себя в «рубке» жизни. А жизнь, как известно, даже в благополучных странах и в благополучные времена обязательно подсунет испытание, из которого во что бы то ни стало надо выйти победителем. А если не выйдешь, сломаешься, то тебя просто выбросят на помойку, что, порой, хуже смерти.

После прихода из армии, на Олега сразу свалились неприятности, связанные с его травмой. За него взялось сразу несколько медицинских учреждений. Чего с ним только не делали, каких только тестов и обследований не проводили. Порой ему казалось, что лучше бы его уже поместили в «психушку», только бы все это кончилось. Через полгода интенсивных исследований, благодаря чему пропустил подготовительное отделение авиационного института, в который собирался поступать, ему неожиданно поставили диагноз: здоров, без ограничений. По этому поводу он первый раз после армии как следует напился.

Послеармейская жизнь понеслась вскачь. В институт он все-таки поступил, хоть и набрал минимальный проходной балл. Правда специальность ему досталась не та, которую он хотел изучать, но все равно он был на «седьмом небе». Затем была учеба: лекции, семинары, стройотряды, «картошки», зачеты, экзамены, каникулы, пирушки…