6
Измученный долгим переходом, Всадник не сразу сообразил, что впереди посветлело. Туман расступился как-то сразу, и пленники облаков неожиданно для себя оказались на свободе. Сердце Всадника замерло, и дыхание его перехватило: промокнуть, замёрзнуть, устать до изнеможения – всё это стоило того, чтобы стать свидетелем чуда! Он будто оказался в невероятной величины ледяном кристалле – так прозрачен и холоден был воздух! А в толще этого незримого, но ясно ощутимого льда насколько хватало глаз громоздились воздушные замки облаков! И скалы – они вздымали свои неприступные стены ещё дальше, к самым звёздам, усыпавшим фиолетовое до черноты небо! Даже солнце, казалось, не в состоянии было подняться выше устремлённых к космической бездне пиков – и остановилось над самым горизонтом, устало щуря оранжевое око!
Миновала вечность, прежде чем замершее сердце Всадника забилось вновь. Обжигая лёгкие, непреклонный странник вдохнул полной грудью и потрепал по шее коня, – тот вздрогнул, очнувшись, притопнул копытом.
– В путь? – улыбнулся Всадник. – Но куда же дальше?
Голые скалы с ниспадающими языками снега, ослепительно-золотого в лучах далёкого солнца, – гладкие, почти без уступов. Ни намёка на тропу – нет дороги ни для коня, ни для человека.
– Не может быть, что это конец пути, – пробормотал Всадник. – Я не поверну назад.
Конь одобрительно фыркнул.
Прижимаясь к скале и с трудом находя место, куда ступить, напарники двинулись дальше…
Воспалённые от слепящего снежного золота глаза… Пар изо рта, тут же оседающий инеем на побледневшее до синевы лицо… Слой ледяных кристаллов, алмазной пылью покрывший одежду человека и тело коня… Пытка холодом, который, очевидно (Всадник всё больше убеждался в этом), и являлся истинной сутью сего надоблачного мира, пока что не убила путников, – но долго ли ещё они протянут? Насколько прекрасен был окружающий пейзаж, настолько он был и безжалостен ко всему живому.
Конь тяжело дышал, едва переставляя ноги, копыта его волочились, цеплялись за каждую неровность. Человек временами падал на колени и, калеча руки об острые кромки камней, пробирался дальше на четвереньках, затем опять поднимался и шёл, чтобы через несколько шагов снова упасть. Настал момент, когда ноги коня подломились, и он медленно завалился набок. Человек в изнеможении рухнул рядом.
– Мы славно помучались, дружище, – невесело пошутил Всадник. – Но… Видимо, есть пути, которые не ведут никуда.
Руки и ноги Всадника потеряли чувствительность, и жгучий холод как будто отступил, утратив интерес к умирающему. Человек лежал на едва присыпанном снегом плоском обломке скалы, глядел в чёрное небо и думал, что не пройдёт и получаса, как эта бездна поглотит его. Быть может, ему повезёт, и душа, насквозь пропитавшись льдом, превратится в одну из тех крохотных сияющих точек, щедро рассыпанных в недосягаемой для смертного глубине. А тело – глупое, жалкое, страдающее человеческое тело – станет обычным камнем и будет валяться до конца времён на этом… этой… Жар окатил Всадника: отколовшийся от скалы кусок, на котором он уже собрался встретить смерть… и дальше, прямо за ним… и выше! И ещё! С такого ракурса было отлично видно, как – одна за другой – вверх по скале выстроились ступени! Да, они были настолько грубы, что лишь потерявший всякую надежду на спасение мог принять груду камней за лестницу, и всё же…
– Вставай, дружище, вставай! – осипшим голосом воскликнул Всадник, пытаясь дотянуться рукой до коня. – Это ещё не конец!
Надежда придала сил. Человек и конь взбирались по нагромождению неровных блоков, в меру возможностей помогая друг другу. Камни, совершенно дикие в начале подъёма, а затем едва тронутые рукой каменотёса, сменились кое-как обработанными плитами – и чем дальше, тем правильнее становилась их форма. Лестница становилась шире и постепенно огибала скалу таким образом, что завершающие ступени охватывали вершину кольцом.
Небольшое плато идеально круглой формы открылось взору Всадника, когда он преодолел последнюю ступень. Поверхность площадки была отполирована так, что в ней отражались звёзды. Над самым центром этого зеркала, словно капля, не долетевшая до глади озера, зависла фигура: худощавый, с идеально обритой головой человек в свободно наброшенном на тело куске ткани неподвижно стоял на небольшой, сияющей золотом сфере. Сложенные в подобие молитвенного жеста ладони, прикрытые веки… До тончайших деталей проработанные черты лица не выражали никаких чувств. Человек без эмоций, без возраста… Изумительная в своём реализме статуя, по всей видимости, изображала кого-то вроде буддистского монаха, погружённого в медитацию. Всадник подошёл ближе. Конь последовал за ним.
Всадник обошёл парящую в воздухе скульптуру, огляделся по сторонам: ни единого признака присутствия человека – лишь заиндевевшие камни, снег и облака. И оттого так странно было видеть здесь, в диком безлюдном месте, настолько совершенное произведение искусства! Зачем оно украшало собой эту недоступную вершину, наподобие драгоценного камня в посохе Владыки мира, если на многие мили вокруг нет никого, кто оценил бы работу удивительного скульптора? Какая безумная издёвка судьбы способна занести заблудившегося путника в эти поднебесные льды, чтобы тот, в ожидании неизбежной смерти, смог восхитится идеальным творением неизвестного гения?
Прикрытые веки дрогнули. Глубокий вдох – и синхронно с ним статуя пришла в движение. Плечи развернулись, потянулось тело, и плавно, словно рыбы в толще воды, разошлись в стороны и поплыли руки, огибая невидимые препятствия… И остановились, в завершение долгого выдоха. Вытянувшись в струну, на золотой сфере застыл вполне живой человек. С высоты он внимательно смотрел на двоих, что нарушили его покой.
Всадник вовсе не ожидал такого поворота. Задрав голову, оторопело глядел он на ожившего «монаха». Тот не мигая глядел на Всадника.
– Если тебе нечего сказать, не лучше ли тогда спуститься и продолжить свой путь? – прервал затянувшуюся паузу «монах».
– А-а-э-э… – попытался собраться с мыслями Всадник. – Где я? – наконец выдавил он.
– Здесь, конечно. Где же ещё? – без тени улыбки ответил «монах».
– Но… «здесь» – это где?
– Резонно задать встречный вопрос: раз уж ты «здесь», не значит ли это, что ты шёл именно «сюда»? Если так, то ответ должен быть тебе известен.
– Но… Я… не знаю… – промямлил Всадник, совсем сбитый с толку.
– Покопайся в себе: быть может, ты обнаружишь ответ. Я же, пожалуй, вернусь…
Не закончив фразу, «монах» начал вдох, и руки его поплыли, описывая круги и возвращаясь в изначальное для бывшей статуи положение, а веки стали смыкаться.
– Погоди! – всполошился Всадник: тот, кто возможно способен помочь ему разобраться в происходящем, готов был превратиться обратно в бездыханного и безответного истукана. – Пожалуйста, погоди!
«Монах» выдохнул и снова открыл глаза. Ни капли нетерпения или досады не отразилось на его лице.
– Я… Я иду… Мой путь… Если бы память… – заспешил Всадник, пытаясь на ходу собраться с мыслями, пока таинственная живая статуя снова не погрузилась в свой неживой сон. – Я оказался здесь – но что дальше?! – в отчаянии выкрикнул он.
– Дальше? «Дальше» будет в том случае, если ты решишь продолжить свой путь, – тут «монах» сделал паузу, не сводя со Всадника пристального, ничего не выражающего взгляда. – Но разве тебе не нравится здесь? – и он развёл руками – словно орёл раскинул крылья, воспаряя над миром.
– Ты… предлагаешь мне остаться? – оторопел Всадник.
– Во Вселенной нет ничего, что бы я мог предложить тебе. Каждый сам достигает своих высот. И каждый сам делает выбор. По крайней мере, пока не примет решение отринуть хаос.
– Конечно, здесь невероятно красиво… – вздохнул Всадник. – Но – остаться? Чем это место лучше других?
– Тех, что лежат у подножья? – небрежно кивнул «монах» в сторону пропасти, прикрытой одеялом облаков. – А разве ты не заметил? Вы с таким трудом добирались сюда – ты и твой конь. Вы едва не погибли. Многочисленные раны, обморожения, смертельная усталость… Чуть живые ступили вы на плато – а что чувствуете теперь?
Всадник с удивлением отметил, что боль в изрезанных руках и разбитых коленях исчезла, и необоримая усталость тоже чудесным образом пропала. Он поднял вверх руки, потянулся – ни ломоты в суставах, ни жжения в лёгких! Поднёс ладони к глазам, сжал и разжал пальцы: кровоточащие раны затянулись, оставив свежие розовые рубцы! Всадник посмотрел на своего верного товарища: конь кивнул, подтверждая произошедшие метаморфозы, – он выглядел заметно бодрее, будто и не было изматывающего многочасового перехода, едва не ставшего последним приключением в жизни обоих незадачливых скитальцев.
– Мир соткан из иллюзий, и данные иллюзии таковы, что заставляют человека страдать. Однако подобное положение вещей касается лишь того мира, откуда ты пришёл. Здесь, на запредельной высоте, нет места страстям, боли и страданиям. Всё это остаётся там, внизу. Ты спрашиваешь, куда попал? Это – Предел отринувших хаос чувств земного бытия. Небо Отрешённых.
– Небо… – озадаченно повторил всадник. – Рай, что ли?
– Разве это похоже на рай? – вопросом на вопрос ответил Отрешённый (не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, кем является статуя-«монах»).
– Пожалуй, не похоже… В этих скалах так пустынно и одиноко, будто мы находимся на самом краю мира… Неужели это и вправду предел нашего мира, и он заканчивается прямо здесь?
– Край мира… Что ж, такое определение достаточно близко к истине, если под словом «мир» понимать ту область Мироздания, что принципиально доступна для человеческого восприятия и в какой-то мере – для понимания. Однако само Мироздание здесь вовсе не заканчивается: у него много «краёв» – модусов, способов проявления. Есть, к слову сказать, и более далёкие и труднодостижимые.
– Верится с трудом, – покачал головой Всадник. – Сколько усилий, сколько воли необходимо, чтобы добраться сюда, но – ещё дальше?..
– Бывает и так, что далее всего забрасывает не целеустремлённость, не дисциплина и не сила воли, а отсутствие тормозов и одержимость. Взять, к примеру, сумасшедших или пророков. Эти субъекты с ослабленными или нарушенными связями между сознанием и модусом (связями, делающими человека максимально приспособленным к данному модусу, однако и намертво приковывающими к нему) умудряются забраться так далеко, что… – Отрешённый покачал головой. – Но разум первых слаб и не способен к сосредоточению и контролю, а потому реальность ускользает от них. Странствия безумца похожи скорее на кораблекрушение, чем на путешествие, имеющее перед собой определённую цель. Он и в обычный-то мир свой не может вернуться полностью… Разум же вторых заполнен образами религиозных догматов – как они их себе представляют. Поэтому видения пророков, в которых реальность смешалась и отчасти оказалась замещённой фрагментами символов, чрезмерно фантастичны, описания этих видений сумбурны, и смысл их тёмен…
– Погоди, погоди! Ты сказал: «…забираются далеко»… Куда?
– Да куда угодно. Ты вот, к примеру, забрался сюда.
– На Небо? Так я что же теперь – Отрешённый?
– Нет, – отрезал «монах» – И никогда им не станешь.
– Почему же? Ты говорил, что я могу остаться!
– Я лишь поинтересовался: оказавшись здесь, готов ли ты взойти ещё на одну ступеньку вверх – оставить миру то, что ему принадлежит, освободиться от пут иллюзий, – освободиться, быть может, ради всего нескольких мгновений отрешённости… Видишь ли, необходимо приложить немало усилий, чтобы Небо Отрешённых приняло человека, но ты… как бы сказать… ты здесь всё равно что в долг, и время твоё истекает. Ты как метеор – пересекаешь Небо без возможности задержаться в нём надолго. У тебя иной путь, и ты ещё не прошёл его до конца. Твоя цель не достигнута, и этот факт не позволит тебе полностью отбросить всё лишнее…
– Иной путь? Ты что, знаешь, какая у меня цель? – жадно уставился на Отрешённого Всадник.
– Я не вижу твоей цели, ведь это только твоя цель. Странно то, что ты её не видишь, хотя следуешь к ней довольно упорно.
– Но я же не безумец?
– Вовсе нет.
– Что же мне делать?
Отрешённый пожал плечами.
– Это твой путь, Достигший Предела, а не мой.
– Достигший Предела… – эхом отозвался Всадник и тут же помрачнел. – Так, значит, мне в любом случае придётся спуститься вниз?
– Низ… Верх… Уж в этом-то месте о подобных пустяках точно не стоит беспокоиться. То, что ты видишь и ощущаешь здесь и сейчас, даже сами понятия «здесь» и «сейчас», – всего лишь фантомы, сформированные твоим собственным разумом. Сознание человека постоянно что-то измышляет – таким образом формируется образ мира. Однако в отсутствие должной дисциплины и осознания происходящего человек не в состоянии контролировать то, что сам же и напридумывал. Достигая полной отрешённости, индивидуум освобождается от оков сознания и тела. По сути, он перестаёт быть человеком в том смысле, который навязан ему как извне, так и изнутри.
– Как это возможно? Освободиться от всего? И… перестать быть человеком? Да что это за цель такая?
– Отрешённость – финал всех путей, апофеоз всех целей. Итог итогов.
– И какой же путь способен к ней привести?
– Если ты собрался потратить своё время на разговор о путях – потратишь его впустую. Приоритет-то как раз именно за целью, не за путём. Если осознал свою цель, то какой путь ни возьми – окажешься в нужной точке. Дело в том, что сам по себе выбор – иллюзия.
– Но… как же? Разве мы не делаем выбор каждый раз, когда…
– Какой настоящий – ясный и верный – выбор может быть рождён всего двумя вариантами?
– Двумя? Разве не больше? Я видел однажды сразу семь путей, а в другой раз мне удалось даже ступить на…
– Да хоть на семижды семь. Сколько бы ты ни увидел возможностей сразу, да и сколько бы их ни было вообще, ты становишься на порог каждой из них и либо делаешь шаг, либо нет. И хочешь ты того или не хочешь, одна из возможностей будет реализована – шаг будет сделан. Отвертеться не выйдет, и в этом смысле выбора нет вообще.
– Если рассуждать подобным образом, то… э-э… Однако в практическом плане…
– Два варианта. Всегда два и только два – пара, которая ведёт в никуда. Вот – два, а из каждого из этих двух – ещё по два, а из тех – ещё по два, и так далее. Лавина бифуркаций. Изматывающий, поглощающий внимание и силы, к тому же постоянно уводящий в сторону от цели лабиринт, если следовать ему развилка за развилкой. Специфический шаблон, примитивная схема, довольно абсурдная даже по оценкам использующего в своей работе эту схему – и не намного более сложного – аналитического аппарата человека. В соответствии с этим шаблоном мир представляется как единение двойственности, хотя двойственность, а значит, и её единение, – всего лишь иллюзия, основанная на специфическом способе обработки информации умом, который и сам суть способ взаимодействия человеческого существа с Реальностью. Да – нет, это – то, пустое – полное, великое – ничтожное, всегда – никогда, существование – небытие, разделение – объединение… Человеческий ум разделяет воспринятое органами чувств, чтобы вновь объединить – на уровне чрезвычайно упрощённом, но потом снова разделяет, и снова объединяет, и ещё, и ещё… И что выходит в итоге? Довольно странная, надо сказать, конструкция. Слишком запутанная, чтобы разобраться в истинном положении вещей, пытаясь расплести каждую петлю, развязать каждый узел. Но человек, однако, упорно пытается это сделать, пытается решить бесконечную, неисчислимую последовательность, и, погружаясь в процесс распутывания, запутывается совсем безнадёжно – настолько, что, воспринимая лишь самые яркие и оттого заметные фрагменты, на полном серьёзе считает: выбрав то или это, придёт и к разным результатам. Обнаруживая в своих изысканиях двойственность за двойственностью, он всё более утверждается в иллюзии иллюзий – в существовании возможности выбора. Вот потому-то не важен путь – важна именно цель.
– Цели, пути, лабиринты, иллюзии иллюзий… Запутанность запутанности… Я, видимо, что-то упустил или… м-м… – потёр лоб Всадник. – Ну а как же Отрешённые? Отказаться от всякого выбора – это всё-таки их путь? Или же цель? Или… выбор?
Отрешённый молчал, и не понять было по его будто высеченному из камня лицу, что там, за этим его неживым, нечеловеческим молчанием. И сколько времени он может вот так – безмолвствовать камнем, – тоже было не угадать… Однако «камень» всё же заговорил:
– Ты не самый глупый из людей, Достигший Предела, но тем не менее до сих пор всерьёз полагаешь, что я смогу объяснить, а ты – понять? Как понять воробью ледяную глыбу, скажи? И что касается действительной сущности пути – ты тоже вряд ли способен должным образом осознать…
Конь покачивал головой да поглядывал на товарища таким безмятежным и бесконечно далёким от заумных выкладок Отрешённого, целиком уместившимся в печальном глазу огромным внешним миром – сочувствуя, недоумевая. А Всадник стоял под этим взглядом и отдувался, пытаясь хоть как-то утрясти в сознании то, что уже услышал: избыток информации, замешательство и разочарование отбили охоту задавать вопросы. Вероятно, именно по этой причине Отрешённый как будто смягчился – если, конечно, возможно смягчить камень.
– Ну а если, к примеру, описывать чисто техническую сторону пути, доступную неофиту, – заговорил он, – то, чтобы тебе было понятно, скажу так: путь – это вектор, движение в соответствии с которым можно рассматривать как преодоление сложной, в какой-то степени живой и дьявольски притом изобретательной полосы препятствий. Кому-то удаётся пройти её всю, а кто-то застревает, пленённый одной из ловушек. К тому же дело осложняет плотный туман, скрывающий ландшафт, – это иллюзии, целый сонм которых измышляется самим человеком. Но как только рассеется туман иллюзий, восприятие действительности ошеломит своей пронзительной ясностью, и тогда…
– Да-да, я уже слышал подобные слова, – встрепенулся Всадник и наморщил лоб, вспоминая. – М-м-м… И тогда… «…перед человеком откроется возможность верно наметить путь, а наметив его, видеть, куда следует поставить ногу, чтобы сделать очередной шаг».
– Именно так. Каждый ступивший на путь рано или поздно слышит подобные слова. Впрочем, любой человек может их услышать, но только Отрешённый полностью понимает заложенный в них смысл.
– Тот смысл, что вкладывала змееподобная повелительница миражей, там, ниже по склону, в самой гуще облаков, мне не понравился…
– В самой гуще, ты сказал? Хм-м… Видимо, тебе случилось столкнуться с персонификацией фокусной точки майи.
– Двухвостая манипуляторша… персонификация? То есть – иллюзия?
– В общем, да, с некоторыми нюансами. Персонификация не существует сама по себе, но воплощается в отражении чьего-либо сознания. Соответственно, каждый видит её по-своему. Эта фигура – хотя и не вполне самостоятельный, однако данный во всём спектре ощущений, а потому достойный считаться вполне материальным, объект, своего рода аватар, оживший диалог человеческого сознания и майи. Так что сам решай, кем она является для тебя. Делай свой выбор, – Отрешённый скривил угол рта, что, наверное, должно было означать саркастическую усмешку.
– Майя, если я правильно понимаю…
– Специфическая энергоструктура объективной реальности, проявляющая субъективно воспринимаемый мир… ну или, проще говоря, иллюзорный ореол Реальности.
– Э-э… Так что же, я разговаривал сам с собой?
– Майя общалась с тобой посредством тебя самого. М-м… Взаимоотражение – вот как это, пожалуй, можно описать, – пояснил Отрешённый, увидев, что Всадник потирает так и не разгладившийся из-за усиленной мыслительной деятельности лоб. – Так понятнее? Впрочем, твоя двухвостая вполне могла быть и сущностью, способной использовать некоторые свойства майи в своих интересах. Майя – невообразимый и неистощимый конструктор миров для тех, кто одержим иллюзорной стороной сущего, и не более чем пустая игрушка для тех, кто отрешился от иллюзий. В любом случае не стоит фиксироваться на этой встрече: мираж ли, манипулятор миражами – всё дым. А что касается ясности… Несомненно, Отрешённый способен выбрать оптимальную траекторию… говоря проще – путь к любой цели, возможной в этом мире, – только вот цель его совсем иного рода и находится за пределами мира и обусловленных им возможностей. Отрешённый с лёгкостью выберет идеальное место, куда поставить ногу, – только вот ни ног, ни рук, ни тела, подвластных миру, он уже не имеет, и потребности шагать куда бы то ни было Отрешённый не испытывает. Какое значение может иметь «где» или «когда» ты находишься, если этих мнимостей не существует для тебя, как не существует для обычного человека Неба Отрешённых?
– Погоди-ка… Но если всего этого – неба, скал, облаков и… и того, что в них, да и того, что под ними, – нет… Выходит, вообще ничего не существует?!
– Безусловно, кое-что существует, иначе где бы сейчас обретались все твои иллюзии?
– Я совсем запутался, – помотал головой Всадник.
– Это неудивительно. Иллюзии делают жизнь насыщенной, яркой, сложной… и они же превращают её в хаос. В человеческом мире всё перепутано, и это «всё» – суть нагромождение всевозможных псевдореальных фикций. Но таков уж характер взаимоотношений человека с истинной сущностью Мироздания, что он не может обойтись без этих сомнительных посредников. С самого своего рождения, и даже ещё раньше, человек начинает отдаляться от Реальности: одни иллюзии становятся основой для других, а те порождают следующие – и таким образом всё множатся они, налипая и схватываясь, как подмерзающий снег. И никто из людей не осознаёт того факта, что огромный снежный ком, который они именуют не иначе как «наш мир», вырос из единственной снежинки! Но также и ещё один факт недоступен их осознанию: если эта, первоначальная, снежинка вдруг растает, то последующая цепная реакция расплавит весь ком! И тогда всё, что человек до сих пор принимал за реальность… – Отрешённый сделал плавное движение руками, словно развеивал облачко дыма. – Последними исчезнут структуры, имеющие наиболее сильные и многочисленные связи. Это те аспекты псевдореальности, относящиеся как к «внешнему миру», так и к «миру внутреннему», которые человек подпитывает постоянно, которыми он больше всего дорожит. Если тебе интересно, существует несколько способов растопить снежинку, освободив то, что является центром её кристаллизации… Однако, я вижу, ты совсем утерял нить, – заметил Отрешённый крайнюю растерянность, и даже беспомощность, на лице Всадника.
Всадник только вздохнул в ответ.
– Пожалуй, будет понятнее, если я приведу пример. Ты беспокоился, что придётся спускаться вниз? Дуальность «верх – низ» – одна из базовых диалектически-дихотомных условностей, которые расчленяют изначальную целостность восприятия и формируют наше понимание пространства. Структура связей этой пары обширна и довольно прочна, однако если её немного расшатать…
Окончательно сбитый с толку, Всадник оторопело наблюдал, как Отрешённый принялся покачиваться на своей золотой сфере, не отрывая ступней от её поверхности. Амплитуда раскачиваний становилась всё больше, а движения тела дополнились широкими махами руками, затем подключились и ноги… Казалось, Отрешённый запутался в клубке ниток и теперь всеми силами пытается выбраться из него.
Хаотичные выкрутасы Отрешённого вызывали головокружение, и к горлу Всадника начала подкатывать тошнота. Обеспокоенно заржал конь: видимо, и он испытывал дискомфорт. Не прошло минуты – Всаднику показалось, что земля уходит из-под ног, и он упал на четвереньки, хватая ртом воздух.
Между тем Отрешённый разошёлся так, что плато действительно пришло в движение, а вскорости и вовсе пустилось в пляс – оно кренилось и моталось наподобие волчка, теряющего скорость. Если у Всадника поначалу и были какие-то сомнения – или, скорее, внутреннее сопротивление происходящему, отрицание очевидного, нежелание поверить в идущую вразрез со всем жизненным опытом и здравым смыслом вообще, слишком уж невероятную действительность, – то теперь и капли не осталось от подобного: именно разбуженный им «монах» являлся причиной насколько неожиданной, настолько и невозможной болтанки! А тот не унимался, наоборот, безумная пантомима его всё ускорялась, и плато мотало всё сильнее!
В какой-то момент копыта гнедого заскользили по зеркальной поверхности, и Всадник с ужасом осознал, что и он тоже, вместе со своим верным спутником, сползает в пропасть. Сердце рванулось запертой в клетке птицей, заколотилось – вот-вот разорвётся грудь. Перед лицом Всадника подрагивало то ли небо, то ли его отражение в полированной поверхности плато, а сам он в ужасе раскинул руки, пытаясь вцепиться ногтями в звёзды.
Руки и ноги Отрешённого колесили по золотой сфере уже со скоростью авиационного пропеллера, отчего вовсе невозможно было разобрать, что из них что. Шар раскалился и засиял вторым солнцем – только свет его был недобрым, кровавым. Неожиданно, в один момент, мельтешение конечностей прекратилось, и «монах» оказался стоящим руками на сфере таким образом, как будто держал её над головой. Затем Отрешённый легко, словно подбросил мяч, оттолкнулся, и Всадник потерял его из виду, а новое солнце так и осталось висеть, заливая мир вокруг тревожным алым светом.
Верх и низ каким-то невероятным образом поменялись местами. Горы, плато, море облаков – планета, вся целиком, опрокинулась, как подброшенная в воздух чаша, и путешественники, человек и конь, полетели, кувыркаясь, прямо в бездонную пучину неба…