– Нажми!
Два ключа – одновременный поворот, затем комбинация цифр, сканер отпечатка пальца… Крышка открыта, и кнопка активирована. Та сила, что скрывается под этой кнопкой, готова вырваться в ничего не подозревающий мир. Одно прикосновение – и скрытое до поры желание исполнится! Его, Всадника, желание! Желание обрести свободу и, обретя её, заполнить собой всё вокруг! Он – всепоглощающий огонь и такой же, выжигающий все иные чувства, безумный восторг!
– Нажми!
Но… Ему ли, Всаднику, принадлежат эти мысли? Его ли это чувства, желания… восторг? Рука замирает над кнопкой.
Будто в неком фильме, скрупулёзно выверенный сценарий которого был многократно доработан, исправлен, доведён до совершенства и потому известен дословно, а каждый элемент тщательно отрежиссирован и прокручен на репетициях не одну сотню раз, чередуются перед внутренним взором Всадника картины…
Команда «старт!» – и на огненных стержнях возносятся к небу ракеты, расплываются в синеве росчерки инверсионных следов.
Одновременно с этим иглы энергетических импульсов вонзаются в тело планеты: орбитальные спутники безупречно исполняют свою задачу точечного поражения важнейших военных и гражданских объектов.
Подоспевшие тем временем боеголовки без помех уничтожают города и целые страны.
Монстры! Боевые машины, похожие на инопланетных чудовищ из фантастических фильмов, не скупясь утюжат огнём населённые пункты, подавляя возможное сопротивление оставшихся в живых.
Для высадившегося на обугленные руины моторизованного десанта практически не остаётся работы: те, кого пощадил огонь, склоняются на милость победителя.
И кто же этот победитель?!
– Нет!!!
Приведённый в чувство собственным криком, Всадник отдёрнул руку от кнопки, словно та была не куском красного пластика, а отвратительным, разбухшим от накопленного яда насекомым, готовым отравить своими выделениями не только тело, но и мозг, и даже саму душу прикоснувшегося к нему.
– Окунуть мир в пламя и стать величайшим тираном! – вернулся голос невидимого советчика. – Почувствовать вкус крови и власти! – не отпускал он, шептал прямо в мозг. – Что может быть вожделенней, грандиозней и… чудовищней!!!
– Нет! – выкрикнул Всадник, сбрасывая прилипчивое дыхание невидимки так отчаянно, словно боялся: не устоит, не достанет ему воли выдержать искушение.
Его трясло от увиденного, а во рту было солоно, будто и вправду попробовал крови: таково, вероятно, оно – послевкусие отведанного, пусть совсем ненадолго, всемогущества, ярости и огня…
– Нет, я сказал! – повторил Всадник решительно и резко, будто одним махом отрубил сам себе поражённую смертельным ядом конечность. – Что ты уговариваешь меня?! Нашёптываешь?! Зачем?!
– Я?! – провожатая выступила из-за плеча Всадника: военная форма придавала ей строгий и решительный вид, но лицо выражало искреннее недоумение. – Я – уговариваю?! Нашёптываю?! Не я – сердце твоё шепчет тебе! Требует именно оно, а не кто-то вне тебя! А я – я лишь исполняю твоё желание! Готова исполнить!
Всадник осёкся. Он ещё пылал гневом, а женщина приблизилась, провела раскрытой ладонью возле его груди – не касаясь, будто опасалась обжечься о то, что вспыхнуло недавно и горело теперь там, под покровом одежды и плоти, медленно угасая, – и произнесла тихо:
– Ты не хочешь слушать? Но что же слушать человеку, если не собственное сердце?
Всадник почувствовал, как в груди снова начинает нестерпимо жечь. Ещё немного – и он не выдержит, поддастся тому жаждущему освободиться голодному демону, что прогрызает себе путь прямо сквозь его сердце!
Одним быстрым движением, будто вдруг обнаружил перед собой танцующую кобру, Всадник отбросил от груди руку искусительницы. Конь, оказавшийся рядом, фыркнул гневно и ударил копытом… И тут же мир вокруг полыхнул оранжевым пламенем и истлел в мгновенье ока, обуглившись до черноты! Командный центр всё ещё угадывался в нагромождении исказившихся форм, но, продержавшись мгновенье, окончательно рассыпался прахом…
Всё вокруг снова затянуло плотной пеленой то ли тумана, то ли дыма, и седые хлопья медленно опадали в этой непроглядной толще, укрывая погребальным саваном неподвижную фигуру. Лишь дыхание выдавало в безжизненной статуе живого человека – оно прорывалось из-под прижатых к лицу ладоней, и тогда, подхваченные потоком воздуха, хрупкие, подобно комьям слипшихся снежинок, хлопья распадались в прах, который уносился, закручиваясь в слабые, быстро гаснущие дымные вихри. Со стороны могло показаться, что это обретают зримую форму звуки из-под ладоней, чуть слышные, тягуче-тоскливые, или человек выдыхает из себя гарь и пепел – следы пожара, что едва не спалил дотла его сердце.
– Да кто же ты, в самом деле, если готова обещать такое? – бесцветным, будто тоже истлевшим в пепел голосом проговорил Всадник, отняв, наконец, от лица руки.
– Какая разница? – дёрнула плечом провожатая, успевшая сменить свой военный костюм на простое свободное одеяние – что-то вроде античной туники, единственное яркое, оттенка снега в пасмурный день, пятно в окружающем блёклом мареве. – Главное – всё, что я обещаю, я способна исполнить.
Она присела на камень – прах мигом, будто дунул кто-то, развеялся с его поверхности, уступив импровизированный трон своей госпоже. Из-под туники показались два змеиных хвоста и легли вокруг обутых в сандалии ног.
Всадник оторвал мрачный взгляд от гипнотического скольжения гибких чешуйчатых тел, чтобы увидеть лицо – невозмутимое и бледное в тусклом холодном свечении лениво клубившейся, переваривавшей останки уничтоженного мира, туманной массы.
– И что я буду должен тебе взамен?
– О-о! Вижу, ты подозреваешь, что я потребую твою душу?! – и женщина вдруг заливисто расхохоталась, причём хвосты пошли волнами, вскинулись и завились кольцами. – Только… если… таковым будет твоё желание! – проговорила она сквозь смех. – На самом же деле… – двухвостая повелительница тумана наконец успокоилась, и хвосты её снова послушно улеглись возле ног. – На самом деле я не требую ничего.
– Такого не может быть, – не поверил Всадник. – У тебя наверняка есть какой-то интерес, иначе…
– «Иначе… Иначе…» – передразнила двухвостая, копируя тон и выражение лица Всадника. – Требований нет. Есть условие, без соблюдения которого ничего из того, что я тебе предложила, не выйдет.
Всадник ждал, буравя двухвостую взглядом. Та помолчала немного и снова рассмеялась:
– Ты невероятно терпелив! Просто удивительно!
По-змеиному изящно она обозначила аплодисменты, затем прищурила глаз, будто вдруг разглядела в человеке перед собой что-то, не замеченное ею раньше. Кивнула своим мыслям и улыбнулась хитро.
– Значит, ты человек духа? Твой дух крепок и способен подавить желания тела во имя достижения цели… Высшей цели… В тебе живёт идеалист! – вскинула она бровь. – Что ж, в таком случае, я готова предложить…
– Не довольно ли игр? – отрезал Всадник.
Он отвернулся от двухвостой и, подозвав коня, одним движением вскочил в седло.
Туман дрогнул и осел. Всадник, как был – верхом на коне, очутился в комнате… или, скорее, в небольшом кубической формы зале, интерьер которого, строгий и без излишеств, выглядел значительно скромнее зала с фонтаном-цветком, являясь, пожалуй, даже полной противоположностью «восточного парадиза», – однако даже по первому впечатлению вряд ли бы обошёлся в настолько же более скромную сумму, будь эти два помещения сопоставимых размеров. Всадник бегло, с недоверием осмотрелся: подчёркнуто прямые линии мраморных карнизов и полуколонн и идеально с ними гармонирующие, такие же ровные (не иначе – специально тщательно выверенные), вертикальные складки портьер; высокие, от пола до потолка, окна, прикрытые портьерами так, что от каждого осталась лишь узкая щель, отчего комната со всем её содержимым представлялась нарезанной ломтями целым рядом пронзающих полумрак лучей – со всей бескомпромиссностью лучистой энергии широкие призрачные лезвия рассекали и мозаичный пол с изображением какого-то герба или эмблемы, и нарочито простых силуэтов мебель из явно недешёвой, однако, породы древесины… Сам же Всадник оказался в ограниченном стенами теней сияющем коридоре: прямо перед ним находилась такая же высокая, как здешние окна, двустворчатая дверь, сквозь которую, окрашенный скупой палитрой наборных витражей, бил в лицо яркий свет.
– Ну же! Открой! – подсказала из-за спины двухвостая.
Всадник сжал зубы, помедлил, и, решившись, тронул пятками коня…
Широкий, выдающийся вперёд балкон как будто специально был спроектирован для размещения на нём конных всадников и мог вместить сразу нескольких. Толпа на круглой площади внизу взревела, едва человек на коне показался в дверях. Не ожидавший такого бурного приветствия, Всадник, однако, почему-то совсем не удивился, – должно быть, начал привыкать к чудесам двухвостой.
Тем временем конь степенно прошествовал до массивных мраморных перил, ограничивающих балконное пространство, и остановился. Толпа пала на колени.
– Чего они хотят? – спросил Всадник, не поворачивая головы (он был абсолютно уверен, что его провожатая тут же, рядом, на расстоянии вытянутой руки: о, нет, она не оставит его без присмотра!).
– Они молятся, – услышал он голос двухвостой. – Славят Истинного, пришедшего спасти их.
Всадник поднял руку, прикрывая глаза от яркого солнца… и разноголосица стихла. Молившиеся замерли не дыша, словно одним нечаянным жестом, одним взглядом его были обращены в статуи. Целая площадь живых статуй… Все эти люди – старики и дети, женщины и мужчины, чернокожие и бледнолицые, с широкими скулами азиатов и серыми глазами европейцев, – все, собравшиеся здесь, на площади, и за ней, на переполненных, насколько хватало глаз, улицах, да и наверняка ещё дальше, – все они ждали. Ждали так, словно итог этого ожидания должен был определить окончательно: жить им всем – всем вообще! – или умереть!
Всадник обвёл глазами площадь, посмотрел по сторонам, взглянул на небо: казалось, само время замерло – так неестественно бездвижен был мир вокруг. Но в этом застывшем моменте чувствовалась напряжённость крайне хрупкого равновесия, словно Вселенная сейчас представляла собой шарик на пике горы: вздохни неосторожно, и он покатится, понесётся – не остановить, – в ту сторону, или в ту, или вовсе неизвестно куда… А нарушить этот непрочный баланс мог только… он, Всадник-без-имени? Но что он должен сделать? Чего ждут от него?
«Двухвостая сказала: „…пришедшего спасти их“. Хм-м… Но как я могу спасти хоть кого-то, если даже имени своего не способен…»
– Они уже дали тебе Имя. Не разочаруй их.
«„Не разочаруй…“ Это непросто – не разочаровать, оправдать доверие. Это невероятно сложно – взять на себя ответственность за всех. За тех, кто ждал – и кто смотрит теперь с надеждой в твои глаза, распахнув сердце твоему Слову…»
Водители такси, бизнесмены, священнослужители, военные… Одиночки и целые семьи, братья и сёстры, и отцы, и матери, и младенцы у них на руках – люди внизу ждали и, похоже, готовы были безропотно ждать ещё целую вечность. Их лица… Тысячи и тысячи лиц… Надежда и ожидание истинного, основополагающего, финального, расставляющего все точки над «i» откровения не сходили с них.
«Это так просто – стать Спасителем, если тебя уже ждут. Ждут вот так, самоотречённо, с готовностью поверить в один момент, сразу, вдруг, стоит лишь явиться перед жаждущими взорами и распахнутыми сердцами! Стоит лишь произнести хоть какое-нибудь слово…»
Никто не шевелился и не издавал ни звука, будто не обычные люди – профессиональные статисты участвовали в сложной театральной постановке.
«„Не разочаруй…“ Это так просто – не разочаровать, если всё вокруг – лишь сон заблудившегося в тумане…»
Всадник коснулся пальцами колонны, подпирающей навес над балконом, провёл рукой… Тёплый, местами шероховатый на краях прожилок камень вовсе не походил на иллюзию. Всадник поднял к лицу ладонь: несколько песчинок прилипло к ней.
«Так сложно… И так просто…»
Всадник простёр над запруженной народом площадью руку – вперёд и вверх, подставляя раскрытую ладонь солнцу. Толпа вдохнула с «ахом» – и снова замерла, боясь шелохнуться (вот он, пик ожидания и надежды – полвздоха до чуда!), будто земля под ногами уже качнулась и вот-вот… начнёт… падать… А тот, на ком сосредоточились немигающие, готовые вспыхнуть восторгом взгляды, выдохнул легонько – и, увлекаемые дуновением, покатились по ладони песчинки, соскочили с пальцев, пропали… Всадник изо всех сил пришпорил коня…
– Не обязательно было вот так, сломя голову, радикально… К тому моменту я всё уже поняла. Впрочем, таков уж твой характер, Непреклонный: рубить с плеча.
Повелительница тумана сидела на обломке будто источенной временем колонны, поджав под себя ноги, и задумчиво шевелила хвостами. Следуя их движениям, вокруг колебалась, сгущаясь и разжижаясь, выпуская дымные протуберанцы и сворачивая их в завитки и спирали, аморфная клубящаяся масса.
– Сиганул ты, конечно, красиво, ничего не скажешь… – добавила двухвостая, усмехнувшись. – «Театральная постановка»? Это ещё посмотреть, кто из нас больший мастер театральных эффектов!
– Нетрудно было догадаться, что всё предлагаемое тобой – иллюзия, обманка… дым… – сказал Всадник, развеяв дуновением неосторожно оказавшийся возле лица язычок тумана.
Пожар эмоций отгорел, остыл пепел, и Всадник совсем не злился на свою искусительницу: какой смысл? Ему даже стало немного жаль это странное существо: туман рано или поздно рассеется, и тогда…
– Ты прав, – согласилась двухвостая. – Но могла ли я предложить что-то иное? Жизнь человека, его мир – туман иллюзий, и только оставаясь в тумане, люди способны желать и воплощать свои желания. Таков удел каждого из вас: питать иллюзии и питаться ими. Не имеет значения, падок ли ты на подобные обманки или непреклонен: все твои желания, ожидания, представления – суть иллюзии… А признайся, я всё же зацепила тебя! – и она улыбнулась уголком рта – вышло игриво.
Впрочем, Всадник не обратил на эту то ли реальную, то ли мнимую игривость никакого внимания.
– В этом заключалось твоё условие? – спросил он. – Оставаться в тумане?
– Оставаться и наслаждаться… Или страдать – если тебе больше по душе страдания.
– Но мне всего лишь нужно моё имя. Настоящее.
– Ты потерял своё имя? О-о… – двухвостая сдвинула брови домиком. – Как жаль!
– Мне ни к чему твоя фальшивая жалость.
– Но ты молодец! Ты знаешь, чего хочешь!
– И твои не менее фальшивые похвалы.
– Что ж, – вздохнула двухвостая, – у тебя есть возможность обрести имя. Своё имя. Но для этого ты должен узнать, кто ты есть, каков ты на самом деле. Всего-то: отпустить все свои желания – явные и потаённые…
– Ты опять за своё…
– Только познав собственную тень, поймёшь, кто ты есть, и обретёшь своё настоящее имя. Имя, полностью отражающее твою суть.
– Суть моей тени?
– По большому счёту, человек и есть тень – тень своей тайной, скрываемой под другими именами, зачастую даже неосознаваемой, истинной сущности. Именно она движет намерениями, диктует поведение, требует определённых поступков… То немногое, что люди считают разумом, или рассудком, – всего лишь иллюзия, пена на поверхности омута, взбитая прихотью глубинных течений.
– Может, в чём-то ты и права. Но моё имя, моя личность и моё стремление их вернуть – вовсе не какая-то… – Всадник покрутил в воздухе пальцами – и туман взвихрился вокруг них, разошёлся хитрыми изворотами, замедляясь, угасая, растворяясь в окружающем бесцветном ничто.
Двухвостая скривилась презрительно. И с той же презрительной миной продолжила:
– Человек – крайне лицемерное существо. Явленная им свету личность – ложь, подставная личина, приемлемая для общества, культуры и воспитания. Он гордится ею и стыдится того, что находится под ней. Он стыдится самого себя и со всех ног бежит от правды…
Всадник собрался было возразить, однако двухвостая не останавливалась, и тон её стал жёстче:
– …Но истинная сущность – она как лицо под наспех намалёванным гримом, который лишь более-менее маскирует внешность. Истинную сущность не скроешь – она проявляет себя постоянно, но тем не менее обманщики сами с лёгкостью обманываются, наблюдая, как корчится нарисованная поверх неё маска. Всю сознательную жизнь человек старательно выдаёт себя за того, кем не является, он находится в постоянном страхе, что вдруг откроется его ложь, и потому заботится о сохранности грима, непрерывно подправляя его, нанося слой за слоем, ложь за ложью!
Туман вокруг заходил, задышал неровными, тревожными клубами. И вновь презрительная ухмылка перекосила лицо двухвостой.
– Смешно наблюдать сии тщетные потуги! Однако все люди играют в эту игру, оттого и не замечают – не хотят замечать! – явное несоответствие своих масок и поступков. Они упрямо продолжают лицедействовать, втягивая в сумасшедший карнавал лжи всё новые и новые поколения, поддерживая раз и навсегда заведённый порядок! Так человек и проживает всю жизнь под маской, временами сменяя одну на другую…
Двухвостая задумалась на секунду – туман замер, как будто в тот же миг исчезла движущая его сила… и всколыхнулся с удвоенной энергией: повелительница снова подняла взгляд – обличающий, гневный!
– Да, карнавал – вот что это такое! Человеческое общество – нелепый, сюрреалистический, смешной до колик и страшный до дрожи в коленях, временами – кровавый и жестокий, временами – нагоняющий скуку, тоску или отвращение, – уродливый и прекрасный, но неизменно лживый по сути и не слишком изобретательный в попытках скрыть истину – да попросту глупый! – карнавал!
Дымные массы метались со всех сторон, как океанские волны, возмущённые налетевшим шквалом. Всадник разглядывал двухвостую. Трудно было не поверить в её искренность: он видел чувства, написанные на её лице, – такие не спрячешь ни под какой под маской. Её порывистая речь, жесты… Она была прекрасна! Но это была смертоносная смесь подавляющей волю красоты властной царицы, привыкшей к тому, что все прихоти её исполняются беспрекословно, и змеиной красоты слабой женщины, хитрой и коварной, готовой любой ценой добиться своего. Всадник хмыкнул: двухвостая мастерски использовала обе свои ипостаси и, будто опытный полководец, безжалостно нападала, обнаружив слабую сторону противника, а получив отпор – ускользала, запутывая и увлекая преследователя ложным путём. Такая просто так не отвяжется!
– Вот этим ты и занимаешься? – спросил Всадник. – Срываешь маски? Нарекаешь попавшего к тебе человека истинным именем его? Ты, Химера, порождение лжи и порока, Ехидна, порождающая порок и ложь, – откуда тебе знать, что такое истина?!
– Химера? Ехидна? – злая искра сверкнула в глазах. – Да назови меня хоть кем – что это изменит? Люди нуждаются в том, чтобы… – начала было двухвостая, но Всадник поднял руку, прерывая её очередную речь.
– Ты хочешь, чтобы я принял твои слова за чистую монету, но у меня сложилось совсем иное мнение… Ну да бог с ним. Ты вот скажи мне, наконец, откровенно, зачем это нужно лично тебе?
– А чем, собственно, тебе не угодила моя версия? – как будто опешила и вроде насторожилась двухвостая. – Ты не согласен с тем, что я сказала о масках? Ты преодолел искушения, но до сих пор считаешь себя одним из них – этих клоунов и лицедеев?!
– Да так ли уж порочна практика ношения масок, на которую ты с таким пылом нападаешь? – пожал плечами Всадник. – Что-то ведь должно сдерживать, хоть в какой-то мере, инстинкты и… и прочее? В конце концов, людям, несмотря на всё их несовершенство, удаётся худо-бедно сосуществовать друг с другом не одну тысячу лет! Но что будет, если лишить человека даже такой небольшой, призрачной сдерживающей силы? Не превратится ли человечество в толпу эгоистов, рвущих кусок изо рта соседа?
– «Несовершенство»? – усмехнулась двухвостая. – Ты слишком снисходителен к ним, к эгоистам. А кусок они и так рвут – бывает, что клочья летят кровавые… Но ты всё же прав в том, что маски являются сдерживающим фактором в человеческих отношениях. Однако я не говорила о том, что надо лишить иллюзий всех сразу и единым махом. Ничем хорошим это не обернётся ни для кого. Не много найдётся желающих разрушить мир, в котором он живёт…
Двухвостая замолчала. Глядя на Всадника, она будто раздумывала, стоит ли он того, чтобы говорить дальше. Молчал и Всадник. И двухвостая продолжила:
– Дело в том, что если удалить весь тот сумбур иллюзий, который переполняет внутренний мир человека, то реальность ошеломит, ослепит сознание своей неприкрытой наготой. Не каждый способен принять реальность такой, какова она есть, и подобное откровение способно повредить неподготовленный рассудок. Однако, как только рассеется туман иллюзий, перед человеком откроется возможность верно наметить свой путь, а наметив его, видеть, куда следует поставить ногу, чтобы сделать очередной шаг. Конечно, если он к этому готов и у него есть значимая цель… – и двухвостая уставилась на Всадника пристально. – У тебя вот есть такая цель…
– Цель? – нахмурился тот.
– Есть, – кивнула двухвостая. – Несомненно, есть. Иначе откуда такое упорство?
Всадник сжал губы и вздохнул.
Глаза двухвостой едва заметно сузились, и голос её приобрёл оттенок вкрадчивости:
– Ты не думал, что на пути к своей цели тебе может потребоваться помощь? В некоторых случаях без неё просто не обойтись. В тумане может произойти всё что угодно. К тому же, находясь в его толще, нельзя быть уверенным, двигаешься ли это ты сам или меняется мир вокруг тебя…
– О чём ты говоришь? – рассеянно буркнул одолеваемый своими мыслями Всадник.
– Человеку, идущему к некой – весьма труднодостижимой – цели, не лишним будет обзавестись помощником. Правда, индивидуальность помощника может повлиять на выбор места, куда человек поставит ногу, и даже даже на всю траекторию движения к предмету стремлений, но беспокоиться не следует, ведь в одну и ту же точку можно попасть разными путями. Это можно сравнить с дорогой, которая раздваивается, огибая оказавшуюся прямо по курсу скалу: какое из ответвлений ни выбери…
И змеиные хвосты повелительницы тумана, обвив с двух сторон руину, на которой она восседала, сплелись кончиками перед её ногами.
Всадник посмотрел на двухвостую, качнул головой.
– Я всё равно не понимаю…
Хвосты дёрнулись, выдавая досаду их хозяйки. Но тут взгляд Всадника прояснился.
– Погоди… тебе всё-таки что-то нужно от меня!
– Каждому из нас что-нибудь нужно от другого, – повела бровью двухвостая, – на то он и союз. Но, поверь, мои интересы ничуть не помешают твоим, напротив – выигрыш будет обоюдным! Ты многого достиг для человека. Ты многое совершил для того, чтобы добраться… э-э… сюда, ко мне. И ты способен достичь ещё большего! Мы практически союзники, понимаешь? Осталось всего-то…
– Вот как! Союз! Для того ты и устроила всё это представление?! Не пойму только…
– Помощник сначала испытывает человека, и, если тот оказывается достойным союза, ускоряет его прогресс неимоверно!
– Достойным?!
– Ты прошёл испытание, Непреклонный! Осталась лишь малость, последнее препятствие, преодолев которое, наконец откроется возможность: для меня – стать твоим союзником и проводником, а для тебя – в полной мере ощутить преимущества нашего сотрудничества!
Двухвостая и Всадник смотрели в глаза друг другу, продолжая свой диалог – без слов (слова лгут), без мыслей (мысли смазывают до невнятности картину непосредственного восприятия)…
– Я не верю тебе, – бросил игру в гляделки Всадник.
– Чтобы оказаться здесь, чтобы найти меня, люди жертвуют многим! Совершают поступки, после которых не стать снова прежним, обычным, как все! Ты – здесь! Почему же остановился?! Почему медлишь, не хочешь продолжить начатое?!
– Не знаю, что такого я успел натворить до того, как потерял имя… но, уверен, даже если бы помнил… Даже если это не очередная твоя ложь… Найди себе другого Тифона, чтобы рождать химер!
Брови двухвостой сдвинулись, сжались губы, и хвосты взвились в воздух, распрямившись со щелчком.
– Ты сердишься потому, что я разрушил твои иллюзии? – подлил масла в огонь Всадник.
– Ошибаешься! – прошипела повелительница тумана. – Иллюзии не властны над тем, кто…
Не закончив фразу, она насупилась обиженно и отвернула лицо.
Повздыхав о чём-то, двухвостая снова повернулась к Всаднику, и на физиономии её теперь было написано сожаление.
– Тебе сложно заставить себя довериться, понимаю. Но не отказывайся так сразу. В какой-то момент моя помощь может оказаться неоценимой! Давай поступим так: когда появится такая необходимость, просто вспомни обо мне – и я приду…
– Не думаю, что воспользуюсь твоим предложением.
– И всё же, не спеши сказать «нет». Эта отсрочка ни к чему тебя не обязывает, однако – смотри не упусти свой шанс! Не рассчитывай на то, что у тебя масса времени: время – такая же иллюзия, как и многое другое. И она исчезает… всё быстрее…
Густая неподвижная дымка скрыла разрушившийся до неузнаваемости обломок колонны с оставшейся сидеть на нём властительницей иллюзий, едва человек и конь сделали несколько шагов. К чему ждать? Туман рассеиваться не спешил, а препираться с лукавой хвостатой бестией – неизвестно, что за шутка опять взбредёт ей на ум. В том, что двухвостая не оставит своих проделок, сомневаться не приходилось. И Всадник продолжил путь, придерживаясь направления вверх по наклонной каменистой поверхности…