– Ну, не то, чтобы… – Паша попытался сформулировать мысль, что как раз он-то ко всему этому никакого отношения не имеет, но девушка его особо и не слушала:
– И правильно! Я тоже так говорю, нечего в этой рашке делать, уезжать надо! Скоро погромы начнутся, мне одни умные люди сказали! Мы ведь тоже уезжаем, ты в курсе?
– Нет… – замотал головой ошарашенный ее напором Паша.
– Это было так трудно, так трудно, но мы справились! Особенно к бабушке на интервью пристали, ты представляешь? Отчего такая пожилая женщина захотела вдруг уехать, спрашивают. Ну, она как заладила: «Звонят, грозят, убить обещают, звонят, грозят, убить обещают…»
– Вам кто-то угрожал? – отлепился от окна Фил, – А что же милиция, прокуратура?
Алла взглянула на него с непередаваемым изумлением, затем сочувственно кивнула Паше: «Ну что тут поделаешь, если твой друг – идиот» и вышла из комнаты.
– О ком это она говорила? – снова спросил Фил, – Может, ей помочь нужно?
Паша неопределенно пожал плечами.
– Филя, ты тут? – среди гостей протиснулся Гришка, – Кажется, твою гитару сломали, с колком фигня какая-то.
– Так и было! – успокоил его Фил.
– А, тогда ладно. Сыграешь нам что-нибудь? Например, ту, старую, где ветер, ночь и фонари?
– Именно эту? Думаешь, она к месту сейчас будет?
– Да у тебя всё к месту. И Мишка её любит.
Гриша сунул ему в руки гитару и снова исчез среди гостей.
Недоверчиво хмыкнув, Фил устроился с гитарой на стуле, посмотрел в окно на сгущающийся вечер и взял первый аккорд:
«В дрожащих окнах ветра завывания,
Унылых фонарей струится свет.
В углу возникло странное создание,
Что смотришь на меня, тебя же нет?
Ты не возникнешь в мире существующем,
И не войдешь сквозь темноту дверей.
Ты где-то в этом ветре, в окна дующем.
И в полуночном свете фонарей.
Таблетки заглушили интеллект.
Казалось, будет жизнь такою светлою,
Жемчужиной, сверкающей и редкою,
Какой не будет, не было, и нет».
Он сочинил эту песню давно, еще до армии, темным осенним вечером. К неторопливым летним сумеркам она не подходила, по его мнению, совсем, но в комнате отчего-то наступила тишина, в которой на него смотрело множество пар заинтересованных глаз. Особенно вон та блондиночка, как её, Таня? Лена? Точно, Лена. Из Гришкиного класса, вроде бы…
«От шумных магистралей вдалеке,
Среди неясных запахов и звуков,
Мы заблудились в лабиринте переулков,
И вышли неожиданно к реке…»
Песня закончилась. Несколько секунд все молчали, а потом заговорили разом. Старые знакомые одобрительно кивали и предлагали наперебой названия других его песен. Незнакомые однокурсники братанов оживленно обсуждали запомнившиеся слова.
– Как тонко, умно! – восхищался кудрявый паренек с породистым лицом.
Фил отставил в сторону гитару и сглотнул. Вот сейчас надо бы что-нибудь выпить. Что-нибудь этакое безалкогольное…
– А ты как из армии вернулся, так больше ничего и не сочинял? – поинтересовался устроившийся в первом ряду Шурик, – Или есть что-нибудь?
Армия… Перед глазами Фила всплыла разбитая дорога между гор, по которой втягивалась на перевал колонна «зилков», ведомая запыленным бронетранспортером с задранным стволом пулемета. Тяжелый горячий руль в руках и покачивающиеся в кузове едущего перед ним грузовика силуэты бойцов в выцветшем от южного солнца камуфляже.
Он снова взял в руки гитару и ударил по струнам в рваном, как эта дорога, размере:
«Нарисуй мне дом,
Ведь тебе не придется в нем жить.
Нарисуй мне холм,
Ты с него не увидишь, кого же убить,
Нарисуй мне дым,
Это я улетаю от вас в облака.
И вот я стал другим.
А ты все дальше идешь, твоя ноша легка.
Нарисуй и раскрась –
Все, что нам предстоит.
Городов дымных грязь,
Проституток и СПИД.
Нарисуй и раскрась,
Всё, как есть, от души.
И тогда свою страсть
Навсегда потуши.
Нарисуй мне мир,
Где нету ни горя, ни зла,
Где нет черных дыр,
Где у лодки всегда два весла.
Нарисуй мне сад,
Где когда-то окончится путь,
Нарисуй мне ад!
И себя не забудь».
На этот раз на него смотрели с каким-то ошарашенными лицами. Кто-то явно ничего не понял, кто-то сделал вид, что понял. В задних рядах шепотом спрашивали «о ком это он?» Фил понял, что сейчас ему горло сведет окончательно, прислонил гитару к шкафу, вежливо поклонился публике и вышел на кухню.
Ничего безалкогольного он там так и не обнаружил, зато нашел граненый стакан, который наполнил водой из крана, выпил и наполнил снова.
– Классная песня! – в кухню заглянула рослая девица с выбритыми висками и пышными кудрями на макушке, отчего голова её напоминала капусту брокколи, – И размер такой интересный. Двадцать восемь тридцать вторых, что ли?
– Может быть! – заинтересовался Фил, который играть научился самостоятельно, в пику своей тогдашней девушке, – А ты в этом разбираешься?
– Ага. Я на руководителя дошкольных учреждений учусь, нам и музыку заодно преподают. Ой, блядь, что-то ссать хочу, аж не могу. Я подойду ещё.
Приветливо улыбнувшись, будущая директриса детского сада исчезла за дверью туалета.
Вздохнув, Фил принялся за второй стакан, а заодно и поставил на плиту видавший виды чайник. Братаны явно не рассердятся, если он заварит чай. А то что-то опять накатывает с этого «виски»…
– А, вот он, здесь! – в кухню заглянул кудрявый парень, а вслед за ним вошли еще трое, – Вы Филипп, правильно?
Все четверо представились, оказавшись и впрямь однокурсниками Мишки. Правда, кто из них Андрей, а кто Сергей, Фил забыл уже через минуту, но этого никто и не заметил.
– У Вас такой интересный подход к стихосложению, свежий, необычный! Словно Серебряный век нашего времени! Скажите, у кого Вы учитесь? Или Вы уже закончили? Михаил молчит, только улыбается в ответ. Это какая-то тайна?
Сбитый с толку потоком вопросов Фил, которого понемногу заливала новая волна опьянения, только кивал в ответ. Он и рад был бы ответить, что поступил на вечернее отделение во ВТУЗ ЗИЛа, но никак не мог вставить свое слово в пространный поток рассуждений о принципах стихосложения.
За спиной на плите засвистел чайник, и Фил, вежливо сделав знак рукой – мол, момент, подождите немного, занялся тем, чем и собирался с самого начала. Распахнув створки кухонного шкафа, он внимательно осмотрел заставленное чашками, ложками и прочей утварью пространство, пытаясь найти где-то спрятавшийся пакетик с чаем. Так и не обнаружив искомое, он открыл крышку заварочного чайника и заглянул внутрь. Заварка там была, причем довольно свежая – можно залить еще раз.
«Вторая производная…» – пробормотал он.
И обернулся, почувствовав разом сгустившуюся тишину.
Все четверо смотрели на него так, будто только что он произнес что-то очень неприличное.
– Так ты – технарь… – вымолвил кудрявый, – Оно и видно. Стихи так себе, работать еще над ними и работать, дворовый уровень…
Потерявшие к нему всякий интерес будущие литераторы занялись своими разговорами, снизойдя лишь, когда Фил предложил испить им заварившегося чаю. Сам же он устроился в углу, возле свисающей с потолка уютной красной люстры, чувствуя, как от чая постепенно становится легче. Настолько легче, что голоса, прежде отдававшиеся в ушах невнятным бубнежом, стали звучать вполне осмысленно.
– Вы знаете, это задание в редакции хотели получить многие, но доверили его – мне!
Парень в костюме и с зализанными волосами в стиле комсомольских вожаков прежних времен, рассказывал о своем успехе под одобрительные кивки остальных:
– Тема – богатейшая! Репрессии 37 года! Я хочу начать так: «Это был небольшой лагерь, на миллион человек…»
– Каких же он был размеров? – не удержался Фил, – С Москву, наверное?
– Что? При чем здесь это?
– Ну, ведь у нас городов – миллионников не так уж много в стране. Какой-нибудь областной центр типа Красноярска или Перми до миллиона до сих пор не дотягивает, а ведь дома в них – многоэтажные.
– И что?
– Как – что? Теперь берем этот миллион и распихиваем в одноэтажные бараки. Какая получится площадь такого лагеря? Сколько людей понадобится, чтобы периметр охранять?
– Я пишу о злодеяниях Сталина и Берии, а не о каких-то периметрах! – возмутился «комсомольский вожак».
– И что же делал Берия в 37-м году? – еще раз удивился Фил.
Судя по попавшейся ему недавно на глаза биографии верного сталинского соратника, в это время тот осушал болота и поднимал урожаи цитрусовых в родной Грузии, а в Москву был вызван гораздо позже, но мало ли…
– Как это, что делал Берия? Все знают, что сталинский палач Берия был начальником КГБ!
– И всё?
– И всё! Стыдно быть таким необразованным человеком, Филипп!
Пожав плечами, Фил зачем-то заглянул в опустевшую чашку и вышел из кухни. Четверка литераторов осуждающе посмотрела ему вслед.
В коридоре было довольно темно, свет падал лишь из приоткрытой двери в комнату, где продолжалась гулянка. Заметив какую-то возню в углу, Фил собирался пройти мимо, но остановился, разглядев явный непорядок: какой-то сильно нетрезвый гость откровенно лапал молча отбивавшуюся от него блондинку.
– Слышь, парень, – миролюбиво предложил Фил, – Отстал бы ты от неё. Видишь, не хочет она.
– А ты еще кто? – возмутился тот в ответ, – Да пошел бы ты на…
Уточнить куда «на» он не успел, потому что, легко уклонившись от попытки схватить за воротник, Фил хлопнул его ладонью в переносицу, отчего неудачливый кавалер сел на задницу, растерянно моргая глазами. Пришлось нагнуться, приподнять за плечи и оттащить его к стене приходить в себя – не оставлять же посреди коридора.
– Тебя ведь Филипп зовут, да? – спросила блондинка, заинтересованно наблюдая за происходящим.
– Да, можно коротко – Фил. А ты… Лена?
– Надо же, помнишь! Я думала, что ты в школе на такую мелочь, как мы, вообще внимания не обращал.
– Ну, сейчас-то ты совсем не мелочь.
– Точно! – блондинка рассмеялась, – Тогда давай продолжим наше знакомство. Я знаю, где тут бутылка шампанского притырена.
Пить шампанское в данный момент ему хотелось меньше всего, но как можно отказать девушке с такими сияющими серыми глазами? А она уже достала откуда-то бутылку «Асти спуманте» и призывно помахивала ей перед Филом. Потом схватила его за руку и потащила на кухню, неожиданно оказавшуюся пустой.
– А где же… эти? – удивился Фил.
– Кто? Мальчики-зайчики? А они как увидали, что ты с их товарищем сделал, сразу мигом и смылись.
В общем, пролилось шампанское на старые дрожжи. Дальнейшее вспоминалось потом Филу какими-то яркими эпизодами, между которыми была абсолютная пустота в памяти. Вот они пьют шампанское из каких-то кружек, потому что бокалов в кухне просто нет. Вот, он уже целует Лену, буквально стекающую по нему. В коридоре снова какой-то шум, он выглядывает туда и получает сходу палкой по голове. Новый замах, но палка уже перехвачена и вырвана из рук непонятно кого, в темноте не видно. И той же палкой он бьет в ответ, отчего та ломается вдруг пополам. Неизвестно откуда появившийся Шурик проверяет чей-то пульс и весело сообщает:
– Tunc juvenis aderat, et nunc abest! Ex animo!
– Что он сказал? – удивляется жадно разглядывающая драку Лена.
– Был пацан – нет пацана! – отвечает выучивший уже наизусть выражения друга Фил.
– Ты и это знаешь? Ты мой герой…
Потом они почему-то уже в кладовке, а ее руки, спеша, расстегивают его джинсы. И ему так хорошо, что его мозги сейчас просто вылетят через член. Вылетают… Вылетели…
Утро, ясное раннее утро. “In my heart, in my mind, in my soul…” Он провожает любимую девушку домой, и все кругом прекрасно.
Когда он проснулся, было уже десять утра. Голова откровенно трещала, но настроение было все равно отличное. Впереди хороший день, сейчас он позвонит Леночке и… А куда он ей позвонит, собственно? Он же не знает ее телефон, да и квартиру тоже, до подъезда провожал. Косяк… Зато он знает, кто ему сейчас все это скажет!
Он набрал с детства знакомый номер, подождал, когда снимут трубку и ответят сонным голосом: – Аллё?
«Мишка или Гришка? А, без разницы»
– Привет, это Фил!
– Фил? Правда, это ты? А мы думали, ты где-то в квартире спишь! Гитара твоя тут стоит… – удивился Мишка или Гришка.
– А, заскочу сегодня, заберу. Ты мне лучше скажи, какой телефон у Лены? Ну, блондинка такая, вчера у вас была…
– Ленка? Нахрена она тебе? Она же ребенок совсем ещё. Ну что, записывай: два-семь-два…
«Ни хрена себе ребёнок!» – подумал Фил, записывая номер на клочок газеты, но ничего говорить по этому поводу, естественно, не стал.
– Ты вообще молодец, что пришел, – неожиданно добавил Миша или Гриша, – Заходи, мы тебе всегда рады. Ну, пока…
– Спасибо! Пока!
Повесив трубку, он снова ее схватил и набрал заветные цифры.
– «Аллё-о?»
– Доброе утро, любимая!
– Да, кто это? Филя, это ты? Прости, милый, я сейчас не могу разговаривать – мой парень спит, не хочу его разбудить.
«Кто??? Какой еще парень у нее спит???» – чуть не подавился Фил.
– Понимаешь, он иностранец, он хочет взять меня замуж, и тогда мы уедем отсюда, – продолжала Лена, – Филя сердится? Ну, не дуйся! Может быть, еще увидимся! Пока-пока!
Ту-ту-ту…
«Америкэн бой, я хочу быть с тобой…»
«Сейчас – сейчас! – переполненный яростью Фил, путаясь в штанинах, влез в джинсы, – Вот сейчас ты огребешь, неведомый герой!»
Натянув футболку, он впрыгнул в стоптанные кроссовки и ринулся к двери, пыхтя как закипающий чайник:
«Она будет моей! И хрен кто подойдет! Я буду заколачивать бабки, а она…»
«А она будет трахаться со всеми, кто ей понадобится в следующий раз», – привычно подсказал Сержант.
«Мля…»
«Но ведь ты не будешь на нее сердиться, милый? Она ведь для вас старалась, потому, что так лучше…»
Фил остановился в дверях, не зная, то ли выругаться трехэтажным матом на весь подъезд, то ли выпить «Слънчева Бряга» прямо из горла, то ли просто поехать на работу, пока еще не поздно.
Покачавшись с полминуты с пятки на носок, он выбрал последнее, тем более что злость понемногу схлынула, оставив одно лишь разочарование. Тоже мне, любовь с первого взгляда, етить-колотить…
Спустившись во двор, он сел в свою «четверку», завел двигатель и привычно защелкнул съемную панель магнитолы.
«Наутро встанем, бо-бо головка, Тебя спрошу я, ты кто такая? Ты мне ответишь, я сразу вспомню, Потом оденусь, пойду в контору».
– Вот, сука! Подглядываете вы за мной, что ли? – он стукнул рукой по многострадальной панели, и магнитола, мигнув, переключилась:
– Итак, главная задача нашего премьер-министра – получить транш от Международного валютного фонда, без которого будет невозможно…
– Вот же дерьмо! – сплюнув в приоткрытое окно, Фил тряхнул головой, затем включил первую передачу и выехал со двора.
На следующий день, изрядно помотавшись по городу, Фил заехал под вечер на треугольник у метро «Марксистской», чтобы перехватить там чего-нибудь съестного. Рынок встретил его привычной толкучкой начавшегося вечера, уже зажегшимися электрическими лампочками и ярким новым плакатом «Апельсиновый сок прямо из Америки – а там плохого не пьют!»
– Ага, всё сюда присылают! – буркнул Фил, углубляясь в торгующие продуктами ряды.
Возле прилавка, где торговали разнообразными консервами, он обнаружил Пашу с его привычной, уже опустевшей сумкой. Парень вертел в руках большую банку с тусклой этикеткой, разглядывая ее со всех сторон.
– Мое почтение! – поздоровался Фил, – Что это тебя так заинтересовало?
– Привет! Да что-то не пойму, что тут написано – человечина, что ли?
– Человечина! Скажешь, тоже! – расхохотался длинноусый продавец.
– Да «яловичина» – обычная говядина, просто по-хохляцки написано! – объяснил ему тоже засмеявшийся Фил.
– Ясно, тогда я возьму пару банок, – Паша полез в карман за деньгами, – Я теперь один живу, надо какой-то запас дома держать.
– А, так твои уехали все-таки?
– Ну да.
Паша отошел от прилавка, высматривая, чем бы разнообразить вечернюю трапезу. Хлеб, сыр, яйца – что еще нужно не отягощенному кулинарными изысками парню?
А Фил остановился купить картошки у пожилого человека восточного вида с тюбетейкой на круглой бритой голове.
– Слюшай, брат, а это твоя машина, да? – неожиданно спросил продавец, тыча перепачканным пальцем в сторону припаркованной у гастронома «четверки».
– Моя! – подтвердил Фил.
– Брат, ты никуда больше не едешь? Выручи нас! Уже закрываться пора, а Рашид не приехал! Тут совсем немного! И недалеко!
– Тогда картошка бесплатно. И на бензин добавишь. А недалеко – это где?
– Рядом! Печатники! – радостно ответил восточный человек, подтвердив опасения Фила.
– Ну… ладно. – ехать в тот район вечером не хотелось совсем, но заработать еще немного денег тоже не мешало, – Когда вы сворачиваетесь?
– Минут через десять уже подходи! Меня Калимбетом зовут! – продавец схватил руку Фила и с жаром ее потряс.
Ну-ну… Прихватив на всякий случай картошку, Фил отошел к стоящему невдалеке Паше, с которым уже оживленно беседовала девушка со светлыми волосами, торчавшими во все стороны как пушинки одуванчика. Как её, Ира, что ли?
– Привет! – девушка мазнула по нему взглядом и снова переключилась на Пашу, – Я не поняла, а ты потом к ним приедешь, что ли? Когда квартиру продашь?
Паша обреченно вздохнул и уставился в небо, пламенеющее закатом с четким силуэтом «высотки» над домами. Рассказывать подробности всем и каждому ему решительно осточертело. Тем более, что Ира особенно его и не слушала, треща о чем-то своем:
– А Ленка Смирнова – слышал? За принца замуж выходит! Везет же некоторым, да?
– За какого еще принца??? – уставился на нее задетый за живое Фил.
– Какого-какого… За сирийского! Во дворце будет жить!
– Разве Сирия – королевство?
Фил был поставлен ее словами в тупик, ибо в голове его крутился какой-то Хафез Асад, который хоть и правил там с незапамятных времен, но королем вроде бы не был. Или был?
– Откуда мне знать, что у них там? Да и какая разница? – Ира тряхнула своей головой-одуванчиком, – Вот только я думаю, что принцессой быть неинтересно. Сидишь себе во дворце рядом с принцем, послов каких-нибудь принимаешь. Скукотища…
– А кем бы хотела быть ты? – с отсутствующим видом спросил Паша.
– В смысле – чьей-то женой? Сидишь, мужа вечно ждешь, как дура… Не, я хочу быть любовницей! Один богатый мужчина ушел, другой – пришел, и всё – тебе… – Ира мечтательно зажмурила глаза.
– Эмм… – Паша усиленно пытался подобрать приличный ответ, но раздосадованный разговором Фил рубанул напрямую:
– Какая же это любовница, когда это самая обычная блядь?
– Фи… Скучные вы какие-то.
Смерив взглядом двух явных неудачников, неспособных «одарить её поцелуем в Париже или в Риме» согласно известному гимну социальной проституции, Ира ушла в подземный переход и через минуту присоединилась к стайке девиц, курящих под мигающей вывеской казино «Винсо Гранд».
«Униформа это у них какая-то, что ли? – подумал Паша, разглядывая их, – Лосины леопардовые, начесы блондинистые, словно из фильмов студии «Приват»… Прав был Овидий – рада барану овца, быком наслаждается тёлка, для плосконосой козы сладок нечистый… Нечистый…»
Девушка в пиджачке с накладными плечами повернулась, протягивая Ире зажигалку.
«Аня???»
Паша снял очки, протер их об рубашку и снова растерянно уставился на расхохотавшихся над чем-то девушек. Потряс головой, зажмурился, но наваждение не проходило. Мигала вывеска, переключались на площади светофоры, двигались потоки машин, к остановке подъехал 27-й троллейбус. Но для Паши в этот момент мир сжался в крохотный, словно кадр из фильма, застывший фрагмент.
Дверь казино хлопнула, распахнувшись, и оттуда вывалилась веселая компания братков. Наваждение спало. Паша видел, как они подошли к девицам, и один из них, удивительно знакомый, по-хозяйски хлопнул Аню пониже спины. Аня засмеялась.
«Алёша! Это же ты, ёкарный…»
Коротко переговорив, братки подхватили девушек, сели в машины и уехали. Паша долго смотрел вслед «Гелендвагену» с козырным номером «777», пытаясь сформулировать хоть что-то из обрывочных матерных фраз, метавшихся в его голове. Потом он зло дернул головой, подхватил чуть не забытую сумку с покупками и поплелся домой.
А рынок уже начал закрываться, и Калимбет, упаковавший остатки товара, призывно махал Филу рукой.
По дороге в Печатники он долго и многословно рассказывал про свою многострадальную родину, где совсем не осталось работы и поэтому все люди, даже самые уважаемые, едут в Россию. Вот, его зять – бухгалтер, а вынужден канавы копать, и так далее, и тому подобное…