Глава 28
Последний вояж
Сергей Ронин, «просканировав», как ему было поручено, весь автопарк директора ЧОПа, и, отметив про себя недюжинный финансовый размах и отменный вкус своего бывшего босса в вопросах автопрома, сразу же доложил о результатах своих исследований Коляде. Выбор транспортного средства был недолгим, и вскоре пал на небольшой, но весьма компактный семиместный минивенчик, пригнанный кем-то ещё в нулевых, прямо из страны Восходящего Солнца, и, пылившийся с тех пор почти без пробега, в гараже Мендинского.
«Лусис» также не терял времени даром, перевернув вверх дном весь женский гардероб, и, превратив второй этаж особняка в одну большую гримёрную. Как истый стилист и мастер перевоплощений, он свёл на нет вес запас французской косметики в части кремов, помад, туши и грима, перебрав, при этом, целый набор париков, и теперь тихонько посмеивался, оглядывая себя и своих друзей. Он был явно доволен своей работой. Из волшебного зазеркалья старого трюмо, обрамлённого дубовой, резной вязью, на них смотрели их собственные нереальные отражения, в виде трёх вульгарных особ, напоминавших своими габаритами представительниц сборной по баскетболу, собравшихся почему-то размяться на лыжной базе. Васька Коляда взял на себя роль экипировщика, упаковав в три слоя вещевые мешки и спортивные сумки таким образом, что они по своему содержанию напоминали «селёдку под шубой», последний слой которой, после контейнеров с мясом, пакетированной снеди и горячительных напитков, состоял целиком из набора их опасных «игрушек», прихваченных из схрона заботливой рукой «Дракулы». Агнесса Феоктистовна, не смотря на яростное сопротивление мужа, была также ангажирована на поездку, но в обычной и естественной для себя роли – роли жены директора ЧОПа. В отличие от мужа она не испытывала особого беспокойства и страха, рассматривая всё происходящее, как проявление злого, но неизбежного рока. Обладая от природы рациональным умом и тонкой проницательностью, она сердцем чуяла, что эти люди не причинят ей большого вреда. Ни ей, ни её детям. В пользу этого говорил хотя бы тот факт, что они не взяли в заложники её Янку и внучку Лизу. А, ведь, могли бы! Но вместо этого один из них забрал у дочери документы, надел на себя её спортивную одежду, её парик, и при этом так искусно под неё загримировался, что теперь стало просто трудно распознать, – кто есть кто. И умудрилась же бедняжка уродиться вся в своих родителей: высокая, полная, с крупными, мужественными чертами лица и тяжелоступной мужской походкой. Попробуй теперь найди ей подходящего спутника жизни. Ну, да что уж там. Да и не об этом же речь. Может быть, именно это обстоятельство сегодня и спасло ей жизнь, ибо, будь она маленькой и хрупкой, как бы тогда ещё повернулось дело. Ну, да ладно, как бы то ни было, не такие уж они и закоренелые злодеи. По крайней мере, ведут себя вежливо, обходительно и изъясняются как-то уж чересчур деликатно, если не сказать, изысканно. Когда бы не известные обстоятельства, то впору было бы подумать, что это и не бандиты никакие вовсе, а потомки выпускников пажеского корпуса или отпрыски старинных дворянских фамилий. И, что интересно, – денег никаких не просят. Вот только зачем им понадобился весь этот маскарад. Зачем столько рюкзаков и сумок? Зачем эта спортивная одежда с этими дурацкими пластиковыми лыжами, на которые, вот, уже лет сорок, как никто не вставал? И уж совсем непонятно, зачем было наряжаться бабами и переводить для этого всю её французскую косметику. А, может, они просто, как сейчас говорят, «голубые» или, не дай, Бог, ещё какие – ни будь садисты – извращенцы? Завезут куда-нибудь на высокую гору и заставят съехать с неё на этих старых французских клюшках?.. Да, нет, вроде, не похоже. Тут что – то другое. Видать, всё-таки – Семён… Видать, он, таки, опять с кем-то спутался или кому-то крупно задолжал. Сколько раз просила его, умоляла не делать ничего предосудительного, что связано с деньгами. Сколько раз он божился и клялся мне… Раньше, бывало, ведь, даже в карьер возили: обещали ковшом экскаватора заживо закопать, если не отдаст деньги из какого-то, там, «общака». А теперь и того лучше, – на лыжную базу… Агнесса Феоктистовна грустно вздохнула и, как всегда, мужественно приготовилась к встрече с неизбежным.
Зато Семёну Осиповичу, как «единственному мужику» в этой компании была уготована самая важная и ответственная роль, и он с ужасом сознавал, что ему, впервые за долгие годы, придётся сесть за руль этой старой японской посудины. Впрочем, будь она и поновее, это ничего не меняло бы в лучшую сторону, поскольку в качестве самостоятельного водителя он не выступал уже лет пять: сначала возили на «казёнке» в Управе, потом, – в ЧОПе. Но больше всего его ужасала мысль о том, что теперь Ронина не узнает снайпер, а потому его, Мендинского, миссия будет полностью провалена. Так, мало того, его ещё и хотят выставить в самой неприглядной и комической роли. Этот мерзавец Ронин, ничего лучше не придумал, как переодеться и загримироваться его дочерью. И, ведь, как похож, сволочь! Сидит теперь себе на заднем сиденье и мило болтает со своей «мамочкой». Какой позор! Бедная Агни! Она ещё и смеётся там. Что же теперь делать?! Как предупредить генерала?! Он же не простит этого. Не простит никогда!
* * *
Минивен Альфард из семейства «тойотовых» оказался не такой уж и старой посудиной и вполне соответствовал заявленным трём с половиной литрам и целому табуну лошадей впридачу. Он с рёвом вылез из снежной каши бездорожья, опоясывающего дачный посёлок, немного побуксовал на развилке, и, преодолев крутой подъём в гору, наконец, выскочил на федеральную трассу, чтобы взять курс на областной центр. Не смотря на комичность ситуации, связанной с внешним видом и обликом пассажиров, на сей раз никому даже в голову не приходило подтрунивать друг над другом, как это бывало раньше. Да, и кому было подтрунивать. Васька Коляда сидел молча на переднем пассажирском, изредка поглядывая на Мендинского, и без конца просчитывая в уме всевозможные варианты операции. То, что их ждали и ждали давно, – это был даже не вопрос. Впрочем, как и то, что в их руках находится директор ЧОПа, который, как заложник, не представляет для Конторы ни малейшей ценности. Его, вообще, могли им просто подбросить, как наживлённую на крючок, приманку. Вопрос лишь в том, – зачем? Провезти их в центр по проездному билету его спецпропуска, выданного Конторой? Ну, допустим. А, дальше? Расстрелять машину на подъезде к Главку? А, вдруг, в ней не окажется Ронина. Расстрелять её ещё раньше, то, бишь, на трассе? Проблема всё та же, – в ней может не быть Сергея. И тогда все ниточки, ведущие к нему, будут в одночасье оборваны, а времени залатать эту дырку у них уже не будет. К тому же, зная контингент, с которым чекистам придётся иметь дело, на лёгкий и бескровный исход операции рассчитывать не придётся. Потери, хоть и минимальные, но будут. А оно им надо? Можно, конечно, шарахнуть по машине ракетой с недосягаемого расстояния. Это и верней и безопасней. Но всё опять же упирается в «кинолога». Будет ли его обугленный труп красоваться среди других в груде искорёженного металлолома? При прочих, равных обстоятельствах так бы и поступили. Подумаешь, пара убитых террористов, фактически, объявленных вне закона, да пара гражданских, случайно оказавшихся в зоне поражения. Но времени на случайные ошибки, как было отмечено ранее, у них нет. И им нужен только Ронин. А, значит, что? А то и значит, что их будут терпеливо вести до самой конечной остановки, за которой уже можно будет выборочно работать по мишеням. И прежде всего по Серёжке, фотки которого давно распечатаны на самых качественных минилабах-струйниках, и теперь красуются у всех перед глазами, как иконы Сергия Радонежского. А кто лучше всего справится с этой задачей, как не снайперы, рассевшиеся по чердакам, словно вороны, и глядящие на мир в перекрестье прицела? Ответ простой, – никто. И где эта конечная, на которой нужно высаживаться? Об этом, по-видимому, знает только добрейший Семён Осипович. Не очень-то он и упирался, когда его заставляли ехать в Конторский Главк. Так, разве что для вида больше. Значит дорожка у него туда проторенная, и этот вариант планировался Большим Братом заранее. А поскольку передать информацию или хоть как – то подать им оповещающий знак у него возможности нет, то, значит, он изначально знал, куда и зачем предстоит ехать, и был готов к этому.
Итак, что мы имеем в итоге? В итоге мы имеем только один и довольно простой вывод: Мендинский привезёт к снайперам. Но, вот, тут-то их и ждёт сюрприз. Попробуй, определи теперь на глаз: кто есть «ху». Не стрелять же в безоружных «женщин». Да, и зачем? Какой смысл? Впрочем, эту версию надо ещё проверить, и сделать это, как можно быстрее!
Коляда повернулся к Янису, и, незаметно подмигнув ему, спросил:
– Слушай, «Лусис», а ты уверен, что наш друг привезёт нас точно по адресу, и с нами ничего не случится в дороге? Вот, лично я, – нет! Предположим, что где-нибудь, в условленном месте, – ну, скажем, на трассе, или в городе, нас ждёт засада в составе двух или трёх снайперов? Также предположим, что нашему другу при этом ничего не грозит, а нас хитростью выманят или просто выкурят наружу и перестреляют, как рябчиков. И, самое главное, заметь, что он сейчас знает об этом, но молчит. А молчит, потому как у него с кем-то тайная договорённость имеется.
– Что скажете на это, Семён Осипович? – спросил Круминьш, в упор глядя на Мендинского. – Может, все эти слова, – просто плод воспалённого воображения моего друга, а на самом – то деле Вы искренне желаете и рады помочь нам? Лично я хотел бы в это верить. А иначе… – В его насмешливом тоне послышались нотки угрозы.
– Послушайте! – возмущённо воскликнул Семён Осипович, – Я не нап'гашивался на этот вояж. Вы сами заставили меня ехать туда чуть ли не под уг'гозой о'гужия. А тепе'гь ещё и т'гебуете отчёта за мои действия. Г'азве я виноват в том, что вас ищут п'гавоох'ганительные о'гганы? – Он обиженно засопел, и с видом праведника, обвинённого в публичной ереси, обличающе воззрился на своих захватчиков.
– Лучше смотрите на дорогу, – настоятельно посоветовал ему Коляда. – Я всё-таки думаю, что мы правильно сделали, что заранее позаботились о своей безопасности. Не правда ли, Лусис? – Он снова хитро подмигнул Янису.
– Ты прав, – ответил тот. – Верить этому человеку нельзя, и поэтому, пришлось принять кое-какие меры предупредительного характера, а именно: заминировать дачу. Если что-то пойдёт не так, и нас, действительно ждёт засада в виде снайперов, то я немедленно своим мобильником активирую радиомаячок на капсюльном детонаторе, под которым сейчас столько пластита, что хватит разнести в щепки это чудо садовой архитектуры.
Мендинский проехал ещё несколько десятков метров, прежде чем до него дошёл смысл сказанного, после чего с силой вдавил ногу в педаль тормоза. Сидевшие в салоне резко подались вперёд, едва не накрыв собой Коляду и водителя.
– Не имеете п'гава! – не своим голосом возопил директор. – Я дальше никуда не поеду! Агния, ты слышишь, что они гово'гят? Они хотят взо'гвать нашу дачу, где у нас сейчас находятся Янка и Лизка! Это чудовищно и подло. Да, у вас п'госто нет се'гца! Вы люди без мо'гали и совести! Лучше убейте меня с'газу: я всё г'авно никуда не поеду. – Он тупо уставился в пол, коим здесь являлся прорезиненный коврик машины и при этом тяжело и часто дышал. Агнесса Феоктистовна тревожно заёрзала на своём месте, не зная, что сказать.
– Давайте обойдёмся без глупостей, – назидательно и громко произнёс Коляда и упёрся стволом «Макара» в бок своего спутника. – Убить мы Вас всегда успеем. Вы лучше подумайте о своих близких. Тем, что Вы попытаетесь саботировать наши требования, или, не дай, Бог, – сорвать наши планы, – Вы только увеличите шансы того, что мой друг нажмёт кнопку. Это, надеюсь, понятно? – Мендинский ещё какое-то время продолжал безучастно глядеть себе под ноги и тяжело дышать.
– Что Вам от меня, в конце концов, нужно? – с трудом выдавил он из себя и перевёл взгляд. – Почему моя жена, дочь и внучка должны быть заложниками ваших планов? Мы что ли будем виноваты, если у вас что-нибудь не получится?
– Да. Вы и только Вы, лично, Мендинский, будете виноваты в том, что может случиться, если в настоящий момент, действительно, работаете на Контору, и поэтому нас ждёт какая-нибудь их неприятная, домашняя заготовка, – сказал Коляда.
– Вас и так ждут неп'гиятности, и это ещё мягко сказано, – отдышавшись, ответил директор. – Вы что же, думаете, там ду'гаки сидят, кото'гые совсем не ждут вас в гости и не готовятся к вст'гече?
– Мы – то, как раз, так и не думаем, – ответил Коляда, как можно более спокойным и естественным тоном. Но мы также уверены в том, что они не будут палить по машине наобум и без разбора. И дело тут не только и не столько в Вас, что бы Вы о себе не мнили, так как Вы для них, – простая пешка в большой игре, которую никто не пожалеет. Но одно я знаю точно: нас ждёт прицельная и выборочная стрельба, и ещё я знаю, что Вы об этом осведомлены. – При этих словах Мендинский дёрнулся всем телом, и уже открыл, было, рот, чтобы активно возразить, но Коляда предостерегающе поднял руку.
– Не нужно лишних эмоций и слов, Семён Осипович, – осадил он директора. – Вам не хуже меня известно, что в первоочередных планах у Конторы, – ликвидация Ронина. То есть, его физическое уничтожение. Проще говоря, – убийство. Он для них сейчас хуже дикого, бешеного зверя. Человек вне закона. Живая мишень, так сказать, на которую объявлена и теперь ведётся всем миром, включая Ваш ЧОП, бесчеловечная охота. Вам же в этой охоте отведена роль главного загонщика. Поэтому не стоит здесь разглагольствовать о морали, совести и человечности. Кому – кому, а, уж, Вам-то это не к лицу. —
После всего услышанного лицо Мендинского густо залилось краской, а глаза под запотевшими линзами очков рефлекторно сузились и лихорадочно забегали. В такие минуты он становился похож на взбешённого, но растерянного и загнанного в свой грот, осьминога, который спешно менял свой боевой окрас на защитный. Коляда понял, что попал в цель.
А посему, – спокойно, но твёрдо продолжал он, – я в первый и последний раз Вас спрашиваю: в каком, конкретно, месте нас будет ждать снайпер или снайперы, и какие у них на нас виды? – Он выжидающе уставился на Мендинского тяжёлым и сверлящим взглядом.
– Мне известно, по к'гайней ме'ге, только об одном снайпе'ге, – упавшим голосом просипел тот. – Он будет сидеть на к'гыше банка, что на пе'гек'гёстке улиц Ми'га и Юности, куда я должен буду подъехать и там «сломаться». Моя задача – вывести вас на снайпе'га, п'гедва'гительно оповестив его условным знаком. Без этого знака он ст'гелять не будет. – И потом добавил:
– Кажется, нап'готив него, на к'гыше ЦУМа должен будет г'азместиться его напа'гник, д'гугой снайпе'г. А виды у них на вас самые п'гостые: че'гез оптику п'гицела.
– Очень своевременное и ценное дополнение, – усмехнулся Коляда.
– А что это за условный знак? – Мендинский изобразил всплеск руками, по-видимому означавший жест досады в связи с поломкой машины.
– Оригинально! А у Вас хорошо получается, – вновь подтрунил Коляда. – Каково расстояние от места «поломки» до конторы?
– Мет'гов двести, не больше.
– А каково расчётное время нашего туда прибытия?
– Да тепе'гь уже никакого, – ответил Мендинский. – Связь с ними у меня, по известным п'гичинам, давно ут'гачена. Я даже не знаю: ждут ли они меня вообще. С тех по'г, как я исчез с их г'ада'гов, ни мне о них, ни им обо мне – ничего не известно. Вся иг'га пошла вслепую.
– Как же тогда они планировали Вас использовать?
– П'гиме'гно также, как и вы меня, только под их конт'голем. Но этого не случилось.
– А разве они не знают про Вашу дачу? Почему туда пришли не люди из Конторы, а какие-то бандиты?
– Этого я не знаю, – недоумённо пожал плечами Мендинский, и, увидев немой вопрос в глазах собеседника, с чувством воскликнул:
– Ну, я, действительно, не знаю! – Это было похоже на правду, ибо всё происходящее и, впрямь, не поддавалось никакому объяснению, и потому вселяло в душу директора растерянность и страх. Мало того, что оно грозило поставить крест на всех его радужных мечтах и прожектах относительно столичной прописки и предстоящего бизнеса, и в этом смысле уже не просто попахивало, а откровенно тащило дерьмом, так оно ещё и подвергало угрозе жизнь самых близких ему людей.
– Я всё сделаю, как вы скажете, всё сделаю – поспешно пролепетал он плаксивым голосом. – Только не т'гогайте дочь и внучку. – Могло показаться, что Мендинский был окончательно сломлен и деморализован. По крайней мере, так выглядело внешне. Но Васька Коляда был не из тех, кто верил в чудесные и быстрые метаморфозы и хорошо знал, как бывает обманчива личина иуды. А потому он вовсе и не думал расслабляться и менять тон.
– Никто и никому здесь не причинит зла, – решительно сказал он, – но только при одном условии: Вы на протяжении всей операции делаете всё правильно и действуете только в рамках заранее оговорённых нами инструкций. При этом безоговорочно выполняете все наши требования при любых, даже самых нестандартных, внезапно возникших ситуациях. И, Боже Вас упаси, – он выразительно щёлкнул двумя пальцами, намекая на неотвратимость возмездия, Боже Вас упаси – повторил он, – удариться в самодеятельность! Вам ясно?! – Мендинский согласно затряс головой, и машина, как по команде, осторожно тронулась с места, постепенно набирая обороты, соответствующие её статусу. В салоне наступила непродолжительная тишина.
– Скоро будет блокпост, командир, – подал голос Янис, до этого внимательно слушавший диалог и с наслаждением смаковавший эту удивительную способность «Хохла» прокачивать клиента. «Хохол» и раньше слыл мастером психологической «рихтовки», а если понадобиться, – то и форсированного допроса. Но это было там, в горах. И это было очень давно…
– Блок – пост, говорю, скоро – повторил Янис, не дождавшись ответа.
– Какие наши действия?
– Какие действия, говоришь? – отозвался «Хохол», глубоко погрязший в стратегических расчётах и потому не слышавший первый вопрос – Действия наши будут самые непосредственные и самые правильные при данных обстоятельствах. Во-первых, мы остановимся у блок – поста, даже если нас не будут останавливать. Предстанем перед ними во всей своей красе. Зря что ли наряжались? Зря что ли ты перевёл на нас столько грима и косметики? Во-вторых, предъявим им документы на имя жены и дочери нашего друга Семёна Осиповича вместе с подлинными, так сказать, образцами. – Он весело подмигнул Сергею и его наречённой «мамаше». – А затем, то бишь, в-третьих, где-нибудь поблизости, нагло накроем поляну и демонстративно примем на грудь по «соточке». Типа разомнёмся перед тренировкой на лыжной базе. Теперь уже я – зря что ли угробил столько продуктов на экипировку мешков? Хоть досыта и вкусно поесть напоследок. Ладно, шучу. Короче, ни у кого не должно возникнуть даже тени сомнения в том, что наш друг вместе со всем своим семейством едет на пикник. Гвардейцы передадут эту информацию дальше, – на другие блокпосты, а те уже выше, – в Управу и в Главк. Вот, как-то так, примерно. Вопросы? Семён Осипович… Агнесса Феоктистовна… Вам всё ясно? – Чета Мендинских дружно закивала головами. При этом «Хохлу» показалось, что Агнесса Феоктистовна проявляет неподдельный интерес ко всему происходящему, словно речь идёт о сценической постановке, в которой ей отведена очень важная роль, чего, отнюдь, нельзя было сказать о главе семейства. Он сидел молча, напряжённо сжавшись в комок, словно сгусток энергии, готовой вырваться наружу, но при этом, всем видом стараясь показать свою лояльность и послушание. И только его глаза, вот уж, точно, зеркало души, лихорадочно бегали под линзами очков и говорили совсем об обратном, а именно – о желании переломить ход событий в свою пользу, а его холодный, искушённый жизненными перипетиями рассудок, вкупе с огромным опытом игрока, пребывал в мучительном поиске выхода из создавшегося положения. Как сорвать планы террористов? Как незаметно подать знак снайперам? Как предупредить обо всём генерала, чтобы остаться в его глазах верным уговору, а в глазах бандитов – жалким заложником, лишённым иллюзий? Как всё это сделать? Как?
* * *
– Какие бабы? – оторопело пробормотал Шаромов, не веря своим ушам, и не понимая до конца смысла сказанного. – Какие ещё, к чёрту, бабы?! – Он уже не просто кричал, а орал в трубку, пересыпая свой крик отборным матом, а по его лицу, ещё недавно сиявшему холёным, самоуверенным благодушием, точно молнии, то и дело, пробегали судороги неконтролируемой ярости. Поверить в услышанное – означало для него сейчас только одно: поверить в крах всех своих надежд и планов. Сколько тревог и бессонных ночей ему всё это стоило! Сколько денег, и не только государственных, выброшено на ветер! Сколько, наконец, жизней загублено зря! Да, что там чьих-то жизней, когда его собственная теперь висела на волоске и ничего не стоила в глазах тех, кто сегодня прилетит сюда, чтобы отправить его спецрейсом в Москву. Туда, откуда не возвращаются. Нет, этого не может быть! Не может и не должно! Выход есть всегда! Он расстегнул ворот рубахи и сделал несколько глубоких вдохов с задержкой дыхания и последующими резкими выдохами. Генерал давно и небезуспешно практиковал китайский Цигун. В наступившей тишине было слышно, как на другом конце провода кто-то суетливо и нервно подыскивает нужные слова.
– Товарищ генерал – лейтенант, – раздался, наконец, голос дежурного офицера, – Все блок – посты действовали строго в соответствии с полученными указаниями. Вашими указаниями. Сначала мы пробили по базе машину. Она оказалась собственностью директора ЧОПа и поэтому бойцы не стали её задерживать. Но они сами остановились. Причём, прямо, напротив блок – поста.
– Кто «они»? – Генерал уже успел взять себя в руки и даже устыдился своей минутной слабости. Согласно своему неписанному кодексу чести, он считал, что низко и глупо срываться на брань в отношении того, кто стоит неизмеримо ниже тебя на служебной лестнице. Орать на беззащитных подчинённых, – это уровень толстопузых, толстожопых и тупых столоначальников в погонах, которые никогда не ходили по «земле». Даже если тебя смертельно оскорбит подчинённый, – мстить ему подло. Лучше убей его в честной дуэли. Найди повод, – и убей. И не важно, какими средствами. Хоть голыми руками. Но только не опускайся до крика. Статистика о процветавших в армии ещё с советских времён офицерских дуэлях, всегда была под запретом и попросту замалчивалась. Шаромов по роду своей деятельности хорошо знал об этом. Сам он никогда не был завзятым бретёром, но в пору своей молодости не раз вызывал обидчиков к барьеру, и сам был не раз вызываем другими. Впрочем, всё это, разумеется, не касалось тех, кого называли врагами нации, предателями или источниками утечки информации. Там работали совсем другие законы и правила. Вернее сказать: там не было никаких законов и правил.
– «Они», – это те, кто были в машине, – между тем ответил офицер, выводя Шаромова из минутного забытья. – То есть директор ЧОПа Мендинский, его жена, дочь и две её подруги.
– Вы что же, сами лично их видели или, может быть проверяли у них документы?
– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант! Никто не требовал у них никаких документов или удостоверений личности, – они сами стали размахивать корками у нас перед носом и бравировать, извините, личным знакомством с Вами. Это зафиксировано приборами видеонаблюдения. Паспортов не было только у этих двух подружек. Как раз, они-то, эти подруги, и вели себя крайне агрессивно и нагло, а ещё от них пахло водкой.
– Водкой? Какого чёрта!?
– Так точно, – водкой. И не только от них. От остальных тоже. Дело в том, что вся эта компания в буквальном смысле устроила пикник на обочине, недалеко от поста и демонстративно стала употреблять алкоголь. Пили все, кроме жены директора. Она, по нашим данным, – хронический гипертоник со стажем. Сам же директор лыка не вязал.
– Очень интересно. Надеюсь, это также заснято.
– Так точно, товарищ генерал – лейтенант! Сами персонажи, их метрика в увеличенном формате, экипировка, снаряжение, – всё это отснято нами и в отличном разрешении сброшено Вам на вайбер. Откройте страничку, – там всё есть.
– Как всё-таки вёл себя сам Мендинский, его жена, дочь?
– Нормально вёл. Даже слишком. Кричал, что у него есть право беспрепятственного проезда по всей территории со статусом чрезвычайного положения, и что, мол, его никто не имеет право задерживать. Говорил также, – офицер слегка замялся и сделал паузу, – говорил, что Вы его друг, и он по пути на базу обязательно заедет к Вам в гости. В это время его жена о чём-то разговаривала с дочерью, и обе смеялись. Всё выглядело вполне пристойно и правдоподобно. Это также есть в записи.
– Очень интересно, очень интересно – в раздумье повторял Шаромов: он был не просто раздосадован услышанным, он был потрясён и растерян, что случалось с ним крайне редко.
– Фотоизображения документов проверены на подлинность?
– Так точно! Всё отсканировано и проверено на подлинность. Документы и их владельцы идентифицированы полностью. Правда, не до конца установлены личности двух подруг дочери директора, так как у тех не было при себе документов. Но уже достоверно установлено, что у неё, действительно, есть две подруги, в прошлом спортсменки-лыжницы. По крайней мере, в контексте внешнего описания антропометрически всё совпадает в точности. Сейчас данные по ним обрабатываются, и скоро будут у нас.
– Так, ладно, с этим ясно. Продолжайте сопровождение. Снайперов с позиций не снимать. Обо всех изменениях докладывать мне лично. Всё.
– Есть! – В трубке сухо щёлкнуло, и послышался прерывистый зуммер гудков.
Генерал по привычке уставился в окно. Там на грязных улицах города, по опустелым кварталам, проспектам и площадям, тревожным маршем шла весна. Во дворах тротуары змеились излучинами треснутого льда и пестрели серыми глыбами свалявшегося, талого снега. Нечищенные дороги неприятно поражали своими далеко не стерильными заносами, пестревшими почти всеми цветами радуги. В связи с полным параличом деятельности коммунальных служб, их давно уже никто не убирал, и оттого они были теперь не только не прохожими, но и не проезжими. Но это почти не имело никакого значения так как ходить и ездить по ним, даже не смотря на традиционный час «пик», было всё равно некому. Зато мимо окон с незавидным постоянством, то и дело, с рёвом проносились грузовики с гвардейцами, и сновали патрули. В воздухе, помимо устойчивого запаха горелой резины и ещё чего-то неопределённого, витал неистребимый дух опасности и смерти.
«Неужели всё это стало возможным именно теперь и у нас?!» – с отчаянием подумал генерал. – Но почему?! Ведь, мы же самые лучшие. Самые правильные. И религия у нас самая правильная. И политика. И люди у нас самые добрые и отзывчивые. И руководители самые умные и гуманные. Во всяком случае, так нас учили на протяжении десятилетий. Так нам внушали с детства. На верность этому мы присягали в юности. На этом фундаменте построили всю нашу историю и культуру. Такой неизмеримой ценой заплатили за всё пережитое. И ради чего? Чтобы опять воцарились вражда, кровь и хаос? Тогда кто виноват во всём этом? Ну, не собаки же эти чёртовы в конце-то концов? И не эта же дурацкая «негативная энергия», которая, якобы, выскочила откуда-то из космоса, как чёрт из табакерки. Почему я должен верить этому обдолбанному сказочнику и всей его лженаучной богадельне, которая, по сути, и заварила эту кашу. И почему именно я должен теперь стать искупительным, жертвенным козлом в этой истории? А тут ещё это…» – Шаромов с силой потёр указательным пальцем продольные складки на лбу. – «Неужели и, впрямь, этот жирный осёл Мендинский, сошёл с ума и пустился, напоследок, во все тяжкие, устроив пир во время чумы? Да ещё со всем своим святым семейством? Нет, тут что-то не так, тут что-то другое. Или это какой-нибудь обводной, отвлекающий манёвр бандитов, или их очередная, хитроумная выдумка. В любом случае, если я не решу эту головоломку сегодня, – завтра будет поздно. Ясно только одно: действовать сейчас просто наобум и прихлопнуть всех одной мухобойкой нельзя. Нельзя, даже если мухобойкой служит мощнейший паралитик нелетального действия, о котором не знают снайпера. Мне нужен только Ронин! Только Ронин! Живой и здоровый, чёрт побери! Но его же нет там! Нет его! Это просто бред какой!» – Генерал снова погрузился в медитативное созерцание улиц и не сразу заметил, как в отражении оконного стекла показался Плеханов, который, как всегда, тихо и незаметно прокрался в кабинет и замер у порога. На этот раз его лицо, даже в отражённом свете окна, казалось живым и выразительным, а во всём его облике чувствовались энергия и сила. Ампулы, презентованные ему накануне Шаромовым, действовали безотказно и мощно.
– Ты опять в своём репертуаре, Георгий Валентинович, – не оборачиваясь, произнёс Шаромов.
– Извините, товарищ генерал, что без доклада и без стука, но у меня возникли интересные соображения по поводу наших будущих гостей, – бодро ответил Плеханов. – И я бы не хотел откладывать это в долгий ящик.
– Я только хочу уточнить, – каких гостей ты имеешь ввиду: местных или московских? – усмехнулся генерал, поворачиваясь к подчинённому. – Пока что к нам едет только эта пьяная сволочь Мендинский со своей женой, дочерью и двумя её пьяными подругами.
– А кто вперёд приедет, тот и гость – в тон ему ответил Плеханов и непринуждённо рассмеялся. На Шаромова был устремлён уже не тот тусклый, потухший взгляд конченого наркомана, – на него смотрели прежние одержимые страстью, глаза, в расширенных зрачках которых плясали огоньки другой, нездешней реальности.
– Ладно, шутник, заходи и устраивайся поудобнее: мы сейчас будем смотреть очень интересное кино. А, заодно, и поделишься своими соображениями. – С этими словами генерал включил монитор и открыл файлы с отснятым материалом.