– Ну, вот, и прекрасно, – сказал Сергей и убрал пистолет от его головы. – Юра, дай ему телефон, пусть позвонит Эллочке и скажет, что его, возможно, не будет пару-тройку дней, так как уезжает в другой город по своим делам. И ещё. У Вас где машина, Семён Осипович?
– В га'гаже, на даче, – мрачно буркнул тот, – меня п'гивозит и отвозит служебный т'ганспо'г'т, когда я его вызываю.
– Вот и отлично.
Такси на приличной скорости пересекло центральную часть города и направилось по маршруту, указанному притихшим и, совершенно обескураженным спутником.
* * *
Петя Глызин быстро связался с ребятами через свои тайные лазейки в сотовой связи, при посредстве условных сигналов, разработанных им специально для них, на всякий пожарный. На этот раз главной темой был звонок их друга, который по телефону директора Чопа, предварительно покопавшись в электронном справочнике, вышел на него и сообщил свои координаты. После этого Вася Коляда протрубил «срочный сбор», и вся оставшаяся дружина, зафрахтовав яхту местного, и, к счастью, некриминального авторитета, отправилась по неспокойной Ангаре, прямо к даче господина Мендинского, располагавшейся на живописнейшем берегу, в зелёно-бархатном обрамлении тайги. К их приезду, а, вернее, к приплытию, Юра Гладышев уже успел откланяться, предложив свои услуги на будущее. Чужому, праздному или рациональному уму было бы не понять, зачем он это делает. Зачем бескорыстно рискует собой ради человека, с которым не только давно не знался, но с которым его, казалось бы, ничего и не связывало, кроме воспоминаний. Но те, для кого не существует понятий духовного, кровного или армейского братства, – те никогда не поймут причин этой глубокой и необъяснимой связи людей, соединённых его узами. Они никогда не смогут объяснить, по каким таким тайным признакам эти люди выделяют друг друга из толпы чужаков и как распознают эти огоньки родственных душ в кромешной тьме современного мира. Таков есть он сам, Сергей Ронин. Таков есть Юрка Гладышев. Такими являются его друзья – афганцы, а также дед Сойжин и Петрович. И даже тот капитан, который спас их с Гэсэром тогда, на КПП. Кстати, что с ним, где он сейчас?..
Сергей продолжал рассуждать подобным образом ещё некоторое время, когда к берегу, неподалёку от него, пришвартовалась белая яхта, из которой на мостки попрыгали три весьма габаритные фигуры незнакомых ему людей, имеющих довольно экзотическую наружность. Косматые, с редкими по теперешним временам, большими, окладистыми бородами, они могли бы вполне сойти за староверов, если бы не эта фешенебельная яхта? Староверы не фрахтуют яхт. Геологи или рыбнадзор? Не похоже. Косматые и бородатые геологи встречаются теперь разве что только в кино или в книжках советских времён, а инспектора рыбнадзора гоняют на японских моторках с гладковыбритыми и благоухающими щеками. А может, это просто беглые зэки, заблудившиеся в тайге и проплутавшие там немало времени, прежде чем обнаружить на береговой отмели бесхозную яхту. Да, нет, уж больно здоровые и резвые они для беглецов. Вон, ряхи-то какие. Чай, не из санатория же бегут. На вольных художников, охотников и рыбаков они также не похожи. Но тогда кто? Неужели люди из Конторы? Сергей внутренне напрягся, сжав в кармане, ставший бесполезным теперь травматик, и пытаясь хоть как-то различить малейшие признаки враждебности в облике этих нежданных пришельцев. Но люди спокойно шли к нему, как к старому знакомому, неся в руках увесистые сумки, и о чём-то негромко переговаривались. Впрочем, теперь всё равно не убежать. Да и куда бежать? Однако, зачем им понадобились сумки? Убить его можно уже и сейчас, не прибегая ни к каким уловкам. Подойдя ближе, один из пришельцев, тот, что шёл впереди, откинул капюшон и в тишине таёжного утра отчётливо прозвучал насмешливый бас «Хохла»:
– Ну, що вилупився, кинолог? Николи не бачив снигову людину? Так тут тоби их видразу три.
Все, включая Сергея, дружно рассмеялись.
– Вот, это конспирация, вот, это реквизиты, я понимаю! Вы что, театральную студию грабанули? – восхищённо воскликнул он. – А что с «монголом»? Где он?
– Нет больше «монгола», – ответил за всех Васька Коляда. – Умер наш Гэсэр. И мама его умерла. Не вынесла. Осталось только выполнить её последнюю волю, – и всё. Но, сначала, с делами разгребёмся. – Троица поравнялась с Сергеем и проследовала дальше, к парадному крыльцу, украшенному по бокам традиционными сфинксами.
– Ну, веди в хоромы, боярин, – усмехнулся «Хохол». – Живут же люди, – присвистнул он, оглядывая помпезную архитектуру директорского коттеджа.
– Боярин здесь не я, а тот, кто сейчас сидит в этих хоромах под домашним арестом и ждёт моих распоряжений. – сказал Сергей. – Пошли, – и друзья вошли в здание, где винтовая лестница вела на второй этаж. Сергей шёл, опустив голову. Было видно, что он потрясён сейчас и очень медленно переваривает услышанное, стыдливо замаргивая ресницами предательски набегающие слёзы. Гэсэр! Это он первый открыл ему глаза на всё происходящее вокруг. Это он провёз его живым и невредимым, в багажнике, через все блок-посты. Это он спас его ценой своей жизни, вытолкнув в последний момент из самого пекла. Прости, «Монгол»! Прости!
– Мы-то уже его отпели, отпили и отрыдали, а ты ещё нет, – сказал «Хохол», краем глаза наблюдая за Сергеем. Поэтому нам проще. Достань у «Дракулы» из сумки бутылку и помяни. А с нас пока хватит! Сейчас нужны свежие силы и ясные головы, – и все трое на ходу стали избавляться от накладной растительности, густо обрамлявшей их лица и головы.
– Тогда и я не буду, – отозвался Сергей. – Успею ещё. Надеюсь, что успею.
Глава 20
Раздумья и планы генерала Шаромова
Генерал ФСБ Илья Борисович Шаромов уже не только не верил в силовое решение поставленных перед ним задач, но всё больше склонялся к убеждению, что дальнейшее применение силы приведёт лишь к усилению противодействия. Он, наконец-то, явственно и бесповоротно осознал для себя, что происходит нечто несуразное и нереальное, и это «нечто» никак не укладывается в рамки его привычных представлений о природе вещей. Будучи убеждённым атеистом, благодаря «правильному» советскому воспитанию и образованию, генерал не признавал никаких мистических толкований чего бы – то ни было. Все, так называемые, необъяснимые явления природы, по его мнению, имели лишь временный статус «необъяснимых». Он твёрдо верил, что всё необъяснимое, это, суть, лишь ещё непознанное, которое обязательно дождётся своего открытия. Но то, что происходило здесь и сейчас, выходило за грань его представлений о мире и, напрочь, выбивало из-под ног почву этой самой уверенности. До приезда сюда все прекрасно понимали, с чем им предстоит столкнуться, знали об аномальном характере здешних явлений и событий. С учётом этого формировалась сама группа, ставились соответствующие задачи, и даже была налажена прямая, двусторонняя связь с закрытым институтом психо-физиологических исследований, где трудился доктор Плеханов. Но, то, с чем пришлось столкнуться, превзошло все самые худшие ожидания. Ведь, как бы то ни было, но во все времена, при отсутствии иных доводов, в ход шёл последний довод королей, – пушки, и все проблемы, в конечном счёте, решались сами собой. Поначалу именно так и было. Но потом что-то пошло не так, и сила уже ничего не решала. Если раньше в душе генерала и было чего святого, – так это непогрешимая вера в силу оружия. А теперь не стало и её. Не осталось ничего святого. Ни у кого. Люди перестали бояться не только Бога, – они перестали бояться самой власти, в любой её форме. Они перестали бояться даже оружия. Они вели себя, словно звери, кидающиеся в отчаянии на охотников, но ещё чаще – друг на друга. Зато настоящие звери, напротив, проявляли, невиданные доселе, формы разумного поведения, действуя организованно и чётко. Ничто и никого уже не могло остановить. Даже сама смерть, которая наводнила улицы города и стала почти обыденным явлением, не казалась чем-то ужасным и противоестественным, а смрад от разлагающихся собачьих и человеческих трупов, и вонь горящих городских свалок, поначалу душивших обоняние и резавших зрение, также стали самым обычным делом. Казалось, что миром начинают править другие, никем не принятые и пугающие своей иррациональностью законы. Но кто или что стоит за всем этим?! Неужели какой – то Ронин?! Да, нет, не может быть! Даже, если от него и зависит хоть что-нибудь, то сам по себе, он в этой большой игре не более, чем проводник или, как красиво выразился Плеханов, – портал. За что же тогда мы должны убить его? Неужели только за то, что, якобы, через него, в наш мир нисходит некая, неведомая нам сила? И что с того? В чём, скажите на милость, будет состоять моя вина или заслуга, если я, нечаянно прикоснувшись к источнику тока, превращусь в его проводник и стану невольной причиной чьей-то смерти, или, наоборот, заземлю собой молнию, обратившись в пепел, но этим избавлю от пожара целый дом. А что, если это неведомое, в которое я никогда не верил и не верю сейчас, не случайно, а сознательно выбирает свой портал по каким-то своим, одному ему известным, критериям? Что, если наука, действительно, не в состоянии этого определить? Тогда выходит, что прав наш доктор, и мы, действительно, вступили в эпоху не просто непознанного, а такого непознанного, где бессильны все земные законы физики, и где само могущество нашей государственной машины власти, со всеми её силовыми структурами, – просто надутый мыльный пузырь. Ведь стоит только научиться открывать и закрывать дверцу в этот мир колоссальных, космических энергий, как сразу же любое, самое мощное и секретное оружие покажется просто детской и смешной игрушкой по сравнению с ними. Об этом, ведь, собственно, и говорил Плеханов. А если это так, то что из этого следует? Что тогда? А, вот, тогда и наступает абсолютная власть. Вот только тогда, по одной лишь чьей-то воле, как по мановению руки, любые политические режимы, в любой точке планеты, складываются, как карточные домики, а финансовые потоки текут, как укрощённые реки, в том направлении, какое укажет их новый хозяин! И об этом тоже говорил Плеханов. Может быть, сейчас бессмысленно убивать человека, смерть которого только гипотетически, то бишь, якобы, решит все проблемы, а, в действительности, никто не знает, что ждёт впереди… Может, его лучше спрятать в надёжное место и использовать оттуда, как средство давления на эту бездарную, зажравшуюся и заворовавшуюся власть? Зачем резать курицу, несущую золотые яйца? Генерал тяжело задышал, испугавшись собственных мыслей, будь-то и, впрямь, ощутил в руках золотой ключик от заветной дверцы. Он порывисто вскочил с кресла, снова наполнил фужер водкой, и, тотчас осушив его, взволнованно зашагал по кабинету, смакуя про себя такие страшные, столь непривычные ему и крамольные мысли. В действительности, дело заключалось не в количестве выпитого. К алкоголю он всегда относился не как к плотской утехе, а как к вынужденной мере медицинского характера. Но теперь, после известия о гибели полковника Гуревича, вместе с группой приданных ему в подчинение бойцов спецназа, он впал в абсолютную прострацию, запершись в своём кабинете, и весь день никого не принимал. Его разум отказывался понимать происходящее. Теперь сама ликвидация Ронина лично для него уже не имела никакого значения и смысла. Даже если бы он ликвидировал его сейчас и остановил весь этот кровавый хаос, потушив искры этого бесовского огня, разлетающиеся уже по всей стране, чуть не до самой столицы, – он и тогда бы не стал героем. Слишком много жертв, слишком, уж, дорога цена этой Пирровой победы. Кто – то должен будет за всё ответить. А кто, как не он? Контора не простит. Она проглотит его, как Сатурн, пожирающий своих детей. Сегодня уже звонили из Москвы и недвусмысленно дали это понять. А само дело рано или поздно ляжет под гриф секретности в архив ФСБ лет этак на пятьдесят, если не больше. Журналисты напишут об этом природном и социальном феномене кучу статей, как это было, в своё время, с Тунгусским метеоритом, Бермудским треугольником или перевалом Дятлова. Но никто толком так ничего и не нароет: пошумят и забудут. А что теперь делать ему, боевому офицеру, генералу, прошедшему огонь и воду, причём в разных точках планеты? Человеку, который всем в этой жизни пожертвовал ради служения отечеству: семьёй, детьми, любимой женщиной, друзьями, собой, наконец. Человеку, который все эти фетиши казённых и условных понятий, вроде служебного и интернационального долга, пресловутой, вечной борьбы с коррупцией и инакомыслием, – всё предпочёл простым и близким ценностям человеческого бытия. Ему, который не предал и не продал, как другие, никаких секретов и тайн, не удрал с ними за «бугор», где сейчас безбедно живут десятки его коллег, не снюхался с криминалом в девяностые. Хотя мог бы! И что в итоге? Перспектива плавной посадки в ментовской зоне, где-нибудь в Нижнем Тагиле или в Мордовии, с лишением всех наград и званий? Суд офицерской чести? Тогда, может быть, прямо сейчас, пока не поздно, – взять, да и спасти эту самую честь, пустив себе в висок пулю? Да, там, наверху, только этого и ждут. Застрелился, – значит, виноват, и остальным теперь можно спокойно умыть руки. Ну, уж, нет, не дождётесь! Как бы вам самим не пришлось спасать свою честь, а то и шкуру. Пришла пора и мне разыграть свою карту в этой игре. Шаромов грузно опустился в кресло, и нажал клавишу селекторной связи. Овчарка настороженно свела уши и уставилась на дверь.
– Пригласите ко мне Рудина и Плеханова. – Генерал убрал со стола бутылку и фужер, придав лицу его обычное, спокойное выражение. Спустя минуту, оба заместителя стояли, вытянувшись перед бригадиром в ожидании дальнейших распоряжений. Они понимали, что его дни, а, может быть, уже и часы, сочтены, и время большого страха прошло, но никто и не думал расслабляться, ибо любая трагедия, прежде чем превратиться в очередной фарс, должна быть доиграна до конца.
– Начнём с Вас, Борис Германович, – обратился Шаромов к полковнику Рудину, который по принципу служебного замещения принял дела покойного Гуревича. – Мне больно об этом говорить, – в лице полковника Гуревича я потерял боевого товарища и верного соратника и друга, – и всё же, что уже точно известно о гибели группы?
– Точно известно только то, что группа выполнила Ваш приказ, товарищ генерал: все пять домов бурятского улуса были сожжены «шмелями». Но потом огонь неожиданно перекинулся на деревья и, просохшие от снега, валежник и прошлогоднюю траву. Вертолётчик, который ждал группу на посадочной площадке, на поляне, рассказал, что неожиданно поднялся сильный ветер и понёс огонь в его сторону. Группа во главе с Гуревичем не успела добежать до поляны, как была охвачена огнём. Он сказал, что это было ужасное зрелище: бойцы горели заживо. Они кричали и махали ему руками, но сделать уже было ничего нельзя. Когда огонь подобрался к вертолёту совсем близко, он был вынужден взлететь.
– Шаман в тот момент был в улусе?
– Это достоверно не известно. Но, поскольку он там жил безвыездно много лет, то мог находиться либо в доме, либо в тайге. Больше ему быть негде.
– Так, с этим ясно. Теперь о главном. Нам известно, что «афганцы» были в госпитале, но опоздали с освобождением Доржиева. Зная их психологию и боевое прошлое, нетрудно было предположить, что они пойдут на этот безрассудный шаг. Мы их не ликвидировали только потому, что с ними не было «объекта». Живые они нам ничего бы не сказали, а мёртвые они нам не нужны. И, вот, теперь, когда они соединились все вместе, мы можем и должны закончить операцию. Но, каков этот сукин сын! Мы всё время вели его, но он постоянно опережал нас на шаг. Сейчас в его руках Мендинский, значит скоро «объект» будет у нас. Правда, он и тут действовал не по нашему сценарию, поэтому и захват заложника прошёл не под нашим контролем. Мы даже не знаем, где он в настоящий момент и с кем. Сейчас всё будет зависеть от того, как поведёт себя этот директор. Я попрошу тебя, Борис Германович, состыкуй свои усилия с начальником областного УФСБ, и оба продумайте всё до мелочей, прежде чем отдать приказы о проведении заключительной и решающей фазы операции.
– Товарищ генерал, разрешите вопрос? – спросил Рудин.
Шаромов кивнул.
– Мендинский знает о снайпере?
– Разумеется. Его задача, именно, в том и состоит, чтобы вывести «объект» на линию огня. И больше ни в чём. Кстати, проведите со снайпером дополнительный и основательный инструктаж.
– Есть.
– Пока можете быть свободны, полковник. Идите, занимайтесь и ждите гостей. Я думаю, не сегодня – завтра, они порадуют нас своим визитом.
– Есть, – снова щёлкнул каблуками Рудин, и, развернувшись по канонам строевого устава, вышел из кабинета. – Бригадир подошёл к собаке и ласково потрепал её по загривку. Та благодарно лизнула руку хозяина и положила морду на передние лапы.
– А с Вами, Георгий Валентинович, я хотел бы поговорить на конфиденциальном уровне, – сказал Шаромов, обращаясь к доктору Плеханову. – События последних дней заставили меня многое переосмыслить и, если угодно, изменить свою точку зрения по многим вопросам. Не скрою, что мне это далось нелегко, и многое из того, что я сейчас скажу, может показаться Вам странным и, порядком, Вас удивит. Но, уж, видимо, такова реальность. Итак, начнём по порядку. Как Вы думаете, изменение направления ветра, подхватившего огонь, там, в тайге, – это простая погодная случайность, или… – Шаромов сощурился и пытливо уставился на собеседника, уже заранее мысленно сопротивляясь тому, что ожидал услышать, и его худшие надежды оправдались.
– Я думаю, что «или», – просто и уверенно ответил Плеханов, словно ждал этого вопроса. Всё опять упирается в этого шамана, как бы дико это не казалось на первый взгляд. Я, ведь, уже говорил Вам, товарищ генерал, что мы имеем дело с некой разновидностью управляемой энергии, на которую нельзя накинуть уздечку известных формул из школьного учебника.
– Как ты опять красиво говоришь… накинуть уздечку формул… А, что, группа майора Климцева, – она тоже погибла вследствие воздействия каких-то энергий. Гуревич говорил, что бойцов, якобы, сжёг этот шаман. На его подворье обнаружено ритуальное костровище, выложенное из цельных, огнеупорных пород камня, предположительно гранита и базальта. Как думаешь, насколько это может быть правдой?
– Думаю, что это и есть правда, товарищ генерал. Только в данном случае речь идёт не об энергиях вообще, а об энергии конкретного человека, – самого шамана. Скорее всего, он воздействовал на бойцов телепатически или посредством гипноза. Это могло их на время остановить и обездвижить, тем самым дав старику возможность стрелять первым.
– Из чего стрелять? – недоумённо спросил генерал, мысленно представив себе образ старика, разменявшего девятый десяток.
– Из лука, конечно. Нам доподлинно известно, что старик, вообще, не охотился и не держал дома огнестрельного оружия.
– Нормально! – весело воскликнул Шаромов. Не охотился, мяса не ел, никогда никого не убивал. А тут, на девятом десятке перещёлкал из лука, как Чингачгук, пятерых здоровых мужиков из элитного спецподразделения, а трупы их сжёг. Это что за буддизм такой?!
– Извините, товарищ генерал, но Вы сами не раз бывали в Юго-Восточной Азии, даже в Тибете, и знаете, что их добро имеет кулаки размером побольше, чем у нашего христианства. Да, и щеку вторую они подставлять, как мы, никому не намерены. Вспомните хотя бы монахов Шаолиня, весь духовный смысл их единоборств или кодекс «Бусидо», путь война. Так что буддизм, – это не всегда то, что мы о нём думаем. Тем более, здешние буряты, – это вообще гремучая смесь буддизма, ламаизма и шаманизма. А что касается его боевых навыков лучника, так нами установлено, что на протяжении многих лет, начиная с Курумкана, ему на всех его тайлаганах и других праздниках и соревнованиях, не было равных в стрельбе из бурятского лука.
– Да-а, всё это похоже на правду, – задумчиво протянул Шаромов. – Буддисты, – хорошие войны, которые очень редко воюют, но уж если воюют… И всё же у меня не укладывается всё это в голове. Ну, не укладывается, – и всё тут! – Он сокрушённо хлопнул по бокам ладонями.
– А ты сам-то веришь? – На Плеханова устремился пытливый и недоверчивый взгляд, перед которым не смогли бы устоять ни одно лукавство или преднамеренная ложь.
– Абсолютно, – спокойно ответил доктор. – Я Вам больше скажу: шаман жив, и скоро с ним придётся ещё не раз встретиться.
– Ну, это ты уже лишка хватил, Георгий Валентинович! Об этом-то ты откуда можешь знать-ведать, сделку с дьяволом заключил что ли? – усмехнулся он, внимательно разглядывая собеседника.
– Нет, просто интуиция. Она меня ещё никогда не подводила.
– Но там же всё выгорело дотла на десятки, а может быть, теперь уже и сотни гектар. – Плеханов в ответ только пожал плечами, давая понять, что не собирается спорить на эту тему и менять по ней свою точку зрения. Бригадир неожиданно извлёк из – под стола початую бутылку водки и два хрустальных фужера, сразу наполнив их до краёв.
– Давай помянём Гуревича, полковник, а заодно и Зелинского. Всё-таки, столько лет вместе. Я специально не стал наливать при Рудине: слишком уж он правильный. – Коллеги, не чокаясь, выпили, и Шаромов налил по второй. – И хотя о мёртвых, – или хорошо или ничего, – продолжил Шаромов, – но именно Гуревич провалил всю операцию по ликвидации «объекта». В результате «объект» ликвидировал его, – генерал недобро рассмеялся. – Мало того, теперь мне придётся за всё это отвечать. Думаю, что и тебя с Рудиным по головке не погладят. – Плеханов внутренним чутьём аналитика понял, что весь этот разговор с фуршетом, и этот доверительный, генеральский тон с критикой в адрес покойного Гуревича, – всё это неспроста. В Москве генерала ждали, отнюдь, не лавры победителя и даже не почётная, хотя и вынужденная, отставка, а позорное увольнение, с неизбежным в таких случаях, возбуждением уголовного дела. Скорее всего, следственный комитет, по отмашке сверху, уже начал доследственную проверку, а по завершению операции и возвращению его из командировки, непременно довершит начатое. При этом потянется длинный список должностных лиц, которые либо превысили свои должностные полномочия, либо, наоборот, проявили халатность, и Шаромов видел себя в этом списке на первом месте. Плеханов также не сомневался, что не далеко отстанет от шефа. Но надо было быть полным тупицей, чтобы не распознать в его словах и тоне некую скрытую подоплеку. Шаромов, который никогда и никого не жалел просто так, не распахивал ни перед кем душу и не имел друзей на работе, вряд ли бы стал это делать перед каким-то одержимым подполковником. И Плеханов это тонко почувствовал, ибо не страдал дефицитом профессиональной чуйки и природной проницательности. Он уже не суетился, не выказывал ложного подобострастия, не проявлял запоздалого служебного рвения. Он просто готовился считать свои дивиденды от предстоящей сделки, и определял своё место в будущей игре. Главное сейчас было – не продешевить. Как и Шаромов, он прекрасно понимал, что сражение проиграно на всех фронтах, и разговор сейчас пойдёт как раз о путях отхода в безопасные тылы, а вовсе не об успешном завершении операции. Кроме того, что-то ему подсказывало, что бригадир каким-то шестым чувством или по наитию сверху узнал о его большой и страшной тайне, которую он носил в душе последние два года, с тех самых пор, как вплотную занялся пси-энергией. Всё это время он работал, как проклятый, без сна и отдыха, поддерживая организм лишь возрастающими дозами морфина, и с ужасом думал о том, что когда-нибудь этому придёт конец, и какой-нибудь очередной укол станет для него последним. А если он попадёт под следствие, что, впрочем, уже было предопределено, и всплывут его финансовые злоупотребления, а проще говоря, – хищение бюджетных средств, с целью приобретения наркотических веществ, – как потом напишет следователь, – то тогда люди из Конторы просто будут держать его на дозе, превратив в безвольный и бесчувственный овощ. Одна мысль об этом бросала в дрожь и наводила ужас своей неотвратимой реальностью, но сейчас это странное поведение генерала и его полупрозрачные намёки показались ему слабым огоньком в конце туннеля.
– Будем играть в открытую, Георгий Валентинович, словно прочитав его мысли, сказал Шаромов. – Никто лучше Вас не понимает сложившейся ситуации. Все, так называемые, наши возможности и меры, на данном этапе себя исчерпали полностью, и в итоге мы имеем плачевный результат. Силовой вариант решения проблемы не прошёл. В Москве это давно поняли и ждут только одного, – скорейшей ликвидации «объекта», иначе, якобы, эта новая чума, охватит остальные регионы страны и доберётся до столицы. И это в лучшем случае. В худшем, – со смертью Ронина ничего не изменится, и всё останется так, как есть. Только представьте себе: мы убиваем Ронина и ничего, ровным счётом, не меняется. Что это значит? А то и значит, батенька, что все Ваши научные прогнозы, на которые сделаны ставки министерством обороны и нашим ведомством, вкупе с остальных силовыми структурами, окажутся пустым фейком. А это, в свою очередь, означает, что в трубу безвозвратно улетели государственные миллиарды, а в жертву трагическим обстоятельствам принесены тысячи человеческих жизней. Вопрос знатокам: кто за всё это ответит, и кто за всё это заплатит? Может быть, те, кто сейчас сидит в Кремле или в креслах силовых министерств, включая и нашу Директорию? А? Как Вы думаете, коллега?
– Я думаю, что отвечать за всё и платить за всё будем мы с Вами, товарищ генерал, – ответил Плеханов, нисколько не сомневаясь, что именно такого ответа и ждал бригадир.
– Совершенно верно! – удовлетворённо воскликнул тот. – Я всегда знал, что Вы видите перспективу намного глубже и дальше своих коллег, у которых она всегда очерчена только границами служебных обязанностей и должностных инструкций. – Плеханов сделал вид, что польщён словами шефа, хотя это уже не имело никого значения, так как игра пошла по новым и совершенно иным правилам. – Поэтому я предлагаю сохранить интригу и не проверять Вашу гипотезу путём проведения сомнительного и кровавого эксперимента, – убийства человека, признанного вашим институтом проводником неизвестной энергии. – Шаромов взглянул в лицо собеседника, и, не обнаружив в нём признаков лишних, нежелательных эмоций, продолжил, – Мы доведём операцию до логического конца так, как и было задумано, но только снайпер выстрелит не пулей с термоупроченным сердечником, исключающим саму возможность прикрыться «бронником», а лёгким парализующим составом, который на время обездвижит «объект». А, вот, дальше… дальше идёт самое главное… – Генерал по привычке устремил в окно неподвижный взгляд, ненадолго погрузившись в себя, а затем, с неохотой оторвавшись от созерцания уличных пейзажей, служивших ему всегдашней, энергетической подпиткой, обратился к своему визави, который, судя по всему, уже давно и с нетерпением ждал этого разговора.
– Я предлагаю не убивать Ронина, а только ранить и спрятать в надёжном месте, с тем, чтобы по скайпу или, как ещё Вам будет угодно, продемонстрировать его потом Москве и начать с ней торг, диктуя свои условия и политическую волю. – Он внимательно взглянул на собеседника, оценивая его реакцию. Но Плеханов с безучастным видом выслушал шефа, ожидая именно чего-то в этом роде.
– Это прямая государственная измена, – тихо произнёс он.
– Разумеется, это государственная измена, если Вам ещё не надоели эти юридические, постсоветские клише, и, разумеется, это путь в один конец, с которого в дальнейшем нам не сойти и не свернуть. А конечная его цель – изменение политического курса в стране с приходом к власти военных, которые теперь одни только и смогут вычистить эти авгиевы конюшни. А уж потом, когда всё встанет на свои места… ну, Вы меня понимаете… тогда можно будет избавиться и от Ронина. Хотя, впрочем, до этого ещё очень далеко.
– А если Москва не примет наши условия?
– Куда они денутся?! Если наши условия не будут приняты, – страна будет ввергнута в кровавый и бессрочный хаос. Ситуация для этого более, чем подходящая. Обстановка накалена уже до предела: не сегодня, – завтра, волнения вспыхнут повсюду. Это, кстати, прогноз Вашего института, который пришёл сегодня ночью фельдъегерской связью. Правда, следом за ним сюда зачем-то собираются направить новую группу полномочных представителей во главе с новым бригадиром. Идиоты! Разве они не понимают, что сейчас бесполезно и глупо менять коней на переправе, да ещё – на такой бурной. Даже если нас сегодня арестуют и направят спецрейсом в Москву, как это ещё недавно, с моего благословения, делал Рудин, то это уже ничего не изменит к лучшему. Но в любом случае нам надо поторопиться.
– А если нам не удастся захватить Ронина или, как Вы говорите, он начнёт действовать не по нашему сценарию?
– Не начнёт. У него просто нет других вариантов, как только приехать сюда. К счастью для нас, кое-где в мире ещё остались такие сумасшедшие гуманисты – романтики и безумцы, как Ронин, которые вполне прогнозируемо и безрассудно идут на смерть ради любимых людей. Генерал задумчиво глянул в никуда. – Нам с тобой, подполковник, это точно не грозит, – грустно усмехнулся он. Но Плеханов в ответ лишь пожал плечами. Он не любил бездоказательных рассуждений. – Лишь бы не промахнулся снайпер и не оплошал Мендинский, – продолжал Шаромов. – Ну, что касается первого, то это вряд ли, а, вот, второе… Однако, будем надеяться, что этому экс-милиционеру хватит хладнокровия и выдержки довести игру до конца. Не зря же ему столько всего наобещано: и перевод в Москву, и хорошие преференции в бизнесе. Хотя, если честно, он теперь слишком много знает, слишком много…
– Какова, непосредственно, моя роль? – не слишком тактично перебил начальника Плеханов, стараясь свести к минимуму этот назревающий монолог.
– Будете находиться при мне в качестве, так сказать, научного консультанта. – Шаромов деланно улыбнулся, давая понять, что этим роль доктора явно не ограничится.
– Разрешите ещё вопрос, товарищ генерал. – Шаромов утвердительно кивнул. – Начальники всех звеньев УФСБ, включая областное, знают о планах Москвы относительно нас, и, вообще, им что-нибудь известно о, так сказать, эзотерической составляющей проводимой в регионе операции?
– Нет. Они знают только то, что им положено знать. То есть в отношении собак мы официально по-прежнему имеем дело с эпизоотией или даже с панзоотией бешенства, а в отношении людей – с мощным социально – экономическим синдромом, попросту говоря, – массовыми беспорядками, спровоцированными той же самой эпидемией. Общество в лице двух противоборствующих сторон и нас с Вами, посредине, сражается с неведомой стихией и несуществующей болезнью. Вот, видите, Георгий Валентинович, наконец-то, и я заговорил Вашим языком. – Шаромов попытался улыбнуться, но вместо этого на его лице отобразилась насмешливо – презрительная гримаса. – Поэтому до приезда новых полномочных представителей нам важно максимально полно использовать весь, имеющийся у нас, ресурс.