Внезапная вспышка гнева что-то изменила в пространстве вокруг и в самом Кибальчише. Туман, непрерывно клубившийся в десятке шагов от друзей и скрывающий постоянно детали интерьера, шарахнулся от сердитого паренька метров на двадцать, так что теперь Миша с интересом разглядывал открывшиеся взору подробности – покрашенную зеленой краской кондовую меблировку оружейной комнаты, аккуратный ряд винтовок, ящики с патронами и стоявший в углу пулемет на колесном станке. Чуть дальше в небольшом закутке добродушно похрапывали два коня, висели на бревне седла, потники и прочие необходимые для верховой езды принадлежности.
– Ну, брат, ты прям монстр какой-то, – озадачено пробормотал Миша, внимательно разглядывая друга. – Такое ощущение, что воздух вокруг тебя дрожит. Ты это… Того… Режим форсажа-то отключи. Амбарчик тебя может такого не выдержать.
– А мы, Миша, тут не останемся, не волнуйся. Хватит отсиживаться. Пошли с ответным визитом, пора. Пока след не остыл. Я хочу тех гадов найти, что старика в могилу свели. Все просто, друг. Не надо тут в тайны мироздания погружаться. Смерть за смерть. Кровь за кровь. Если враг не сдается, его уничтожают. Я им не Чебурашка какой-нибудь. Я только одно умею – стоять до конца и своих не предавать. И раз, как ты говоришь, кто-то там меня создал, то именно это и нужно было тем самым высшим силам. Так что вставай, Мишаня, пора делом заниматься. Будем карать беспощадно недрогнувшей рукой.
– А что, может и так! Может быть, ты и прав.
Миша извлек откуда-то из-под скамейки свой маузер в кобуре и лихо нацепил прямо поверх серого плаща. Нахлобучил на глаза шляпу и поморщился, оглядываясь по сторонам.
– Нет, брат, огневой мощи нам не хватает, а пулемет с собой тащить, это тачанка уже нужна. Ну-ка посмотри там в углу, за ящиками Льюис с дисками должен еще стоять. Хотя нет… С Льюисом в седле не шибко удобно будет. Эврика! Вот то, что я искал!
С этими словами Миша убежал куда-то в туман и вернулся, победно держа в руке автомат Томпсона с барабанным магазином.
– Ну, все! Теперь по коням! Веди, ты у нас сегодня следопыт, а я тылы прикрою.
– Они ехали долго в ночной тишине… – загорланил старую советскую песню Миша, запрыгивая в седло. Кибальчиш уже кружил нетерпеливо на месте, осаживая коня.
Дальнейшее путешествие проходило почти как в песне. Хотя со стороны, наверное, это смотрелось бы несколько странно для живущих в мире людей, если бы они смогли наблюдать происходящее. Впереди скакал на белом коне Кибальчиш, держа обнаженную саблю над головой наподобие факела. Он рассекал тьму словно пленку разлившейся по поверхности воды нефти – за ним образовывался постепенно расширяющийся клин, в пределах которого под копытам мелькала степная трава и клубилась вполне реалистично пыль. Следом вороной нес Михаила, небрежно откинувшегося в седле и державшего автомат у плеча стволом кверху. Позади темнота постепенно наползала на степной ландшафт, делая его неразличимым уже при взгляде с нескольких метров. Впрочем, друзья назад не оглядывались и на сей примечательный факт вряд ли обратили внимание.
Возмездие
Копыта коней застучали по чему-то похожему на брусчатку. Степной пейзаж остался позади, теперь они неслись по улицам спящего города, состоявшего из сплошной череды мрачных особняков с колоннами, башенками и прочими архитектурными излишествами. Ни деревца, ни клочка живой травы. Только бесконечная, мощенная ровными каменными плитами улица, по обе стороны которой соревновались друг с другом в помпезности безвкусные замки образца 90-х годов 20-го века.
– Мечта градоначальника! – крикнул, радостно смеясь, Миша. – Прям по Салтыкову-Щедрину! Рублевка, наверное! Интересно, это у кого же такие чудные сны?
Кибальчиш явно шутить был не настроен. Он молча спрыгнул с седла и уверенно пошел к мраморным ступеням парадного подъезда трехэтажного здания, как будто выдвинутого из общей строгой линии чуть вперед. Саблю он держал перед собой на вытянутой руке, чуть склонив острие вниз.
Михаил, поводя стволом Томпсона по сторонам, двинулся следом, периодически грозя пальцем мелькавшим за темными окнами соседних домов силуэтам.
– Не балуй! Всем спать, всем бояться! А то и к вам зайдем. Крошка Вилли Винки ходит и глядит… Песенку знаете? Брысь, кому сказал! Сейчас начнется и будет, как вчера!
Кибальчиш не стал стучать в дверь, не стал выбивать ее ударом ноги, просто прошел насквозь, как через тонкую бумагу. Стальной лист от такого обращения свернулся в совершенно фантастические бутоны, напоминающие творчество техномодернистов. Его заметно побледневший спутник, оставив свои обычные шутки-прибаутки, шел следом, периодически поворачиваясь назад – прикрывал тыл. Разговаривать не было нужды. Между ними установилась какая-то особая связь, теперь они действовали как единый организм, каждый шаг одного как бы включал передвижение второго.
– Тут главный гад! – звенящим от ярости голосом сообщил Кибальчиш другу, остановившись возле резной дубовой двери с двумя тускло поблескивающими зелеными глазами статуями драконов по бокам.
– Это он деда приказал убить, чтоб Зорину подмоги не было. Кончим его, Миша, ладно? Он думает, его никому не достать, все у него под контролем, везде свои… Ни суд ему не страшен, ни полиция эта и как их… ну, типа жандармы. У него сто лиц и паспортов-мандатов всяких целый чемодан. Но вот тут мы его достанем сейчас. Я тогда Розарина убивать не хотел, просто остановить думал, вот он и прозрел, хотя крыша того… Хороший был мужик, романтик… А этого остановить только грохнув можно. Он же себя вершителем судеб считает. Ладно… Это мне настроиться надо было, Миша, не обращай внимания. Сейчас… Ну, все! Пошли!
Дверь разлетелась в щепки от удара сабли, драконов на всякий случай раскрошил двумя короткими очередями Миша из своего гангстерского автомата. Друзья ворвались в комнату, больше напоминающую зал средних размеров кинотеатра, и замерли озираясь по сторонам. Все пространство занимали одинаковые стандартные армейские койки в три ряда, на которых в одинаковых позах лежали закутанные в синие казенные одеяла фигуры.
– Защита у него! – шепотом пояснил Миша. – Умный парень, не хухры-мухры. Заклятие какое-нибудь… Или психотехника, по-современному если. Кого мочить-то? Сдается мне, что тут только один настоящий, а все остальные – ловушки для нежданных гостей. Смотри, вон в темноту ряды уходят, состаришься каждого сабелькой тыкать. Дай-ка я начну…
Михаил поднял ствол Томпсона и принял удобную для стрельбы позу, уперев попрочнее ноги в пол, но Кибальчиш остановил его взмахом руки.
– Нет, так нельзя! Уйдет… Погоди, я его чую… Вон там, в среднем ряду… Восьмой, кажись. На, получи!
Кибальчиш высоко подпрыгнул и, перехватив саблю за середину клинка, метнул ее в лежащего. Ярко светящийся серебром с красноватым отливом клинок несколько раз провернулся в воздухе, а затем замедлил свой стремительный полет, как только пересек невидимую границу этой странной спальни. Выглядело это как постепенное «зависание» просматриваемого через компьютер видео. Вот клинок рванулся с прежней скоростью, снова затормозил, двигаясь рывками и замирая прямо в воздухе, а потом и вовсе остановился над восьмой по счету кроватью примерно в полутора метрах рукоятью вниз.
Синее одеяло резко отлетело в сторону, на кровати рывком сел человек с невзрачным, постоянно меняющимся лицом. Он недобро улыбнулся и показал Кибальчишу кукиш.
– Накося! Приветик, давно тебя жду! Подъем, ребята!
Разом взлетели десятки одинаковых синих одеял и целая толпа одетых в черные комбинезоны и полумаски одинаковых фигур с самым разнообразным холодным оружием в руках бросилась молча и слаженно на замерших возле дверного проема друзей.
Раскатисто и грозно заговорил Томпсон, разбрасывая блестящие цилиндрики гильз. Миша, не обращая внимания на клинки черных воинов, бил одной бесконечной длинной очередью в грудь ухмыляющегося врага. Было видно, что этого он не ожидал. Человек прижал к груди руки, наклонился вперед, затем резко подпрыгнул и…
И тут ожила зависшая сабля Кибальчиша. Потухший было клинок снова налился чистым серебряным светом, крутанулась раз, довершая свое дело, острием вперед и воткнулась незнакомцу в грудь. Черные мечи, серпы и кинжалы нападавших к этому моменту уже порядком иссекли серый мишин плащ, ранив, видимо, и его самого. Миша упал на колени, но продолжал стрелять, чуть сместив траекторию – теперь пули били точно в голову противника. Кибальчиш, ловко уворачиваясь от разнообразных острых предметов, раскидывал врагов ударами кулаков, изредка добавляя пинок сапогом, но пару раз досталось и ему.
Все новые и новые толпы черных бойцов выбегали откуда-то из дальнего конца этой огромной спальни, если у нее вообще был конец, Миша уже завалился на бок, но продолжал стрелять, Кибальчиш пятился к двери, одна его рука безжизненно повисла вдоль тела, теперь он отшвыривал нападающих ногами. Ситуация явно развивалась по наихудшему для друзей сценарию, но вдруг пол спальни вздыбился, подбрасывая черных воинов к потолку как мячики, стены пошли трещинами, а серебряная сабля Кибальчиша, рассекая врага надвое, рванулась назад к хозяину, по пути срубив трех нападавших, с упоением тыкавших лежащего без движения Михаила короткими черными копьями.
– Валим! – отчаянно закричал Кибальчиш, хватая Мишу за воротник излохмаченного вражескими клинками плаща и вытаскивая его за порог.
…В работе научной конференции «Человек постиндустриальной эпохи» был объявлен двухчасовой перерыв и наполняющие зал известные ученые, деятели искусств, распиаренные журналисты и прибившиеся к этой вальяжной тусовке искатели мест и мастера распила любых бюджетов устремились в холл, где был накрыт шведский стол и сновали официанты с подносами. К солидному господину в дорогом костюме с бейджиком «докладчик» на лацкане пиджака стремительной трусцой подбежал молодой человек, видимо, помощник и что-то зашептал на ухо.
Находящиеся рядом участники конференции привычно обратились в слух – известный лингвист, меценат и по слухам сильный лоббист всегда был источником авторитетных и точных прогнозов по целому ряду вопросов, вроде бы с культурой никак не связанных. Однако, самые внимательные смогли расслышать только окончание фразы – «скоропостижно скончался». Теперь несколько пар глаз внимательно отслеживали реакцию получившего сообщение, пытаясь понять степень важности происшествия.
Брезгливо отодвинув помощника в сторону и слегка поморщившись, господин в дорогом костюме обычным голосом спокойно сказал:
– Ну, выразите соболезнование… Зачем сюда-то? Я занят.
Разочарованные наблюдатели вернулись к закускам и коктейлям, никто из них не заметил судорожно сжатых пальцев заложенной за спину руки. Известный лингвист и по совместительству лоббист важно прошествовал в туалетную комнату, тщательно поправил перед зеркалом сильно поредевшую шевелюру, и только зайдя в кабинку, несколько раз глубоко вдохнул и резко выдохнул воздух, восстанавливая душевное равновесие после полученного известия.
– Доигрался, мерзавец! – проговорил он одними губами.
Переговоры и союзники
Настроение у Зорина упало, что называется, ниже плинтуса. Вдвойне такое положение вещей было обидно и досадно, если вспомнить, что день начинался вполне позитивно и даже, можно сказать, радостно. Давно отставной полковник не ощущал такой бодрости, разом отступили куда-то привычные боли и хвори, хотелось улыбаться и просто смотреть в окно, радуясь жизни. А потом выйти на улицу и сделать что-то очень важное, для чего явно пришло время…
Но Зорин был тертым калачом и вместо скачки навстречу ветру решил сделать паузу и оглядеться по сторонам. Слишком уж непривычным было такое состояние после всего пережитого. Как-то даже странно. И вместо того, чтобы, наскоро одевшись, бежать на свидание с безусловно улыбающейся ему судьбой (ага, нашли лоха, ха-ха), Зорин сел на диван и включил телевизор. Там показывали какой-то очередной распиаренный отечественный киношедевр, скакали черные всадники, бился с ними богатырь, превращала его в камень злая колдунья…
Зорин смотрел эту «эпическую сагу» просто чтобы отвлечься от будоражащих кровь позывов нестись на подвиг, очень уж напоминали они результат внушения или воздействия специальной химии. Однако, сюжет фильма неожиданно его увлек. Надо же… В кино каждый видит что-то свое, причем часто далеко не то, что закладывали в свое творение сценарист и режиссер. Идея союза «не совсем плохой» нечисти против богатыря-перерожденца, маскирующего под добро и закон свою тягу к абсолютной власти, показалась бывшему борцу с криминалом пугающе реалистичной. Окончательно добила фраза Кощея:
«Богатыри теперь не нужны, у нас добро победило…»
Вот после этих слов в душу Зорина как будто плеснули ведро нечистот. Стало мерзко, а не просто грустно. Ибо и это было правдой – увы и ах. И не в сказочном том придуманном мире, а в самом что ни на есть реальном, в котором ему, Зорину, жить и умирать. Добро, конечно, в кавычках, но кому это интересно? Сказано «добро», значит добро, так в законе написано…
Вот он ведет свою войну, личную смертельную (уже без всяких кавычек) схватку с неведомым злом, пока только клыки и когти показывающим из надвигающейся тьмы, а ведь та самая тьма надвинулась не просто так. Ей тут создали просто тепличные условия, ее зовут и манят. И не какие-то там заговорщики-сектанты, не шпионы-диверсанты и даже не агенты влияния… Совсем нет.
– Как же так, – думал Зорин, – как же так получается, что весь этот кошмар вижу только я и еще от силы десяток других людей? Не может быть такого, где протесты, где, наконец, аресты смутьянов и несчастные случаи со слишком прозорливыми репортерами? Не может же быть, чтобы все лопали эту паршиво сваренную лапшу, снимая со своих ушей, и не задумывались… Так как же? Получается, я схожу с ума? Или уже… А Маша, а Василий, а чистильщики? Это что? Плод моей больной фантазии? Глюки? Нет…
И тут в дверь постучали. Не позвонили, а именно постучали. Сразу стало ясно – началось. Стучать в дверь в доме, где есть консьерж, домофон и еще дополнительный видеозвонок у двери в квартиру, не стал бы ни дворник, ни монтер, ни сосед, ни соседка. Этот стук – как покашливание в темноте, чтобы вовремя предупредить и подготовить к своему появлению. Привычка, наработанная годами, все же сработала безукоризненно, не спросив у беспокойного рассудка разрешения и совета. Вместо того, чтобы бежать к двери, Зорин бесшумно переместился в самую дальнюю комнату с глухой капитальной стеной и зашторенным окном и включил скрытую камеру возле лифта, просматривающую его участок коридора «со спины».
Камера работала исправно, никаких изготовившихся к броску врагов возле двери не наблюдалось, равно как и на лестничной площадке. У двери смирно стоял один единственный пожилой мужичок в рабочей куртке и демонстративно держал руки на виду ладонями вверх. Пришедший в себя после наглой выходки подсознания интеллект, ворчливо сообщил своему носителю, что киллеры так не приходят, а хотели бы убить, убили бы давно. И добавил, что визитер больше похож на парламентера, хотя и заявился без белого флага, так что лучше дверь открыть и не изображать из себя агента 007. Пришлось Зорину подчиниться, чтобы окончательно не ощутить себя опасным психом, ведущим спор с самим собой.
Гость оказался в высшей степени странным субъектом. Под расстегнутой рабочей робой виднелась белоснежная сорочка с дизайнерским галстуком, украшенным золотой заколкой с крупным рубином. Холеное, умное лицо, очки в золотой оправе, вежливая улыбка… Что еще за маскарад?
Выждав пару секунд и дав себя осмотреть, нежданный посетитель с легким кивком протянул Зорину визитку. Простой и строгий дизайн, легкий аромат какого-то парфюма, приятный на ощупь плотный картон. Надпись гласила, что субъект в спецовке является председателем консультативного комитета по сохранению исторического наследия при Государственной Думе Российской Федерации и зовут его Анатолий Егорович, а фамилия до ужаса простая и родная – Петров.
– Фольклором интересуюсь, жаргоном профессиональным, проконсультируйте по милицейско-полицейскому? Как договаривались… Вам звонили, помните?
В голове Зорина явственно прозвучала старорежимная трель телефона.
– Помню, – спокойно ответил Зорин, не моргнув даже глазом. – Проходите.
– Нет, спасибо, – вежливо улыбаясь, ответил гость, давайте лучше на свежем воздухе, погода хорошая, да и насиделся я за день. Пройдемся по парку, совместим, так сказать, полезное с приятным. Не возражаете?
– Не возражаю! – нагло ухмыльнулся в ответ Зорин, залезая ногами в растоптанные кроссовки, я как раз вот на пробежку собирался.
Они походили по аллеям примерно минут пять, затем гость, назвавшийся Петровым, заговорил, не глядя на Зорина, тихим, властным голосом.
– Слушайте, не перебивайте. По Вам только что отработала экспериментальная установка в режиме максимальной мощности сфокусированным лучом. Подстраивали персонально под Вас почти неделю. Маячок для настройки Вы любезно нам поставили на окно, спасибо, я оценил. Операторам было сказано запустить подряд три программы гипновнушения с минимальными интервалами. Первая – немотивированная радость и ожидание чуда. Было? Вижу, что было. Вторая – глухая депрессия и разочарование. И это было, вижу. Третья программа – фаза вывода на самодиагноз. В принципе, можно было бы дожать, раскачать психику еще… Тем более, Вы уже как-то стрелялись, значит, второй раз легче пойдет.
– Так чего же не дожали? Типа есть выгодное предложение?
– Типа да. Но я же просил, не перебивайте. Так вот, я эту демонстрацию санкционировал, чтобы Вы на себе ощутили текущий уровень технологий и поняли, что все сказанное мной в этой конфиденциальной беседе не есть тяжкий бред моего больного сознания. Я, Зорин, между прочим, сейчас тут с Вами себе смертный приговор подписываю, очень может быть. Вам-то все равно, Вам он давно вынесен, просто отсрочка с исполнением пока. Проникнитесь уважением.
Зорин шагал молча, всем своим видом показывая, что внимательно слушает.
– Спасибо, что не перебиваете. Официально я сейчас с Вами провожу контрольную беседу с целью оценки результатов воздействия. Делается это вне зоны действия наших технических средств. Подразумевается, что такой мастер, как я, в состоянии дошлифовать грубую обработку, проведенную установкой, и достичь нужного результата в процессе живого общения. А я действительно могу. Звоночек слышали в мозгу? Вот. Но Вы, Зорин, конечно, крепкий орешек, плюс этот артефакт в Вашей квартире… Что это, кстати? Какая-то фамильная реликвия? Зря Вы ее в шкафу держите, такие вещи на себе надо носить. Ладно, не отвечайте. Это все элементы вхождения в тему, я Вам как бы показываю, что полностью откровенен и все про Вас знаю. Вы все понимаете, видите, что ловушка расставлена, но психотехника все равно работает, она работает мимо Вашего сознания Зорин, Вы это не можете контролировать, но пока можете заблокировать собственную ответную реакцию усилием воли. А вот теперь подумайте и ответьте мне, пожалуйста, почему Вам удалось сохранить самоконтроль и почему Вы до сих пор сопротивляетесь внушению.
Но Зорин продолжал молчать. И думать на предложенную тему не собирался. Он сосредоточился на звуках, игнорируя смыл адресованных ему слов. Раньше этот трюк удавался легко, поток сознания раздражающего или отвлекающего собеседника превращался просто в фоновое чирикание, зато шум ветвей, скрип половиц, завывание ветра и прочие голоса окружающего мира становились громче, ближе, сильнее и звучали настоящим концертом многообразия смыслов. Теперь же настырный гость все время прорывался через успокаивающее многоголосие вечернего парка и каждый раз разрушал хрупкую защитную стену, вызывая почти физически ощутимую боль.
– А вот так если… – рявкнул неожиданно Зорин, сделав широкий шаг правой нагой навстречу идущему рядом пожилому господину в противоречивом наряде, и сжатыми в щепоть пальцами правой руки несильно стукнул его чуть выше левой ключицы.
Незнакомец сделал два неуверенных шага назад и задышал наподобие запыхавшейся собаки, нелепо растянув уголки губ в стороны.
– Уфф… Вы в курсе, что нормального человека в возрасте за 60 таким приемом можно отправить к праотцам? – спросил он, закончив свою чудную дыхательную гимнастику. – Видимо, да. Ну, значит, можно зачесть этот тычок за комплимент с Вашей стороны и одновременно поставить в Вашу воображаемую анкету жирный плюс, Вы очень внимательный человек. Обмен верительными грамотами закончен, переходим к сути вопроса.
– Слушаю. – коротко буркнул в ответ Зорин и продолжил прерванную прогулку.
– Очень похоже на то, что Ваши мистические дружбаны позапрошлой ночью ухайдакали в реале, так сказать, одного из местных руководителей Проекта. Это очень серьезно, Зорин. Дмитрий Дмитриевич не такой простак, чтобы помереть во сне. Он гений маскировки, человек с тысячью лиц. И имеет контакт с заказчиками Проекта. Эта смерть сейчас всколыхнет такую волну… Другого, правда рангом пониже, чуть раньше грохнули Лосев с некими помощниками прямо в здании Академии наук, взбунтовавшиеся субподрядчики устроили бойню в нашем закрытом институте, каким-то хитрым образом при этом умудрившись завербовать ранее сбежавшего оператора. Я не для того вошел в Проект, чтобы наблюдать подобные разборки, и уж тем более не желаю в них участвовать.
– Так не участвуйте! – снова лаконично ответил Зорин.
– Кстати, старшего двойки операторов установки, ну, Розарин который, помните? Его тоже Ваши ночные призраки добили? Зачем? Не посмотрели, что в коме человек… К чему такая жестокость?
– Они не убивать пришли, а спасать. Вывели его из овощного состояния, в которое ваши мозгоправы парня загнали уколами да таблетками, но что-то пошло не так…
– Верю на слово. Это обнадеживает. Таким образом, наш местный шеф Гестапо ваша первая осознанная жертва. Остальная куча трупов как бы сама собой образовалась, Вы и эти незримые субстанции, как говорят в определенных кругах, не при делах, так?
– А соседа по палате моего кто в мир иной отправил? Ваша работа?
– Это покойничек Дмитрий Дмитриевич организовал и его хмыри. Я такими делами брезгую и категорически осуждаю его методы. Меня Ваши непостижимые друзья очень интересуют, отсюда и наш разговор. Я понял так, что про позавчерашний рейд Вы пока не в курсе. Правильно? Давайте, Зорин, карты на стол. Кончайте крутить, не солидно это. Честное слово, дело дрянь, не до маневров сейчас уже. Неизвестно кого пришлют Старшие на разбор этого безобразия, но начнут по-любому с Вас, причем жестко. А продолжат потом со мной. Меня такие расклады, знаете ли, не устраивают совершенно, но дело, вообще-то, даже не в этом…
– А в чем же? Вы же так старательно меня убеждаете, что действуете из шкурных мотивов и пытаетесь подсунуть вывод, будто мы временные союзники. Разве нет?
– Нет. Мы союзники по определению, Зорин. Вы ведь не понимаете все еще ЧТО происходит? Не понимаете… Видите фрагменты, а сложить их в целое не в состоянии. Я помогу. Дело как раз в этой мозаике, она ужасная, Зорин. Я в Проекте для того, чтобы попытаться его затормозить хоть чуть-чуть. Отменить уже вряд ли получится… Зря Вы мой вопрос проигнорировали, тот, первый. В нем был ключ. Вы сопротивляетесь внушению, потому что у Вас есть выбор. Пойти или не пойти на улицу. Включить телевизор или, допустим, принять ванну. Просто взять и уехать куда-нибудь в лес на велосипеде, оставив смартфон дома… А теперь представьте, что Вы НЕ можете выключить телевизор, НЕ можете оставить дома смартфон, что даже во сне Вы под контролем… Тогда внушение будет работать даже при на порядки более слабом, фоновом воздействии, которое накрывает определенную площадь сразу, а не долбит персонально в Вашу голову. Проект идет секретным дополнением к той всеобщей цифровизации, которая проводится повсеместно и открыто на радость разным дебилам.
– Мировая закулиса? – усмехнулся через силу Зорин.
– Да хоть как назови… Про окно Овертона Вы, конечно, слышали. Пока все еще на уровне теста, вырабатывается привыкание. Потом – отказ от любых форм платежей, кроме цифровой валюты, Вы в платный туалет без смартфона даже не сможете зайти на вокзале. Повсеместная идентификация через QR-код… Неизбежный всплеск преступности – мошенничество, хищение биометрических данных, принуждение к идентификации… И спасительный выход – всеобщая обязательная чипизация. Вот тут технологии Проекта и покажут себя во всей красе… Лучше всего обрабатывать человека во сне. Хотя тогда это уже будут не вполне люди. А Ваши невидимые соратники на этой печальной фазе всеобщей деградации становятся абсолютным оружием потенциального сопротивления. Теперь понимаете?
– Не до конца. Почему абсолютным?
– Потому что на них вся эта система не действует, зато они всегда могут подействовать на, так сказать, существенно важный винтик этой системы. Непосредственно. И никакими рубежами охраны от них не отгородиться. Только теми, что в собственной голове имеются. А они, знаете ли, мало кому доступны. Если уж такого жука прожженного, как Дмитрий Дмитриевич, умудрились ухайдакать, если до сих пор их не распылили наши установки, то это очень устойчивые энергетические структуры и, скорее всего, они способны к самообучению и развитию.
– Так… – Зорин резко остановился, пытаясь сформулировать в виде слов внезапно нахлынувшее понимание. – А как они вообще этого вашего серого кардинала и эмиссара мировой закулисы нашли? Кто им на него указал? Я вот от Вас первый раз про этого кадра слышу. Или у него табличка над дверью висит «Корень зла»? Что-тут, господин Петров, не сходится, Вы, похоже, забыли, кто я по профессии?
– Да нет, Зорин, я не забыл и не пытаюсь Вас ввести в заблуждение. Просто жду, когда Вы сами ответы найдете, так надежней. Вот Вы и нашли. Я не знаю, каким макаром Ваши потусторонние подельники отыскали Дмитрия Дмитриевича, я даже не знаю, каким способом они его того. Значит, для них это просто. Им оттуда все видно как на ладони, если в переносном смысле. Не понимаете? Ну… Вот бывает же у Вас, что раз – и просто знаете. Откуда, что – не понятно, но точно в десяточку. Вот так и они. Вся эта комедия с переодеваниями, вся эта якобы несуществующая распределенная структура уже не сможет никого из физических лиц замаскировать. Они найдут и покарают каждого. Если не убьют, так сведут в дурку.
– Да не может быть, – поморщился Зорин, – они ребята не кровожадные. Чтоб так вот ходить и убивать… Не могу даже такого представить.
– Но вот убили же. Значит, что-то изменилось. Счет открыт, ожесточение нарастает, дальше само пойдет. Да что я Вам объясняю? Вы это лучше моего знаете. Тем более цена вопроса – будущее человечества. Такая цель любые средства оправдает. Зорин, кончайте Вы меня на противоречиях ловить, оставьте на время свои ментовские штучки эти. Тут нужен другой уровень понимания. Напрягитесь, пожалуйста.
Мозаика действительно складывалась в совершенно жуткую картину безнадежного и безрадостного будущего и вынести это казалось совершенно невозможно. Все мы верим, что когда-то потом будет лучше. И даже если уже без нас – грустно, конечно, но тогда есть смысл. А если ясно, что будет не просто хуже, будет много хуже, радикально хуже и гаже, то и смысла уже рыпаться нет никакого. Именно такие мысли буквально рвали на части мозг и сердце уже немолодого и основательно потрепанного жизнью отставного полковника и по совместительству несостоявшегося лидера глобального сопротивления. Слишком непосильной оказалась ноша.
Собеседник Зорина все, видимо, прекрасно понимал и, сочувственно кивнув, даже позволил себе похлопать все еще очень опасного пенсионера по спине.
– Не буду Вам, Зорин, врать, что шанс еще есть, сам в этом до конца не уверен, но вот так просто взять и принять такой кошмар я лично не готов. Да и Вам какая разница, как помирать? Нет, есть разница, конечно… В техническом плане. Но Вы ведь до ста лет жить не планируете? Все равно не выйдет.
– Ну, и что Вы предлагаете? Мы вообще не знаем, с кем следует бороться. Или с чем. Мы реагируем даже не на последствия шагов противника, а на брызги грязи от этих шагов.
– Они люди, Зорин. Просто люди. Или не просто пусть даже. Но они не бессмертны. Это во-первых. А во-вторых, никогда никакие масоны, закулисные манипуляторы, теневые правители и прочие запредельные неизвестные братья не победят в этом мире по одной банальной причине. Они не смогут договориться между собой на более-менее длительный промежуток времени. Не спрашивайте, почему я так в этом уверен. Я просто знаю, если угодно. Это мой личный мистический опыт. Короткий, но яркий. Мне, если честно, пофиг вся эта социальная и прочая справедливость, сказка это, мечта. Скорее всего, недостижимая. Но вот за то, чтобы люди оставались людьми, имеет смысл сражаться. И я готов.
– Так в чем план? – устало переспросил еще раз Зорин.
У него страшно разболелась голова, слезились глаза и вообще самочувствие резко ухудшалось с каждым шагом.
– Э нет, дорогой, так дело не пойдет! – внимательно глянув на него встревоженно сказал Петров. – Давайте-ка приходить в себя, кажется я малость переоценил прочность Ваших ментальных доспехов. Так! Внимание! Слушайте мой ритм дыхания! Так, так… Хорошо… Теперь шагайте в моем ритме, просто шагайте, смотрите вперед и контролируйте дыхание. Да, да… Уже лучше. Пошли, пошли… Уф… Вы как вагон с металлоломом тяжелы, батенька. Нельзя же себя так не любить…
Зорин ощутил, что дышать стало легче и прыгающие в глазах мушки куда-то, наконец, исчезли. Он через силу выжал из себя улыбку и кивнул Петрову, выражая благодарность за быструю и эффективную реанимацию.
– Хрупок человек, увы… – снова продолжил свой монолог Петров. – Даже такой вроде бы стойкий и неуязвимый, как Вы. Опора нужна, вера в лучшее, в свою правоту… Выбей ее – и готово, поминай как звали. Инфаркт, инсульт, суицид, бытовая ссора с поножовщиной, алкоголизм и прочие нелепые попытки спрятаться от самого себя. Глупо, не находите? Глупо и смешно. Вы же боец, Зорин. Воин, можно сказать. Борьба не средство и даже не цель. Борьба – это смысл. Пришла пора последней битвы, напрягитесь уж, немного осталось.
– Ладно, не надо больше меня лечить, давайте к делу. Еще раз: в чем план?
– В уничтожении противника, в чем же еще? А проблема в идентификации противника. Вот тут Вы и нужны Зорин. Ваш выход. Они пришлют своего эмиссара, потому что им надо выяснить детали, а не просто Вас убрать с пути. Разберемся с ним, а потом с теми, кто его инструктировал. Они вскроют следующий уровень, мы и этот разнесем – я, мои единомышленники и Ваши незримые друзья. Они всполошатся всерьез и вот тогда начнется локальный апокалипсис. Вас к тому времени уже, скорее всего, не будет среди живых, про себя не уверен, но тоже шансов немного, а вот энергоинформационные сущности наберут такую силу, что остановить их без массового зомбирования миллионов будет уже невозможно. Ну, а там, как Бог даст. Я верю, что он есть и ему тоже интересно. Значит, он человеков не оставит в беде и в нужный час явит свою милость. Мне бы тоже было обидно, если б из моего любимого творения сделали, к примеру, дачный сортир.