Я не один такой интуитивный… По улице медленно идёт девушка, сильно раздетая по причине жары. Я иду быстрей и нагоняю. Её тонкие ноги показались мне уже лишенными гладкости, в голову приходит мысль о целлюлите… Девушка оборачивает ко мне лицо. Я вижу доверчивый взгляд, но прежде всего в глаза бросается твёрдая серьга в ноздре. Любое выражение в глазах, как и выражение интонации – свидетельство какой-то лжи. Откуда она взялась по отношению ко мне, неслышно нагоняющему девушку? Когда замечаешь зубы вместо губ, кольца вместо пальцев или хотя бы ключицы под кожей, – люди что-то различили и обороняются, иногда это удивляет меня до глубины души. Я совсем ничего не думал о них, но когда замечаю оборону, я уже думаю, что они думают обо мне как о какой-то опасности. До сознания девушки различение тоже могло и не дойти. Мысли её думают, но серьга, интимно связанная с телом, излучила в меня свойство своей твёрдости. Не сама же серьга это сделала?! Девушка, скорей всего, ничего не знает. Что-то просто и естественно, тем не менее, отражает мою некомплиментарную мысль помимо её сознания… Никакая это не пассивность. Некая активность действует против меня внешним предметом – серьгой, – замечает мою мысль спиной девушки, филигранно ориентируется в окружающей обстановке… Шило в мешке прокололось: какой-то простой смысл проявляет себя в интуиции, ни слова не говоря.
Ещё пара примеров интуиции. По дорожке большого, заброшенного парка идёт молоденькая девушка. Мы издалека оказались в поле зрения друг друга: опять то-то безбольно толкнуло меня, отлетело в траву, облегчённо, беззвучно смеясь. Я немедленно становлюсь интуитивным, попадаю в ближайшее будущее: мы разойдёмся, как прохожие. Действительно, нас это ждёт. Я начинаю понимать, что девушка тоже различила будущее… Когда мы сблизились, я вообще не смотрю на неё, чтобы ей спокойней было, но мысли скользят в моей голове. В области её живота расширяется полость… Я влетаю туда головой, не задевая края этой норы плечами. Мне известно, что такой полости в теле девушки нет, это – не мои мысли. Кажется, она представляет, как можно быть изнасилованной… Другая девушка вообще шла со своим парнем по улице. Мне понравился контраст её симпатичного худого лица и широких бёдер. Она невольно улыбнулась… могла не сознавать мыслей, которые её думают, но различила комплементарное отношение к себе… Основная функция сознания – опережающее отражение действительности – хорошо коррелирует с интуицией. Именно она и является опережающим отражением действительности.
Гениальный нейрофизиолог Чарльз Скотт Шеллингтон заявил: «Мы не имеем ни малейшего права утверждать, что мышление является функцией мозга». Ефим Либерман – российский биофизик – осветил этот вопрос уже более развёрнуто: «Высокочастотный гиперзвук возникает в клетке, потому что электроны колеблются и задевают за стенки мембраны. В нейроне есть вычисляющая среда. Это – цитоскелет – вычисляющая трёхмерная решётка, через которую идёт звук. Нельзя ничего другого использовать, кроме звука. Если электромагнитные волны использовать, то с размерами порядка молекулярных, они разрушают молекулы. Внутри клетки – жидкая среда, скорость распространения звука триста метров в секунду. Клетку он проходит мгновенно… Мозг работает внутри нейронов на шумовом компьютере с гиперзвуком… в страшном грохоте и шуме… Ничего похожего в личном самосознании нет. Личное самосознание – это не программа, как думает примитивная физиология, это конструкция, про которую наука пока не знает ничего! В мозгу нет места для музыки, для цветного зрения… В нейронном компьютере считать можно, он такой аналоговый, в грохоте работающий, но для личного самосознания там места нет».
Это значит, что в мозгу нет места для воображения: звуки – внутри и снаружи. Внешнее и внутреннее наполнено единым Голосом Бытия, но, говоря о внешнем и внутреннем, мы себя подталкиваем в тупик форм созерцания.
Трёхмерное существо на двухмерной плоскости резвится без правил: появляется и исчезает, где хочет, перемещаясь в третьем измерении, а на плоскости имеет подобие с собой… Бог тоже сотворил человека «по своему образу и подобию». «Без правил» – это как раз свойство эмоций и чистая активность.
В нашем четырёхмерном измерении место для воображения есть только «снаружи» – это как-то неправильно. Деформация воображением времени, как трансцендентальной идеальности, вообще ставит в тупик. В «Мире без времени» мне открылось множество мысленных ходов и исчезло за секунду. Я не мог простоять в самом бойком месте магазина, на входе дольше, но потом вспоминал мысленные ходы, будто, пятясь назад. Эти воспоминания длились много лет, но есть смысл не считать, что они, как более поздние выдумки, возникли. Без них у истории нет начала, а теперь через сотни страниц я могу прийти к моменту, где ноги приросли к полу. Тем не менее, времени, в течение которого я воспринимал свои мысленные ходы, стоя в дверях, не было. Меня даже толкнуть не успели.
Мы оказываемся в ситуациях, где речь нельзя вести о времени и нельзя о пространстве. Девочка переместилась на косогор, минуя пространственные моменты: стенку вагона, скорость поезда и прочее, и это – не единственный случай. Олег Горбовский описал ещё один: местный житель шёл из гостей вдоль забора из колючей проволоки… Таких заборов там было много. Он выпил в гостях и поглощено перебирал в памяти детали разговора, а забор всё не кончался, наконец устав, пошёл к домику в стороне. Это оказалось помещением охраны. Там его допросили: как он попал на территории охраняемой зоны? Он, разумеется, не знал… Периметр осмотрели, повреждений не было. Дядьку отпустили, но случай попал в анналы…
Карлос Кастанеда тоже пишет, что Дон Хуан толчком в спину переместил его на другой конец города. «Психические явления не ограничиваются пространством и временем, хотя бы частично не подчиняются физическим законам, существует надперсональный слой психики». (К. Г. Юнг).
У нас есть все основания, чтобы выдвинуть гипотезу. Какой-то простой смысл имеет больше измерений, чем четыре, хотя бы, на одно. Из-за этого все наши четыре измерения ведут себя причудливо. Вроде бы я всегда пребываю рядом со своей памятью, но вдруг это откровенно начинает плыть… уже слово диафрагма прилетело ко мне издалека. Мы не можем созерцать внутри себя пространство за исключением случаев работы воображения… «Другой» или «внешний» – структура восприятия мира, – «другим» для Нарцисса может быть и его воображение. В нашем сознании нет ничего, кроме проекций реальности. Если сознание содержит в себе ещё и проекции «я», вроде воображения, тогда Нарцисс является медиумом между «я» и реальностью.
Собственная форма мышления «я» – интуиция – совпадает с истиной, но в истине – вожделение Нарцисса, а не «я». Свойство идей разума – быть бесконечными – обосновано тоже не Нарциссом. Он конечен и ограничен, а его сознание собирается жить вечно. Ничто не может объяснить пристрастие Нарцисса самого по себе и к бесконечным идеям. Мы может находить в сознании проекции «я», у которого больше измерений. «Я» не вмещается в наши измерения, вообще преодолевает всё, что доступно Нарциссу. Для Нарцисса истина конкретна. Это – зеркальное отражение её всеобщности для «я».
Где проходили процессы, позволяющие безусловным рефлексам игнорировать время и не изменяться, если в утробе матери плод изменялся каждый день? Четырёхмерная реальность не знает таких процессов. В ней всё течёт, и господствует изменение вместе со временем.
Открытия на основе понятий тоже нельзя рассматривать только как что-то, принадлежащее Нарциссу и четырём измерениям. Они имеют «внешнее» бытие для разума, являются новостью и для него. Нарцисс наталкивается на них случайно.
Опыт играет роль в сознании, но мы должны задаться вопросом: зачем он нужен, если у нас есть интуиция? Дело в том, что интуиция – не у нас, а у «я», – но время от времени сливается с Нарциссом в общую духовность… Созерцая себя взрослым в клетчатой рубахе, я вылез из автобуса, которые тогда ходили. Он – мой опыт. Вообще же, интуиция противопоставлена опыту.
Мышление систематизирует опыт всю жизнь вместе с памятью. На основе опыта организуется внимание. Опыт включается в работу внимания и её направляет, но принципиальный выбор, на чём концентрируется внимание, какой именно опыт накапливается, делается при выборе ведущей координаты не Нарциссом. Этот выбор делается о том, каким будет Нарцисс, и возникает раньше опыта. Сначала дети интонационно ориентируются в смысле. Интонация служит «входными цепями» в опыт. Она – очевидно – что-то «внешнее», в то же время может осмысливаться «внутри». Эта откровенная путаница, возникающая в пространственных локализациях, подобна той, какую делает третье измерение с плоскостью.
Опыт фиксируется на всех уровнях операционной системы, начиная с ощущений, но интуиция остаётся вне этой сферы, опять не «вмещается» и игнорирует опыт. Принцип отбрасывания части восприятия прослеживается потом неукоснительно. Чувства обобщают ощущения, отбрасывая какую-то их часть, внимание отбрасывает что-то, обобщая чувства, рассудок только частично обобщает опыт внимания, а разум частично опыт рассудка. Он выдвигает идеи, прокладывая направления для практики, при этом вынужден многое игнорировать, не вмещать в себя «детали». В итоге систематических обобщений, разум приходит к идее Бога, своем последнему обобщению, и оказывается покинувшим почву опыта. Отбрасывание опыта дошло до логической точки: идея Бога, как и интуиция, игнорирует опыт. Таким образом, операционная система является её зеркальным отражением.
Эмоции могут «предвидеть» будущее, ибо после смеха будут слёзы… По сравнению с ними ощущения, низведённые до простого отражения, есть снижение опережающего отражения действительности. Далее отражение стремится стать только искажением реальности, и, как самое последнее обобщение, Бог изгоняет из сферы мысли всё конкретное… Ещё задолго до самой идеи Бога операционная система сознания видит то, что содержится только в идеях разума, а они навязаны, чаще всего, чужим опытом: идея Бога, с одной стороны, выглядит, как инерция предыдущих обобщений, а с другой, навязывает себя по цепочке вниз. Рассудок, внимание и чувства соотносят себя с чужим опытом – дискурсом. А собственный опыт ощущений отходит в тень. Дискурс предоставляет сознанию возможность симулировать какую-то коллективную природу, как у эмоций, такую природу имеющих, два полюса существуют только вместе, но разница состоит в том, что за пределами опыта наше сознание не может ничего, а интуиция может всё. Свойство интуиции – опережающее отражение действительности – тем не менее, сохраняется в сознании.
Мы видим, что в операционной системе сознания что-то зеркально отражается, меняя своё правое на левое. Она, таким образом, демонстрирует собственную двойственность и обусловленность, причину возникновения из чего-то, что мы называем простым смыслом. Сознание, с одной стороны, накапливает опыт, с другой стороны, его игнорирует. Наша любимая практика – рассуждать, не опираясь на опыт, априорно извлекать смысл из себя. «Разум видит только то, что сам создаёт по собственному плану, что он с принципами своих суждений должен идти впереди и заставлять природу отвечать на свои вопросы». (Кант). Открыв априорность разума, Кант оставил акцент на непознаваемой «вещи в себе». «Я» сменяется пассивностью Нарцисса.
На практике внутренний монолог в сознании не умолкает никогда, с его помощью старый опыт закрывает нас от новой информации в зоне доступа. Нельзя принять её просто к сведению и относиться, хотя бы, нейтрально, если она не совпадает с прошлыми представлениями и неприменима в рамках этих представлений. Внутреннее чувство как-то её вычёркивает. В данном случае, оно узурпирует активность. Всегда отношение к новой информации будет, чаще всего, негативное, или с сомнением. Личность закрывает себя, вычёркивает такую информацию, оставляет для себя совершенно внешней и бесполезной. Старый опыт препятствует актуальному восприятию. Мы собираем это восприятие из известных уже представлений. На самом деле, старый опыт просто поглощает внимание, представляет собой трафаретный подход к делу, экономит силы на мыслительном процессе, избавляет нас от необходимости «изменять память по всему объёму мозга». Так что интуиция отрицает опыт по праву. Он представляет априорность, которая похожа на неё, как обезьяна на Господа Бога.
В отношении к операционной системе «априорность» – важнейшее понятие Канта, – но меняет смысл на противоположный по законам языка.
«Нейроны от человека, пересаженные жабе, приживутся». (Савельев). Смысл нейронов – связь. Они – эмпирическая реальность, универсальность и простота, если приживаются, пересаженные жабе. Гравитация – тоже эмпирическая реальность. Она является чем-то неизменным, непрерывно действующим и универсальным, как нейроны. А. Эйнштейн доказал, что гравитация влияет на пространство и время. Он только сомневался, что гравитационные волны когда-нибудь будут обнаружены. В этом сомнении есть определённое совпадение с «я», никак не обнаруживаемым и тоже влияющим на пространство и время.
Точно известно, что интуиция принадлежит лимбической части мозга вместе с доминантами. Они и интуиция имеют общую локализацию. Это очень удобно, всё в одном месте, интуиция берёт шефство над доминантами…
Время, которое существует для дискретностей, отменимо для «я», а, если времени нет, то какая смерть? Знание о бессмертии, которым обладает «я», превращается в смертном теле в полузнание Нарцисса – в Надежду на бессмертие. Надежда на бессмертие не выводится из жалости Нарцисса к себе, ибо жалость к себе – это уже какая-то «универсальная» пассивность.
«Я» просвечивает сквозь нашу видимость, как неизменное. Видимость меняется с течением времени, а «я» – нет. Зачем он существует сам для себя, если ничего для него не изменяется? Этот вопрос не имеет смысла, потому что ставится в наших пространственно-временных координатах.
Между Нарциссом и «я» есть противоречие: в «Мире без времени» я откусил язык, раскрошил зубы… порвал диафрагму. Ещё лёгкие провалились в живот. Наблюдается разрушение Нарцисса. Всё это может быть связано с несовпадением измерений. Если ноль времени считать измерением, то «я» оперирует более, чем в четырёх измерениях. Это – не отмена измерений, в которых время течёт, как не является отменой для высоты длинна или ширина. Измерения времени могут быть весьма разнообразны. Что мы знаем о чистой материи? Может быть, в том числе, и будущее раньше прошлого. Мы, может быть, даже имеем с ним дело в качестве опережающего отражения действительности.
Более распространённым примером несовпадения измерений могут быть мифы. Это тоже – Слово, но не Логос. Миф соотносим с «тенью», комплексами, анимой или анимусом, коллективным архетипами. Миф, как Слово, не обоснован ничем, как волшебное начало мира, олицетворяет собой ложь единого Голоса Бытия – какие-то враки. Это – синоним бесконечности, какой-то изначальный образ, который сознание стремится воплотить, чтобы добиться соответствия мира внешнего миру внутреннему. «Каждое новое поколение расставляет в мифе свои акценты: самые естественные цели – есть, любить, спать, умирать – становятся бесконечными, церемонией и ритуалом». (Делёз). Миф – неизменен, тем не менее; движется и развивается фантазия о нём (воображение). В четыре измерения, в которых оперирует разум, всё это не вписывается. Враки Мифа пытаются выразить суть без кажимости, либо, наоборот, выражают кажимость без сути. Они имеет бытие, как возможность, или не имеют, но всегда тесно связаны с доверием. Всё это совпадает с представлениями о «я».
Доверие маленького ребёнка, видимо, является первой готовностью к встрече с «я». Доверие Нарцисса имеет коллективный смысл, страх, наоборот, индивидуален, но становится коллективной, социальной установкой… Это – какая-то зеркальная перемена. Когда в конечном итоге доверие заменяется своим зеркальным отражением, активность оказывается у подозрительности: разум, ум и опыт превращаются в инграммный банк… Как это ни странно, интернет имеет прекрасную возможность его активизировать. Он формирует предложения в соответствии с запросами, и заявленные интересы укрепляют «структуру восприятия мира» у пользователя. На практике она так не работает, а размывается «другими» случайным образом.
В исполнении бесконечных ритуалов, в которых миф себя реализует, присутствует некое наблюдение за собой. Например, припоминая молодость, Дина Рубина пишет о себе: «двадцатилетняя кобыла». Такое отстранение свидетельствует, что у наблюдателя нет пола. Я тоже припоминаю себя молодым, и, если отвлечься от содержания воспоминаний, – это будет некая прямая линия, обладающая энергией и способная наделать глупостей своей прямолинейностью. Только дискурс сбивает её с толку и заставляет замирать. Вроде бы и от дискурса наблюдатель не отличается, но, «очнувшись», вдруг созерцает даже собственный пол как что-то постороннее… «Наблюдатель» – это проявление «я», пассивным опять оказывается Нарцисс. «Я» не только не учитывает его дискурс, но и пол. Миф преследует, как цель, воплощение в пространстве и времени.
С. Савельев сообщает о морфологическом разнообразии структур мозга, которые делают расовую и половую идентичность иллюзорными понятиями, но тоже только для мифа. Он воплощается, как волшебное начало мира. Миф прикасается к миру Нарцисса осторожно, ибо другие измерения, которые у него есть, могут нанести вред Нарциссу. Но после этого Нарциссу в его пассивной позиции достаётся какая-то активная роль. Эту проблему «я» должно как-то решать, ибо не ради жалости Нарцисса пребывает, чтобы только и делать, что преследовать цели Нарцисса.
В нашем сознании интуиция – пассажир без места. Сознание говорит «стоп» интуитивным решениям. Они возникают без обдумывания, а так дела не делаются, ибо сознание желает «обсасывать» свои решения, проверяя в них тождество. Интуиция обладает безусловностью, может с сознанием не считаться. Подозревать наше сознание в способности ей противостоять – не приходится, тем более, что интуиция и не пользуется сознанием, как мы видели на примере девушки с серьгой… И вот люди играют в рулетку. Нужно поставить на номер раньше, чем он выпадет, и Нарцисс, о котором интуиция, вроде бы, заботится, если берёт под «шефство» доминанты, будет в шоколаде. Это занятие для интуиции с её опережающим отражением действительности не составило бы труда. И всё-таки парадокс! Игроки ставят на счастливый номер, но потом, почему-то, снимают свои фишки с него, а все остальные оставляют… Ставка была сделана случайно. Съём уже не случаен. Почему интуиция действует против своего Нарцисса? Мне не раз приходилось наблюдать, как увешанные золотом люди «жалеют» фишки на счастливых номерах и, не глядя, рассыпают на всех остальных… Я и сам так делал. Будто, гипнотическое эхо пронзает все сферы тела глубже и глубже. Рука тянется и снимает фишку. В это время сознание чем-то властно отодвинуто от вмешательства в моторику. Если представить себе, что оно «вставит слово», то почувствует себя, будто, обрезавшимся острой бритвой или ошпаренным кипятком. Оно этого и не делает. Ниже уровня сознания действуют в этот момент очень сильные эмоции, оно лишь – свидетель и «обвиняемый» в своих неудачах. Почему интуиция действуют против своего Нарцисса и отторгает счастливую случайность вопреки его однозначным интересам?
На дамочку никто бы не взглянул. Все расставляли свои фишки и поглощено следили за игрой, выпал 22-ой номер, но она укусила кулачок и горько воскликнула, только что сняла фишку с этого номера… Все и вспомнили, как она дёргала руками. Тоже самое проделал золотистый парень, сдвинув сторублёвую фишку на каре. Номер, с которого он сдвинул, выпал… выигрыш «разбавился» в четыре раза. Почему интуицией расценивается счастливый номер, как опасность? Если фишка поставлена правильно, она об этом знает, сознание, конечно же, не знает…, но у Нарцисса в зобу дыханье спёрло. Шарик может катиться долго: заботясь о дыхании Нарцисса, интуиция снимает фишку. После такой «заботы» Нарцисс дышит нормально, но, конечно же, психует, проигрывая там, где выигрывал. Эмоциональный фон повышается. Видимо, «я» тоже выходит поиграть. «Я» нужны эмоции и, видимо, годятся плохие. Это – зеркальность какая-то с Нарциссом, которому нужны хорошие. Эмоции во время игры привлекают «я». После того, как «я» накатит, бедненький Нарцисс не может дышать…Он, конечно, не умрёт от удушья, пока катится шарик: кому, как не интуиции, знать об этом, тем не менее…
Нарцисс – сложноорганизованный объект, «я» – прямая линия, которая его разрушает… Мне было трудно дышать и, когда я вылезал из автобуса в своём видении в детстве. Проблема с дыханием – какой-то признак встречи Нарцисса и «я» …
Номер в рулетке – олицетворённая случайность. Получается, что «я» и случайность имеют одинаковую «внешнюю» природу. Они могут не дышать, но Нарцисс не может. Интуиции важно, чтобы тело не потерпело ущерба. В то же время она – часть «я» – не Нарцисс решает, что эта часть будет делать… Чтобы Нарцисс «вкурился» в удачу, а потом стал психовать, случайность сначала за него. Однажды я наблюдал, как удача гналась за новичком в казино. Он ставил на номер, тот выпадал, но при следующем вращении рулетки. Его фишки стояли уже в другом месте…
Интуиция – за нас, вернее, за наше тело. Она – связующее звено между Нарциссом и «я», который иногда участвует в жизни Нарцисса. О таком участии может свидетельствовать феноменальная памяти Шерешевского, которая может быть понята, как прямая активность «я», игнорирующего время. Отличной памятью обладали Александр Македонский и Иосиф Сталин, их «я» тоже не сидел без дела, участвовал в их жизни.
Если при игре в рулетку для «я» будущее, как настоящее, то время опять не имеет значения. Если девочка переместилась из вагона на косогор, то и пространство не имеет значения. Ещё одной самой очевидной связью «я» и Нарцисса, кроме интуиции и мифа, является воображение. Оно активно по отношению к пространству и времени, лежит в основе внутреннего чувства, которое представляет нам нас самих, как «я», в отличие от интуиции более «демократична» и доступна Нарциссу. В фантазии Нарцисс получает доступ к безупречной логике, но, возможно, воспринимает её, как фантазию, и соответственно относится… Мы слепы от тьмы или света перед мысленным взором, но граница света и тьмы позволяет различать. Фантазия, как раз, находится в этой пограничной зоне.
Самый главный интерес Нарцисса сосредоточен в нём самом. Его различение касается его внутренних состояний, которые разыгрываются, освещаются и затемняются случайностью. Ей не обязательно отключать способность различение у Нарцисса целиком, достаточно понижать или повышать её уровень. Согласно Хаббарду, это и делает инграммный банк: «какие рестимуляторы встретятся – это вопрос случая».
Представляя свои мести обидчикам, Нарцисс тренирует своё будущее поведение, а «я» знакомится с убожеством своего Нарцисса. Божество смотрит на своё убожество. В фантазии Нарцисс «активен».
Где он соблазнится и своими руками соберёт неприятности? «Я» ничего не делает своими руками.
Тело может быть молодым или старым. Душа в нём зависит от эмоций, а стоит за ними «я», всё прекрасным образом различая в метаболическом вихре и нейронных связях, толкает Нарцисс в эмоции за рациональные рамки. Нарцисс толкает сиюминутные эмоции в рациональные рамки. Эта «пассивность» должна принадлежать Нарциссу, но возможность активности в любом направлении есть у «я».
Описывая эмоциональные игры Нарцисса, описываешь саму жизнь, а стоять за ними может «я».
Пьянство после трудового будня возвращает эмоции в исходное состояние, и преодоление последствий контроля нервов «воспевается» Нарциссами конгруэнтно. Выраженный смысл – ложь, но пьянствующие личности заражают окружающих некой первозданной природой эмоций. Коллективной природа эмоций приводит к возникновению идей, которые становятся объективной силой. Их разделяют миллионы, как акт своего сотворчества, возникает нерушимое непрерывное единство на какое-то время.
Можно сказать, что эмоции сами напрашиваются на дискурс, если действуют таким образом. Правда, в готовом виде дискурсивное различение лишено становления, но над условными, общественно полезными «идеями» думать и не надо. Эмоции упрощают всё и используют, как один ответ на все вопросы. Мы кушаем и говорим: «вкусно», но «вкусно» – и кремовый торт, и жареное мясо. От мяса и крема ощущения разные – мы их отождествляем в одном слове. Жжение в ране определяем, как «больно», но «больно» – лишь выражение шкалы, а не сами «градусы». Упрощение эмоций на словах ложится, как отсвет на ощущения… Мышление вообще может протекать на уровне: «яблоки – это черви». Можно мыслить поражение, как победу, затеять ремонт в квартире и растянуть на всю жизнь. Если отождествление господствует в картине мира, то может оказаться и суррогатом различения. Но на основании различения, имевшего процесс становления, мы сами знаем, что хорошо, а что плохо. Тут у нас есть активность, которая может достаться сознанию… Вообще, притворство эмоций простенькими – великолепный для них ход. Они управляют сознанием незаметно. Оно выглядит для себя более сложной компонентой, чем какие-то простые эмоции. За этим может скрываться управление сознанием, не вызывая у него подозрений. Все результаты экспериментов с сознанием, могут быть списаны на промахи самого сознания.
Один человек считает, что в комнате душно и нужно открыть окно, другой тоже считает, что в комнате душно, но окно открывать нельзя: «Мы простудимся». В этих «переговорах» можно добиться результата, только приведя эмоции к общему знаменателю. Это будет какой-нибудь дискурс… Он полон обобщающих упрощений: «Водка – яд, сберкасса – друг».
Смеховая культура вообще призвана манипулировать эмоциями и всё упрощать. Манипулирование эмоциями бросается в глаза и в дискурсе, пассивная роль сознания по отношению к нему – свидетельство того, что общество перехватило роль «я».
Сознание стремится поддерживать своё общение с окружающим миром. Его цель – некий единый смысл, – и дискурс выглядит главным в жизни. За этим стоит бытие какого-то вечного смысла, сохраняющего себя при смене дискурсов, как логика. Это именно связь. Юные мальчики и девочки, не смотря на эмоциональную конкуренцию, всегда готовы поддерживать успехи друг друга в области выраженного смысла. Их импровизации почти не отличаются от рудиментарных, но встречаются с полным энтузиазмом друг другом. Это – свидетельство некой коллективной природы всех индивидов. Накопление опыта, сведённого к единству смысла, не знает правил, по сути, как эмоции. В. Маканин приводит историю, в которой знакомятся мужчина и женщина. Они ищут спутников жизни, и супружеская пара пригласила их к себе в гости. По их мнению, мужчина и женщина идеально подходят друг другу, у них похожие привычки и интересы. Пара решила, что мужчина и женщина немедленно влюбятся друг в друга. Мужчина и женщина пришли в гости, но в дальнейшем вопросов о себе не понимали. Маканин, кажется, сам рассчитывал на радость мужчины и женщины по поводу своей одинаковости, но любовь – это различение, толчок извне-внутрь… Всё могло быть ещё запутанней. Мужчина и женщина различили свою одинаковость, но не любили сами себя. Каждому из них был нужен кто-то «другой».
В молодости мы выбирает представления по вкусу. Эти представления поддерживают нашу важность, как определённость, позволяют понимать мир, отсекают от действительности всё лишнее. Некоторое время картина мира выглядит стройной, но такой она остаётся до первого столкновения с практикой. Как только жизнь приносит опыт, возникают нестыковки, они добираются до самого верха: и бог создаёт дьявола! Можно сказать, что после этого обладатель разума чувствует себя в тупике. Именно отсюда возникают «непарадные движения не познавшей души» и «драмы сарказма»: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет…».
Если Чацкий благополучно справился с тупиком: «Карету мне! Карету!», – то для юного Вертера тупик закончился самоубийством… Так же остро напоролась на свои интеллектуальные схемы французская революция: свобода, равенство, братство, добродетель, богиня разума… и гильотина, упорядочивающая мир. Представления проистекают из способности к обучению, но есть и хорошая новость. Ей противостоит способность к самообучению. Можно обратиться к своему личному опыту, который оттеснялся обучением. Внимание что-то замечало, сознание – нет, но возможность другого анализа ситуаций всё равно копилась в памяти. Эти впечатления оставались в тени, мы продолжали думать, как были обучены. В конце концов, устав от повторения одних и тех же ошибок, мы увеличили и другие свои мысли под микроскопом внимания… Привычные суждения дрогнули. Они сначала встали на дыбы, потому что представляли собой понятия и оценки, наделённые безусловностью, но, по капле выжимая из себя конформизм по отношению к чужому опыту, мы провели инвентаризацию своих взглядов и преодолели сопротивление старых воззрений.
В нашем сознании начинает развиваться структура, отличная от интеллекта или разума, который есть способность к обучению. Эту структуру лучше определить, как ум. Не смотря на всю условность этого определения, ум относится к внешнему созерцанию, а разум – к внутреннему. Разум, как и обучение, стремится сделать человека «приемлемым членом общества», если это бандитское общество, значит, приемлемым членом этого общества. Ум к такой цели тоже стремиться. Возможно, у человека совести сознание сначала развивает разум, а Нарциссы сначала развивают свой ум… Ум и разум вместе пребывают в рамках опыта, но между ними есть трещина. Профессор Преображенский советовал Шарикову учиться, но тот предполагал жить своим умом, и в результате получилось то, что получилось. Разум созерцает закономерности, а ум, кажется, следит за тем, что делает случайность. В основе ума и разума, как раз, разный способ эмоций оценивать. Ум – не моё перепуганное сознание «собачки», которая крутит перед белыми ширмами в фотостудии головой во все стороны. Такое моё поведение было разумом, я был уже обучен вести себя цивилизовано. Среди свойств ума стремление к сомнению, а в фотостудии я заставляю себя подавлять сомнения в угоду ориентации на папу и маму. А возможность сомневаться, в чём угодно, безгранична. Например, у Кэрролла в «Что черепаха сказала Ахиллу», она превращает простое трёхчленное умозаключение в тысячечленное, снова и снова прибавляя к посылкам вопрос: «Если это верно». Заслуга ума – в обнаружении никем не установленных связей, в изобретении нового.