Но император был теперь совсем не в таком настроении духа, чтобы обратить внимание на это заявление. Сигизмунда успели убедить в том, что Гус один из главных противников того дела, от которого император ожидал приобресть бессмертную славу – дела восстановления единства католического мира. Император не только не велел освободить Гуса, но отягчил его участь. Созвав святых отцов Констанцского собора, Сигизмунд передал Гуса в их распоряжение, поручив его епископу Констанцскому. Тот немедленно приказал перевезти узника в свой замок Готтлибен, находившийся возле Рейна (в кантоне Тургау). В последнее время пребывания в прежней доминиканской тюрьме Гус чувствовал себя немного лучше благодаря доброте сторожей и влиянию некоторых чешских вельмож. Ему позволяли писать письма, принимать друзей, читать книги. Гораздо более суровое обращение пришлось испытать Гусу в Готтлибенском замке. Целый день на нем были оковы, на ночь руки Гуса приковывались к стене; пища была отвратительная, и Гус опять стал сильно хворать. Переписка с друзьями была ему запрещена, присылаемые книги попадали в епископскую библиотеку.

По случаю бегства папы Иоанна XXIII кардиналы должны были подтвердить его распоряжения. Был, между прочим, подтвержден и приказ о содержании Гуса под стражей. Назначили новую следственную комиссию, но какого рода допрос был сделан этой комиссией Гусу – неизвестно, так как следствие велось теперь с соблюдением строжайшей тайны. Эта неизвестность окончательно вывела из терпения чешских сторонников Гуса. Император Сигизмунд стал получать письма, в которых вместе с просьбами звучали угрозы. 12 мая в Праге собралось 250 дворян, которые подписали на имя императора прошение, где было сказано, что арест Гуса нанес обиду и позор всей чешской нации. На следующий день в самом Констанце многие чешские и даже польские дворяне подали записку представителям четырех главных “наций” Констанцского собора, в которой жаловались на незаконный арест Гуса и варварское обращение, испытываемое им в тюрьме. Чешские дворяне добавили к этой записке опровержение клеветнических слухов, распространяемых на соборе, что будто бы в Чешском королевстве (Богемии) причастие раздают в бутылке и что вместо священников народ исповедуют башмачники.

Эти жалобы не остались без ответа. Чешский “железный епископ” Ян из Латомышля написал возражение, и 31 мая патриарх Антиохийский объявил от имени собора, что Гус не будет освобожден, хотя бы за него явилась тысяча поручителей. Единственная уступка, которую пришлось, однако, сделать по требованию чешских дворян, состояла в том, что было обещано сделать Гусу допрос в публичном заседании. В это время был пойман беглый папа Иоанн, и его посадили в том же замке, где находился Гус, так что Гус провел двое суток под одной кровлей с тем папой, который подписал приказ об его аресте.

Вслед за тем Гуса перевели в новую, уже третью по счету, тюрьму. Первый публичный допрос был назначен на пятое июня 1415 года.

Собрание прелатов состоялось во францисканском монастыре и было весьма многолюдно. Сначала, в отсутствие подсудимого, прочли обвинительный акт и показания свидетелей. Затем прелаты хотели просто голосовать вопросы, осудить приписанные Гусу тезисы и тоща лишь ввести обвиняемого, предоставив ему только покориться решению собора.

Заметив это, секретарь Яна из Хлума Петр из Младеновиц, тотчас предупредил своего патрона, а этот последний, вместе с другими чешскими дворянами, обратился к императору, настойчиво требуя, чтобы Сигизмунд не допустил такого явного неправосудия. Император должен был уступить и приказал, чтобы Гуса сначала допросили публично.

Когда Гус был введен в собрание, перед ним положили экземпляр его книги “О церкви” и его полемические сочинения против Станислава из Цнойма и Степана из Пальма, писанные его собственной рукою.

– Признаешь ли ты эти книги за свои? – спросили Гуса.

Гус взял книги, внимательно просмотрел, затем поднял вверх и сказал, что это действительно его книги; но если ему докажут, что он написал что-либо ошибочное или ложное, он готов исправить ошибки. Тогда один из прелатов стал читать сделанные в обвинительном акте выдержки из его сочинений, значительно искаженные и урезанные. Гус несколько раз пытался возразить и восстановить истину. Тогда в зале поднялся неистовый шум:

– Оставь свою софистику! – кричали ему. – Отвечай прямо: да или нет!

Гус пытался сослаться на отцов церкви.

– Оставь отцов! – кричали ему. – Им здесь нечего делать.

Видя невозможность говорить, Гус замолчал.

– А, ты молчишь! – закричали прелаты. – Это служит доказательством, что ты действительно веришь в свои лжеучения!

Посреди этого крика и шума один Гус сохранял спокойствие и достоинство. Когда ему, наконец, удалось добиться слова, он сказал:

– Я думал, что встречу на этом соборе более пристойности, более доброты и более порядка.

– Вот как ты теперь разговариваешь, – сказал на это председатель собрания, кардинал-епископ Броньи. – Пока ты сидел в Готтлибенском замке, ты был скромнее!

– Да, – ответил Гус, – потому что там никто не кричал на меня, а здесь вы все кричите!

Некоторые более благоразумные кардиналы поняли, что поведение большинства прелатов может уронить значение собора. Они предложили поскорее закрыть заседание. Второй допрос был назначен на седьмое июня.

Это второе заседание было значительно приличнее первого, чему содействовало личное присутствие на нем императора Сигизмунда. От имени императора было объявлено, что всякий нарушитель спокойствия, кто бы он ни был, будет выведен из зала.

На этот раз Гуса старались уличить главным образом в том, что он будто бы усвоил учение Виклифа о “пресуществлении”, то есть о том, что хлеб и вино в таинстве евхаристии остаются хлебом и вином. Председательствовавший в собрании кардинал Петр д’Айлльи и некоторые английские богословы стали при этом доказывать, что учение Виклифа об евхаристии составляет неизбежный логичный вывод из его реалистической философии и что Гус, будучи реалистом, неизбежно должен принять все логические последствия реализма. Гус возражал, но наконец один из англичан закончил спор, сказав:

– Философия тут неуместна. Учение Гуса об евхаристии, несомненно, католическое, тут и толковать не о чем.

Тогда Гусу предложили вопрос: как смел он высказаться против осуждения 45 тезисов Виклифа? Гус возразил:

– Я не поддерживал упорно ни одного из этих тезисов, но не мог не воспротивиться осуждению их без всяких доказательств.

– Но ты говорил, что чтишь личность Виклифа? – сказали ему.

– Я не отрицаю, – ответил Гус, – что считаю Виклифа благочестивым человеком. Желаю одного: чтобы моя душа была там же, где находится его душа.

Эти слова вызвали среди прелатов громкий взрыв смеха. Некоторые, менее смешливые, сурово качали головами.

– Но как ты осмелился апеллировать на папу к Христу?

– Что же, – ответил Гус, – нет судьи более праведного.

“Святые отцы” Констанцского собора опять расхохотались.

– Правда ли, – спросили Гуса, – что ты осмелился утверждать, будто пришел сюда добровольно и что ты хвалился тем, что если бы не захотел прийти, тебя не могли бы привезти сюда ни король Вацлав, ни император?

– Это правда, – сказал Гус. – За мною стоит столько людей, не исключая многих могущественных вельмож, что я мог бы совершенно спокойно жить в их замках.

Тут встал рыцарь Генрих из Хлума и сказал:

– Это правда!

– Я простой рыцарь, – прибавил Ян из Хлума, – но я сумел бы защищать Гуса целый год в своем замке. Есть много более сильных, чем я, вельмож, которые сумели бы защищать его от Вацлава вместе с Сигизмундом.

Это заявление не могло понравиться присутствовавшему императору. Сигизмунд давно искал случая отказаться от слова, данного Гусу, и теперь, обращаясь к подсудимому, сказал:

– Я дал тебе охрану с той целью, чтобы ты имел возможность защищаться в публичном заседании. Ты видишь, что я в точности исполнил свое обещание. Собор сделал тебе сегодня публичный мирный и кроткий допрос, за что я приношу ему свою сердечную благодарность. Тебе же советую: брось упорство и положись на милость или немилость собора. Ты ошибаешься, если еще рассчитываешь на мое покровительство. Еретик, каков бы ни был его сан, не найдет пощады у Римского императора.

После этих слов Сигизмунда заседание было отложено до следующего дня.

Третий и решительный допрос Гуса произошел 8 июня 1415 года, опять в присутствии императора. Гусу снова не давали возразить на что-либо обстоятельно. Прелаты поняли слабую струну Сигизмунда и на этот раз особенно напирали на то обстоятельство, что учение Гуса опасно не только для церкви, но и для монархии. Между прочим разбирали обвинительный пункт, гласивший, что, по учению Гуса, священник, совершивший смертный грех, – не священник. Сигизмунду, однако, успело наскучить следствие, и он, вместо того, чтобы слушать, разговаривал с немецкими князьями и выглядывал в окно. В одном из сочинений Гуса нашли место, где было сказано, что Церковь может существовать и без папства. Тут англичанин Стокс заметил Гусу:

– Ты напрасно хвалишься своим учением: ты все украл у Виклифа!

– Так, по-твоему, – сказал един прелат, – священник не священник, если он в смертном грехе; ну а что, если император в смертном грехе?