Хорошие плохие слова

– Вот, что значит профессионализм, – восхищённо сказал Селиванов, когда она удалялась от нас в сторону шеста. – Совершенно никакого стыда!

Метания карликов закончились. Мы записали ещё несколько интервью. С друзьями Жана-Луи, барменом, зрителями, либералом в синей бейсболке, здоровяками-участниками турнира и с победителем, которому достался ящик пива. Им оказался некто Дэвид, рыжеволосый вышибала из соседнего бара. Затем к нам снова подошёл Патрик и позвал за стол, отметить хороший день. Селиванов забеспокоился.

– Теперь отказываться точно нельзя, – сказал он. – Нехорошо получится, некрасиво.

Я согласился. Очень хотелось есть. Кроме Патрика и его друзей, за длинным столом были Жан-Луи с двумя другими карликами и пара вышибал. Патрик угощал. Мы выпили пива. Потом ещё. Однако еды в баре не оказалось. Я обратил внимание, что Жан-Луи с друзьями налегают на виски. Мне стало любопытно, сколько карликам нужно выпить, чтобы опьянеть. Все кричали и что-то шумно обсуждали, перебивая друг друга. Мы с Селивановым почти ничего не понимали. Очень скоро нам стало скучно. К тому же, от пива на голодный желудок потянуло в сон, а надо было ещё добираться до мотеля. В этот раз мы решили переночевать в Уинсоре, а в Торонто вернуться следующим утром.

Минут через 30, когда мы складывали аппаратуру в багажник, из бара вышла Катя. Теперь на ней были синие джинсы и белая футболка. Светлые волосы забраны в хвост. Сама скромность. Я подумал о том, как ловко женщины умеют обманывать мужчин.

– Жан-Луи сильно напился. Пил виски со своими друзьями наперегонки и отключился, – сказала она. – Вы в какую сторону едете?

Я назвал мотель.

– Не могли бы вы довезти его домой? Все друзья Жана почти в таком же состоянии, им за руль лучше не садиться. Кажется, его дом недалеко от вашего мотеля, – она протянула записку с адресом. – Он живёт с подругой, она откроет вам дверь.

Селиванов вздохнул. Мы собирались поесть. Но отказать было неловко.

Процессией по выносу тела Жана-Луи из бара руководил Патрик. Победитель шоу, Дэвид, сильно шатаясь, нёс спящего карлика на руках. Патрик шёл впереди и шипел, как змея, то и дело прикладывая указательный палец к губам, давая понять, что никто не должен шуметь, дабы не разбудить спящего. По бокам плелись друзья Патрика – борцы за права летающих гномов. Замыкали шествие два карлика, коллеги Жана-Луи по приземлениям на надувных женщин. Все были сильно пьяны. Я даже подумал, когда они успели так нажраться? Жана-Луи нежно положили на заднее сиденье нашей машины. После чего компания засеменила обратно в бар. За Катей приехал бойфренд на мотоцикле, обычный парень лет тридцати. Мы обменялись телефонами, пообещали доставить Жана-Луи домой целым и невредимым, и Катя укатила. Селиванов снова вздохнул. Он был влюбчивым.

День казался резиновым и никак не заканчивался. Был только час дня, но мы с Селивановым встали в 4 утра, чтобы отправиться из Торонто в Уинсор. С того момента мы почти ничего не ели.

– Давай его пристегнём, что ли? – сказал я про Жана-Луи.

– Давай, – согласился Селиванов.

Мы попытались посадить карлика на сиденье, но он каждый раз заваливался на бок или норовил сползти на пол. Его короткие ноги неудобно торчали, а ремень безопасности то впивался ему в шею, то бестолково болтался. Нам никак не удавалось зафиксировать Жана-Луи.

– Так мы его не довезём, – сказал Селиванов. – Надо раздобыть детское кресло. Наверняка карликов здесь разрешено перевозить только в детских креслах.

– Где ж его взять? – спросил я.

– Не знаю, но без него оштрафуют. Знаешь, какие у них тут штрафы! Без штанов оставят, – сказал Селиванов и закурил.

Я достал карту и стал искать улицу Уэст Уайандотт, которую Катя указала в записке. Она оказалась в другом конце города от нашего мотеля, почти на границе с американским Детройтом.

– Придумал! – воскликнул Селиванов. – Давай его положим в багажник!

– А если задохнётся? Или испугается, когда проснётся?

– Во всех фильмах людей возят в багажниках, – сказал Селиванов. И никто ещё не задохнулся. К тому же, он маленький, много воздуха ему не нужно. Заодно проспится. Да тут дело-то минут на 20!

Идея Селиванова мне не понравилась, но я не видел другого выхода. Оставить Жана-Луи на улице мы не могли. К тому же, хотелось быстрее со всем этим закончить.

Часть оборудования мы переложили в салон, оставив в багажнике только сумку с аккумуляторами и световыми приборами. Жан-Луи оказался неожиданно тяжёлым. Всё-таки, для такого спорта, как метание карликов, нужно обладать немалой силой. Мы положили его на бок и зафиксировали тяжёлой сумкой, чтобы не перекатывался во время движения. Под голову сунули свои куртки. Со стороны всё выглядело как похищение человека. Селиванов остался доволен.

– Совсем другое дело! Теперь никуда не денется!

Почти сразу мы заблудились. Навигаторы в то время ещё не были популярны. А бумажная карта заводила нас в тупики и лабиринты Уинсора. От раздражения я затормозил на одном из перекрёстков слишком резко, взвизгнули покрышки, и стайка канадских бабушек испуганно отпрыгнула от края тротуара.

– Не могу больше, надо поесть, – сказал я.

– Давай! – обрадовался Селиванов. – Жан-Луи всё равно спит, а мы по-быстрому!

Как назло, по пути не попадалось ни ресторанов, ни кафе, ни магазинов. Зато стрип-бары были на каждом углу. Все они были открыты, несмотря на то, что до вечера было ещё далеко.

– Давай в стриптиз зайдём, может, хоть хлеба купим, если у них нет нормальной кухни! А зрелищ нам на сегодня достаточно! – взмолился Селиванов.

Мы остановились у одного из баров с неоновыми девицами на фасаде. Я открыл багажник. Жан-Луи лежал всё в том же положении и посапывал.

– Спит! – констатировал Селиванов.

Мы заплатили за вход по одному канадскому доллару.

– Вот это я понимаю, демократия! У нас бы за это три шкуры содрали! – сказал Селиванов. Он любил сравнивать цены.

Людей в баре почти не было. Несмотря на это, у шестов заводными белками крутились девушки. Причём в зале горел довольно яркий свет, никакого интима. На наше счастье, можно было заказать салаты и даже несколько видов мяса. Редкие посетители потягивали пиво, почти не обращая внимания на стриптиз. Однако танцовщицы не халтурили, исполняли номера с огоньком. Мы сели к сцене спиной, хотелось просто поесть. Я заметил, что также сидят многие мужчины, целыми компаниями. Видимо, стрип-бары были удобным местом, чтобы просто выпить пива и поболтать.

Заказали по мясному стейку с рисом и салаты.

– Я где-то читал, что в Канаде за рулём можно немного выпивать. Только не помню сколько. Пиво, конечно, не считается, – робко начал Селиванов.

Мы заказали бутылку коньяка.

– За двумя зайцами погонишься, ни одного не трахнешь! Чтобы мы всегда выбирали в жизни правильные цели! – произнёс Селиванов первый тост. Он любил переделывать пословицы и поговорки.

Еда оказалась вполне сносной. Примерно через час мы заказали ещё по мясу с овощами и мороженое. Селиванов осоловел. Ему захотелось выговориться. Он стал философствовать на общие темы, затем вспоминать своих жён и детей, путаясь в именах. Наконец, озираясь на стриптизёрш, вспомнил о Кате. Он даже хотел позвонить ей по номеру, который она оставила, но я не дал. В баре становилось всё многолюднее, музыка звучала громче, свет начинал тускнеть. Мне захотелось на улицу.

Иногда из-за смены часовых поясов и насыщенности событий, чувствуешь себя попавшим в другое измерение. День продолжал неспешно тянуться. Мягкое сентябрьское солнце освещало неизвестную нам с Селивановым улицу, заваленную красными кленовыми листьями. Было только 4 часа дня, но очень хотелось спать. Мы нашли на карте наш мотель и проложили к нему маршрут.

Выехав на дорогу Уэст Риверсайд, мы стали двигаться вдоль реки Детройт, за которой на солнце сверкал одноимённый город.

– Америка! – воскликнул Селиванов. – Смотри, это же Штаты! Просто рукой подать!

– Да, Америка, – сказал я.

– Я никогда там не был. Может, уже никогда и не буду! – в голосе Селиванова зазвучали трагические нотки.

– Съездишь ещё! – отмахнулся я, не понимая масштаба проблемы.

– Откуда тебе знать? Жизнь коротка и непредсказуема! – стал ныть Селиванов. – А тут рукой подать! Слушай, как человека прошу. Давай заедем в Америку на полчаса! Я только одним глазом посмотрю, одной ногой ступлю на неё и большего мне не надо!

– Да как мы заедем? У тебя даже визы американской нет! Только канадская!

– Зато у тебя есть.

У меня американская виза действительно была, я недавно вернулся из США со съёмок очередного фильма.

– По моей визе нас двоих не пустят, что ты несёшь! – я не воспринимал всерьёз слова Селиванова, но он не унимался.

– Ну, пожалуйста! Мы ненадолго! Мне для галочки, что я был на американской земле! Давай хотя бы подъедем ближе!

Тем временем мы уже были на дороге Герон Чёрч, которая привела нас к погранпереходу у моста Амбассадор, на котором выстроились машины в сторону США. Мы снова сбились с пути.

– Вот видишь! – радовался Селиванов. – Это знак! Ну, раз уж мы здесь, ну давай хотя бы попробуем!

– Да чёрт с тобой! В конце концов, это у тебя нет визы, сам будешь разбираться! – сказал я.

– Спасибо! – Селиванов светился.

Однако перед самым мостом обнаружилась пограничная будка, перед которой тормозили все машины. В окошко водители протягивали паспорта.

– Ничего не получится, – вздохнул Селиванов. – Дальше этой будки нас не пустят, как только увидят, что у меня нет американской визы.

Я заметил, что за пограничной будкой достаточно места, чтобы проехала машина, и оно никак не огорожено. А пограничник, проверяющий документы, сидит внутри и не видит, что происходит за его спиной. То ли мне стало жалко Селиванова, то ли коньяк, выпитый в стрип-баре, перемешавшись с утренним пивом, лишил меня возможности мыслить разумно, но попасть на американскую сторону стало вдруг делом принципа.

– Ладно, не ной. Попробуем доставить тебя в Америку, – сказал я. – Если что, мы заблудились.

Совершенно спокойно, не встретив никаких препятствий, мы объехали пограничную будку и выехали на мост Амбассадор, ведущий в американский Детройт, пристроившись в хвост другим машинам. Селиванов ликовал.

– Спасибо! Ну, ты даёшь! Как это мы всё провернули! Трахнули буржуев! Вот это да! Вот они тупые! Вот дебилы! Никакой смекалки и находчивости! Ещё и в очереди стоят, ждут! А погранцы? Им даже в голову не приходит, что кто-то может эту будку тупо объехать! У нас в России за этой будкой ещё бы одна очередь образовалась! Ааааа-ха-ха!!!

За нами стали скапливаться машины. Поток через мост двигался медленно. Через какое-то время мы миновали середину моста. Это стало ещё одним поводом для радости Селиванова.

– Ура! Я в Америке! Я был в Америке! Скажи, ведь был же? Ведь эта половина моста уже американская, значит, считается, что был!

– Был, был! Точно, теперь ты был в Америке! – соглашался я.

– Как мы их всех сделали! И без всякой визы! Только русские могут до такого додуматься! Остальные тупые! – не унимался Селиванов.

Впереди показались посты американских пограничников. Неожиданно Селиванов загрустил.

– А как же мы дальше? Что мы им скажем? У меня же нет визы!

Американцы шутить не любят. Мне сразу вспомнилось, как однажды в аэропорту Нью-Йорка я спросил у полицейской, афроамериканки, как пройти к стоянке такси. Это был мой первый визит в Нью-Йорк, и у меня было прекрасное настроение. Им хотелось делиться с окружающими. Я излучал дружелюбие. Но, то ли полицейской не понравилась моя светящаяся физиономия, то ли мой ужасный английский. Возможно, ей вообще не нравились люди. Она только строго спросила:

– Везёте что-нибудь запрещённое? – и, не дожидаясь ответа: – Следуйте за мной!

Около получаса мой чемодан потрошили полицейские в очень тесной комнате с серыми стенами. Меня заставили вывернуть все карманы, тщательно обшмонали. К счастью, обошлось без проктолога.

– Надо возвращаться, – сказал я Селиванову. – Побывал в Америке, и хватит!

Прямо на мосту, через все сплошные полосы, я стал разворачивать машину в сторону Канады, надеясь, что на американской стороне этого манёвра не заметят. Теперь надо было вклиниться в такой же плотный поток, который двигался из Детройта в Уинсор. Из встречных машин высовывались удивлённые, вытянутые лица. Одни разводили руками, кто-то показывал на нас пальцем или крутил им у виска. Другие раздражённо сигналили, видимо, пытаясь привлечь внимание пограничников. Кто-то притормаживал, пропуская. Наконец, нам удалось втиснуться.

– Ну, тупые! – снова развеселился Селиванов. – Это они в Москве по пробкам не ездили! Смотри, они даже не знали, что так тоже можно делать! А мы их научили!

Теперь мы приближались к канадскому пограничному пункту. И объехать его уже было нельзя. Когда подошла наша очередь, мы, тупо улыбаясь, стали смотреть в квадратное окошко, притворяясь, что не понимаем, чего от нас хотят, пока не показалось лицо пограничника. Это был афроамериканец.

– Ваши паспорта! – сказал он.

Мы переглянулись с Селивановым.

– Паспорта? Зачем? – спросил я.

– Предъявите ваши паспорта! – повторил офицер.

Пожав плечами, мы протянули документы. Пограничник долго их изучал, листая снова и снова. Видимо, искал в паспорте Селиванова американскую визу и не находил. Наконец, вышел из будки, наклонился к машине.

– Где ваша американская виза? – спросил он Селиванова. – Как вы попали в Америку?

– Привет! – махнул рукой Селиванов. – Как тут у вас дела с преступностью? У нас с собой полно наркоты и оружия! – сказал он на русском. К счастью, канадский пограничник русского не знал.

– Вы едете из Соединённых Штатов Америки, – обратился он уже ко мне. У вас есть американская виза. А у вашего товарища нет. Как вы попали в Америку? – в его голосе слышалось раздражение.

– Америка? – переспросил я с идиотским выражением лица, на какое только был способен. – Какая Америка?

– Там – Америка! – пограничник ткнул пальцем в сторону Детройта. – Вы – здесь! Вы приехали оттуда! Но у него, – он показал на Селиванова, – у него нет визы! – пограничник начинал выходить из себя. – Как вы оказались в Америке?

– Нет, нет! В Америку нам не надо, сэр! – сказал я.

– Вы были в Америке! Вы оттуда едете! Вы что, совсем ни черта не понимаете? – он стал срываться на крик. В этот момент что-то слабо стукнуло. Как мне показалось, со стороны багажника. Селиванов вздрогнул. Жан-Луи! Мы совсем о нём забыли! Всё это время он спал в багажнике нашей машины, и, наверное, проснулся, что вполне логично. У меня перед глазами пронеслись картинки, как нас с Селивановым заковывают в наручники и фотографируют в фас и профиль. Заголовки газет пестрили: «Русские журналисты похитили канадского карлика и пытались вывезти его в Америку!» «Пьяный карлик в багажнике у пьяных русских!» Я представил Селиванова в оранжевой робе, после нескольких пожизненных сроков. Но пограничник, кажется, не услышал подозрительный стук. Он оглядел скопившуюся за нами очередь из машин и приказал припарковаться на площадке для досмотра.

– Вот ведь, как чувствовал, что не надо мне в эту Америку! – причитал Селиванов. – Не был никогда, и не надо! Они же теперь решат, что мы его похитили!

Пограничник снова подошёл к нам, приказал выйти из машины.

– Не дыши на него, – шепнул мне Селиванов. – То, что в Канаде за рулём можно выпивать, это не точно. Я давно читал про это. То ли в Канаде, то ли в Уругвае.

Я достал из кармана мятую записку с адресом Жана-Луи.

– Мы заблудились, сэр! Мы ищем улицу Уэст Уайандотт. Не подскажете, как проехать?

– Это граница Канады! Вы едете из Соединённых Штатов Америки! Но там вашу машину не пропускали, я только что с ними связался! Как вы здесь оказались? – несчастного трясло от неразрешимой головоломки, он был на грани помешательства.

– Мы искали улицу Уэст Уайандотт, – снова повторил я. – А на мост проехали вот за этой будкой. Потом мы поняли, что заблудились и развернулись. Мы не знали, что это граница, – сказал я, сохраняя идиотское выражение лица.

Пограничник долго смотрел на дыру за его постом, сквозь которую проехал бы и танк. Было видно, что он анализировал информацию, но что-то в его голове никак не сходилось. Неожиданно он успокоился и посмотрел на нас с любопытством, как если бы перед ним стояли инопланетяне.

– Откройте багажник, – сказал он.

Вереница газетных заголовков снова побежала у меня перед глазами. Мы с Селивановым, теряя равновесие, подошли к багажнику, и я медленно открыл его. Жана-Луи там не было…

– Ух, ёпт! – вырвалось у Селиванова.

– Убирайтесь отсюда! – бросил нам офицер и зашагал в сторону поста. – Stupid Russians! – буркнул он себе под нос.

* * *

Мы вернулись к стриптиз-бару с неоновыми девицами на фасаде, где, предположительно, потеряли Жана-Луи, когда пошли есть. Теперь предстояло его найти.

– Это же надо! Вот так взять и просрать карлика! – переживал Селиванов. – Катя теперь подумает, что нам вообще ничего доверить нельзя!

Мы обошли несколько баров, но Жана-Луи нигде не было. Начинало темнеть. На улицах стали появляться проститутки.

– Как думаешь, сколько они тут стоят? Чисто теоретически? – спросил Селиванов. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Наверняка, он уже дома. Они всегда возвращаются домой. Давай уже найдём эту улицу Уэст Уайандотт, – он не пояснил, кто такие «они» и почему они всегда возвращаются.

… Дверь открыла маленькая девушка, видимо, подруга Жана-Луи. А потом на пороге появился и он сам. Нас он поначалу даже не узнал, поэтому пришлось напоминать, кто мы такие.

– А здесь вы зачем? – хмуро спросил Жан-Луи. Выглядел он неважно.

– Твои друзья дали адрес и просили тебя проведать, – соврал Селиванов. – Наш мотель по пути.

– Друзья? Чего это вдруг? Такое первый раз. Ни до кого из них дозвониться не могу. Перепились, как черти. Какие-то дебилы меня сегодня похитили. Наверное, хотели вывезти из страны и продать в какой-нибудь цирк.

– У него паранойя, – вступила в разговор девушка. – Кому ты нужен? Каждый раз придумываешь разные истории!

– Говорю же тебе, очнулся в багажнике машины! Хорошо, что не связали, и я смог открыть его изнутри! Еле ноги унёс!

Мы пожелали Жану-Луи и его подруге спокойной ночи.

Когда мы добрались, наконец, до своего мотеля, позвонила стриптизёрша Катя. Она спросила про Жана-Луи. Я сказал, что всё хорошо, и он давно дома. Катя поинтересовалась, можно ли сделать копию её интервью, чтобы порадовать родителей в Питере. Я пообещал. Уже перед сном решил проверить качество отснятого за день. Дошло дело и до Катиного интервью. Звук записался хорошо. Катя рассказывала про родителей, Питер, Канаду, бойфренда и свою работу. Вот только Селиванов, вместо того, чтобы по моей просьбе снимать лицо Кати, сделал всё наоборот. В кадре была нижняя часть стриптизёрши, на которой отсутствовали трусы. На протяжении всей съёмки оператор делал «наезды» и «отъезды» объективом. Короче, это было интервью с говорящей вагиной. Ругаться с Селивановым сил уже не было. К тому же, он давно спал в своём номере.

Уже в Торонто, накануне вылета, мы набрели на магазин для больших людей. В нём оказались кроссовки 58 размера. Правда, они были выставлены в витрине как реклама. Мы с Селивановым уговорили продать нам их для одного грустного, одинокого великана из России.

июнь 2021

Трусы для «Авроры»

В детстве отец часто называл меня лодырем и тунеядцем. Он говорил, что из меня ничего не выйдет, потому что я не умею и не люблю трудиться. В школе учусь так себе – на тройки, на дачу в выходные выезжаю без задорного огонька, с «кислой физиономией», и вообще не хожу ни в какие кружки и спортивные секции. Далее, как правило, следовали рассказы о его голодном детстве, пережитой оккупации и бедном студенчестве. Несмотря на всё это, он стал не только человеком, но и директором крупного предприятия.

– Вот ты о чем в жизни мечтаешь? Кем хочешь стать? – строго спрашивал отец, затягиваясь «Герцеговиной Флор», любимыми папиросами Сталина.

– Ну, я хочу стать настоящим человеком, – уклончиво отвечал я.

– А что для тебя значит – стать настоящим человеком?

– Это значит, получить хорошее образование и устроиться на интересную работу.

– А какое образование ты хочешь получить? Кем ты хочешь стать? – снова спрашивал отец, начиная выходить из себя. – Тебе что-нибудь вообще интересно?!

Этого я не знал. Отец безнадежно махал на меня рукой сквозь сизый папиросный дым, и на этом разговор заканчивался.

– Вырастила лодыря, – бубнил он маме на кухне, – целый день шляется со своими друзьями по улице, ничем не интересуется, вот посмотришь, до чего это доведет! Столько кружков, секций всяких вокруг, все дети куда-то ходят, музыкой занимаются, языки изучают, а ему лишь бы гулять! Собаку завел – так даже не занимается ей! Хотя бы дрессировал, что ли!

Пёс, которого я подобрал на улице, был хромой помесью дворняги с овчаркой и дрессироваться не желал. Бегал везде хвостом за мной и моими приятелями. Я назвал его Вулканом, но Вулкан оказался сукой во всех смыслах этого слова и через полгода предательски ощенился (даже не знаю, когда успел, то есть успела залететь). Это послужило мне еще одним укором:

– Мало того, что ты пол собаки не можешь правильно определить, ты за ней даже не следишь! Полная безответственность! – гневно выговаривал мне отец, отправляя пристраивать в «добрые руки» подросших щенков. А я думал, каким образом я должен следить за Вулканкой, которую так и не стал переименовывать.

Однажды, когда отец в очередной раз называл меня лодырем и тунеядцем, я неожиданно для себя заявил, что записался в судомодельный кружок. Вырвалось это случайно, видимо, хотелось хоть чем-то угодить отцу, заслужить одобрения. Новость произвела на отца такое же впечатление, как на японцев, если бы они услышали, что Россия собирается наконец-то отдать им Курильские острова. Отец оторвался от передовицы «Правды» и недоверчиво посмотрел на меня поверх газеты так, что я тут же пожалел о сказанном. Мокрой, холодной толпой побежали противные мурашки снизу вверх по моему позвоночному столбу.

– Это правда? – отец прищурился и длинно затянулся сталинской «Герцеговиной», испепелив папиросу до середины.

– Правда, – как можно спокойнее ответил я и почувствовал, что теряю сознание. О том, что такой кружок существует и даже находится в соседнем дворе, в клубе «Юный техник», я знал. К нам в школу приходил агитировать заниматься там плешивый старик в драповом пальто с каракулевым воротником.

– И почему ты решил заняться судомодельным делом? – отцу нужен был мотив.

– Мне всегда были интересны корабли, – врал я, и ноги мои подкашивались, а в глазах темнело. – Как знать, поступлю потом в Водный институт, буду строить настоящие суда, – такой наглости я и сам от себя не ожидал, но было уже поздно.

Отец отложил газету в сторону, и какое-то время смотрел на меня молча, как коллекционер бабочек на какую-нибудь редкую чешуекрылую мадагаскарскую уранию, за которой охотился полжизни, а обнаружил у себя дома в пыльном шкафу. Недоверие, какое обычно возникает по отношению к вокзальным цыганам, еще плескалось в отцовских глазах, но вместе с тем в его взгляде зародилось и что-то новое для меня. Я видел, как здравый смысл борется с родительскими чувствами. Наконец, победили последние. Глаза отца увлажнились, а голос потеплел:

– Молодец! Надо сказать, ты меня удивил. И очень порадовал! Труд, как известно, сделал из обезьяны человека. Каждый человек должен заниматься делом! – видимо, от накатившего волнения, отец заговорил лозунгами.

Я еще не представлял, когда произойдет реинкарнация, и из обезьяны я превращусь в человека, но точно знал, что возмездие меня настигнет гораздо раньше. И избежать его можно лишь одним способом – реально записавшись в судомодельный кружок.

В клубе Юных техников пахло свежей стружкой, краской и эпоксидной смолой. Поэтому, едва переступив порог, мне захотелось развернуться и удрать. Я очень хорошо разбирался в этих запахах. Так пахнет тяжелый, адский, эксплуататорский труд. Так пахло у нас на даче, куда отец вывозил семью в полном составе каждые выходные с ранней весны до поздней осени. Помню, в фильме «Подкидыш» героиня Раневской спрашивает девочку: «Скажи, маленькая, что ты хочешь? Что б тебе оторвали голову или ехать на дачу?» Так вот у меня был примерно такой же выбор. Мы никогда не жарили шашлыков на даче и не принимали там гостей. На даче мы пахали, сеяли, пропалывали и постоянно что-то перестраивали. Отцу, выросшему на селе и пережившему голод, все время хотелось вырастить своими руками что-нибудь съестное. Это успокаивало. Мама, моя старшая сестра и я обязаны были в этом ему помогать. Каждый раз отец устанавливал план и распределял работу между членами семьи. Если план выполнен, а еще лучше – перевыполнен, у отца было хорошее настроение. Если сделать что-то не успевали, все обвинялись в саботаже.

– Лодыри! – пыхтел отец «Герцеговиной» и зло сплёвывал в траву. – Вам лишь бы ничего не делать! Лишь бы всё танцы-шманцы, погулять да поспать подольше! А что зимой жрать будете?!

Жрать, в принципе, было что, но осенью погреб в гараже забивался под завязку картошкой, морковью, кабачками, огурцами, помидорами, которые удалось вырастить «своими руками». Что-то солилось и мариновалось, что-то хранилось так. Съесть все к весне не успевали. Половина картошки прорастала, и ее выбрасывали, банки с солениями пучились и взрывались, но весной все начиналось снова. Однажды я взял на себя смелость и подсчитал, во что обходится семейному бюджету «выращенное своими руками». Бензин, саженцы, семена и удобрения вышли гораздо дороже, чем стоило бы купленное на рынке, даже без учета моего бесплатного рабского труда и времени, которое можно было употребить, например, на футбол. Показав расчеты отцу, сильно пожалел:

– Лодырь! Тунеядец! – кричал он. – По математике больше трояка никогда не было у него, а вот не поленился, подсчитал! Ты бы лучше трудился, чем придумывать всякие поводы, как отлынивать от работы!

* * *

– Вы пришли записаться в кружок, молодой человек? – раздался голос откуда-то сверху. Задрав голову, я увидел того самого старика, что приходил к нам в школу. Только теперь вместо драпового пальто на нем был синий промасленный халат. Старик неуклюже балансировал руками, стоя под самым потолком на высоченной стремянке. В одной руке у него была длинная деревянная линейка, а в другой карандаш. Рискуя свалиться вниз и сломать шею, он делал какие-то метки на стене. Со стороны казалось, что старик дирижирует невидимым оркестром.

– Да, мне бы записаться, – обречёно сказал я. – В кружок.

Звали старика Евгений Михалыч. За глаза ученики называли его Металыч. Трое пацанов, один моего возраста, лет двенадцати, с белым, как у Буратино, чубом, и двое чуть старше, уныло шкурили настоящий небольшой бот. Металыч рассказал, что занятия проходят по вторникам и субботам, что теперь вместе со мной в кружке числится девятнадцать человек, и поведал, что через месяц пройдут соревнования по малым моделям судов на резиновых моторах. Это когда винт корабля приводится в действие резиновым жгутом из многочисленных тонких резинок, известных в народе как «авиационки». Накрутил винт по часовой стрелке, положил кораблик в ванну или бассейн, отпустил – и он плывет. В конце Металыч сказал, что если я успею за месяц что-нибудь соорудить, смогу даже участвовать в соревнованиях. Я кивал головой и обещал участвовать, а уже в субботу прийти шкурить бот вместе с мальчиком-Буратино и его грустными друзьями. На том и расстались.

Разумеется, в субботу я никуда не пошел. Не пошел и во вторник. Вскоре я вовсе забыл и про клуб «Юный техник», и про Металыча, и про малые суда на резиновых моторах.

Какое-то время я не слышал от отца слов «лодырь» и «тунеядец», и жил вполне себе безмятежно. Но однажды, за вечерним чаем, отец спросил, заговорщицки подмигнув:

– Ну, как успехи? Скоро что-нибудь продемонстрируешь?

Отец редко бывал дома в хорошем настроении. И мне очень не хотелось его портить, поэтому я стал лихорадочно соображать, что он имеет в виду и чего такого я должен продемонстрировать. Пытаясь выиграть время, на всякий случай ответил неопределенно:

– Думаю, скоро.

– Над чем же сейчас работаешь? Тебе уже дали первое задание? – не унимался отец и подмигнул мне вторым глазом. Мама с сестрой заинтриговано молчали. А я, вспотев от напряжения, вглядывался в отца, пытаясь прочитать его мысли, и не мог. Наконец, придав голосу торжественность, отец объявил семье:

– Думал, так и будет по улицам шлындать, а вот, каким-никаким делом занялся. В кружок записался, судомодельный.

Как обычно в таких случаях, мурашки размерами со слонов в панике забегали по моей спине вверх и вниз. Сестра с мамой отставили в сторону чашки с чаем и посмотрели на меня весьма подозрительно.

От страха я как всегда начал врать. Я долго что-то нёс про запах свежей стружки, краски и эпоксидной смолы – совсем, как у нас на даче! Про фантастические новые ощущения, когда делаешь что-то своими руками, про Металыча и маленькие модели кораблей на резиновых моторах – почти как настоящие. Наконец, войдя в раж, как всегда, неожиданно для самого себя, выпалил про соревнования, до которых оставалось меньше двух недель, и в которых я мог бы участвовать. На словах о соревнованиях взор отца затуманился, и я испугался, что сейчас он прослезится. Лучше бы уж называл меня лодырем и тунеядцем.

– Неожиданно! – сказала мама. Корабли тебя раньше никогда не интересовали.

– И с чем же ты будешь выступать? – взяв себя в руки от внезапно накатившей гордости за сына, спросил отец.

– Нам сказали, что нужно сдать по пять рублей на заготовки, из которых мы будем делать свои корабли. Это что-то вроде специальных наборов-конструкторов, – у меня оставалась последняя надежда, что кто-то из домашних возмутится дороговизной проекта. Происходило всё в то советское время, когда буханка чёрного хлеба стоила восемнадцать копеек, а билет на взрослый иностранный фильм, где иногда мелькали женские сиськи – пятьдесят.

– Так что же ты молчал? Времени-то совсем не остаётся! Стеснялся?

Я скромно кивнул. Отец потянулся к портмоне. Торжественно достав оттуда красненькую десятку, вручил мне со словами: «Сдачу оставь себе». От стыда я готов был провалиться сквозь землю, а точнее, прямо в квартиру старого еврея Купермана, который жил под нами и по ночам играл на трубе, не давая никому спать. Но ничего такого не произошло. Вместо того, чтобы провалиться к Куперману, я понуро взял десятку и вышел из-за стола, поблагодарив сразу и за ужин и за деньги.

– А какой корабль ты собираешься строить? – поинтересовался отец мне вслед.