Перунова роса. Реконструкция истории России

За учение у славяно-русов отвечал отдельный бог Числобог, ведавший всем тем, чему Православ готовился обучить Ольгу. Можно, конечно, о нем поиздеваться, но введение учения как добродетели, за которую отвечает божественная ипостась, между прочим, указывает на практицизм славяно-русов и на то внимание, которое уделялось учению.

Детям давали начальное знание, проверяя их способности к прилежанию и рукоделию. Первые уроки они получали у родичей, обучаясь на их примере в повседневной жизни бытовым и трудовым навыкам, а дальше как получится: кого-то отдавали в квартальные святилища и киевское святилище, кого-то учили мастеровые, кто-то оставался с родителями.

Недоучками не были, находили себя в жизни. Числобог за этим следил через внушения старших родичей и квартальных святителей, учитывающих детей в своей вотчине.

Славяно-русы исторически считаются одним из самых умных и изобретательных народов, что, безусловно, заложено еще до смены веры, поскольку крепостникам умные холопы не нужны, что прозвучало и в нынешнем XXI веке на одном из форумов.

Что касается Ольги, уровень ее мышления предстояло поднять до киевского и княжеского окружения. Потому ее учение затянулось. Ей не без усилий давалось обучение счету, рунам, книжному чтению и письму. Она была переростком со сложившимся сельским образом жизни, тем не менее терпеливо осваивала то, чему обучал ее Православ.

Специальное занятие он посвятил разбору Сказания о князе Городне и его княгине Тарасе, пересказав его по памяти:

– Мы, Ольга, жили и живем своим рядом. Лишнего нам не надо, от лишнего люди изводятся. Почитаем честность и доброту. Друг перед другом не кичимся, говорим правду. Не приучены врать. Младшие слушаются старшего по возрасту. Дедов уважаем, баб почитаем, детей стережем, жен защищаем, слабым помогаем, прохожим даем есть-пить, место у костра и ночлег.

Был в одно время у одного из наших родов князь Городня. Как равный с равными спал на телеге, под голову седло клал, в ночи вставал, проверял дозоры, будил уснувших и больно наказывал. Но как-то пришел купец навроде хазарского, хотя в те времена подобные им были готы, предлагал злато-серебро в обмен на кожи, сало, овчину и говядь. Его жена – княгиня Тараса обменяла их на разные украшения, чтобы кольца и браслеты носить. По ее примеру и другие жены повелись на то же самое. За ними молодь девичья начала наряжаться, а ратники мечи и уздечки стали оправлять в злато-серебро.

Зависть завелась, как блохи у кабанов. Те от блох не переставая чешутся, а эти от злата-серебра между собой тешатся. Тараса на том не успокоилась, стала Городню подбивать на войну с соседями, злато-серебро отнимать. Из-за того жить стало совсем худо, готовились к войне. Но и соседи всполошились, стали на Городню топоры точить.

В сечах с ними Городня извел свой народ. Аще других подбил на вражду между собой. Всех привел к запустению.

И тогда вернулся к ним прежний купец, что на злато-серебро их жизнь поменял. Но уже с войском. Убили Городню, а его жену Тарасу угнали в рабство вместе с полоном.

Вот такая история, Ольга. Что можешь сказать про князя Городню и княгиню Тарасу?

Старательно выслушав сказание, ученица объяснила:

– Наши деды жили своим рядом. Никому ни в чем не завидовали, ибо чужого им было не надо. Жили тем, что сами вырастят. Держали скот, оберегались от разбойников, в чем князь Городня был в помощь. Наравне со всеми разделял тягло хозяйское, ночь и день все одно ему. Всем был добрый князь, да безволен перед княгиней Тарасой. Вместо того чтобы огреть ее батогом за жадность, смирился с ее юродством.

Пришел чужеземный купец, стал трясти перед ней мошной. Она возьми да позарься: стала украшаться, показывать себя другим, всех в зависть ввела. Поменяли бабы на украшения свою прежнюю доброту, лишь бы быть красивее и богаче других.

Вместо скота и зерна стали оружием разживаться. Хозяйство забросили. Людей своих на войне сгубили. Купец, что златом-серебром княгиню искусил, терпеливо ждал, как соседи друг друга побьют: привел войско, князя убил, худую княгиню вместе с остальными людинами увел в неволю. Наши деды этим сказанием призывают жить своими заботами, давать отпор всякому, кто искушает златом-серебром, еси даже князь и княгиня.

Православ был доволен рассуждениями Ольги. Они указывали на ее готовность отстаивать свои убеждения, верность сложившемуся укладу жизни. Поинтересовался:

– Что привлекло твое внимание в этом сказании?

– Не подходил Городня для княжеского служения, попал под дурное влияние княгини.

– Верно молвишь. Не могут те, кто позарился на злато-серебро, жить как все и княжить над всеми. Они, что черви, изнутри разрушают плод. Имя его и имя княгини о чем говорят?

– Имя как имя, – пожала плечами Ольга, находясь в затруднении, что сказать Православу. – Я таких имен раньше не слышала.

– Городнями и тарасами окружают города для защиты от врагов, чаще всего срубы, наполненные землей. Имена князя и княгини сами по себе вызывают доверие, они будто подсказывают: мы для народа крепкая защита, нам надобно доверять. Узнав значение имен, что извлечешь для себя?

– Не по имени и не по Прави жили и княжили.

– Еси дурно живут, то и правят дурно?

– Как живут, так и правят.

– Тоже верно.

Подумав, Ольга подсказала:

– О людинах нужно судить не по имени.

– По делам их, – согласился Православ. – Аще что?

Ольга в задумчивости пожала плечами:

– Теде, отче, подскажи. Буду знать.

– Городню с Тарасой в своей душе не приживай, как бы ни жила. Не имя красит человека, а человек имя. Это правило подходит ко всему, с чем в жизни приходится встречаться.

После разбора сказания Православ перешел к мироустройству:

– Наши роды сидели на земле, на которую косились завистники-воры. Не все выстояли – многие рассеялись и слились с германцами, булгарами, венграми, данами или обособились. В прошлом все почитали Триглава как Троицу, называя по-своему первопредков Сварога, Перуна, Велеса, первобога белого света, Родом, Ирием, Белом или Святовитом. Но не было в том вреда, ибо закон, данный нам для жизни, признавался всеми, пусть со своими обычаями. Он во всем, что нас окружает на земле. Все, что движется, меняется, течет, – живет своим руслом, никому не мешая, как лето и зима, чтобы жизнь во всем протекала в согласии. Волхвы приняли эти знания от богов, чтобы небесную Правь под свою земную жизнь приноровить. Плохо то, что соседи вокруг искусились кривдой, чужим умом живут.

Ольга вздохнула – не давалось ей такое учение, спросила:

– Откуда, отче, пошли русалки, лещиухи, водяницы и лешие? – подалась детским впечатлениям.

Пришлось отвлечься:

– Знаю о них по общим разговорам. С ними не встречался. Еси и бытуют в реках и лесах, их происхождение скрыто древней тайной, как тварей от дивной природы. Нам неведомы. Не познаевши их, не стоит речь вести. В наших темных лесах кто только не бродит. Богов среди них нет. Боги не из нашей земли. Мы их дети. На своей земле, они на своей. Им в нас не бывать, нам в них не бывать.

– С детства мечтала стать русалкой. – Ольга вернула Православа к своему детству. – Уходила далеко по реке, самому глубокому омуту, ныряла в него, надеясь встретить русалок и рядом с ними жить. Ни разу не показались. Дед говорил мне, что видел лешего издалека.

– Вокруг нас много загадок, всех ответов на них пока нет, ответят наши потомки, – согласился Православ. – Нам среди них жить в согласии со своим законом и обычаем, разгадки когда-то придут.

– Зато Перуна небесного видим, – подсказала Ольга.

– Где и когда его разглядела? – поинтересовался Православ, отвлекаясь от разговора от таинственных тварей.

– На небе при каждой грозе, – с недоумением ответила Ольга, – трясет грохотом и поливает землю дождем под урожай и плоды разные. Паки поражает стрелами ворогов, направляя стрелы перуновых воинов, сам мечет с небесной высоты.

– Откуда знаешь о том?

– Дед рассказывал, что так случается, когда гремит, мечет молнии и накрывает землю дождем.

– Его самого не видела, только слышала?

Ольга качнула головой.

– Правда твоя, – похвалил и спросил: – Перун как связан с нашим образом жизни?

– Помимо дождя и молний? Не знаю.

– У твоего деда есть в избе грохот для муки?

– Есть.

– Почему его назвали грохотом?

Пожала плечами.

– Сотрясая небо и выливая дождь на землю, Перун что делает?

– Гремит.

– Подсмотрели, как Перун проливает землю дождем, и назвали решето для просеивания муки грохотом. Его тоже приходится сотрясать, постукивая ладонями об края, чтобы гуще сыпалась мука. Чем сильнее грохочет Перун, тем сильнее дождь. То же самое с грохотом при просеивании муки. Перун подсказал секрет грохота, которым ныне пользуемся. Когда зерно или мука сыплются из грохота, они на что похожи?

– На дождь.

– Перун подсказал, как родить каравай для продолжения жизни.

Ольга перевела от себя:

– Грохот будто небо, которое нужно трясти, чтобы выпал дождь. Оттого и гром, оттого и грохот. Наши родичи наблюдали, как ведет себя Перун, чтобы дождь выпал, землю промочил, урожай дал и по нему восприяли и придумали, как очистить зерно и муку для выпечки хлеба.

– На что сыплют муку?

– На скатерть.

– Как земля принимает дождь, так и скатерть принимает муку, дождь родит урожай, мука, упавшая на скатерть, даст нам хлеб. Когда гремит Перун – к урожаю, а когда гремит грохот – к хлебу. Все едино для нашей жизни, ее благодати и сытости. Грохот – это наш обычай, взятый из того, как небеса поят землю влагой и дают жизнь природе и людям. В благодарность пращуры стали проводить обряды и праздники, ублажая Перуна. Выпечка хлеба проходит по примеру небес: выращенное зерно («дождь») через сотрясаемый грохот («гром») высеивается на льняную скатерть («земля»), замешивается в тесто и отдается огню («Яриле»), порождая из урожая хлеб. Подобно грохоту связью с небесами переплетена вся наша жизнь. В предназначении грохота положено древнее восприятие неба и земли как семьи. Просеивание зерна напоминало ситный дождь. Все умение и поступки подмечены у небес, переосмыслены к нашей жизни в разных обычаях.

Поняв, что Ольга легче воспринимает родовую веру на примерах, близких ей по прошлой жизни, на простейшем бытовом примере объяснил ключевую суть отчего православия – восприятие ближнего космоса.

Ольга изумилась объяснению простых для нее вещей и явлений через небесную связь и не скрыла того:

– Как, отче, все мудрено! Я пою перуновы песни, почитаю Перуна, но не задумывалась, из чего и откуда все это. Гром есть, дождь есть – и ладно.

– Ты девица любопытная, впечатлительная, постепенно ко всему придешь сама, разложишь по своим местам, как корчаги в каленой печи, в зависимости от того, кто и как варится и парится. Закон небесный движет весь мир. Все, что по небу движется, подчинено единому порядку во избежание небесной смуты и конца света. Иные из нас, забыв о том, что все подчинено единому порядку, сами по себе летят, как песчинки, туда, куда ветер дует, и меж собой еще хорохорятся, кто из них ближе к богу, кто богаче телом по отношению к другим таким же песчинкам. Княгиня князя Городни – одна из таких песчинок-искусительниц, обратила добрую жизнь по Правде в летящую по ветру Кривду. Чтобы таких княгинь не было, пращуры наблюдали за небесами, их образ жизни перенимали для себя как Великую Правду с ее порядком, равенством, справедливостью между собой. Ее, правду, можно достичь при том же порядке, что на небе есть.

Порядок у нас тот, какой подсказали небеса. Хазары и ромеи живут супротив вселенского порядка. От закона те и другие давно отреклись, сами хотят быть законом для всех, кто живет на земле; за их счет златом-серебром разжиться, хомут накинуть, в оглобли впрячь, что в Царьграде не редкость.

Киев стоит на перепутье разных дорог и дорожек. В отличие от него у тебя должна быть всегда одна дорога – отчая вера. Закон, в обычаях которого живем, одними чувствами не восприять, надобно понять умом, охватить весь мир небесный и восприять, что на месте мир не стоит, все в нем движется по установленному Законом единому порядку. Так и человек – на месте не стоит, движется, его деяния сами по себе не остаются, тоже движутся с пользой или вредом для него, кто рядом с ним живет.

Вот ты не знала счета, рун, письмена, а теперь знаешь и даже читаешь. Отчего? Оттого, что поступаешь по Закону: не ждешь – движешься, не молишь бога сделать тебя зрячей, сама постигаешь учение. Не ждать – двигаться, не молить – добиваться своими усилиями. В том и есть учение и умение. Без усилия жизнь замирает, птицы не летят.

Тебя воспитывали природа, сказания, предания, обычаи рода – теперь самой нужно искать, находить, идти своим путем, своим руслом по жизни. Путь или русло надобно правильно пройти, прежде чем сделать следующий шаг, ничего не принимая на веру, до всего доходя разумом, пропуская через себя по закону и обычаю. У того, кто встал на путь учения, оно никогда не завершится, тебе и далее придется учиться. Не останавливайся на том, что узнала сегодня, думай, что познать завтра и послезавтра, продолжай осмысливать через учение то, с чем столкнешься в жизни. И улучшай навыки чтения, пользуясь списками сказаний и преданий, которые есть в читальне князя. Всегда можешь прийти посоветоваться, сообща получить разгадку на трудную загадку.

Теде имеешь представление, что такое счет, чтение, перуново учение, иначе оцениваешь прошлое. Продолжай обучение, закрепляй начальные навыки, я же посоветую князю занять тебя доступной службой, чтобы продолжить учебу с учетом запросов твоего служения в Киеве.

5

Намерения князя привлечь к обустройству невольников хазар и ромеев, переданные через Свенельда, вызвали возражения хазарской и ромейской общин Киева. Работники Управы в ходе переговоров не смогли их преодолеть, обратились за помощью к князю. Князь выдержал паузу, прежде чем встретиться со старейшинами общин, представлявших интересы своих правителей. На встречу с ним позвали хазарского раввина Вениамина, представлявшего интересы Хазарии, и настоятеля действующей ромейской церкви Иллариона, представлявшего интересы Римской империи.

Игорь принял их в зале с символами княжеской власти, расположившись на княжеском стуле, к которому обращался в редких случаях. Княжеские дипломаты подвели Вениамина и Иллариона, поприветствовавших князя поклоном головы, на что князь отвечал таким же поклоном. После приветствий дипломаты усадили Вениамина и Иллариона напротив князя на отдельные короткие дубовые лавки, сами же встали по краям от них.

Помимо Вениамина и Иллариона князь наказал позвать по десять представителей от каждой общины по выбору старейшин. В частности, с хазарской стороны присутствовал Манас, строитель, обучавшийся своей профессии в ромейском Херсонесе, известном своей искусной строительной школой.

Приглашенных купцов усадили за старейшинами на общие скамьи. Их присутствие придавало старейшинам большую уверенность в предстоящем разговоре, поскольку никто из присутствующих за ними общинников не желал вкладываться в обустройство Перуновой росы, как того хотел русский князь.

Игорь не мог не догадаться, что их присутствием усложняет свою задачу по принуждению общин к обустройству бывших невольников, однако осознанно пошел на это, имея свои соображения.

Вениамин и Илларион владели славянским языком и согласились вести разговор с князем на его языке, а общинники, расположившиеся позади, пришли со своими толковниками со знанием славянского языка, которые держали возле себя для помощи при заключения торговых сделок и разрешения возникающих споров.

Князь приветствовал приглашенных послов и их людей словами:

– Дякую старейшинам и общинам за то, что приняли приглашение встретиться с Великим князем земли Русской. Ваше участие в беседе со мной вселяет надежду, что Русь не останется наедине со злодейством, нанесенным ей торговцами живым товаром, выкравшими из ее сел и семей молодь для продажи в рабство. При освобождении полона я, моя дружина, ополчение села и сами полоняне подверглись нападению. Среди моих людей много убитых и изувеченных. Довольно сообщить вам, что за освобождение полона все мужи села положили свои животы, их семьи остались без кормильцев. Благодаря им и моим воинам полоняне избавлены от неволи, но оказались вдали от своих семей без обуви, доброй одежды, питания, домашнего очага и крыши над головой.

Никто не убережен от горестных событий, несчастий, смертей, испытаний, паки беда беде рознь. В той, о которой веду речь перед вами, открылось воровство людинов по всей моей земле, да аще моравов, за что злодеи спущены в темницу до суда над ними.

Вы, представители своих владык, приглашены в княжеские палаты, чтобы решати, как нам поступить, чтобы с миром и согласием разойтись. Могу злодеев передать вече, которое вряд ли освободит их от казни с иссечением на вечевой площади за рабство, убитых и изувеченных. Могу передать вам в обмен за обустройство полонян, на чем и настаиваю. Казнь или обустройство: иное решение дружина не одобрит, а народ не примет.

Дякую за ваши соболезнования в связи с гибелью воинов и жителей села, высказанные через Свенельда и управу. Их уже не вернешь. Разве что помочь их семьям. Невольники, коих освободили из полона, окажутся очередными жертвами, еси не спасти от голода и холода до прихода зимней стужи.

Дякую за ваши сочувствия этим несчастным людям, хотя ни один обоз для их спасения не отправили. Я же шлю обозы каждый светлый день. Нашлось бы место в них и для вашего искреннего сочувствия. Полоняне много чего пережили, нуждаются в вашей подмоге.

Позвал вас, Вениамин и Илларион, обсудить, какой должна быть ваша подмога в обустройстве невольников по месту их освобождения. Сразу же упреждаю в присутствии знатных общинников, что за вами и кого здесь нет, прежним разговором о дирхамах и солидах не разойдемся, на них не ссылайтесь. Мне неведомо, сколько их потребуется. Лишнего не надобно, но и с пустой скотницей, как с худой крышей, оставаться не хочу. Не я людинов без крова и брашно оставил – то были ваши купцы с проповедником и нанятыми ими кочевниками. Вам и ответ держать.

Как распорядиться вашим златом и серебром, когда невольники не обуты, не одеты, в тряпье на босу ногу? От голода за каравай отдадут ваше злато-серебро, сами останутся наги, без крыши и тепла. Одним караваем сыт не будешь, на ночь не укроешь – надо поставить дом, затопить печь, самому сподобиться испечь каравай, завести жену и содержать семью.

Невольники размещены на постоялом дворе под открытым небом, мои воины кормят их вареной репой и своей ложкой из своего котла. Жители села скотину держат в хлевах, они же хуже скота, для них даже хлева нет. Пришлось невольников вместо скотины размещать в хлевах, которые им скотина уступила или местечко отделила. И те, кого разместили в семьях, не перестали быть пострадавшими и нуждающимися в подмоге. Развозить их по селениям, откуда похищены, условий нет. Немало на моей земле безымянных сел и выселков. Воры выбирали уединенные селища, князем не учтенные, вдали от наезженных дорог, где людины от них пытались спасаться. Разве что верхом или пешим до них доберешься сквозь лесные теснины.

Помимо сочувствия уповаю на ваш разум. Мы же с вами добрые соседи, не враги, в мире и ладу живем; далее хотим ими быти. Потому и обращаюсь к уважаемым представителям кагана и императора с патриархом, известных своим великодушием и добродетелями к моей земле, совместно обустроить невольников в том селе, где их освободили от мордовок ваших людей и наемников. Призываю выехать в село, на месте определиться, чем следует помочь и как лепше обустроить. Вы с моей управой к согласию не пришли. Хочу теде сам выслушать, прежде чем принять решение, как далее поступить.

Первым поднялся со своей скамьи и взял слово старейшина хазарской общины Вениамин:

– Великий князь русский Игорь, разделяем твою скорбь по убиенным воинам. Нам близка твоя забота о людях под открытым небом накануне зимы. Не откажем в посильной помощи для покрытия вреда, чтобы печаль по умершим, раненым и пострадавшим не омрачила наши добрые отношения, не навредила взаимовыгодному торгу. Просим проявить добрую волю, передать узников из твоей темницы на суд кагана. Но избавь нас от пил с топорами, валки и рубки древес для установки изб и прочей работы черни. И обозов тоже. Возьми обустройство несчастных на себя при наших разумных расходах.

Вениамин не разделял предложение князя и был краток, дабы подчеркнуть твердость своей позиции, ранее доведенной им до местных властей, как не подлежащей обсуждению и пересмотру.

После Вениамина высказался Илларион, представляющий интересы императора и патриарха:

– Напомню тебе, Великий князь русский: ромейские купцы непричастны к похищению росов, сей грех совершен купцами другой земли. Мое приглашение на встречу с тобой большая честь для меня, только на этот раз, к моей глубокой печали, приглашение можно расценить как оскорбление вселенского императора, вселенского патриарха и вселенской церкви…

Игорь не удержался, встрял в разговор, перебив его:

– Устраняешь себя от подмоги несчастным моравам? Положи-ка, Илларион, на одну чашу весь невольников, похищенных хазарскими купцами, на другую – моравских невольников, обращенных в рабство вашим моравским помазанником и присоединенных вашим проповедником к воровскому полону. Какая чаша весь перетянет? – Игорь покачал ладонями перед собой. – Вторая чаша будет не легче.

Еси посчитал за оскорбление мое приглашение – не приходил бы к князю русскому. Послал бы приглашение императору с патриархом решить это дело без твоей подмоги. Не знаю, как без совета с ними поступить с моравами: то ли отправить в ромейское рабство – да только Русь рабство не приемлет, мы с вами на земле божьих детей, а не божьих рабов, то ли позволить им избрать Русь своей родиной, потребовав от моравского короля разъяснить, как его подданные оказались в хазарском невольничьем полоне на моей земле. Моравы даже в худшем положении, чем мои люди. Я за своих в ответе, их не брошу. Но как быть с моравами, составляющими треть всего полона? Их гнали в ромейское рабство по моей земле. Кто за них в ответе, ежели не ты, как представитель императора и патриарха?

Тебя, отче, как представителя императора и патриарха, спрашиваю: их гнали в рабство по моей земле с участием проповедника патриарха. Его первее всего хотел бы положить на вечевую плаху, ибо даже в разговоре со мной оправдывал рабство, угрожал, слал проклятия, ссылался к тому же на Праведника – не кощунственно ли то по отношению к твоему Господу, радеющему за спасение людей от грехов их? Мне ли тебя учить его писанию?! Или я его с другим богом спутал?! Ваш ирландский проповедник в отличие от хазарских купцов не признал свою вину, обвинял и оскорблял князя русского на его же земле, шел по ней как враг, пойман как враг и вел себя как враг, не имея покаяния.

Мой совет тебе, Илларион: приглашение на встречу не держать за оскорбление, патриарх вряд ли одобрит тебя за устранение от разговора по поводу роли патриаршьего проповедника в судьбе несчастных моравов, оказавшихся в одном полоне с моими невольниками. Решай сам, как поступить, – не могу тебя удерживать и неволить, хотя буду сожалеть, что так поступил.

С ирландским проповедником определюсь своим судом, попрошу волхва собрать вече, представлю народу и твоей общине в том виде, какой есть ромейский проповедник.

Но ты, уважаемый Илларион, и ты, уважаемый Вениамин, не забывайте, что на вече вскроется злодейство ваших людей, можем не избежать погромов, наш народ близко к сердцу принимает неправду рабства и человекоубийства и под стать тому отвечает.

Речь моя не о погромах, попытаемся упредить, а о спасении моравов, как верно сказал Вениамин, находящихся под открытым небом накануне зимы. Как с ними поступим: заморозим? Неужто служитель Господа безучастен к нагим, больным и голодным моравам? Вряд ли моравский король будет ласков с патриархом, еси они замерзнут от стужи или вымрут от голода.

Выслушав князя, Илларион продолжил:

– Осуждаю проповедника за сопровождение моравов, осужденных королем в рабство на земле самого Господа. Опустился до взаимства вместо того, чтобы нести свет веры, на что и послан. Однако, опять же вслед за Вениамином, вопрошаю: мы, представители двух великих держав, не окажемся ли твоими рабами, пойдя на лесоповал или замес глины для самана и печей вместе с императором с каганом? Не подозреваю Великого князя русского в попытке выставить моего императора своим рабом, но любой недруг, тешащийся расстроить сложившиеся добрые отношения, может счесть за скрытое в твоем предложении унижение нас и наших правителей, спровоцировать войну. Вместо злата и серебра, размер которого совместно с хазарами готов обсудить, Русь будет иметь куда более многочисленные жертвы по сравнению с тем, что имеем из-за твоего не мудрого предложения, и не получит на подмогу ни одного солида, аще с тебя потребуют.

Ромей склонил голову, уставившись в князя птичьими глазами.

– Кто из пришедших слово молвит? – поинтересовался князь, отвернувшись от Иллариона.

Все молчали, ожидая, чем князь ответит главам общин.

Он же ответил так:

– Наемники, что оказались в моей темнице, удивились бы вашим словам, благороднейшие раввин Вениамин и отец Илларион, представляющие мировых владык. Удивились бы тому, что зову вас с пилами и топорами только в одно село, хотя невольников собирали по всей моей земле. Они-то знают, сколько сел обокрали за последние годы, собирая полоны с невольниками. До их признаний не мог понять, почему русская земля так мало рожает. Оказалось, что земля рожает, но не для себя, для полонов. Их сбыт в империю наладили хазарские купцы, хотя Иисус был праведником, остерегавшим своих последователей от такого тяжкого греха. То ли у вас вера не та, то ли верующие, что людей покупают и обращают в рабство, не за тех себя выдают, как Иисус хотел. Не мне их судить, у них свой Господь, ему и решати.

Нам бы с вами все ограбленные села объехать! Не я опять же невольников выкрал и вывез из родных мест, я – остановил полон, спас от рабства, воров отправил в темницу. Нет числа селам, из которых мою молодь в полон забирали. Буде такое желание, непременно пройдемся по воровским следам, хотя все не обойти и не объехать – нашей жизни на то не хватит. Потому не предлагаю объезжать и обустраивать другие пострадавшие села и семьи. Моя забота – как быстрее заводити бывших невольников в избы в том селе, где их освободили из полона. Мы большой кровью за их освобождение заплатили. После сечи село осталось без мужей, с одними сиротами и бабами. Оттого вам в рассуд – зову не златом и серебром своим передо мной трясти, а обустроить полонян в одном месте, откуда бы их уже не выкрали.

С уважением отношусь к вам и вашим правителям: ни вам, ни им не придется брать в руки пилы и топоры, месить глину под кирпичи, ставить глинобитные стены и печи. Вы оцените работы и материалы, наймете тех же полонян-умельцев, они все изладят за вас, вы только платите, как верно сказал Вениамин, возмещайте вред. За ваше злато и серебро, по вашим заданиям все изладят сами невольники. Решите использовать саман – выроют яму, зальют ее водой с глиной, смешают с сеном или соломой, утопчут-умнут своими ногами, изготовят кирпичи, Ярила успеет слегка высушить, чтобы уложить на стены.

Будете ставить избы из древес – невольники повалят древеса, изготовят сруб, соберут. Избы из древес на болотном моху теплее саманных. На Перуновой росе и ветер с реки, и северный дождь, и стужа как стужа. Не знаю, сколько потребуется дирхам и солидов, мне от вас не нужно ни одного, все оставите там, на месте обустройства невольников.

Не требую возмещения за погибших воинов, у каждого из которых есть семья, и за изувеченных, оказавшимися калеками. Хотя надобно бы. Прежде обустроим невольников.

Назовите мне, что крепче мира с теми, кто разделил с нами такую беду? В составе полона есть моравы, с ними нужно определяться: или их возвращать королю, или останутся у нас и тогда следует помочь им обустроиться в этом же селе. Мои люди встречались с ними, разговаривали: возвращаться не хотят. Убедитесь в этом сами. Никого из них не держу, хотя и не отказываю в приюте.

Сам от подмоги не устранился и не устранюсь. Отправляю обозы с хлебом, одеждой, топорами и прочей узбожью. Но это все на скору руку, чтобы люди не умерли от голода и холода. Оттого настаиваю на выезде в село наших и ваших людей с мастерами в строительстве. На месте с полонянами, старейшиной, посадским, управой уточните расходы, определите очередность работ для заведения полонян под крышу до наступления стужи.

Сделав паузу, князь развел руки в стороны, произнес:

– Произошел невиданный случай – ваши купцы на глазах князя гнали в рабство его людей и вступили с ним в сражение, чтобы удержать полон. Не вернули его, а с дерзостью напали. Пришлось сражаться не на жизнь, а на смерть, многие сложили головы, сам едва выжил, остался жив, хотя получил глубокую рану от брошенного копья. Она меня до сих пор беспокоит. – Князь показал рукой на левое плечо. – Ежели кому-то интересно узнать, есть или нет у князя рана, могу при всех показать. – Князь невозмутимо расстегнул специально изготовленный разрез в одежде, где рана, после чего с тем же хладнокровием застегнул пуговицы на разрезе, какое-то время помолчал, прежде чем продолжить разговор вопросом: – Спрашиваю у вас: за какое злато-серебро оцените жизнь русского князя? – Опять помолчал. – Каким бы расчет ни был, для кого-то будет достойным, для кого-то брошенной обглоданной костью, о чем, отче, не преминут напоминать мне, чего следует избежать. Не в одном злате-серебре добро.

Здесь и решим: войдем в положение пострадавших и совместно обустроим их или все, кто здесь присутствует, включая приглашенных вами на встречу лепших людей общин, не позднее завтрашнего утра навсегда покинут Киев и Русь за неуважение к русскому князю и бесчувствие к беде, принесенной его земле. Вслед за вами отправлю своих послов с просьбой к кагану и императору прислать бессорных переговорщиков с приемлемыми условиями. Не оставите мне иного выбора, как следует поступить.

В зале произошло тревожное оживление. Князь сделал паузу, давая возможность высказаться, но никто опять же не подал голоса. Купцы суетливо общались со своими уважаемыми представителями, сидящими напротив князя, хотя и поодаль от него.

– Невольничий промысел на русской земле, – продолжил князь, – имеет долгую историю. На нем богатели не один десяток лет: одни крали, собирали в накопителях, другие рассчитывались со степными ордами. Хочу навсегда о нем забыть вместе с вами. О моравском короле тоже помню, вряд ли согласится признать себя вором, нарушающим пределы моей земли, найдет, кто виновен в развращении веры и неуважении к соседу. Мне нужен ваш ответ здесь и сей час.