Глава 8
Один за другим летели дни военного лихолетья. Были они дождливыми и снежными, ветреными и тихими, мрачными и радостными. Такими же, как могло показаться на первый взгляд, как год, и два назад, и даже десятилетием раньше. Но это было ошибочным представлением. В реальности люди уже целый год жили совершенно другой жизнью, чем прежде, с изменившимися понятиями о ней. И отношения к главному богатству человека стали иными, резко поменялись материальные и духовные ценности. Сохранилось лишь одна незыблемая основа и сходство этих дней – их невозвратность.
Каждый день и каждый час адская военная машина подминала под себя всё новые и новые человеческие жертвы, принося в жилища людей несмываемое временем горе.
Семья Ярошенко жила относительно спокойной и размеренной жизнью. Евдокия по-прежнему трудилась в лесосплавной конторе. Василиса, отработав зиму на лесоповале, вернулась домой, устроилась на железнодорожную станцию стрелочником. В этом ей помогла Феня Трошкина. Та самая детдомовская Фенька, которую Василиса спасла однажды от насильника Северьяна Плотникова, оглушив его увесистой кочергой.
Иван перед Новым годом окончил курсы шоферов, а заодно обучился профессии тракториста и работал теперь на грузовике в отделе материально-технического снабжения металлургического завода. Он и не догадывался, что к его трудоустройству приложил руку отец Тони. Без вмешательства Савелия Архиповича Ивану суждено было отправиться в один из дальних леспромхозов, или в захудалый колхоз.
Известный сталевар Степанов, используя свои связи в управлении завода, обставил дело таким образом, что на Ивана в автошколу был направлен персональный запрос, как на отличника учёбы. О своём вмешательстве в судьбу Ивана Савелий Архипович ни словом не обмолвился ни с супругой, ни с дочерью Тоней.
Иван был доволен своей работой, поскольку отчасти сбылась его мечта. Два-три раза в неделю он ездил в Пермь, перевозил различные грузы в опечатанных ящиках. Ассортимент технического обеспечения завода был большим и работы Ивану хватало с лихвой. Пригодилась и вторая профессия. На складах завода имелся трактор для буксировки крупногабаритных грузов. Штатный тракторист ушёл на фронт, трактор временно оставался без хозяина. Несколько раз по просьбе мастера Иван садился за рычаги тягача и оттаскивал скопившийся на площадке прокат для погрузки на платформы.
Повестка из военкомата была вполне ожидаемой. В конце апреля Ивану исполнилось восемнадцать лет, и он подлежал призыву в армию. Почти два месяца он ждал вызова в комиссариат, но о нём как будто забыли. Мать почему-то была уверена, что его, как сына врага народа, на фронт не отправят.
– Должна же быть хоть какая-то польза от нашего бесправного положения? – высказалась однажды мать, когда речь совершенно случайно зашла о отправке мужчин на фронт. – Не могут ведь большевики объявить человека врагом народа, и тут же отправить его на фронт, чтобы он защищал их власть. Не дадут они ружья в руки своим врагам, побоятся.
– Мама, о чём ты говоришь? Сейчас люди едут на фронт совсем не для того, чтобы защищать чью-то власть, – не сдержался тогда Иван, поправляя неграмотную Евдокию.
– Как это не для того? – удивилась мать. – Власть-то в нашей стране принадлежит большевикам, эта власть не нравится фашистам, вот и решили они смести большевиков силой.
– Мама, людей мобилизуют на войну с внешним врагом, чтобы они защищали от порабощения свою Родину, свою землю, дома, своих родственников и близких, а вовсе не власть. Это же не гражданская война, в которой народ вставал на защиту власти большевиков, чтобы убрать царя, – попытался разъяснить Иван. – В борьбе с фашистами у людей нет разногласий. У них сейчас одна цель: разгромить врага общими усилиями и как можно скорее. С неугодной властью в стране наш народ потом сам как-нибудь разберётся.
– Ты, Ванечка, не ляпни это где-нибудь на людях, – предупредила Василиса брата.
– Что я такого сказал? – изумился Иван, округлив глаза. – Разве не народ устанавливает в стране ту или иную власть, свергая неугодных правителей? Это же истина. Об этом даже в учебниках истории написано чёрным по белому.
– Так то, оно так, – согласилась Василиса со словами брата. – Но в учебниках прописано про свержение власти в других странах.
– А наша страна какая-то особенная? Живёт и развивается по другому закону, который ещё неизвестен философии? Всё течёт, всё изменяется – это что, не для нас? Сверг народ царя однажды и установил советскую власть навечно?
– Ванечка, умоляю тебя, не вздумай высказаться об этом даже в кругу друзей! – с испугом проговорила Василиса.
– А то что?
– Сдадут тебя в НКВД, и пойдёшь вслед за своим отцом!
– Боишься? – рассмеялся Иван. – Не знал я, что ты такая трусиха. Не получилось бы из тебя революционерки в царские времена.
– Дурак ты, Ваня, – обиделась Василиса.
– Ладно, ладно, не пугайся, – примирительно сказал Иван. – Разве я не понимаю, о чём можно говорить вслух, а о чём лучше молчать.
После этого разговора прошёл месяц. Об отправке на фронт больше не говорили.
И вот повестка с требованием явиться в военкомат, наконец-то, нашла Ивана. Вручение листочка серой бумаги с подписью военкома он ждал целых два месяца и, всё-таки, это стало полной неожиданностью. Когда он расписался в отрывном талончике, за то, что получил её, сердце его дрогнуло и забилось учащённо. Иван понял для себя: свершилось то, о чём он думал постоянно после семейного разговора. Когда мать сказала с уверенностью, что детей врагов народа не будут брать на войну, в нём закралось сомнение. Вдруг на самом деле его не отправят на фронт по этой причине? Что тогда? Как он будет после этого смотреть в глаза знакомым, чьи сыновья давно уже воют? Как подыскать слова в своё оправдание перед Тоней? Какими глазами посмотрит на него её отец, Савелий Архипович? Ведь тот, как выяснилось недавно, уже несколько раз просил военкома об отправке на фронт, имея законную бронь на заводе. И возраст у него солидный, хотя и призывной. Весь этот месяц Иван терзался неприятными мыслями. На днях он принял для себя решение: если до конца июня не придёт повестка – он, как и отец Тони, направится к военкому и будет добиваться, чтобы его отправили на фронт добровольцем. А уж какие слова подобрать для этого – он давно придумал.
Теперь долгожданная повестка лежала в кармане. Нужно было только решить, кому же сообщить о ней в первую очередь. После долгих раздумий, шагая с работы, Иван остановился у дома Степановых. Постоял с минуту в нерешительности, взвешивая в последний раз своё намерение, и уверенно толкнул перед собой калитку.
В этом доме его давно уже считали своим и всегда были рады видеть. Недоверчивый и насторожённый взгляд матери Тони понемногу теплел и таял, и со временем как-то совсем незаметно изменился, стал по-матерински добрым и ласковым. Теперь Софья Павловна доверяла Ивану во всём и перестала беспокоиться за свою дочь.
Тоня была дома одна. Отец работал во вторую смену, мать ещё не вернулась с работы.
– О-о, Ваньчик, привет! – радостно воскликнула Тоня, выходя из боковой комнаты на хлопок входной двери. На её лице светилась счастливая улыбка.
– Привет, – сухо ответил Иван, оставаясь стоять у порога, и почему-то с опаской посмотрел на девушку.
– Ты чего такой хмурый? – обеспокоенно спросила Тоня. – Что-то случилось?
Она подошла к Ивану, положила ему на плечи свои ладони, пристально заглянула в глаза.
– А ну признавайся, что тебя угнетает?
Иван замялся, потом собрался с духом, сказал:
– Повестку получил, на фронт меня отправляют.
В глазах Тони мелькнул испуг. Иван почувствовал, как тут же дрогнули её ладони у него на плечах, а спустя несколько секунд руки медленно заскользили по его груди вниз и безжизненно повисли, будто отнялись.
– Когда? – выдохнула она.
– Не знаю, приказано завтра явиться в военкомат. Думаю, через неделю отправят, максимум, через две. Так обычно происходит. Завтра всё станет известно.
Иван увидел, как на лбу Тони сошлись к переносице образовавшиеся складки, а её полные яркие губы вдруг странно обесцветились и мелко дёрнулись несколько раз.
Известие Ивана её ошеломило. До этого момента она понимала, что рано или поздно Ивана призовут на войну, у него не было брони, как у отца. Но раньше эта мысль казалась ей каким-то отвлечённым событием, туманным и расплывчатым, над которым не следовало задумываться всерьёз раньше времени. Сейчас это событие стало реальностью.
«Повестку получил, на фронт меня отправляют», – выстукивал слова Ивана неизвестно откуда появившийся в её голове молоточек. Тоня попыталась осмыслить эти слова, но назойливый молоточек продолжал стучать, не давая возможности сосредоточиться и понять их смысл до конца.
– А как же я? – тихо спросила она, когда молоточек смолк. – Без тебя я не смогу. Ты пошутил, да?
Уцепившись за неожиданную мысль, как за спасительную соломинку, Тоня схватила Ивана за плечи, принялась трясти.
– Сознайся: ты пошутил, да? Зачем ты так шутишь? Ведь я люблю тебя! Не надо так со мной… Мне страшно от твоих слов… – захват её ладоней ослаб, Тоня уткнулась головой в грудь Ивана и заплакала.
– Я не могу не пойти, – мягким голосом проговорил Иван, гладя Тоню по волосам. – И ты прекрасно знаешь, что я должен быть на фронте. Для меня это очень важно. Если бы не призвали сейчас в приказном порядке, я бы ушёл добровольцем.
– А я не хочу! – вскрикнула Тоня, постучав по его плечу несколько раз крепко сжатым кулачком. – Не хочу, чтобы ты уходил от меня! Тебя там убьют, а я не вынесу твоей смерти!
– Глупенькая, – ласково произнёс Иван, продолжая гладить Тоню по голове. – Почему ты думаешь, что меня непременно должны убить?
– Я знаю, я чувствую это сердцем, – проговорила Тоня, всхлипывая.
– Твоё сердце обманывает тебя, – попытался успокоить девушку Иван. – Выбрось из головы дурные мысли и успокойся. Всё у нас с тобой будет хорошо. Вот вернусь с фронта, и мы поженимся. Ты согласна выйти за меня замуж?
– Что… что ты сказал? – встрепенулась Тоня и отступила на шаг от Ивана. – Повтори!
– Я спросил: согласна ли ты выйти за меня замуж, когда я вернусь с фронта?
Слова Ивана поразили Тоню, она смотрела на него широко открытыми глазами. В них застыли одновременно удивление, радость и недоверие. Никогда до этого у них не заходил разговор о женитьбе. Эта тема была запретной для обоих. Тоня знала, что у Ивана не было паспорта и не может быть до тех пор, пока с него не смоют клеймо сына врага народа. Она знала, как болезненно относится он к такому обстоятельству, и не давала повода о напоминании этого факта.
Тоня любила Ивана и ей этого было достаточно. Они гуляли вместе по вечерам, любовались закатами на берегу реки. Уединившись в своём оборудованном гнёздышке за штабелями леса, подолгу целовались, отчего даже вспухали губы. Дальше поцелуев и обнимания дело не заходило. Правда, однажды, незадолго до объявления войны, был случай, когда Иван едва сдержался, чтобы не утонуть окончательно в жарких объятиях любимой девушки.
…В тот день они долго брели вдоль берега, пока не остановились на маленькой песчаной отмели. Был выходной, солнце горело жарко, безжалостно плавя всё вокруг. Нагревшийся воздух сделался сухим и душным.
– Давай искупаемся, – предложил Иван. – Моё тело раскалилось, как чайник на плите. Того и гляди, кровь вот-вот вскипит и наружу выплеснется в виде пара.
– Можно, только я купальник не взяла, – сказала Тоня и вопросительно посмотрела на Ивана.
– Пустяки, – ответил он. – Здесь на версту в обе стороны нет ни единой души. Зайдём в воду по очереди. Сначала ты, потом я. В воде не видно, кто в чём, можно даже искупаться, в чём мать родила.
Тоня посмотрела по сторонам и согласилась.
– Отвернись, – проговорила она, – и не подсматривай!
Иван повернулся к ней спиной. Тоня сбросила с себя ситцевое платьишко, зашла в воду. Брела до тех пор, пока на поверхности осталась видна лишь одна голова.
– И ты не смотри в мою сторону, – озорно крикнул Иван ей и принялся снимать с себя рубашку.
Они плавали и плескались долго, дурачась на расстоянии. В какой-то момент, Тоня решила, что доплыла до того места, где можно было уже встать ногами на дно, но неожиданно ушла под воду с головой. Выскочив на поверхность, она испуганно вскрикнула и усиленно заработала руками, разбрасывая по сторонам многочисленные брызги. Заподозрив неладное, Иван бросился ей на помощь. Через несколько секунд он был рядом с Тоней, но та уже стояла на ногах.
– Что это было? – встревоженно спросил Иван, шумно дыша.
– Угодила в яму, – приходя в себя, нервно рассмеялась Тоня. – И перетрусила немного. Сначала встала на дно, а потом, когда шагнула – впереди оказалась яма! Откуда она взялась здесь?
Их лица оказались на расстоянии вытянутой руки. Иван увидел глаза Тони совсем близко и изумился им. Девушка стояла против солнца, и оно изменило их цвет. Глаза превратились из карих в изумрудные и блестели под лучами солнца необычайно ярко.
Не осознавая, что делает, Иван сделал единственный шаг, который их разделял, и обнял Тоню в воде. Целуя её, он почувствовал, как тело девушки задрожало в его руках и обмякло. Иван подхватил Тоню на руки и понёс на берег, чувствуя, как по его телу прошлось жаркое пламя, а всё вокруг стало тонуть в тумане.
Он не помнил, как донёс Тоню до ближайшего куста ивы, как положил податливое тело на траву. В чувство его привёл умоляющий голос Тони:
– Не надо, Ванечка… Мы ещё слишком молоды, чтобы стать мужем и женой… Не делай этого со мной, я тебя очень прошу…
– Я люблю, тебя, Тоня… и хочу, чтобы ты стала моей навсегда…
– Знаю, Ванечка, знаю… Я тебя тоже очень люблю, и стану твоей, не сомневайся… но только в первую ночь после свадьбы. Не могу я вот так, под кустом… Всё должно быть по-человечески…
С трудом потушив в себе бушующий огонь, Иван встал, и стыдясь самого себя, побрел к оставленной на песке одежде.
А на следующий день его подкараулил в конце переулка отец Тони. Неожиданная встреча с ним не сулила ничего хорошего. Так, по крайней мере, подумал Иван, завидев перед собой Савелия Архиповича.
«Призналась, наверно, отцу во всём», – подумал он и испугался за вчерашний день.
– Здорово, Иван, – приветливо произнёс сталевар Степанов и, улыбнувшись, протянул ему руку.
– Здравствуйте, Савелий Архипович, – с недоверием поздоровался Иван, ожидая мужской взбучки.
– Чего хмурый такой?
Иван внимательно смотрел ему в глаза, чувствуя, как на щеках загорается стыдливый румянец. В памяти всплыл вчерашний день. Освободив руку, пробормотал:
– Нет причин для веселья.
– Понятно, – усмехнулся Степанов. – Молодая жизнь погрузилась во мрак?
Глаза сталевара прищурились, превратившись в хитрые щёлки.
– И Тонька наша какая-то неласковая с утра. Глаза зарёванные, губы распухли и посинели, будто кто жевал их слишком долго. Не знаешь, кто бы это мог полакомиться девичьей сладостью?
Пронзительный взгляд Савелия Архиповича упёрся в лицо Ивана в ожидании ответа.
Щёки Ивана запылали жгучим пламенем, словно отец девушки плеснул на них бензином и поджёг без промедления.
– Она сейчас дома? – вместо ответа спросил Иван дрогнувшим голосом.
– Запёрлась в своей комнате, видать, распутывает какой-то клубок в своей голове. Вы не поссорились случайно?
– Нет, не поссорились.
– Что-то ты не договариваешь, Иван. Уж не сделал ли ты её вчера бабой? – скуластое лицо сталевара с густыми чёрными усами на широкой верхней губе сдержанно улыбалось, а внимательные, умные глаза горели каким-то тревожным зелёным светом.
– Нет, Тоню я не тронул, – выдавил из себя Иван.
Если бы он сказал сейчас, что «не трогал», было бы неправдой, а соврать отцу Тони у него не поворачивался язык. Слово «не тронул» соскочило с языка как-то само собой, без особого умысла, но отразило действительность вчерашнего дня.
– Понятно, – вновь повторил Савелий Архипович и также, как и в первые секунды встречи, усмехнулся с пониманием. – Хотел, значит, тронуть, но в последний момент передумал, не тронул. Правильно поступил. Иначе бы я тебе, охальнику, голову отвернул. Рано ещё вам женихаться, как молодожёнам. И по закону, и по обстоятельствам. Иди, приводи в чувство квёлую птаху в клетке, а то она совсем скисла.
Иван поднял глаза на отца Тони и тут же опустил их, будто опасаясь обжечься его испепеляющего взгляда. А Савелий Архипович, ухмыльнувшись в усы, зашагал по своим делам.
…Тоня некоторое время моргала глазами, казалось, до неё не доходил смысл вопроса.
– Ага, – почти шёпотом произнесла она, наконец. – Я согласна выйти за тебя замуж, Ванечка, когда ты вернёшься…
– Ну, вот и прекрасно, – бодрым голосом сказал Иван. – А сейчас перестань хлюпать носом и утри слёзы, пока их не увидела Софья Павловна. Подумает ещё, что я тебя обидел и устроит мне пытку. Весь вечер уйдёт на ответы.
Иван взял Тоню за руку и потащил на улицу.
Глава 9
Проводы на фронт были шумными. Они проходили в рабочем клубе металлургов. В этот день город отправлял на фронт самую большую группу с начала войны. Прежде призывников собирали в военкомате, строили в колонну и вели на железнодорожный вокзал. Там, после переклички, под присмотром военных и милиции, их сажали в теплушку и оправляли на сборный пункт в Пермь.
В этот раз процедуру проводов пришлось изменить, поскольку маленькая площадка перед зданием военкомата не позволяла разместить всех мобилизованных, которые являлись в комиссариат вместе с провожающими.
Сначала в клубе была торжественная часть. С напутствием первым выступил секретарь горкома партии, потом директор металлургического завода, и, наконец, с заключительным словом на трибуну взошёл военный комиссар. Он рассказал собравшимся о положении на фронтах, привёл несколько примеров подвига рядовых бойцов и офицеров, затем призвал будущих солдат геройски сражаться с ненавистным врагом, закончив речь словами:
– Вы отправляетесь на великое дело освобождения нашей Родины от фашистских захватчиков. Я уверен, что никто из вас не посрамит чести родного города, не окажется на фронте трусом или предателем! Смерть немецким оккупантам! Победа будет за советским народом!
Из двух рупоров, подвешенных по обе стороны от сцены, грянул бравурный марш. Все собравшиеся в зале встали и простояли молча, пока музыка не оборвалась. По щекам женщин катились слёзы.
Военком объявил, что построение призывников будет на площади перед клубом ровно через час.
Актовый зал быстро опустел, народ перешёл в соседнее помещение, откуда доносились звуки духового оркестра.
Вначале люди сгрудились в обособленные группы, в которых отправляющийся на фронт стоял в окружении провожающих, слушал напутствия родственников и близких. Потом медные трубы умолкли, и тут же, где-то в углу, заиграла гармошка, подвыпившие провожающие с надрывом завопили озорные частушки. Едва она умолкла, в противоположном углу взорвалась барыней другая гармонь, более зычная и голосистая. В круг выскочили первые танцоры, принялись лихо выплясывать, пускаясь вприсядку.
Через полчаса всё пришло в хаотичное движение. Собравшиеся люди пели, танцевали, о чём-то громко говорили и спорили, пытаясь перекричать гармонь, сходились друг с дружкой, обнимались, потом опять куда-то пропадали и появлялись вновь уже навеселе.
Ивана провожали Тоня и сестра Васса. Обещала приехать из Пашии ещё и Фрося, но почему-то не появилась. Матери он категорически запретил идти на проводы, простился с ней и со старшей сестрой Раисой перед уходом в клуб.
…Евдокия не спала всю ночь и беззвучно рыдала, уткнувшись в подушку. Весь день, до ухода сына, она ходила по комнате, словно отрешённая. Лицо её за одну ночь почернело от горя, красные от бесконечно сочащихся слёз глаза провались, образовав две тёмные ямы, взгляд сделался безумным. Когда пришло время расставаться, она рванулась к сыну в последнем порыве и повисла на нём. Тело её содрогалось от рыданий.
– Ну всё, мама, перестань, не надо плакать, – успокаивал Иван мать, гладя по голове. – Мне пора.
С большим трудом он отстранил мать от себя, передал её в руки старшей сестры Раи.
– Побудь с ней, – требовательно сказал он. – Такую её нельзя оставлять одну.
– Иди, Ваня, не беспокойся. Управлюсь я с мамой. Главное, сам возвращайся живым. И всегда помни: ты у нас теперь единственный мужчина в доме, – с накатившимися слезами проговорила на прощание Раиса.
«Почему единственный? А отец? Он что, умер? Почему ты хоронишь его раньше времени?» – хотел он спросил сестру, но промолчал, вовремя сообразив, что сестра имела в виду совсем другое. Отцу дали десять лет, из которых он отсидел только четыре с половиной года. Значит, вернётся домой лишь в конце сорок седьмого года, война к тому времени закончится.
Подняв с пола вещевой мешок, сказал лишь одно слово:
– Прощайте.
И повернулся, шагнул к двери, с силой рванул её за ручку. В горле встал не сглатываемый комок, во рту появилась горечь и почему-то сильно першило.
…Отправляющиеся на фронт держались бодро. Окружённые родственниками и друзьями, они с напускной беспечностью шутили, курили, очень громко и заливисто смеялись.
Иван стоял рядом с Васькой Бородиным. Этот бесшабашный и верный друг уходил на фронт вместе с ним. Его провожали два парня и полненькая рыжеволосая девушка с толстой косой до пояса.
Парни были изрядно выпивши и неумолчно болтали всякую ерунду. По лицу Васьки было видно, что и он принял на грудь, как минимум, стакан бражки.
– Мои двоюродные братаны, – представил их Васька, подходя к Ивану. – Скоро и их черёд настанет. Меня вот проводят, а через пару-тройку месяцев, глядишь, и сами загремят. Они близнецы.
– А это твоя девушка? – наклонившись к уху друга, спросил Иван.
– Моя, – с гордостью проговорил Васька. – Машей зовут. Ты же, как только встретил свою Тоньку, сразу забыл дорогу к закадычному другу. Мне что оставалось делать? Чем заполнить вакуум одиночества? Пришлось последовать твоему примеру. Мы с ней даже пожениться успели.
– Пожениться? – удивился Иван.
– Да, а чего ждать, если между нами искра любви проскочила, как на свече зажигания. Ты же шофёр, и знаешь, как воспламеняется при этом горючая смесь, – хохотнул Васька, довольный своим сравнением, и, подмигнув девушке, чмокнул её в щёку.
– И свадьба была?
– Не-ет, какая тут свадьба, если бракосочетания не было. Я ведь, как и ты, беспаспортный. Дорога в ЗАГС перекрыта. Мать бражки поставила, посидели по-тихому семейным кругом, вот и всё, – небрежным тоном произнёс Васька. Обернувшись к Маше, добавил:
– Нам и без формальностей хорошо, верно, Машутка?
Девушка не ответила, смущённо потупила глаза в пол.
– А свидетельство о браке мы получим после моего возвращения с фронта, – с какой-то непоколебимой уверенностью сказал Васька и ещё раз поцеловал свою избранницу.
Иван посмотрел на входную дверь, надеясь на запоздалое появление Фроси, и наткнулся взглядом в толпе на лицо Вальки Кудина. Тот стоял совсем неподалёку, в окружении двух девиц в соломенных шляпках и, вероятно, говорил им какие-то комплименты. Девицы весело смеялись, с восторгом таращились во все глаза на Вальку. В этот момент к ним подошёл сутулый худосочный юноша в очках. Валька Кудин отступил в сторону, пропуская парня в средину. На секунду повернув голову, он заметил Тоню с Иваном.
– Смотри-ка, Валька Кудин нарисовался, – проговорил Иван с удивлением. – Неужели и он на фронт собрался?
– Где ты его увидел? – почему-то с тревогой в голосе спросила Тоня.
– Вон, с двумя дамочками любезничает, – кивком головы показал направление Иван. – Голову даю на отсечение – сейчас подойдёт.
И действительно, Валька что-то сказал парню в очках и направился в их сторону.
– Привет, однокашники, – радостным голосом сказал он и протянул руку Ивану. – Кого провожаем?
Иван насупился, его брови напряжённо сошлись у переносицы. Помедлив пару секунд, он с явным нежеланием всё же поприветствовал Кудина.
– Ваня уходит на фронт, – тихо ответила Тоня. – И ты тоже отправляешься?
– Нет, мне пока не суждено.
– Хворый что ли? – усмехнулся Иван.
– Почему хворый? Здоров. Не берут на фронт, потому что бронь лежит на мне тяжёлым грузом, – хохотнул Валька. – Я ведь в мартене тружусь, на передовой трудового фронта, как принято сейчас говорить. В подручных у твоего отца, Тонечка. Разве он не рассказывал обо мне?
– Ни словом не обмолвился, – сухо отозвалась Тоня. – Ни разу.
Язвительный тон девушки не привёл Вальку в конфуз. Изворотливый по натуре, он словно и не уловил неприязненного оттенка в её голосе. Сделав вид, что сомневается в словах Тони, высказался удивлённо:
– Не может быть, ведь мы с твоим отцом хорошо подружились. Я очень часто просил его передать тебе мой пламенный привет. Неужели батя забывал каждый раз?
– Представь, Валентин, и приветов я не получала, – жёстко ответила Тоня. Желая поскорее отвязаться от назойливости Кудина, добавила:
– Да я и не огорчусь вовсе, если ты их перестанешь передавать вообще.
– Что ты, Тонечка, разве можно забывать о такой, как ты? – сказал Кудин со слащавой улыбкой на лице. Он смотрел на девушку так, будто собирался её раздевать.
– Слушай, Валёк, шёл бы ты к своим шляпкам, они уже заждались тебя, – тяжело выдохнул Иван, вскипая от слов Кудина.
– Да, да, ты, наверно, прав, вам и без моей болтовни есть о чём поговорить на прощание, – суетливо высказался Валька, уловив свирепый взгляд Ивана. – Прощай, Ваня, возвращайся с победой.
Он схватил руку Ивана и долго тряс её. Потом повернулся к Тоне и, положив левую ладонь на сердце, с лёгким поклоном промолвил:
– До свидания, Тонечка. Рад был повстречаться с тобой. Помни: у тебя есть друг, который всегда готов прийти на помощь!
– Хлюст вонючий! – выругался Иван вслед удалившемуся Вальке и сплюнул со злостью. – Рождает же природа таких хлыщей! Сталевар незаменимый! Завод без него не обойдётся! По бесстыжим зенкам видно, что струсил идти на фронт!
– Чего ты на него взъелся? – спросила Васса, удивившись крайнему раздражению брата. – Что ты на человека наговариваешь? Ну, подошёл, поговорил, попрощался с тобой. Что в этом плохого?
– Ты, сестрёнка, просто ничего не знаешь об этом хмыре. Даже не догадываешься, сколько подлости в душе этого человека. Думаешь, он ко мне подходил, чтобы попрощаться?
– К кому же ещё?
– Вон, к ней, – со злостью выговорил Иван, обернувшись к Тоне, и пристально посмотрел ей в лицо. – Никак не может успокоиться, что получил отворот-поворот. А сейчас представился такой удобный повод подойти, напомнить о себе, стрельнуть масляными глазками, отпустить комплимент. А что? Вдруг зачтётся, когда меня уже не будет рядом с ней?
– Ванечка, что ты такое говоришь?! – испуганно воскликнула Тоня. – Да я же на километр буду обходить его стороной! Клянусь! Он мне также противен, как и тебе!
«И, всё-таки, я правильно сделал, не уступив мольбе Тони, – подумал Иван. – Если любит по-настоящему – дождётся, не порушит девичью честь. Если же без меня станет женщиной – значит все её слова о любви были пустым звуком, значит, обманывала себя и меня. Что ж, время всё расставит на свои места. А если меня убьют – так хоть сироту после себя не оставлю».
В голове тотчас всплыл разговор с Тоней двухнедельной давности.
…В тот день, когда пришла повестка из военкомата, Иван, с большим трудом успокоив Тоню, увёл её на берег реки. Там, скрывшись от посторонних глаз за штабелями брёвен, они просидели в своём гнёздышке до позднего вечера. Долгое время они молчали, глядели на Калапову гору, на остывающее солнце, которое, будто притягиваемое скрытым в горе магнитом, медленно сползало к её вершине.
Тоня, вцепившись обеими руками за локоть Ивана, положила свою голову ему на плечо и притихла, не меняя позы. Вдруг она встрепенулась, резко отстранилась от Ивана, и как-то странно заглянула ему в лицо.
– Ванечка, ты предложил мне стать твоей женой, когда вернёшься с фронта, – проговорила Тоня с растяжкой. – Ты не возьмёшь свои слова назад?
– Я никогда не бросаю слов на ветер, и ты это прекрасно знаешь. Предложение я сделал, потому что люблю тебя. Хочу, чтобы ты постоянно помнила об этом и ждала меня.
– Конечно, Ванечка, я буду ждать тебя, сколько придётся. Моя любовь к тебе не угаснет, не сомневайся. Но… – Тоня вдруг умолкла и стыдливо опустила глаза, думая о чём-то своём.
– Что – но? – улыбнулся Иван, не предполагая, что произойдёт через несколько секунд. – Страшно выходить замуж, рожать ребятишек и…
Тоня не дала ему договорить, бросилась рысью на грудь, обвила руками за шею, принялась жадно целовать.
– Я не выдержу одиночества… я умру без тебя… слышишь? – горячо заговорила она между поцелуями. – Ванечка, милый… я хочу стать твоей женой сегодня… сейчас. Мне нужен ребёнок от тебя… С ним легче будет перенести разлуку…
Тоня так щедро и горячо осыпала Ивана поцелуями, что он, растерявшись в первое мгновение, вдруг почувствовал, как по телу прокатилась жаркая волна, от которой кровь в жилах, как ему показалось, начала вскипать, обжигая всё внутри. Точно также, как и в тот памятный день на реке год назад, когда он нёс её из воды на руках, его сознание стало так же туманиться и угасать…
Усилием оставшейся воли Иван отстранил от себя Тоню, с большим трудом расцепив замок её рук у себя на шее. С тяжёлым выдохом выпалил отрезвляюще:
– Ты с ума сошла? Очнись! Приди в себя! Помнится, ты сама внушила мне, что у нас с тобой всё должно быть по-человечески.
Помутившимся взором Тоня скользнула по лицу Ивана, сказала умоляюще:
– Если ты не сделаешь со мной ЭТОГО сейчас – я не вынесу твоего отъезда, я просто умру…
«…просто умру… просто умру…» – пульсировало в голове Ивана.
«А если я просто умру? – мелькнула у него другая мысль. – Что будет с тобой, если меня убьют?»
Иван взял девушку за плечи и, глядя в её зарёванное лицо, проговорил:
– Тоня, девочка моя ненаглядная, послушай меня! Мы не можем поступить так безрассудно. Ребёнок свяжет тебя по рукам и ногам, тебе не справиться одной. Если отца отправят вслед за мной, вам не прокормиться. Ты не сможешь выходить на работу, материной зарплаты вам не хватит.
После долгих увещеваний Ивану показалось, что он смог переубедить Тоню в её навязчивой просьбе. По крайней мере, возвращаясь домой, она больше не заводила разговор о ребёнке и всю дорогу молчала. Молчал и Иван.
Когда они остановились у её дома, Тоня, резко повернувшись к Ивану, зыркнула на него гневными глазами, выпалила:
– Если ты не хочешь исполнить мою простую бабью просьбу, тогда я тоже попрошусь на фронт! Жить без тебя, или хотя бы без твоей частицы в себе, я не смогу!
Иван опешил от таких слов и пока собирался с мыслями, что сказать в ответ, Тоня хлопнула калиткой перед его носом и стремительно зашагала к дому.