Славяне. Часть 1

– Нет, Вячеслав Иванович, проверкой я займусь сам. Копаться в грязном белье – моя, как ты знаешь, бывшая специальность. Вот и трях-ну стариной – пошутил Бурмистров и тут же спросил: – Теперь ответь: как после всего случившегося ты решился принять участие в операции с оружием? Что твой дублёр не в состоянии был с этим справиться?

– Оставим эти игры, командир. Я намекнул, вы все правильно поняли. Дальше продвинуться в проверке у меня не было времени, – спокойным голосом расставил все по местам Вознесенский. – Решение же об участии в операции я принял лишь после того, как на все сто убедился в отсутствии слежки… Я ведь понимал: это мой последний выход. Не мог же я упустить возможности попрощаться с ребятами.

Бурмистрову стало неловко. Ведь он ещё в Афганистане сделал для себя вывод: с Вознесенским можно говорить только в открытую или вовсе не раскрывать рта. Фальш и подвох этот человек улавливал мгновенно. Поэтому он пошёл на попятную:

– Извини. Все ещё сказываются последствия профессиональной деградации. Шутка ли тридцать лет отпахать в контрразведке. Как я понимаю, ты хотел убить одним выстрелом двух зайцев: и со своими бойцами попрощаться, и вызвать огонь на себя.

Вознесенский кивнул.

– Что касается прощания, здесь ты прав: завтра же передай все полномочия по отряду дублёру. Занимаешься только делами фирмы и одновременно готовишь себе замену. В ближайшее время ты будешь переведён для работы в Центре. А что со второй твоей задумкой получилось?

– Пока не уверен, что сработала. Надо подождать. Прошло-то всего ничего.

– Извини, но я на твоем эксперименте вынужден поставить крест,

– голосом, не терпящим возражений, проговорил Бурмистров. – С завтрашнего дня тебя и жену будут охранять мои люди. Приказ они уже получили. Утром жди гостей. И прошу, без фокусов.

– 11о это же сразу бросится в глаза. Город небольшой, все друг дружку знают, как облупленных, – пытался возразить Вознесенский.

– Здесь тебе конспирация больше не нужна. Главное сейчас – сохранить тебе жизнь. Кстати, встреча с Коршуном для тебя не будет иметь последствий?

– Для меня – нет. Вывод однозначен – несчастный случай. Однако кое-какие обстоятельства настораживают. – Вознесенский подбросил в костер веток, продолжил: – сюда приезжал гонец из министерства, побывал на месте моей встречи с Коршуном. Допускаю: он мог правильно восстановить картину…

– Его приезд вполне объясним. Погиб опытный киллер. Естественно, возникает вопрос: с какой стати он оказался в такой глуши?

– перебив Вознесенского, вслух рассуждал Бурмистров. – Что же касается твоей персоны, то мотивации более, чем убедительны. Бывший работник уголовного розыска. В свое время кому-то насолил, и этот кто-то решил свести счеты. Нанял киллера. Второй вариант ещё более перспективный. Ты крупный предприниматель, перешёл кому– то дорогу. Гонец с тобой беседовал?

– Со мной не беседовал и даже не соизволил посетить местный отдел милиции.

– Правильно поступил. Коль несчастный случай, пусть даже не в таком виде, как его представили ваши пинкертоны, большой роли это не играет.

И вновь Бурмистров кривил душой: от своего человека он до мельчайших подробностей знал о совещании у Березина. Но и не задать Вознесенскому вопроса о возможных для него последствиях он не мог. Это означало бы насторожить его, заставить копаться, уточнять. А он, Бурмистров, хоть и полностью доверял Вознесенскому, следуя старой традиции сыскарей, своих людей оберегал, как зеницу ока.

– Думаю, все несколько сложнее. С приезжавшим я знаком. Вместе служили в Кабуле до моего перехода в ваше подразделение. Человек он непростой: метр над водой, десять – под… Профессионал с большой буквы. И его поступок лишнее тому подтверждение. Я имею в виду то, что он не удостоил меня своим посещением.

– Хочешь сказать, тонко намекнул?

– Да. Это его манера: и себя не подставил, и меня предупредил. Брощан… – Вознесенский не договорил, поднял голову, настороженным взглядом уставился в сторону леса.

Бурмистров тоже вгляделся в темноту, прислушался. Не увидев и не услышав ничего подозрительного, уже собирался возвратиться к прерванному разговору, как из лесу показался человек.

Вознесенский быстро встал, пошел ему навстречу. Они о чем-то переговорили, и пришелец опять растворился в темноте.

– "Русичи" разъехались. Все. тихо. Вашу машину поставили перед перешейком, – занимая свое место, коротко доложил Вознесенский.

Бурмистров почти нежно взглянул на соседа, но промолчал. Рука привычно скользнула в карман за сигаретами. Вспомнил, что еще по дороге из Москвы успел выкурить установленную себе суточную норму, почему и оставил сигареты в машине, тяжело вздохнул.

– Ты сказал – Брощан?

–Да.

– Так вот, он входит в группу, занимающуюся нашим движением. Не исключено, что это проверка – не имеешь ли ты отношения к "Славянам". Однако особо не волнуйся: здесь у нас позиции крепкие. – Видя настойчивость и обстоятельность собеседника, Бурмистров вынужден был сделать такой намек. – А теперь, Вячеслав Иванович, когда с текущими делами покончено, я хочу кое во что тебя посвятить. Разговор длинный, времени у меня в обрез. Утром необходимо быть в Москве, поэтому буду предельно краток. Чего сразу не уловишь – додумаешь на досуге.

И он рассказал Вознесенскому о трениях, возникших в руководстве движения, о странной позиции второго в Центре лица. В конце добавил:

– Даром мне не завернут, я же не в ОБЭПе служу. А заплатить за обед, в этом заведении – моей зарплаты не хватит. Так что не тешь себя напрасными иллюзиями.

– Тебе-то о зарплате плакать! Возьми крутую группу под свою крышу – и внукам останется.

Васильев не обращал внимания на разгоревшийся в кабинете обмен любезностями. Последние пять лет ему часто доводилось по службе встречаться с Тарасовым и Брощаном, и он успел привыкнуть к такой манере друзей начинать разговор. Для себя же Васильев давно определил: за этими взаимными подколками скрывается годами выработанная методика воздействия на "третьего", оказавшегося в их компании.

Тот видел перед собой этаких недалёких служак, раскованных, с грубоватыми шутками, невольно отпускал тормоза и, стараясь подстроиться, развязывал язык. Он же, Васильев, был в данном случае не более чем объектом для тренировки. И это лишний раз подчеркивало в его глазах их высочайший профессионализм.

Умение любую ситуацию обратить в свою пользу, навязать собеседнику нужную атмосферу, незаметно перехватить инициативу в разговоре – такое дается далеко не всем.

Садясь за длинный стол, Васильев достал сигареты, зажигалку. Его примеру последовал и Тарасов.

– Не успел одних курильщиков выпроводить, очередные заявились, – пробурчал Брощан.

– Куда же нам было пойти? – артистично развел руками Тарасов. – Никак, пятница сегодня. Отчет о проделанной работе держать должны. А наш высочайший куратор изволил отбыть—так, по крайней мере, проинформировали его клерки – в командировку. Оставалось только к тебе, к одному из достойнейших.

Это был намек на недавнее интервью Березина в газете, в котором тот лестно отзывался о Брощане и его подчиненных.

– Корешатся-то с ним другие.

– Не устали пикироваться? – вмешался Васильев.

– Если и устали, то не от этого, – тяжело вздохнув, заметил Тарасов. – Работы невпроворот. Опытных сотрудников по пальцам пересчитаешь. Крутишься, как белка в колесе, а тут ещё на шею этот хомут надели: вынь да положь им братьев-"Славян". И самое страшное: никакого просвета. Чем дальше, тем хуже и хуже: что в жизни, что на работе. Вот, чтобы как-то снять стрессы, и упражняемся в остроумии.

– Что это, Иван Ильич, тебя последнее время на месте не застать? – поинтересовался Брощан. – Хотел один вопрос согласовать, неделю вызванивал.

– В Москве был. Ездил хоронить генерала Бурмистрова.

– Бурмистров… Бурмистров… Постой, это же твой шеф по Афганистану, да? – наконец вспомнил Брощан. – Никогда бы не подумал. А с виду мужик.

– Убили его, глухим голосом оповестил Васильев. – Прямо у подъезда из снайперской винтовки.

Тарасов и Брощан с откровенным сочувствием взглянули на жадно затягивающего сигаретой гэбэшника.

– Но он же, прошел помню, такой слушок, еще в конце восьмидесятых свалил из этого дурдома, – заметил Брощан. – Столько лет прошло, пенсионер. Он-то кому мешал?

– Этого я не знаю … Кстати. На похоронах встретился с Вознесенским.

Понимая, что разговор о погибшем причиняет Васильеву боль, Тарасов решил сменить тему и прояснить давно назревший вопрос.

– Возможно, не ко времени начинаю разговор, однако до сих пор не могу себе объяснить, почему Иван Ильич, ваше ведомство оставило без внимания единственную реальную возможность выхода на «Славян»? Я имею в виду Вознесенского. Он что, ваш человек? Тогда, конечно, вопрос снимается и можно не искать правдоподобных объяснений.

Васильев взял новую сигарету, тихо, глядя куда-то поверх голов, заговорил:

– А ведь и верно: в данной ситуации такое предположение вполне уместно. Однако это не так. Комитет и комитетчиков он ненавидел всеми фибрами души. Были личные причины. Дабы не быть голословным, позволю себе привести кое-какие факты. В свое время, в Афганистане, нашим ведомством ему был вынесен смертный приговор.

Здесь Васильев выдержал паузу, мысленно решив не останавливаться на подробностях.

– Да и раньше он дважды серьезно поцапался с руководством Ленинградского КГБ. Вопрос даже стоял о переводе его в другой город. Деда расстреляли в тридцатые, бабушку сослали. Отцу не дали закончить военное училище. Добавьте к перечисленному и то обстоятельство, что в его жизни важную роль сыграл некий донской казак, у которого были свои счеты с чекистами.

Тарасову Васильев нравился своей обстоятельностью и определенной позицией. Но при общении с гэбэшниками он всегда помнил словам своего первого учителя по милиции: «Откровенность с языка умного комитетчика – высшая степень хитрости».

– Да, Вознесенский вашего брата, знаю, не жаловал, – подтвердил Брощан и спросил:

–По убийству Бурмистрова есть реальные зацепки?

Васильев отрицательно покачал головой.

– Да, собственно, о каких зацепках может идти речь, если стрелял снайпер, – сочувственно произнес Брощан.

– И все же будем искать, – не меняя позы, тихим, но решительным голосом проговорил Васильев. – И не только по официальной линии. Вознесенский оставил все свои коммерческие дела и вплотную займется розыском убийцы. В понедельник и я постараюсь оформить отпуск, чтобы развязать себе руки…

Прозвучало заявление, которое не могло не насторожить. И если Брощан сделал вид, что пропустил сказанное мимо ушей, то Тарасов тут же заметил:

– Покушаются на Вознесенского, убивают Бурмистрова. Нет ли, Иван Ильич, между этими событиями связи?

– Такой вывод напрашивается, – спокойно отозвался Васильев.

– Вели к этому приплюсовать милицейское прошлое Вознесенского…

– Можешь не продолжать, – перебил Васильев. – Согласен, этих обстоятельств нельзя не учитывать. Но как все повернуть?

Недовольно, из-подо лба Брощан взглянул на Тарасова, своими вопросами и рассуждениями позволившего Васильеву подвести разговор к роковой черте. Что именно этого добивается комитетчик, Брощан понял сразу же как только тот сказал, что ездил на похороны Бурмистрова. Стараясь уйти от повисшего в воздухе вопроса, посоветовал:

– На твоем месте, Иван Ильич, я не стал бы пороть горячку с отпуском. С погонами на плечах в частных сыщиков вообще не играют. Будешь только обузой Вознесенскому. Твое стремление найти убийцу нам понятно. Однако, оставаясь на своем месте, ты принесешь пользы значительно больше, чем если займешься кустарщиной. У тебя под руками тысячи подчиненных, доступ к информации, техника.

Теперь уже Тарасов недовольно покосился на друга. Тот по обыкновению старался сгладить острые углы, увести разговор в сторону. Тарасова же такой вариант не устраивал. Ему надоели недомолвки, атмосфера настороженности с первого же дня совместной работы по "Русичам"-"Славянам”. Из-за чего, скрашивается, вся эта мышиная возня? Недоверие гэбэшников? Их ведомственные интересы? Стремление Васильева и Брощана выгородить их общего знакомого Вознесенского? Ему нужна была определенность. И он, пытаясь ее найти, пустил пробный камень: достал из бокового кармана сложенный лист, принялся вслух читать сообщение агента "Лиса", где со всеми подробностями рассказывалось о предотвращенной сделке с оружием. В связи с упоминанием Васильева о ленинградском прошлом Вознесенского, особенную надежду он возлагал на последние фразы. По словам агента, его хозяин по дороге домой неоднократно повторял одно и то же: "Где я видел эти страшные глаза? И потом вслух произнес: "Точно, тот самый, ленинградский мент!"

– Это где же такой классный кидняк прокрутили? – поинтересовался Брощан.

– На границе Московской и Рязанской областей.

– Сплошное расстройство: территория другого государства. Вознесенский тоже покидает наши края. Мы опять остаемся у разбитого корыта. Что будем докладывать Березину? … Благо хоть сегодня его нет. Может, за неделю чего-нибудь наскребём. – Брощан взглянул на часы, присвистнул и заявил: – Извините, но я вынужден бежать.

У меня запланирована встреча с одним человеком. Отменить её или перенести невозможно: там, куда я иду, нет телефона… И прошу: в другой раз предупреждайте о визите.

Тарасов с неудовольствием смерил Брощана взглядом: такой оборот дела его явно не устраивал. Для себя он решил, что Брощан не без умысла прервал разговор. Ссылка на встречу – не более чем повод.

* *– *

Однако Тарасов ошибался. У Брощана, действительно, было назначено рандеву.

Распрощавшись с гостями, он спустился в гараж, через запасные ворота, не включая габаритных огней, выехал на тихую улочку. Пропустив несколько машин, резко тронулся с места и через десяток метров свернул в арку старого дома. Дворами, держа в поле зрения зеркала заднего вида, выехал на проспект, Ведущий на кольцевую дорогу. Перед тем как пересечь городскую черту, покрутился между домами в новом микрорайоне и лишь после этого взял курс к месту встречи. Зачем он страховался? Впрочем, вернее было бы спросить – почему? Да потому, что никак не мог объяснить себе поведение гэбэшников.

Обычно, при совместной работе, те брали на себя идеологические вопросы, предоставляя милиции заниматься конкретными фактами и лицами. В данной же ситуации руководство КГБ явно старалось избежать такого разделения. Еще больше вопросов вызвало поведение Васильева. Комитет – не та организация, где позволяется самостоятельно принимать значимое решение. В этой фирме любая официальная бумажка обрастала несколькими резолюциями, а план оперативных мероприятий и вовсе походил на талмуд. И вдруг со стороны Васильева такая непозволительная откровенность. Брощан чувствовал: за этим что-то кроется. Но что именно– на этот вопрос ответа не было. Он видел, что ищет ответа и Тарасов, избравший метод логического давления. Однако его оппонент всячески уходил от схватки с открытым забралом.

Свернув на проселочную дорогу, Брощан заглушил мотор, выключил свет, габаритные огни. Принялся наблюдать за проносившимися мимо машинами. Но ни одна из них не остановилась и даже не сбросила скорость.

Окончательно убедившись в отсутствии слежки, он вылез из машины, достал из оперативной кобуры пистолет и, привязав к рукоятке тугую резину, опустил оружие в правый рукав свитера. Чтобы проверить свое приспособление в действии, резко взмахнул рукой. Пистолет тут же оказался в руке. Довольный результатом, сел за руль и продолжил путь.

Вскоре гравийная дорога привела его к одиноко стоящему на самом берегу небольшой речушки коттеджу, окруженному вековыми соснами. Не успел подъехать, как в свете фар появился высокий дородный мужчина и торопливо отворил двери гаража.

В просторной гостиной, обставленной дорогой мебелью, горел камин. Было тепло. Хозяин жестом указал на два кресла возле журнального столика, заставленного вазами с экзотическими фруктами и бутылками разных форм и размеров, поинтересовался:

– Вам чего налить?

– Я пас, – буркнул Брощан.

– Ну это вы зря. Дневные стрессы необходимо снимать. Иначе они накапливаются, и даже может крыша поехать. Выпивка, возможно, – не лучший способ для этого, но сегодня по вашей милости мне придется воспользоваться горячительными эликсирами.

Мужчина расслабил узел галстука, снял дорогой пиджак, небрежно бросил на софу. Наполнил себе рюмку.

Первая их встреча произошла почти семнадцать лет назад. Но прежде чем она состоялась, Брощану пришлось изрядно попотеть в поисках неуловимого Орлика – Александра Петровича Орлова, промышляющего сбытом фальшивых бриллиантов и золотых монет. После освобождения Орлов опять пытался добывать на хлеб насущный мошенничеством. Однако засыпался же на первой сделке.

В известном смысле это предопределено. Ещё при первой встрече Брощану приглянулся молодой и неглупый прохиндей, имеющий обширные связи в преступном мире. Из него мог получиться неплохой агент. Поэтому Брощан начал пасти Орлова с первых же его минут на свободе.

Задержанный с поличным, Орлов впал в панику. Перед ним отчетливо обозначилась безрадостная перспектива снова вернуться на нары и уже в качестве рецидивиста. А этого ему хотелось меньше всего на свете. И когда Брощан пообещал оставить незамеченным пустяковое, в общем-то, прегрешение, при условии негласного сотрудничества Орлова с милицией, тот согласился не задумываясь.

С тех пор они более или менее регулярно встречались.

– Замудохался окончательно, – покончив с трапезой и вальяжно развалившись в кресле, проговорил Орлов. – От одного отобьёшься – другое за горло берет. Ни минуты передыху. Уже забыл, когда с бабой спал. Мимоходом перепихнешься, чтобы не забыть, как это делается, и опять за работу.

В своем признании Орлов не кривил душой.

Когда на просторах недавно ещё большого н могучего государства, где жили почти одинаково и тот, кто пахал, как папа Карло, и кто бил баклуши, прозвучало подобно грому среди ясного неба: "Что не запрещено, то разрешено", Орлов чуть было не задохнулся от счастья. Пока пахари и честные люди рассуждали, присматривались, в его изощренном мозгу тут же родился план, позволяющий обманывать не единицы, а сразу тысячи. Подобрав себе надёжных помощников, он их руками начал возводить те сооружения, которые впоследствии получили название пирамид. И деньги потекли рекой. "Нафаршировавшись" ими до предела, понимая, что скоро этому придет конец, Орлов незаметно отошел в сторону и создал фирму по закупке нефти.

– Вот и развейся от забот в праведном разговоре со мной, – усмехнулся Брощан.

– С тобой, начальник, развеешься, – грустно заметил Орлов, но тут же оживился и с жаром заговорил: – Слушайте, Владимир Иванович, имею, как говорят в Одессе, желание отдать ключи от банка. Все просто. Мы расходимся, как в море корабли. За мной отвальная. Тысчонок этак сто баксов. Вы забываете обо мне, подчищаете мои бумажки и живете в свое удовольствие. Можете даже свалить на пенсию.

– Наваристое предложение. На досуге подумаю. Пока же поведай мне, что ты выяснил в отношении этих разорившихся фирм.

– Не надо, начальник, меня за дурака держать. Они накрылись стараниями вашей или гэбэшной конторы. Только уж больно нагло работаете: даже не постеснялись своих пенсионеров в освободившиеся кресла посадить. И играете не по совести: рэкетирам не отваливаете, они ваши суммы на нас раскинули.

– Ты серьезно так считаешь?

– Куда уж серьезней,1– криво усмехнулся Орлов. – Да все по уму, начальник. На зарплате сейчас не протянешь, но у меня созданы надёжные тылы. По моему мнению…

Орлов ударился в рассуждения. Брощана этот треп не интересовал. Сделав вид, будто внимательно слушает, он предоставил собеседнику возможность выговориться. Впрочем, за долгие годы их сотрудничества Брощан досконально изучил повадки и манеры этого человека. Орлик мог часами ходить кругом да около, но за здорово живёшь стоящей информации не выдавал. Вообще-то, так вело себя большинство из его агентуры, завербованной на компроматериалах: с охотой и отдачей эта публика работала лишь тогда, когда над головами зависал дамоклов меч. И ему приходилось постоянно держать таких негласных сотрудников на крючке, искусственно изобретая для них ловушки.

Что же касалось Орлова, тот, почуяв силу, которую дают большие деньги, стал избегать встреч под любым предлогом, пытался положить конец всякому сотрудничеству с милицией. Однако Брощан не мог позволить себе выпустить из рук агента, вхожего в среду воротил тёмного бизнеса: слишком многое там варилось и замышлялось.

– Твои размышления весьма содержательны, однако они уводят от темы разговора, – оборвал собеседника Брощан. – Не станешь же ты уверять, что приезжавший к тебе Бес, он же Бессонов Борис Аркадьевич, придерживается мнения, будто разорение фирм "Светлана", "Орбита" – дело рук милиции и комитетчиков?

Он попал в точку: Орлов сник, явно выгадывая время на обдумывание, налил себе водки, выпил. В два приема умял банан, потянулся за следующим.

Брощан бесцеремонно перехватил его руку, криво и язвительно ухмыляясь, заметил:

– Есть много на ночь вредно… Так к какому выводу вы пришли с Бесом по поводу разорившихся фирм? Тут поработали милиция или КГБ?

– К несколько иному, – растерянно пролепетал Орлов. Он не думал, что контора знает о визите Беса.

– Так что ж ты мне туфту гонишь? – зло бросил Брощан. Видя порыв собеседника что-то сказать в свое оправдание, повелительным жестом остановил его и продолжил: – И вообще, разлюбезный, мне твое поведение в последнее время перестает нравиться, чтобы не сказать большего. Я не тот человек, с которым можно играть в кошки-мышки. Стоит мне пошевелить пальцем, и от тебя не останется мокрого места.

Тот же Бес, узнав, как ты в свое время подставил его с золотишком, найдёт тебя под землёй.

– Но это же чистейшей воды шантаж…

– Не шантаж, а официальное предупреждение, – уточнил Брощан. – И запомни: мы с тобой расстанемся лишь тогда, когда я посчитаю это нужным. А то не совсем красиво получится. Я тебя отмазал от тюрьмы, не дал сгнить на нарах, опуститься на дно. Благодаря чему живешь припеваючи, крутишь миллиардами, имеешь имя…

– Ноя морально давно уже на дне, – рванул ворот рубахи Орлов. – Живу как последняя сука!

– Ты же сам этого захотел. У тебя был выбор. И ты его сделал… Что же касается совести… Видишь ли, в жизни за все приходится платить.

– Ноя не знал, что плата будет такой.

– Все ты прекрасно знал. И хватит ломать комедию. Мы здесь одни, хорошо понимаем друг друга. Поэтому давай вернёмся к нашим баранам. Так к какому выводу пришел Бес?

– Ничего конкретного. Кто-то наехал. Но кто, ответа не нашли. Брощан искоса взглянул на Орлова. Тот был подавлен, но в тоне его была какая-то обреченная решимость. Это не могло не насторожить. Однако он не подал виду, продолжал расспрашивать:

– И с чем он уехал в Москву?

– У них есть служба безопасности, она и будет разбираться.

– Чем такие разборки кончаются – нам… Ну да ладно. Слушай, у меня возникла необходимость поближе познакомиться с воротилами нефтебизнеса. Разумеется, при твоём содействии.

– Все что угодно, только не это, – взмолился Орлов и с нескрываемым страхом, запинаясь, добавил: – Того, кто сует нос в нефтяные дела, не спасут никакие погоны и должности.

– Моя безопасность – твоя забота, – усмехнулся Брощан. – Ты себе и представить не можешь, что будет, если я уйду в мир иной не по Божьей воле и мои друзья предадут гласное™ кое-какие материалы. Повторится ночь длинных ножей.

– Вы же обещали хранить все… в тайне, – с трудом вспомнил нужное слово Орлов. – Не вынуждайте меня на крайность.

Теперь Брощану стало ясно, о чем думал его собеседник минуту назад. Но, похоже, удалось заставить его выбросить дурные мысли. Хотя, конечно, сработано топором. Однако, с учетом предшествующего разговора, кажется, может сойти.

– Мы с тобой дали в свое время друг другу какие-то обещания. И у тебя нет ни малейшего повода в чём-нибудь меня упрекнуть.

Рука Орлова потянулась к бутылке. Однако в последнее мгновение он передумал, поникшим голосом спросил:

– Но как вы думаете добраться до службы безопасности? О ней, судя по нашему разговору, даже Бес не все знает.

– Для начала, пожалуй, выйдем на босса, а там уж потянем ниточку и к его охранникам, – с дальним прицелом ответил Брощан. – Но об этом поговорим завтра: обдумать предстоит многое, а ты сегодня малость "подшофе" и от этого взвинчен… Встретимся здесь же рано утром.

* * *

Уставившись взглядом в полированную крышку стола, втянут в плечи голову, Бес монотонно рассказывал о проваленной сделке с оружием.

Напротив него сидел преклонных лет лысый мужчина с выпуклыми бесцветными глазами, орлиным носом и морщинистым лицом. Опершись белыми дряблыми руками с выпирающими синими венами на набалдашник зажатой между ног трости, он внимательно слушал. Так умеют слушать хорошие актёры.

Поодаль от него, расположился третий участник беседы: плотный, по-своему красивый, в дорогом твидовом пиджаке. Лет пятидесяти. Закинув ногу за ногу и перебирая пальцами янтарные четки, он со скучающим видом смотрел на заглядывающие в окна ветки сосны.

В небольшом уютном зале ресторана, стоящего в каком-нибудь десятке метров от трассы Москва – Минск, больше никого не было.

Многочисленная охрана – высокие, как на подбор, квадратные молодцы с бычьими шеями и ничего, кроме наглости, не выражающими глазами, – не обращая внимания на холод, бдительно стерегла покой боссов. Хозяин придорожного ресторана, повар и официант безропотно сидели в одной из шести иномарок.

Бес кончил рассказывать, не поднимая головы, плеснул в фужер сока, жадно выпил, чуть подрагивающими пальцами выкатил из лежащей перед ним пачки сигарету.

– Хреновые, Бес, дела, – заметно картавя, подвёл итог сидящий напротив. – Последние два месяца сплошные провалы. Я уже начинаю опасаться что-либо тебе поручать.

Бес еще ниже опустил голову, чувствуя, как тело покрывается испариной. Он знал, чего ждать, если Хромой – Борис Григорьевич Беленький – отстранит его от дел и вышвырнет со своей команды. Превозмогая охвативший страх и сдерживая дрожь в голосе, тихо заметил:

– Да, катит сплошной обвал. Хоть в петлю лезь…

Однако волновался он напрасно. Нынешним утром, выслушав отчет Длинного, специально ради этого привезённого из Ростова, Хромой по достоинству оценил готовность Беса взять все на себя, а главное то, что он в последний момент не забыл назвать адрес тайника с личными сбережениями.

– Ты, Красавчик, чего сидишь, как воды в рот набрав? Твоей вины в провале побольше, чем Беса, – резко произнес Хромой и тем же раздражённым голосом приказал: – Да сядь так, чтоб я тебя видел.

Мужчина сунул четки в карман, передвинул стул ближе к столу. Хромой продолжал:

– Вертолет, два армейских "Урала", боевики с автоматами – сила. Откуда они взялись? Кто такие? Как узнали о сделке?

– Я же вам, Борис Григорьевич, докладывал. Мы приняли…

– Прибор я дожил на твой доклад, – зло перебил Хромой. – Пять лимонов гавкнуло, а он – "докладывал". Я сыт до тошноты твоими словами. Лучше скажи, как потерянное возвратить?

Красавчик прокашлялся, крутнул головой, словно ворот рубашки стал ему тесен, однако, не теряя достоинства, ровным голосом посоветовал:

– Все же, Борис Григорьевич, послушайте.

Тогда, возможно, несколько иначе взглянете на наши неудачи, – и тут же поспешил добавить: – Хотя, конечно, вины моей выше головы.

Хромой скривился, как от зубной боли, но промолчал. И Красавчик принялся рассказывать о "Русичах", но уже после нескольких фраз по скучающим лицам слушателей понял, что их мало интересуют задачи и цели движения, поэтому поспешил перейти к главному:

– Деньги для них добывал бывший генерал КГБ Бурмистров, ныне покойный. – Последние слова Красавчик выделил, явно желая подчеркнуть свою причастность к недавней акции. – Он создал разветвленную, хорошо законспирированную организацию из числа людей, служивших в спецподразделениях, прошедших обкатку в Афганистане и в других горящих точках. Короче говоря, собрал вокруг себя профессионалов. Мне же приходится опираться на дебилов с квадратными плечами и крепкими мускулами, но без…

– Их пахан, если верить тебе, мёртв, но наезды-то не прекратились, – резко перебил говорящего Хромой. – И все, что ты здесь напел, – твои проблемы. Кто тебя заставлял набирать дебилов? Ищи профессионалов. У тебя никаких ограничений по расходам. Но дело свое делай. Пока же от тебя толку мало.

– Спорить не стану, в самом начале, действительно, допустил промашку. Видите ли, я считал, что основная опасность для нас будет исходить от милиции и органов безопасности. Что придется противостоять какой-то не государственной структуре, даже и подумать не мог. И с этой стороны тылы остались неприкрытыми.

Хромой был вообще-то, человеком справедливым – откровенное признание Красавчика подкупающе подействовало на него. Он видел, что тот не искал оправданий, дескать повинную голову меч не сечет, а без прикрас охарактеризовал положение дел. И так, худшие догадки подтвердились: у него, у Хромого, на пути, помимо ментов, гэбэшников и конкурентов, встала некая политическая организация. И как взялись, черт бы их побрал! Уплыла треть созданных на его деньги наиболее доходных фирм, провалена сделка с оружием. Такое не могло присниться и в дурном сне. И тут же мысленно Хромой себе признался; изрядная доля вины в провалах лежит и на нем. Живи он здесь, а не отирайся в своих особняках за границей, мог бы раньше учуять беду.

– Они только на нас наехали?

– Нет, крушат всех подряд.

– Может, после смерти генеральчика попритихнут? Красавчик отрицательно покачал головой:

– Скорее – наоборот. Нас ждут трудные времена. – Заметил намерение босса снова вмешаться и предугадывая его вопрос, продолжил: – Бурмистров, будучи человеком умным и опытным, создал – по принципу разведки – двойную систему. Суть ее такова: один работает, второй же, дублёр, в курсе всех дел, однако до поры, до времени лежит на дне, – подстраиваясь под жаргон собеседников, объяснял Красавчик. – И так сверху донизу. И еще: на его похоронах друзья поклялись найти убийцу. И это, поверьте, не пустые угрозы. Они пойдут на все. Уверен, подключат лучших из милиции, службы безопасности. Вот какая сила на нас обрушится.

По старой зэковской традиции, после этих слов Хромому надлежало сделать непристойный жест и разразиться жаргонной тирадой в адрес легавых. Он по привычке и хотел было так поступить, но спохватился: рисоваться не имело смысла. Тог же Бес мог резонно сказать: "Тебе что до всего этого?"

Времена, когда ему приходилось жить по чужим документам, скрываться, давно для него канули в Лету. Машины и гостиницы сменены на уютные особняки, его охраняет и обслуживает больше людей, чем когда-то всех членов Политбюро вместе взятых. Продолжая тему, Хромой требовательно приказал: – Выкладывай все, что тебе известно.