40 лет среди индейцев. Борьба за огонь

Глава 4 «Когда умирают легенды»

А когда-то ты был Виннету

Группа «Красные стрелы»,

из героического эпоса советских индеанистов

Основным источником знаний о материальной культуре индейцев нам служила книга «Песнь о Гайавате» с иллюстрациями Ремингтона на полях и небольшим словариком оджибвейских слов, многие из которых я помню до сих пор. Были ещё всякие вырезки из журналов и библиотечных книг с картинками, которые вклеивались в толстую тетрадку. Туда же записывались тексты специально придуманным «индейским» шрифтом. Он очень помогал: когда в классе во время урока надо было передать по партам секретную записку, всякие посторонние дураки не могли прочитать наши индейские тайны и поглумиться над нами самым циничным образом, как это обычно происходило в подобных случаях.

Вообще, большинство одноклассников в этом возрасте уже имело какие-то другие интересы, и наше «индейство» начинало тяготить моего товарища Виталика. Он был застенчивым толстеньким мальчиком, говорившим с деревенским акцентом, и это отбирало у него очки в конкурентной борьбе между сверстниками. Лишние насмешки были ему ни к чему, и однажды он сообщил мне, что больше не хочет «впадать в детство» и не будет индейцем. Для игр и в самом деле было уже как-то поздновато. К тому же, из года в год все наши планы уехать летом за город и построить в лесу настоящую индейскую деревню позорно проваливались, потому что у родителей, разумеется, были свои идеи насчет нашего досуга. Самое большее – удавалось отпроситься на день. Но и за этот день мы могли намотать километров по тридцать и добраться до какого-нибудь относительно безлюдного живописного места. По дороге иногда удавалось найти большие перья аистов или ястребов, которые годились для того, чтобы их можно было вставить в волосы, как это делают настоящие индейцы.

Изготовлением индейской одежды занимался в нашем племени я один. Другие ограничились оружием: луками, томагавками и духовыми ружьями из алюминиевых лыжных палок, из которых вполне себе можно было подстрелить какую-нибудь дичь. Но кроме рыбалки (ею фанатично занимался Виталик), ни до какого другого смертоубийства живой природы, к счастью, дело так и не дошло.

В какой-то момент времени, скорее всего, после просмотра очередного фильма с Гойко Митичем, на которого (правда, по своей причине) любили смотреть и девочки, весь наш класс пережил «массовое помешательство» на индейцах. У нас образовалось целых два «племени», и после уроков «племена» убегали куда-нибудь подальше от городской застройки и обустраивали себе лагеря в каких-нибудь зарослях. Однажды мы со своим племенем, прихватив с собой наше оружие, отправились в набег на вражеское племя могикан, базировавшееся в лесополосе недалеко от железной дороги, за городом. Как должно было проходить сражение, мы не особо представляли, да его и не случилось, потому что на месте никого не оказалось: в тот день «могикане», видимо, сидели дома и делали уроки. Поэтому мы потоптались там некоторое время в ожидании противника, а потом стали искать трофеи: накануне наши условные враги хвастались, что приобрели в хозяйственном магазине несколько классных маленьких топориков: «Такие чётенькие, как томагавки, мы их спрятали так, что никто ни за что не найдёт!» Вот эти-то топорики мы и обнаружили, спрятанные в недрах старого дивана, притащенного нашими противниками в их лагерь с какой-то помойки в качестве реквизита. Трофеи мы поделили между собой, и, преисполненные гордости, вернулись домой, чувствуя себя, разумеется, победителями, а отнюдь не мелкими воришками. «Проигравшим» мы ничего не стали рассказывать, сперва хотели посмотреть на их реакцию и бездну отчаяния. Но к нашему огорчению, «могикане» после этого случая совсем перестали играть в индейцев. А через некоторое время разбрелось кто куда и всё наше «племя».

Я же почему-то не спешил бросать своё увлечение, чувствуя, наоборот, все нарастающий интерес. Появлялась новая информация из книг и журналов, в кинотеатрах продолжали показывать фильмы, и теперь уже я ни один из них не пропускал и смотрел одни и те же по многу раз. А ходить в лес и мастерить что-то индейское можно было и одному. И вскоре я обзавёлся уже практически полным «доспехом» равнинного индейца, начиная с мокасин на дерматиновой подошве и заканчивая пышным убором из пуха и перьев индюка.

Одноклассники, глядя на весь этот бессмысленный с их точки зрения процесс (я иногда показывал им свои индейские фотографии), только крутили пальцем у виска. Но однажды я уговорил Виталика выступить со мной в индейском номере на школьном вечере. Ему предстояло аккомпанировать мне на барабане, а я должен был танцевать индейский танец. В контексте того школьного выступления моё появление на публике в этом наряде было вполне себе уместным, и всем очень понравилось.

Тот индейский танец был первым выходом в свет в роли индейца, и этот опыт публичного перевоплощения оказался удачным. Я почувствовал себя не каким-то существом из зоопарка, а как бы в полном праве быть здесь и сейчас в своём индейском амплуа. До этого «индейцем» можно было быть только в играх с аналогично настроенными товарищами или же «включать индейский режим» самостоятельно, во время походов в лес, но чтобы этого никто не видел. Иначе можно было попасть в глупые ситуации или нарваться на неприятности. Например, когда ребята с городских окраин видели, что я иду за город с луком – это был для них прекрасный повод докопаться и посмотреть, поможет ли мне от них отбиться мой верный лук, хахаха. Поэтому для лука был сделан брезентовый чехол, наподобие чехла для удочки, а использовать индейские атрибуты в одежде никто и не собирался, разве только ненадолго вставить в волосы найденное в лесу перо.

Через какое-то время я встретил в нашем городе и других «индейцев». Это были ребята из другого района, ходившие в другую школу, но мы вместе учились в музыкалке и играли в одном духовом оркестре.

Как-то раз, случайно узнав об общем интересе, мы на репетиции «зацепились языками» с нашим барабанщиком Андрюшей (в детстве он называл себя «Андуся», поэтому одноклассники сократили это имя до просто «Дуся») и проговорили про индейцев до самого вечера: кто какие книжки читал, сколько фильмов смотрел, и так далее. После этого мы стали часто ходить в лыжные походы, обмениваться книжками и смотреть фильмы про индейцев.

Мой новый товарищ был на пару лет младше меня, и у него было собственное, пока еще не разбежавшееся, племя. Они играли за городом в песчаном карьере. Стены карьера местами очень напоминали ландшафты из фильма «Золото Маккены», а на дне «каньона» после дождей скапливалось некоторое количество воды и образовывалось неглубокое озерцо, в котором даже можно было искупаться. Дусины индейцы были одеты в индейские костюмы собственного сочинения, на вид конечно попроще моего, но всё-таки они гармонично вписывались в ландшафт, и от этого индейская реальность проступала сквозь обычную уже не отдельными фрагментами, а материализовывалась целиком, несмотря на все условности. Точно так же декорации в театре создают у зрителя иллюзию другого мира, в который его погружает волшебная сила искусства. Ничего подобного во время своих прошлых путешествий я не испытывал, и это было здорово.

Фото того самого плаката, но уже с автографом самого Гойко Митича

У Дуси имелся большой плакат с Гойко Митичем в красивом головном уборе, и я выпросил у него этот плакат для перерисовки. Потом я так и не смог его ему вернуть – типичная история для индеанистов, которые часто присваивали себе чужие индейские книги и картинки, полагая, что им они нужнее, чем всем остальным. Причём такое случалось не только с детьми, но и с вполне взрослыми индеанистами, я об этом слышал и сам был свидетелем подобного. Думаю, что причина этой клептомании крылась не столько в желании присвоить что-то чужое, а в том фанатизме, с которым мы стремились вытянуть из окружающей реальности как можно больше ценной информации, в которой тогда остро нуждались. С точки зрения индеанистов, это не считалось воровством, а приравнивалось к законной индейской добыче.

Лишившись такого роскошного «портала в индейский мир», как плакат с Гойко Митичем (правда, формально я его не собирался присваивать, просто тянул с возвратом), Дуся потом как-то потихоньку отошёл от темы и вскоре переключился на обычные «пацанские» занятия и даже не захотел ехать на пау вау, когда о нем узнал от меня. Я слышал, что после школы он уехал в Германию, где территориально оказался значительно ближе и к Гойко Митичу, и к клубам немецких индеанистов, но почему-то старое увлечение у него уже не включилось.

У меня же страсть к индейцам со временем разгоралась только сильнее.

Глава 5 «Ошибка Одинокого Бизона»

Как вы яхту назовете, так она и поплывет.

Песня капитана Врунгеля

Книг об индейцах написано очень и очень много. Одни, как бы интересно они ни были написаны, для занятия реконструкцией совсем не годились. Например, романы Фенимора Купера или Майна Рида (Карла Мая не читал, но тоже осуждаю). Другие, такие как произведения Джеймса Вилларда Шульца, могут рассказать очень многое, ведь автор сам жил среди индейцев, и, по крайней мере, знал, о чём писал. Хотя, конечно, никто не смог бы так хорошо раскрыть загадочную индейскую душу, как сами индейцы. Существуют книги, написанные будто бы индейцами, но потом выясняется, что авторы никакие не индейцы, и то, что они нам рассказывают, либо плод их воображения (книги пана Суплатовича Сат Ока), либо содержащиеся в них сведения нельзя считать каким-то на сто процентов индейским взглядом на жизнь (Серая Сова).

Тем не менее, неподготовленный читатель, скорее всего, ничего бы не понял в настоящей индейской книге (сами индейцы, конечно, не умели писать, но их рассказы часто записывали этнографы). И, даже если такие рассказы были записаны слово-в-слово, с подстрочным переводом текста – надо ещё иметь представление о том, как мыслит человек неолитической культуры, из каких составляющих сложена его картина мира, и какие способы выживания в этом мире он использует. «Чтобы понять человека, нужно пройти долгий путь в его мокасинах», – говорит нам об этом псевдоиндейская мудрость.

Получается, что подавляющее большинство «индейских» книг написано о чём-то другом, а ни о каких не об индейцах. Но в детстве я о таких тонкостях не задумывался и старался впитать в себя вообще всё, до чего удавалось дотянуться, сочетая информацию, полученную из правильных с точки зрения этнографии книг с киношными образами, созданными игрой воображения их авторов. Визуальные образы лучше усваиваются, в особенности, если легко себя ассоциировать с ними. Как в случае с Гойко Митичем, который не был настоящим индейцем, но был «своим», белым, к тому же славянином, и мог дать сто очков вперед некоторым актерам из числа этнических индейцев. И даже если белые актёры играли индейцев плохо – ничего страшного я в этом не видел. Фильм всё равно переносил в «индейскую» реальность, а образы героев служили неким образцом для подражания и формирования собственного образа или идеала, к которому надо стремиться.

По мере наполнения этой индейской картины мира и осознания своего места в ней, возникали вопросы, как совместить индейский мир с повседневным. Можно было, конечно, не совмещать вообще никак. Быть как все, а внутри себя мечтать о чём угодно, никто об этом всё равно не узнает. Но ведь так не интересно: должны же и окружающие знать, что ты тоже некоторым образом немножко Гойко Митич, он же всем нравится, а девочкам в особенности. Поэтому вопрос – как сделать так, чтобы в тебе тоже видели немножко Гойко Митича – стоял на повестке у многих «русских индейцев», и решали они его по-разному. И далеко не всегда это было бесполезной тратой времени, как, например, в случае посещения спортзалов. Ведь Гойко Митич все свои трюки делал сам, и уже за одно это его можно было уважать.

Мой первый индейский костюм

Одним из способов с полным правом называться индейцем было придумывание себе истории о том, как, например, твоя бабушка, случайно оказавшись в Америке, встретила там индейского вождя, и они полюбили друг друга. Между прочим, подобные истории раньше можно было услышать в любой деревне. Какой-нибудь подвыпивший пожилой мужичок рассказывал приезжим городским, что дед его был генералом, мол, не смотрите что я просто опустившийся алкаш, просто жизнь так обернулась, а так-то родословная у меня правильная. Так что, можно сказать, это наша национальная традиция – приукрашивать неинтересные биографии. Только у одних дед генерал, а у других – Гойко Митич, и ещё неизвестно, кто из них лучше. Я слышал такое неоднократно, начиная от вышеупомянутого деревенского дедушки (про папу – генерала) и заканчивая неоднократным депутатом Государственной Думы России, А. Г. Невзоровым, который всем рассказывал, что его папа был индейцем племени команчей. Многие верили.

Классе примерно в шестом я тоже придумал себе такую историю: на кусочке берёзовой коры нарисовал индейские пиктографические изображения, скопировав их из книжки, и, приняв таинственный вид, показал эти загадочные свитки кому-то из одноклассников, дополнив соответствующим рассказом. Одноклассник, разумеется, мне не поверил, и я резонно рассудил, что если даже этот балбес обо всём догадался, то с остальными наверняка тоже возникнут проблемы. И выбросил эту идею из головы, а индейскую «берестяную грамоту» – в мусорное ведро. А позже пришёл к выводу, что не обязательно кому-то что-то доказывать. Во-первых, потому, что всем по большому счёту наплевать, а во-вторых, не так уж важно, откуда происходят твои предки. У них, кстати, имеется собственная биография, которую не надо выдумывать хотя бы из уважения к ним. Важно то, что ты сам из себя представляешь и чем можешь быть полезен обществу.

Но предки предками, а проблемы самоидентификации всё-таки никто не отменял. Даже если окружающим и не надо ничего доказывать, необходимо иметь какое-то объяснение для себя. Тут тоже каждый решал и решает эту задачу в меру собственного разумения, сил и воображения. И это касается не только «индейцев», а вообще всех. Всякие там «поиски себя» или «смысла жизни» – это именно оно и есть.

Поэтому, как говорится: «Больше историй, хороших и разных!» Главное в этом деле чувствовать меру и не переборщить, чтобы не оказаться на старости лет Наполеоном в палате для душевнобольных (или тюремной камере, как это произошло с одним весьма уважаемым в прошлом реконструктором-убийцей). В «индейской» тусовке таких выдуманных биографий тоже полным-полно, может быть, к некоторым из них мы потом вернёмся, а пока что не будем отвлекаться и продолжим рассказ.

Еще в детстве, как и все другие индеанисты, я придумал себе индейское имя.

Некоторые несознательные граждане путают этот момент с инициацией у туземных народов, но у тех всё обстояло, во-первых, серьёзнее – они не играли в индейцев, а были ими – а во-вторых, в нашей культуре сохранились только лишь отголоски первобытного мышления. И поэтому не обязательно ждать, когда в торжественной обстановке у Костра Совета старейшины племени нарекут тебя в соответствии с традициями предков в честь твоих славных подвигов и выдающихся способностей каким-нибудь «Чингачгуком Великим Змеем». Надо побыстрее вливаться в коллектив и не заставлять всех ждать, пока ты из обыкновенного Пети или Васи соизволишь стать, к примеру, Быстрым Оленем. Или не очень быстрым, но чтобы это звучало по-индейски, мы же для этого все и собрались. Поэтому индейское имя можно было придумать самому или попросить придумать товарищей, или попросту позаимствовать у понравившегося литературного персонажа, желательно с переводом на индейский язык. Подобные заимствованные имена были нарасхват, и в тусовке индеанистов их могли присвоить себе одновременно несколько человек. Тогда к имени добавлялась соответствующая приставка, например «Мато Сапа Харьковский».

Подобных «имён» в детстве у меня было несколько, и в какой-то момент я остановился на персонаже из книги Шульца «Ошибка Одинокого Бизона». Но мне не очень хотелось плагиатить это имя целиком, поэтому «Бизона» я оставил, а прилагательное к нему подобрал другое.

Дело было примерно так. Однажды мы с моим другом Виталиком, который уже перестал быть к тому времени индейцем, но любил Природу и был заядлым рыболовом, отправились после уроков загород на рыбалку. Во время таких походов людям свойственно делиться в разговоре друг с другом всем подряд, чтобы поскорее опустошить голову и приобщиться к Вечному. Содержимое моей черепной коробки также было вывернуто наружу, со всеми моими мыслями и сомнениями, и подвергнуто тщательному совместному анализу. Ко всем прочим актуальным для меня проблемам, мне требовалось подобрать какое-нибудь подходящее прилагательное к слову «Бизон». На что Виталик, покопавшись в своих ассоциациях, извлёк из памяти фразу генерала американской армии Шеридана: «Хороший индеец – мёртвый индеец!». Мне тогда понравился этот каламбур, и я решил, что пусть так и будет – «Мёртвый Бизон».

С таким индейским имечком я и поехал на своё первое пау вау и влился в коллектив. Там это восприняли как нечто вполне обыденное, потому что у некоторых других индеанистов уже были подобные упаднические имена, такие как «Мёртвая Птица», «Раненое Крыло», «Раненый волк» и т. п.

Но через некоторое время у меня в голове всё-таки несколько изменилась концепция, и я решил больше не использовать слово «Мёртвый», а заменить его на слово «Пятнистый», имея в виду пятна камуфляжа на моей армейской форме, которую я носил в период прохождения службы.

Некоторые несознательные граждане иногда вспоминают мне моего «мёртвого бизона», желая меня этим уесть. Вот, мол, каким ты был раньше дураком, а мы-то всё помним и знаем тебя как облупленного! На что я, пользуясь случаем, могу им ответить, что, во-первых, сами вы, голубчики, дураки с половиною. А во-вторых, чья бы корова мычала, а твоя сидела и молчала, Сильная Левая Рука Непемус. Страшно представить, о каких твоих юношеских подвигах такое сочетание слов может рассказать грамотному психоаналитику.

Глава 6
Мы строим каноэ

Закройте вашу книжку, допейте вашу чашку,

Дожуйте свой дежурный бутерброд.

Снимите и продайте последнюю рубашку

И купите билет на пароход.

Юлий Ким, «Танго на пароходе»

Ещё одного моего товарища по индейским делам звали Женя Сидоренко. Мы играли с ним в детском духовом оркестре, где он был третьим трубачом. Вместе со вторым трубачом Витенькой, таким же балбесом, как и я, мы дразнили Сидоренку «Бездарность», потому что играл он слабее нас, истинных ценителей игры на духовых инструментах. Сообразно своему месту в пищевой цепочке, обращения по имени, он, на наш жестокий взгляд, не заслуживал. Со временем мы изменили ему меру пресечения и стали называть на итальянский манер – «Сидорелли». Но Женя на это не обижался, или, по крайней мере, делал вид, что не обижается. Узнав от Дуси, с которым он жил в одном дворе, о моих занятиях индейцами, Сидоренко стал напрашиваться к нам в племя. Против чего мы не возражали: к тому времени Дусины друганы повзрослели и разбрелись по сторонам, как и моё старое племя. И вот нас стало уже трое.

В один прекрасный день нам всем пришла в голову идея, что неплохо было бы построить каноэ. Незадолго до этого мы сплавлялись по реке Сейм на резиновой лодке.

Приятных впечатлений получили массу, а когда опоздали на обратную электричку и шли вдоль железнодорожных путей двенадцать километров до города, таща враскоряку мокрую резиновую лодку, впечатлений было ещё больше. А вот если бы это была не резиновая лодка, а лёгкое изящное берестяное каноэ, как у Гайаваты, то его тащить наверняка было бы сподручнее. Так что к идее постройки каноэ нас прямо-таки подтолкнула сама жизнь.

И мы стали после уроков ходить в лес, где в какой-то рощице организовали себе нечто вроде судовой верфи и стали понемногу собирать там каркас каноэ. По нашим представлениям, мы должны были сначала сделать каркас из веток, а уже потом обтянуть его берестой (позже я узнал, что всё это делается в обратном порядке). Дело помаленьку двигалось, каркас приобрёл уже нужные очертания, и в скором времени можно было варварским способом надрать где-нибудь бересты – берёзы в лесу имелись. К счастью, до порчи деревьев дело не дошло: в один из дней, явившись на место, мы обнаружили, что там недавно кто-то побывал. Маскировка из ветвей была разбросана по сторонам, а каркас валялся на некотором отдалении, слегка повреждённый, но, в общем и целом, ремонтопригодный.

Мы решили сменить дислокацию и перетащили остатки каркаса к Сидоренке на дачу, которая находилась всего в полукилометре от нашей судовой верфи. Там мы затащили своё сокровище на чердак садового домика, и больше я нашего каноэ не видел, да и не особо им интересовался, если честно. Потому что появилось кое-что поинтереснее.