Приглашение в замок

* * *

Офицеры в парке показывают дамам пушку. Открывая шампанское, они выстреливают пробками в небо: дамы хохочут. Одна из них хватает за шнур и, закатываясь от хохота, дергает его. Пушка выстреливает, что вызывает у всех очередной приступ смеха.

Снаряд летит над дорогой, обгоняя поток машин, влетает в зал музея, со свистом летит меж фарфоровых китайских ваз, бронзовых статуй, серебряных птиц и драконов. Брякая золочеными крыльями, птица взлетает над мраморным насестом, пропуская снаряд. Склонившийся над столом профессорского вида человек изучает какую-то безделку в прямоугольную лупу. Зевающая ассистентка, стоящая перед ним, затевает от скуки рискованную игру: задирает подол платья до пупка и опускает.

– Что это было? – вскидывает голову профессор, указывая пальцем на обнаженный живот.

– Не понимаю, о чем вы? – удивляется бесстыдница, опуская подол.

– Мне показалось… э… снаряд пролетел.

– Показалось, – отвечает она, зевая.

* * *

Снаряд поражает колонну со статуей св. Симеона. Колонна разваливается, святой медленно опускается, но останавливается и повисает в дыму. Повисев некоторое время, поднимается вверх и летит над крышами домов, роняя кирпичи из остатков колонны. Прохожие с удивлением задирают головы в небо. Один из прохожих падает. Какой-то шутник останавливается и наступает ему ногой на грудь.

– Что вы делаете? – осведомляется еще один прохожий с тростью.

– Падающего подтолкни, сказано. Разве не так?

– Хм.

– Если Бога нет, все позволено

– А что, Его нет?

– Ницше утверждает, что нет. Пишет, что умер.

– Точно? Вы сами читали?

– Разумеется!

– Ну, тогда другое дело! Ницше – авторитет! – и он толкает тростью упавшего в грудь.

Столпник останавливается над стеклянной крышей Биржи и, пробивая ее, опускается в зал с орущими брокерами. От удара по мраморному полу разбегаются трещины. Брокеры на секунду замирают, повернув головы в сторону статуи, но на табло возникает очередная цифра, и торги мгновенно возобновляются.

Постояв некоторое время, статуя начинает медленно подниматься и улетает в небо. Пролетает над городом и опускается на кладбище.

* * *

– И мы все там снимались, заметили? – раздаются голоса.

– Как можно сниматься в такой ерунде? – обращается к супруге бургомистр. – Какая-то белиберда! Скабрезность к тому же! Прекратите просмотр!

– Просмотр отменяется, – говорит секретарь, – среди нас посторонний. К тому же затмение заканчивается. Мы хотели показать вам фильм о принце, который стал нищим, потом – князем такого же крохотного княжества, как наше, а затем вновь попытался стать принцем. Можете не беспокоиться. Все закончится благополучно, зло будет пресечено. Философа доморощенного и бродягу за попытку шантажа и присвоение чужого имени… такой же наглый оказался, как и отец нашего князя… отправят на гильотину.

– Долой тиранию! – восклицает бургомистр. – Да здравствует гильотина! Замечательный кинофильм, хотя и сделан каким-то иностранцем…

– Кирсановым.

– Да-да, каким-то итальянцем. Для нас, истинных тевтонцев, все иностранцы – итальянцы. О присутствующих не говорим…

– Есть еще негры, – добавляет секретарь, – тунгусы и…

– Попрошу не перебивать! Сейчас наши актеры, ибо все мы актеры, потому что мир, как известно, театр…

– Можно? – поднимает палец кверху секретарь. – Мир не театр, как считал когда-то Шекспир, а кинотеатр, и мы не просто актеры, а кино-нынче-стали-актерами в нем.

– Он так сказал? Если Шекспир так сказал, пусть будут киноактеры. Теперь наши актеры…

– Кино-актеры.

– Да-да, киноактеры… по очереди расскажут стихотворение, историю из жизни, спляшут или споют.

– Со мной престранная произошла история, – не дожидаясь приглашения, начинает рассказывать не вполне трезвым голосом один из гостей, – к тому ж пре-неприятнейшая. Ехал я, эдак, под вечер… слегка подшофе, повторяю – слегка… на своем лимузине к загородной вилле своего лучшего друга, большущего чудака. Забыл, как звали его, к сожалению. Не о нем пойдет речь. Навстречу по моей полосе несется машина точно такой марки, как у меня. Я сигналю – наглец не сворачивает. Буквально в метре друг от друга остановились. Я высовываюсь из машины и рукой ему машу: отъезжай, мол, мое преимущество, а он тоже мне машет, сам, мол, пропусти. Ах ты, гад такой! Сейчас я тебя проучу! Даю задний ход, жму на газ и иду на таран. Раздается удар, звон и… я проезжаю сквозь облако сверкающих осколков. Оказалось, зеркало на дороге стояло, представляете?

– Зеркало? – удивляется бургомистр. – Откуда на дороге взялось зеркало?

– Вот и я говорю, откуда?

– История у вас какая-то странная.

– Покуривши ночью на предпоследней станции перед границей, – начинает рассказывать секретарь бургомистра, – только собрался, было, войти в вагон поезда Мюнхен-Женева, как меня за плечо останавливает женская рука в кружевной перчатке. Оборачиваюсь… Бог ты мой! Прекраснейшая из женщин предлагает мне перевести через границу шляпную коробку, судя по весу, внутри явно не шляпа. «На той стороне, – говорит незнакомка сквозь вуаль таким завораживающим, многообещающим голосом, – я вас вознагражу. Собой…» И так, господа, на меня посмотрела… Ну, кто после такого откажет? «Только не открывайте, – говорит она и прижимает палец к моим губам, – если не хотите неприятностей». Провез я эту коробку через обе границы. Жду, когда незнакомка явится за коробкой, с вознаграждением. Час жду, два – никто не является. Дай, думаю, загляну в коробку. Никто меня не видит – один в купе. Открываю, а там, господа, голова давешней дамы. Глаза открыла и говорит: «Я же тебя предупредила: не открывай. Жди теперь неприятностей». Я тут же коробку эту несчастную выбросил за окно.

– Как же вы так, – спрашивает бургомистр, – дама все ж таки?

– Вы откройте саквояж, придя домой, с головой самой даже наипрекраснейшей дамы на свете, а я на вас погляжу.

– Истории у вас как на подбор, все какие-то странные, – отмечает бургомистр.

– Ничего странного, все в тему.

– Какую тему?

– Ну, как же, как же? В гильотинную!

– А, да-да! Один фант в вашу пользу. Кто следующий?

– Аналогичный случай произошел со мной недавно в Мюнхене… – начинает следующий гость.

– Аналогичный чему?

– Тому, как Ницше тростью на нищем учение свое преподал. Будучи в Мюнхене, на слепого наткнулся – нечаянно. Не успел рта раскрыть, чтобы извиниться, как получил от него дюжину ударов палкой по бокам, по спине, по голове – аж искры из глаз посыпались. Искры, должно быть, слепого ожгли. Он еще более разъярился: не успел я прийти в себя, как еще дюжину раз получил…

– Подсчитали?

– Говорится так. Много, то есть… Пришлось ретироваться. Не сражаться же, право, с калекой.

– Как же слепой попадать по болвану умудрился во тьме?

– На звук, должно быть, дыхания бил. По живому бил, а не по манекену какому-нибудь, как вы так небрежно отозвались о моей персоне.

– Хм! Мораль сей басни какова?

– На пути слепого не стой!

– Мудрая мысль, – кивает бургомистр.

– Главное, практическая, – подтверждает секретарь.

– И на собрание нечестивых не иде, – как бы про себя произносит Адамсон.

– Что!? – повышает голос бургомистр. – Кто из нас здесь нечестивый?

– Молодой человек, – вмешивается священник, – расслышал в словах нашего друга отзвук первого псалма Давида и добавил продолжение невпопад, потому и не был правильно понят. – Блажен муж… надо было сказать… иже не идет на совет нечестивых, то есть грешных…

– И на пути слепых не стоит, – добавляет секретарь.

– Понятно, хотя… не совсем. Нечестивые… кто?

– А нечестивые – это те…

– Кто под гильотину головы свои подставляют, – перебивает священника секретарь, – вместо того, чтобы быть благочестивыми…

– Как все здесь присутствующие, – завершает священник.

– Пожалуй, не все, ну да ладно, – машет рукой секретарь. – Кто следующий?

– Минуточку, – останавливает его бургомистр. – Следующий!

– Еще одна аналогичная история, – начинает Мориарти, – произошла в одном монастыре здесь неподалеку, за Альпами в Италии. Один монах высказал какую-то спорную мысли из Оригена, другой возразил ему цитатой из блаженного Августина и палкой побил для усвоения истины. Третий монах привел нравоучение Фомы Аквинского, опровергающее оба предыдущих утверждения, и палкой подтвердил сказанное. Затем появился настоятель монастыря, побил всех троих своим посохом и привел цитату из очередной энциклики папы. Что вы скажете, ваше высокопреподобие, на такой способ усвоения Истины?

– Ориген, будучи одним из первых, мог в чем-то ошибаться. Блаженный Августин далеко продвинулся в деле постижения Истины, а уж Фома Аквинский – столб и утверждение Истины. Что касается папы, то, чтобы он ни сказал, выше всех истин на свете, поскольку безгрешен во время исполнения своих священных обязанностей.

– Богословская мысль становится все лучше и лучше, как я погляжу: прогресс на лицо, ваше преподобие, вопреки очевидности, – поводя вокруг рукой, ухмыляется Мориарти.

– Все бы вам ерничать… Взгляды на Истину развиваются, и никто палку не использует в спорах…

– Давно ли?

– Мы же не в Китае каком-то находимся.

– Предлагаю для примирения сторон, – заявляет секретарь, – отправить вашего настоятеля миссионером в Китай. Он там бамбуковой палкой будет проповедовать местным буддистам Истину, поскольку им так привычней, или они ему той же палкой докажут, что есть нирвана, и на этом закончим наш спор.

– Аминь! – возглашает Мориарти.

– Господин бургомистр, – объявляет секретарь, – ваше слово. Я имею в виду, вы – следующий.

– А, ну да! Следующий!

– В бытность мою, – начинает адвокат, – представителем одной коммерческой фирмы в Петербурге, шел я как-то по улице. Казаки народ разгоняют нагайками. Я во фраке иду, под цилиндром, с бутоньеркой в петлице, тростью вращаю. Наезжает на меня сотник и спрашивает, чего это я, мол, так нагло иду и ничего не боюсь. «Чего мне бояться? – отвечаю. – Иду по своим делам, в ваши не вмешиваюсь». А он мне: «Должен бояться. Возьму вот и нагайкой пройдусь по спине, а то и шашкой!» Я браунинг достаю: «Кишка тонка», – говорю, и щелкаю затвором. «Ладно, – соглашается он, – твоя взяла». Разворачивается и с пол-оборота цилиндр наполовину мне сносит, а я ему шапку в ответ сбиваю из браунинга. Так у меня началось противостояние с царским режимом, которое закончилось убийством господина Распутина.

– Что вы ухмыляетесь, молодой человек?

– Мне кажется, все было несколько по-иному.

– Готовы выслушать ваши соображения.

– Наш герой не извлек из кармана браунинг, как похвалялся, а только сообщил, что в случае чего он, мол, им может воспользоваться…

– Хм, – кривится бургомистр и бросает еще один орех на тарелку.

– Сотник на то посмеялся и сказал, что не успеет наглец руку в карман засунуть, как она будет валяться на тротуаре рядом с головой. Дальше поехал, но не удержался и по заднице нашему герою проехался нагайкой, отчего у него след до сих пор остается. Если же он опровергнуть желает, то пускай зад свой покажет.

– Ну, это прямо-таки пасквиль какой-то! – возмущается бургомистр. – Может быть, если вы такой словоохотливый, расскажете что-нибудь?

– Не буду.

– Вот это на-аглость… – раздается реплика в наступившей тишине.

– Что значит, не будете? В трактире так изгалялись, а нас повеселить не желаете!?

– Хочу – рассказываю, не хочу – не рассказываю.

– Свободный человек, да?

– Относительно, но все же свободный – принимать решения, во всяком случае.

– Тогда удалитесь от нас.

– С удовольствием, – говорит Адамсон, встает и уходит вниз по склону.

– Надеюсь, вы не будете наказывать молодого человека за его дерзкое поведение? – спрашивает отец Климент.

– За других не ручаюсь, но я лично не буду, клянусь! – поднимает бургомистр два пальца вверх.

Откуда не возьмись, на руке начальника полиции оказывается сокол.

* * *

– Я снова к вам, – говорит Адамсон, появляясь перед очами Мориарти.

– А, молодой человек! Хотите музей осмотреть? У нас здесь лучший музей в Европе, пре-кра-асные экспонаты. Голова Геры из прозрачного горного хрусталя с головкой Афродиты вместо мозгов из сердолика у серебряной статуи Зевса в руке. Как попала внутрь, непонятно. Самая большая раковина на свете, составлена мастером из Гамбурга из трехсот других раковин поменьше. В неё, свернувшись клубочком, сможет поместиться наша графиня.

– Что еще остается здесь делать? Все лучше, чем принимать участие в соколиной охоте.

– На зайцев?

– В качестве зайца.

– Сокола легко отогнать палкой.

– Легко, если руки не заняты.

– Чем же они были заняты?

– Склоном: я карабкался вверх по горе, несмотря на свою боязнь высоты.

– Хотите научиться расправляться с врагами на расстоянии?

– На расстоянии?

– Сейчас покажу вам пару приемов. Представьте глобус величиною с орех.

– В том смысле, что мир заключен в скорлупу ореха?

– Нет, не совсем в шекспировском смысле, только отчасти. Закрашиваем орех полосками, чтобы придать сходство с арбузом, сверху наносим еще одну карту со слегка измененными очертаниями материков, потом опять полоски, потом еще один глобус с некоторыми изменениями, потом еще, и, наконец, получаем новый мир с обновленными очертаниями материков и островов. Сверху снова рисуем полоски. И вот он – арбуз!

– Похоже, – щелкает Адамсон по арбузу, – его можно разрезать и съесть.

– Всю вселенную можно съесть, если найти место, где ее можно надрезать. Можно также, вставивши ключик, – вставляет библиотекарь ключ в арбуз, – дверцу открыть, – достает он бутылку с вином и две рюмки, – и угостить хорошего человека мальвазией. Есть такие места, где осуществляются наши желания.

– Где такие места?

– В замке, к примеру, юного князя, потерявшего голову. В центральном зале на стенах изображен наш город. Поверх живописи нарисованы физиономии представителей власти. Мой портрет в том числе. Гротескного вида графика. Юный князь… на самом деле ему далеко за сорок уже… играет в теннис, стараясь попасть кому-нибудь в глаз или по носу, как я его и научил на свою голову. Много раз просил бургомистра запретить эти игры. Ему-то что, он толстокожий. Ничего, скоро-скоро всем им отмстится. В году тридцать втором или третьем после выбора нового канцлера. Вот уж при ком все попляшут! Последующие три года у нашего князя уйдут… вы еще, полагаю, застанете… на попытку описать всех происшедших с ним злоключений в сумбурных записях, с обилием которых он не в состоянии будет справиться. По объявлению в газете будет найден некто Ван Дракен со звездным именем Аргус – писатель, готовый переписать историю заново, чтобы создать шедевр, который тронет сердце Красавицы, и она добровольно поселится в замке, чтобы разделить с принцем его одиночество и грезы.

– Аминь!

– Еще не аминь. Мольба разнесчастного князя найдет неожиданный отклик у горы: из-под статуи Астарты в подземелье замка забьет источник минеральной воды, пригодный для лечения женских неврозов. В санатории, устроенном в замке, начнется новая жизнь. Богатые бездельницы устремятся со всего света сюда, чтобы получить избавление от хандры и апатии из рук новоявленного целителя знатного рода. Ибо сложится устойчивое мнение, что князь за долгие годы затворничества прочел все книги замковой библиотеки и как никто другой знает, как обращаться с воспаленными телами и душами изнывающих дам. Чтобы прибрать к рукам вновь забивший доходный источник, общественный совет во главе с бургомистром вновь попытается воспользоваться преимуществами никем не отмененной опеки, но сам в результате попадет под суд по обвинению в мошенничестве и злонамеренных действиях. И все обитатели города заодно. После шумного процесса они будут присуждены к выплате необременительных, но очень обидных процентов с доходов за расхищение имущества князя и нанесения ему морального ущерба.

– Замечательная история.

– Хотите волшебником стать?

– Фокусником?

– Магом, будет вернее. Представьте: ворона, скажем, на ветке перед окном. Будем считать это зеркало окном. Представьте в окне физиономию злейшего врага вашего – бургомистра. Представили? Возьмите камень или представьте хотя бы его и бросьте в ворона.

– Не тот ли это ворон, который проповеди читает в духе Франциска Ассизского?

– Не надо задавать лишних вопросов. Вы бросаете в представление.

– Я в волшебство, конечно, не верю, фокусы все это, но, на всякий случай, в живое существо камень бросать не буду даже мысленно.

– Свинину едите?

– Понимаю вашу логику.

– Свинину едите, а свинью препоручаете свинорезу. Бургомистр – та же свинья.

– Бургомистр, может быть, и ведет себя как свинья, а все ж таки человек.

– Отделается синяком.

– А ворон?

– Дался вам этот ворон! Не хотите проявлять волшебные силы, живите жизнью обычной. Хотел передать вам свое искусство, но вы не восприняли. Пожалуй, вам еще рано учиться двигать горами.

* * *

– Молодой человек, как же нам жаль вас… – обращается к Адамсону дама с веером при выходе из трактира. – Как они с вами обращаются… – указывает она веером на мужа. – Все они здесь преступники, – показывает на ратушу. – Довели до безумия нашего князя, ограбили и теперь в заточении держат. Мы с мужем всегда возмущались их поведением.

– Да-да, мы всегда, – подтверждает муж нетрезвым голосом, – всегда возмущались.

– Почему же тогда вам не съездить в ближайший город и не подать жалобу на них в полицию?

– Но тогда мы потеряем проценты с капиталов нашего князя.

– Ра-а-азумно! Разумно, весьма.

– Ну вот, я так и знала, что молодой человек нас поймет, – обращается она к мужу. – Заходите к нам в гости. Мы такое расскажем о местных властях… у вас волосы встанут дыбом.

– Да-да, – подтверждает муж, – волосы встанут и уши завянут.

– Ритуалы устраивают по вечерам. Не приведи Господь какие…

– Да-а, не приведи.

– Они устраивают, а вы?

– О, они и нас заставляют участвовать. Днем все ходят невинные, словно овечки, а посмотрели бы вы, что они ночью творят. Днем, впрочем, тоже: вспомните, как они издевались над вами, в гильотину хотели засунуть. Голые все пребывают, но в масках. Как будто мы друг друга по голосам не узнаем.

– Хан-жи, все ханжи и… филистеры!

– Жертвы, – переходит она на шепот, – бывает, приносятся… че-ло-веческие, о!

– Да-а, человеческие! – гнусавит муж.

– Был у нас юноша, такой вот, как вы. Залез на сосну и стал орать: «Отпустите меня!» День орал, два, а на третий вместо сосны оказался могильный памятник с Дионисием без головы.

– Подмышкой.

– Ну да, ну да – подмышкой. Могилу разрыли, а в ней – никого. На следующий день на месте ямы вновь оказалась сосна, а в ветвях – одежда юноши. А сам он пропал, сгинул, исчез.

– Уплыл, – добавляет муж под укоризненным взглядом супруги, – и утоп.

– А тебе лучше всего помолчать, – бьет его локтем в бок супруга.

– О-й-й! Я помолчу, потому как…

– Ты Йорик!

– Нет, я не Йорик!

– А кто продал свой череп, а? Вот, посмотрите вы на него. Продал свой череп за бутылку вина!

– Да, за бутылку, но… каждый день по бутылке! Каждый день мне в трактире дают бутылку вина. До конца дней моих! Они думают, я издохну на днях, а я от вина честнею и здоровею.

– Они? Кто они?

– Хозяева нашего города. Знаете, что они делают?

– Многое что.

– Не-ет, вы не знаете. Вы в замке ос-чус-чали вибрацию, а?

– Да, приходилось.

– Земле-трясенье, считаете, да? Не-е-ет. Ежели и землетрясенье, то только в мозгах.

– Не тебе говорить, – крутит жена пальцем у виска мужа. – У самого черепа нет. Не в чем мозги хранить.

– Ты ничего не знаешь, – отмахивается он от нее. – Я знаю, о!

– Пьяница, – бросает ему жена и уходит.

– Когда надоедала ушла, я все расскажу. В замке… в подвале – его… построен завод по производству элек… с… тричества, о! Или нечто вроде того. Работает на книгах из библиотеки нашего Мордаунта. На других не работает. Знаете, какие там книги бывают? Квадратные, о! Кубик такой вот! – показывает он руками нечто кубическое. – В нем все мерзости прописаны их. Черная Книга – так называется. Полюбопытствуйте. Зал в подвале огромный с полом из кафеля: ромбы такие большущие, узоры сквозь них проходят красивые. Машина посредине стоит сма-ги-ческая! Все в ней двигается, вращается, перемещается, закрывается, выдвигается, открывается. Сами понимаете: магия-шмагия. Вибрацию создает заодно – необходимую!

– Для чего?

– Как для чего? Чтобы замок рухнул… сам по себе.

– Зачем?

– Чтобы… э… башню вавилонскую выстроить вместо него. Небоскреб, о!

– Зачем, повторяю?

– Чтобы избавиться от… от мракобесия и феодализма.

– Мракобесия?

– Да, мракобесия в лице библиотекаря нашего. Как вы знаете, у нас все воюют друг другом: город с князем, князь с библиотекарем, библиотекарь с князем и городом. Город книги у него похищает. Собираются господа в круг в подвале замка, пальцы к пальцам, и тужатся, пока какая-нибудь книга не вспухнет посреди стола. Если библиотекарь вовремя замечает, то… назад утаскивает к себе в библиотеку. Но что в машину попало, никакой Мориарти не вернет. Что-то я начинаю трезветь. Напрасно я вам все рассказал. Вам, молодой человек, лучше устроиться учеником чародея. Ежели он вас не убьет… в последнее время песок с него сыпется… станете здесь библиотекарем. Всех нас в кулаке будете держать. Я вместе с вами. Мы покажем всем этим гадам!