Через все времена

3

Прошло пару лет с того случая. ТОТ не появлялся больше ни разу, хотя и память о нём была свежа. Ёська учился, учителя отмечали его память, старательность и усердие. В школе появились ещё несколько новых учителей, новые предметы и, что особенно было странно для Ёськи, всё чаще и чаще с уст учителей звучали хвалебные слова в адрес коммунистической партии и сплошная чернота в отношении «белых». Молодой пытливый ум зацепился за такую разницу: вроде бы что те, что другие были из одной страны, но такое разное отношение к ним, словно одни были советскими людьми, а другие фашистскими захватчиками. На вопрос учителю о такой разнице, какого-то глубокого ответа он не получил, да и от того, что услышал так и не понял в чём же такая неприязнь. Для юной головы понять всю систему пропаганды было тяжело, поэтому он почти поверил в то, что «белые» были плохие, а «красные» хорошие, если бы учитель не стал приводить в пример казачество, которое в большей своей мере поддерживало «белых». Как истинного казака, Ёську возмутили такие слова, и маленький мальчик, ощущая своё физическое бессилие против взрослого, но обиженный до глубины души, не нашёл ничего лучшего, чем выкрикнуть в лицо учителю, что казаки достойные люди, а сам учитель глуп, раз говорит такое казакам. Конечно, он не мог ожидать или понимать к чему приведёт это высказывание: учитель вызвал родителей в школу, отчитывал их за воспитание сына, стыдил самого Ёську, говорил, что таким как Ёська не место в школе и во всей советской системе и что из школы его нужно выгнать. Потом Ёську отправили во двор, а родители ещё долго говорили с учителем, а, когда вышли, то выглядели так, что словно их облили водой. По дороге домой шли молча, Ёська боялся заговорить и не мог понять, что же такого он сказал и почему отец в кабинете молчал, хотя и сам был казаком. Уже дома состоялся короткий разговор, а точнее говорил только отец. Говорил он спокойно, тихо, но каждое слово скрывало за собой столько эмоций, что Ёська еле дышал и сидел весь сжавшийся. Как оказалось, из школы его всё же не выгонят, но так разговаривать с учителем нельзя, к тому же нельзя говорить что-либо против советской власти и не важно, как он думает и как есть на самом деле. Даже спрашивать что-то у отца он побоялся, поэтому только кивал и молчал. Уже вечером он ускользнул из дома к деду, рассказав тому о том, что было в школе и дома. Дед потрепал его по голове:

– Вот дурная голова твоя, Ёська, ну какой чёрт тебя за язык-то тянет?

– Дед, я ж не хотел ничего такого, пока он не сказал, что мы трусы и только исподтишка нападаем, а смелости воевать как у мужчин нет.

– Это ж он не про нас говорил, а про казаков, которые в гражданскую войну были.

– И что? Они же тоже с Дона были, и не трусы. – В голосе Ёськи чувствовалась обида.

– Конечно, не трусы, казаки не трусили, и смелей их не найти, но так уж устроено, что победители не хвалят проигравших.

– Дед, ты же старый, ты тоже воевал тогда?

Дед Жорка затянулся трубкой:

– Пошли, на реку посмотрим.

Он встал и пошёл к реке, Ёська поплёлся за ним. Выйдя за край станицы, дед Жорка сел на пригорок, а Ёська примостился рядом.

– Ты пойми, внук, сейчас власть всё поставила так, что белые плохие, а красные хорошие и тут ничего не поделаешь. Твой учитель, да и отец твой не видели этого, поэтому и верят в то, что пишут в книжках. На самом деле и среди красных, и среди белых были и хорошие люди и плохие.

– А ты за каких был?

– Когда случилась революция мне не было ещё и двадцати, тогда стали среди казаков говорить о том, что красные забирают земли, скот, зерно. Конечно, такое не могло понравиться никому. Никто не хотел отдавать своё, тем более, что тут у всех земли и скот – это способ прокормить семью, уклад жизни казаков вообще таков, что мы хоть и служили царю, но всё же были сами по себе. А тут такие новости. К тому же солдаты из царской армии подтверждали услышанное. Когда начала формироваться армия, я в первых рядах пошёл в неё. У меня тогда не было семьи, но было трое старших братьев, была наша земля, наш скот. Вот мы и пошли за белых. Тут всё было красиво и благородно. Атаман и военные говорили красивые речи, строили планы и уже чуть ли не выиграли войну, да и войско было из казаков. А вот, когда мы уже ввязались в войну, когда понесли потери, то войска стали комплектовать из тех, кто остался жив. Вот тогда я и увидел всю подноготную нашей армии: казаки вперемешку с царской армией и какими-то шайками бандитов, которым только и нужно было грабить, и убивать. А ещё и командование не могло договориться ни о чём. Вроде бы и много нас было, а все какие-то разрозненные. Первый год как-то продержались, а потом всё хуже и хуже: и с провизией, и с оружием, и с людьми. Многие бежали, многие воровали. Были, конечно, и такие, кто с огнём в глазах был готов умереть за царя. Но всё было так смешано, так не понятно. Каждый раз, когда были бои было столько не согласованности, многие просто не знали, что делать. В одном из таких боёв убило моего коня и тот, упав, меня придавил. Я вылезти не мог, а те, кто рядом со мной были, видя это, даже не пытались мне помочь. Просто смотрели и проходили мимо. Я тогда бросил всё и вернулся домой. Всё наше хозяйство пришло в запустение, где были братья, да и живы ли они были, я не знал. Я сам начал восстанавливать всё, пахать земли, сеять. Тогда же и женился. А потом белая армия стала отступать и на наши земли пришли красные. Я тоже сначала хотел забрать жену с ребёнком и уехать куда-то, но без денег, что мне там делать и кому мы там нужны. Вот и остались. Как оказалось, большая часть того, что говорили о красных оказалось правдой. У нас отобрали скот, земли, зерно. К нам относились чуть лучше, чем к сброду. Еле-еле хватало, чтобы прокормить семью. Я тогда пошёл к комиссару, просить, чтобы скот отдали или зерна. А он смотрит на меня и ухмыляется, говорит, что пожили как вздумается, теперь пора расплачиваться. И ничего не дал. А это было в зиму. Вот кое-как перебивались, чтобы не умереть. А потом ещё и сын заболел, дядька твой родной. Тогда и лекарей не было, да и от чего лечить не знали. А он горячий, уже даже не плачет. Я бегом к комиссару, прошу, чтобы лекарь какой сына посмотрел, а он мне говорит, что жизнь такая, что не всем суждено выжить. А я его и ударит не могу, сразу расстреляют, а жена и сын одни останутся. Я домой иду, а глаза ничего не видят, слёзы текут. Не от обиды или злости, а от страха за сына. Дай Бог тебе такого не почувствовать. А меня на пол дороги догоняет один из солдат комиссара. Говорит, что слышал наш разговор и что он врач. Так вот он со мной домой пришёл, сам пришёл, без разрешения и приказа комиссара. И всю ночь ребёнка уксусом мочил, тряпку в уксус и на голову. Тот потом притих, гореть перестал и уснул. Мне то и дать особо не чего этому врачу было, снял крест серебряный и ему протянул, а он отказался, сказал, что не за деньги лечил. Оставил ещё порошок для ребёнка и даже еды немного для жены. Очень помог, если бы не он, то не было бы дядьки твоего в живых. По весне нас уже сюда жить отправили, что и как с теми красноармейцами стало я не знаю, даже имя врача не спросил. Вот тебе красные и белые. И там, и там были и порядочные люди, и редкие гады. И среди казаков были разные, и среди рабочих, солдат и моряков. Только сейчас нельзя говорить, что и среди красных были плохие. Это может кончиться плохо и для тебя, и для родителей.

– Почему?

– Потому что посчитают, что вы против власти и в лучшем случае не дадут пути в жизнь, а то и отправят жить куда-нибудь на север.

– Понятно теперь, чего батька такой смурной был.

Ёська почесал голову, теперь он понимал, что его родителям с трудом удалось уладить эту ситуацию и забыть о ней. Для себя он пообещал, что больше не скажет ничего такого, что принесёт проблемы его семье.

– Дед, а ты брата своего после этого так и не видел?

– Нет. Я уже потом ездил туда, где мы жили. На месте нашего двора уже новый дом, а про брата моего никто и не слыхал. Может погиб где или тоже осел где-то. Не знаю. Ну да ладно, пошли домой, а то вечер скоро.

Эта ситуация в школе, разговор с дедом в корне поменяли представление Ёськи об окружающем мире. Теперь в этот цветущий и радостный мир вплелись нити какой-то злой тайны, прячущейся под маской добродушия. В школе он старался следить за тем, что говорил, учиться лучше и держаться подальше от учителей.

С этого времени в характере Ёськи стали закладываться первые черты, которые легко было принять за обособленность, но на самом деле это была осторожность, продиктованная реалиями окружающего его мира, где любой человек мог оказаться двуличным и сегодня тебе улыбается, а завтра напишет на тебя донос. Говорить о каких-то вещах, тревожащих его, с родителями он остерегался. Сам не мог понять, то ли боялся, что не поймут его, то ли опасался, что вдруг кто-то услышит их разговор и всю семью сошлют на север. Сам то он ссылки не боялся, а вот за родителей страшно было. Да и с дедом он старался говорить о таких вещах подальше от людей, где-нибудь на берегу реки или в саду под деревьями. С годами Ёська стал всё отчётливее понимать, что весь блеск мира – это всего лишь иллюзия, за которой прячутся люди, боящиеся высказать своё мнение, и от того ещё более придирчивые к словам другим, живущие по принципу «бей своих, чтобы чужие боялись». Как-то сам того не замечая, он отдалился от друзей, больше проводя время за чтением. Родители же видели в этом усердие и всячески потакали этому увлечению: отец, когда выезжал в город, всегда привозил Ёське несколько книг, а так как читать сам не мог, то получалось, что привозил совершенно разные жанры и направления. Вот и получалось, что среди всех ребят он оказался самым начитанным и знания имел во многих сферах. Станичным пацанам Ёська казался зазнайкой, поэтому к себе они его близко не подпускали, но всё же он оставался товарищем, который поможет в учёбе.

Вот так год за годом пролетало время в станице, Ёська рос, помогал управляться по хозяйству, читал, много думал и размышлял, не редко выбирался на берег реки, чтобы поделиться с дедом своими мыслями. Особенно любили они поговорить об истории. Из книжек, что привозил отец, исторических было мало, но всё же те, что Ёська прочитал он запоминал от корки до корки. Но ещё больше он любил, когда рассказывал дед о своей жизни. Ёська понимал, что какие-то моменты он утаивает, но выспрашивать не стал, а просто слушал и слушал, буквально ощущая себя в той эпохе. А ещё Ёська часто вспоминал, как увидел в отражении ТОГО и как он предостерёг его от гибели. Больше ни во сне, ни в отражении ТОТ не являлся, но Ёська чувствовал его присутствие где-то рядом и осознавал в глубине души, что находится под его охраной и оберегом.

Ближе к окончанию школы Ёська задумался о продолжении обучения. Хоть станица и была ему близка и родна, но желание увидеть этот огромный мир вытесняло сентиментальные настроения. Да и отец с матерью понимали, что не стоит ему оставаться здесь, он был другой, приготовленный не для крестьянской жизни. Вот так после школы Ёська отправился в Ростов-на-Дону, поступать на исторический факультет. Ценность этого обучения родители понять не смогли, так как для них всё, что не делалось руками, было не пригодным в жизни. Но всё же отговаривать сына не стали, и отец отвёз его поступать. Он хоть и готовился к экзаменам, но, как оказалось, книжек и школьного обучения было мало. Еле сдав экзамены на тройки он уже и не надеялся, что поступит, но ему повезло. Востребованы оказались профессии прикладные, а на гуманитарий желающих было мало, так, что недобор на исторический факультет пошёл Ёське на пользу – его взяли.

4

Разницу между провинциальной школой и серьёзным университетом Иосиф (Ёськой он остался только для родных и друзей) почувствовал сразу, он даже не всегда успевал записывать, то что диктовал лектор, помогала хорошая память. А тот объём знаний, который выплёскивался на него каждый день, произвёл просто фурор в голове. Иосиф, что называется с головой окунулся в этот новый и неизведанный для него мир науки. Почти всё о чём говорили преподаватели для Иосифа были в новинку, и он жадно впитывал эти знания. Особенно ему нравилась история, которой было очень много и изучалась она весьма глубоко.

Первый семестр Иосиф отучился на отлично и ему была назначена стипендия, что очень радовало и его самого и родителей. После небольших каникул он с удвоенным рвением вернулся к учёбе.

Аудитория была заполнена на три четверти, последние пары давались студентам особенно тяжело, всем уже хотелось поскорее закончить обучение и разойтись по домам. Преподаватель, седовласый мужчина, одетый в серый костюм, подошёл к кафедре.

– Добрый день, товарищи! – Его голос прозвучал необычайно звонко.

Шум в аудитории быстро стих.

– Добрый день, товарищи, – ещё раз повторил он, – сегодняшняя тема – Хазарский каганат.

Он оперся локтями на кафедру и отложил листик на стол. Всё это было так не похоже на преподавание другими лекторами. Аудитория замерла в ожидании.

– И так, хазары. Что нам известно об этом таинственном народе? Как ни странно, очень мало. Впрочем, о всех кочевых племенах мы знаем от источников более развитых, тех, кто имел письменность и чьи труды сохранились. Из того, что нам известно на данный момент – хазары были тюркоязычными, Первые упоминания о них гласят, что жили они на территории Нижнего Поволжья и восточной части Северного Кавказа. Тогда же в источниках упоминается и кочевые племена савиров, которые, если можно так сказать, главенствовали над хазарами. Этот союз приносил много проблем Сасанидскому Ирану, владеющим на ту пору Закавказьем. Но всё же, если рассматривать хазар как отдельное кочевое племя, то стоит отметить, что географически более близкое место их зарождение – это город Семендер на территории советской Дагестанской республики. Когда в пятьсот шестьдесят втором году нашей эры Иран разгромил савиров, то остатки савиров, которых чаще называют гуннами, и хазары переселяются в Закавказье. И живут там относительно спокойно до тех пор, пока Тюрский каганат во второй половине шестого века не добирается до каспийско-причерноморских степей, и многие племена, в том числе и хазары признают его главенство. Существует версия о том, что хазары состояли в родстве с Тюрским каганатом, но документально это не подтверждено. Уже в войне между Ираном и Византией в шестьсот втором – шестьсот двадцать восьмом годах хазары представляют значительную военную силу, выступающей на стороне Византии. Начиная с шестьсот тридцатого года Тюрский каганат теряет свою мощь и распадается. И в результате в Причерноморье возникла Великая Булгария, а в Прикаспийском регионе – Хазария. На фоне сильной Булгарии хазары вели себя сдержано и почти не проявляли себя. Но Великая Булгария долго не просуществовала, разбившись на части и потеряла свою мощь. Но об её истории я расскажу на следующей лекции. Та часть булгар, которая осталась в этом регионе признала власть хазар и влилась в их ряды, если можно так сказать. С того времени правитель хазар получает титул кагана, что можно сравнить с императором. Можно считать, что это было исходной точной в формировании Хазарского Каганата. С того времени Хазарский каганат начинает своё продвижение в Закавказье, где для них уготована богатая добыча. И, в результате, столкнулись с могучим Арабским халифатом, чьи интересы так же простирались в эту область. И в шестьсот пятьдесят третьем году хазары в битве с арабским войском, напомню, что это были очень опытные войны, одерживают победу, а кроме того, в этом бою гибнет предводитель арабского войска Салман ибн Раби. С этого времени начинаются постоянные набеги хазар на территорию Арабского халифата, грабежи и череда арабо-хазарских войн. К тому времени хазары заключили союз с Византией, которая, в свою очередь, воевала с Арабским халифатом. И часть столкновений между арабами и хазарами – это был своего рода военный манёвр Византии, с целью отвлечь часть арабских войск в другом направлении. В семьсот тридцать седьмом году хазары терпят самое крупное поражение от арабов, которые вытесняют их из Семендера. Тогда хазарам приходится уйти с насиженных мест и под натиском арабской армии попросить мира, пообещав принять ислам. Тем временем Арабский халифат был не спокоен, внутренние конфликты и смена правителя закончилась тем, что про хазар забыли. Хазары же, решив не восстанавливать свою столицу, отправляются на Волгу, где в её низовье основывают город Итиль. Хазары продолжают вести свои кочевые завоевания, но соседство с сильными государствами привело к тому, что перед хазарами стал выбор: принять ли ислам и стать соратниками арабов или же христианство и стать соратниками Византии. На тот момент хазары всё ещё оставались язычниками, хотя среди них было много иудеев, христиан и мусульман. И вот здесь прослеживается гениальная хитрость кагана. Она описана очень интересной легендой. Когда хазарский военачальник Булан решил принять веру, то пригласил к себе представителя ислама, которому сказал, что ислам самая лучшая религия, но хотел бы услышать мнение какая религия лучше: христианство или иудаизм. Арабы в то время воевали с Византией и, естественно, религию врагов поставили ниже иудейской. А иудейская вера, как известно, имеет одни и те же корни с мусульманской. Такую же беседу Булан провёл и с представителем христианства, который так же отметил иудейскую религию. И в результате верхушка хазар принимает иудаизм. Таким образом, они сохраняют мир и с арабами, и с византийцами, но не становятся подвластными никому из них. К тому же иудаизм не призывал обращать всех в свою веру, так что среди населения Хазарского каганата каждый верил во что хотел. Хазарский каганат с средины восьмого века начинает завоёвывать территории от Низовья Волги до Чёрного моря и части Крыма. На завоёванной территории, помимо взимания дани, они осуществляют торговлю, контролируют важнейшие торговые пути. Всё это приносит прибыль в казну каганата, но при этом большая территория не даёт возможности контролировать её полностью. Завоёванные племена, а также соседи активно начинают грабить земли каганата на Западе. И тогда же, примерно в восемьсот тридцать девятом году у каганата появляется новый серьёзный противник – Древняя Русь. Некоторое время хазары и русы жили мирно, причём хазары не редко пропускали их через свои земли, чтобы те осуществляли набеги. Но в девятьсот тринадцатом году хазары напали на возвращающейся войско русов, перебили их и забрали добычу. Естественно это вызвало возмущение русов и девятьсот тридцать девятом году один из русских вождей – Хельг, возможно, князь Олег, по подстрекательству Византии напал на хазарскую заставу Самкерц на Таманском полуострове. С этого времени начинается открытая вражда между русами и хазарами. К тому же ситуация на границах каганата тоже была не мирной, постоянные войны и нападения соседей ослабляли каганат. И вот русы во главе с Святославом Игоревичем пошли войной на Хазарский каганат. Начав с восточных земель, они разрушили Хазарн, Самандар, Итиль, город Булгар и крепость Саркел – последний оплот Хазарского каганата…

Услышав название крепости, Иосиф вздрогнул, словно его ударило током. Саркел – тайна родом из детства. Он замер, слушая преподавателя ещё внимательнее. Теперь возможность узнать о загадке раскопок была рядом, и он не хотел пропустить ни одного слова. А преподаватель продолжал:

– Саркел, а более правильно будет звучать Шаркил, так как слово это всё же тюрского происхождение, а в греческом языке того времени не было буквы «ш», и её заменили на «с». Так вот Шаркил был построен на берегу реки Дон, там византийскими инженерами по просьбе хазар, где проходил торговый путь. Он стал главным форпостом на северо-западной границе Хазарии, там базировался регулярно сменяемый гарнизон из трёх сотен воинов. По меркам того времени, количество приличное, учитывая, что они сменялись там через время. Это показывает значимость этой крепости. Так вот девятьсот шестьдесят пятом году Святослав Игоревич завоевал Шаркил, который, перейдя по его власть, стал называться Белой Вежой. Почему я акцентировал на ней внимание? Да потому что хоть вся история Хазарского каганата и пишется со слов соседей, на Шаркил – это самый изученный памятник их культуры, принесший нам максимально возможные сведения о хазарах. Да, есть и другие крепости, но всё же там находок было гораздо меньше. А на тот момент она являлась последним оплотом Хазарского каганата. И, как показывает история, после времени завоевания Святослава Игоревича Хазарский каганат начал распадаться. В десятых-двенадцатых веках упоминания о Хазарии встречаются редко, к тому же в эти века на территории Хазарского каганата осуществляют набеги половцы, войска же хазар становятся раздробленными и подчиняются правителям регионов, в которых они остались. Есть даже упоминание о том, что хазарские отряды входили в войско Мстислава Владимировича во время его битвы с братом Ярославом. Последний раз в русской летописи хазары упомянуты в тысяча семьдесят девятом и тысяча восемьдесят третьем годами в связи с действиями князя Олега Святославовича, которого они пленили и выдали Византии. Конечно, кроме хазар было не мало и других кочевых племён, но всё же им была уготована главная роль в великом переселении народов – они не пустили арабскую армию на запад. За всё время своего существования они вели войны, завоёвывали новые территории, заключали союзы, принимали религии, но не смогли сделать одного – остаться отдельной народностью на территории нашей страны.

Преподаватель замолчал. Видимо на этом его лекция была окончена. Иосиф поднял руку и после одобрительного кивка преподавателя задал свой вопрос:

– Вы сказали, что крепость Шаркил находилась на берегу реки Дон, а где именно она находилась и ведутся ли сейчас её раскопки?

– Да, крепость Шаркил действительно была расположена на берегу реки Дон, но сейчас на её месте Цимлянское водохранилище, ну и, конечно, его сейчас не раскапывают, но до войны и до заполнения водохранилища её активно изучали. Историкам удалось начертить план крепости, найти множество предметов быта и строительства. Жаль, что не хватило времени раскопать более глубокие слои.

– А сокровища там были? – Послышался вопрос из аудитории.

– Нет, конечно, откуда им там взяться? Крепость несколько раз переходила из рук в руки, да к тому же кочевые племена больше склонны к захоронениям с использованием золотых изделий и иных дорогих для них вещей, так что, если хотите искать сокровища, то вам прямая дорога на раскопки курганов.

Иосиф сидел задумавшись, он понимал, что речь идёт именно о том Сакреле, раскопки которого он видел в детстве. И сейчас главным для него был вопрос о том, почему эти раскопки так усиленно охраняли, если там даже теоретически не было золотых изделий или чего-то иного стоящего. Только из-за того, что там работали заключённые? Вряд ли, ведь и водохранилище они же строили, но там суета другая была, строительная, а здесь больше похожа на поиски какой-то тайны или попытки скрыть что-то.

Дальше лекцию он особо не слушал, так как преподаватель больше рассказывал об археологии как таковой, чем о хазарах. Когда же кончились лекции, Иосиф направился прямиком в библиотеку, в надежде найти что-то про Саркел и хазар. Просидев там до самого темна ничего нового, он найти не смог, да и глупо было надеяться что-то найти в книгах, прошедших через сито цензуры. Но он смог познакомиться с публикациями Льва Гумилёва в журналах: «Азия и Африка сегодня», «Вестник ЛГУ», «Сообщения Государственного Эрмитажа». Его теории и мысли по поводу хазар понравились юному Иосифу, а его экспедиции не давали покоя рвущейся к приключениям душе юноши. На тот момент он и сам не отдавал себе отчёт что же так привлекало его в этой тематике: тайна Хазарского каганата, затопленная крепость Саркел и тайна вокруг неё или всё же личность Гумилёва. А может быть всё это вместе породило в нём увлечённость этой темой. Теперь Иосиф стал частым гостем библиотеки, просматривая новые поступления и с жадностью читая и конспектируя публикации Гумилёва, Хазария для него теперь стало чем-то личным и близким.

Когда настали первые каникулы между семестрами Иосиф отправился домой, где снова погрузился в станичную жизнь, вечерами он рассказывал то, что узнал за время учёбы. Отец с матерью, да и дед с бабкой грамоте обучены не были и всю свою жизнь, за исключением войны, занимались землёй, так что им было интересно послушать, рассказанное Иосифом. Многое им было не понятно и вызывало сомнение, но всё же слушали они с интересом. Особенно, когда Иосиф начал рассказывать им про кочевников, живших на этих землях и про затопленную крепость Шаркил. Соседство с такой знаменитой древностью очень заинтересовало всех, но, к сожалению, сведений о ней Иосиф знал не много и утолить любопытство родных не смог. Так прошло лето и теперь настала пора продолжать учиться.

Новый год учёбы протекал для Иосифа так же, как и первый: количество информации, получаемой им, еле успевала усваиваться в юном мозгу. К тому же увлечённость хазарами всё больше овладевала им. Он искал в библиотеке новые статьи или книги об этом, ждал публикаций Льва Гумилёва. Всё, что смог найти о Великой Степи, он выучил почти наизусть, так что лекции по истории, где касались эти темы были фактически бенефисом Иосифа. Лекторы видели его заинтересованность, знание тонкостей и нюансов, что весьма льстило им. Даже несмотря на то, что Иосиф не учавствовал ни в какой студенческой жизни, о нём сложилось очень позитивное мнение. Как оказалось, и другие предметы давались ему легко, при этом не обязательно было читать и зубрить, хватало внимательно слушать лекции, чтобы запомнить. Эта особенность памяти очень была кстати и среди преподавательского состава не осталась незамеченной. Ещё зимой его пригласили для участия в археологической экспедиции в течении Дона в качестве помощника и разнорабочего. Стоит ли говорить, что это приглашение было для Иосифа как выигрышный лотерейный билет. Теперь к теоретическим знаниям должны были добавиться и практические, так что на данный момент к умственным тренировкам он добавил и физические.