Сейд

Бирюков повертел в руке поверженного короля, нервно, со стуком, поставил его на доску и тяжело ударил кулаком по столу.

– А живые? Живые?!

Доктор, не обращая внимания на поведение лейтенанта, спокойно ответил:

– Какие такие живые? Я, батенька, как те три мартышки: ничего не вижу, ничего не слышу и ничего никому не скажу – говоря это, доктор делал соответствующие жесты ладонями, закрывая ими то глаза, то уши, то рот.

Бирюков покачал коротко стриженой головой.

– Смотрите, «батенька» – передразнил он доктора – патронов у меня, если что, на всех хватит!

– Да-да, я все понял. Сыграем еще партеечку?

– Сыграем – угрюмо, думая о мертвом шамане, ответил ему Бирюков и принялся расставлять на доске шахматные фигурки.

Настенные часы в кабинете у Бирюкова показывали 10:30 утра. В коридоре послышались чьи-то тяжелые шаги.

АЛЕКСАДР МИХАЙЛОВИЧ. ПЕРЕХОД ПЕРВЫЙ.12 ИЮЛЯ 1943 ГОДА. РЖЕВ.

Хельмут Диркс отхлебнул из кружки обжигающую рот бурую жидкость и пробежал глазами письмо, которое он только что закончил писать.

«Здравствуй, дорогая Марта!

Спасибо тебе, любимая, за письмо и посылку. Все очень пригодилось, особенно сигареты – здесь с ними всегда огромная проблема. Впрочем, снабжают нас вполне прилично, так что твой Хельмут нужды почти ни в чем не испытывает, кроме женской любви и ласки.

Русские вот уже три дня молчат, вероятно, задумывают очередную пакость. Стараюсь быть спокойным. Рыцарский Крест, врученный мне лично генералом Хене, придает отваги и уверенности в своих силах! Надеюсь, что в скором времени я приеду в родной Франкфурт, обниму тебя и маленького Маттиуса, и мы все вместе сядем за праздничный стол отмечать очередную победу Рейха в этой затянувшейся войне!

Целую тебя, дорогая! До свидания!

Твой Хельмут.

P.S.

Марта, передай дяде Отто, что я помню о его просьбе, и привезу для коллекции фуражку убитого лично мной русского комиссара.

Ржев

12 июля 1943 года».

Обер – лейтенант Хельмут Диркс аккуратно вложил письмо в конверт, написал на конверте адрес, но заклеивать пока не стал – нужно было добавить к письму фотографию. Полковой фотограф снял Диркса в тот момент, когда генерал Хене вешал на шею Дирксу долгожданный орден – Рыцарский Крест. Крест Дирксу был вручен еще неделю назад, но фотограф особой расторопностью не отличался и обещал принести фото лишь завтра. «Ладно – думал Диркс – один день погоды не сделает. Подожду…» Он сунул письмо во внутренний карман куртки и удовлетворенно потянулся. Все для него на этой войне складывалось очень удачно.

За два года, прошедших после окончания им снайперской школы, Диркс стал одним из лучших стрелков в немецкой армии. Его ум, звериная хитрость и мгновенная реакция снискали почет и уважение коллег, и ненависть врага. Из ста пятидесяти убитых им русских, двенадцать были снайперами. «Иваны» охотились за Дирксом на протяжении последних трех месяцев особенно ретиво, даже сбрасывали на передовые позиции листовки, текст которых гласил, что «жестокого пса Диркса ждет жестокая собачья смерть!» Диркс на всю эту возню внимания не обращал, оставаясь спокойным и хладнокровным воином, безжалостно уничтожавшим врага.

Последнюю неделю он здорово поработал, оборудовав себе отличную позицию на нейтральной полосе. На своем участке Диркс создал обстановку снайперского террора, в первый же день застрелив наблюдавшего в бинокль за немецкими позициями русского офицера – пуля разбила линзы и вошла точно в глаз наблюдателя. Офицер медленно осел на дно окопа, а вражеские пулеметчики полчаса после этого вели огонь, прочесывая каждый сантиметр нейтральной полосы хлесткими очередями. Безуспешно. Затаившийся в своей норе Диркс, переждал дурацкие излияния чувств и затем, как на занятиях в тире, аккуратно продырявил головы двум русским пулеметчикам. После этого движение во вражеских траншеях осуществлялось исключительно в состоянии полуприседа..

Вчера Диркс кожей почувствовал, что на него охотятся. Он не знал, сколько русских снайперов стараются засечь его точку, но стрельбу прекратил и стал выжидать, пока кто-либо из охотников не выдаст себя неверным движением или выстрелом. На нейтральной полосе воцарилась непривычная для последних дней тишина. Стало слышно, как поют в лесу птицы и шелестят уцелевшие после бомбежек и артобстрелов деревья.

Диркс сидел на ящике из-под мясных консервов, заменявшим в блиндаже стул, курил крепкую сигарету и пил горячий эрзац-кофе без сахара. На самодельном столике стояла коптящая керосиновая лампа, освещая худое и небритое лицо снайпера. Швейцарские наручные часы на его руке показывали ровно четыре часа утра. Диркс знал, что сейчас он докурит сигарету, допьет кофе и, уложив в рюкзак все необходимые вещи, двинется на свою позицию. Сегодняшний день покажет, кому судьба дарует право на дальнейшую жизнь. Обер – лейтенант Хельмут Диркс был почему-то искренне уверен, что он будет жить вечно.

В это время, в расположении русских, в глубоко вырытом двухскатном блиндаже бережно чистил снайперскую винтовку низкорослый солдат с раскосыми темными глазами и широким приплюснутым носом на смуглом, никогда не ощущавшем прикосновения бритвы, лице. Солдат мурлыкал какую-то песенку, состоящую из сплошного набора протяжных звуков, плавно сливающихся в странные слова, из коих единственно понятным было слово «тундра». На куске холста, рядом с аккуратно разложенными деталями снайперской винтовки Мосина, стояла маленькая костяная фигурка чёрного лося.

Диркс сделал последнюю затяжку, глубоко вдохнув в легкие сизый пахучий дым, затем с силой выпустил его из ноздрей и затушил сигарету в распиленной пополам гильзе калибра 88.

«Еще немного посижу здесь и пойду. Неизвестно, когда еще придется так спокойно проводить время…» – подумал Диркс и с грустью посмотрел на гильзу. Из неё поднималась тонкая струйка табачного дыма. Рука Диркса потянулась было к непотушенному до конца окурку, и в этот миг его осенило. Как же он не догадался об этом раньше?! Простая по своей гениальности маскировка поможет ему убрать очередного русского «охотника за черепами». Снайпер вышел из блиндажа и, пригнувшись, быстрым шагом двинулся по широкой траншее. В воздухе пахло сырой землей, горелым человеческим мясом и, как это ни странно, свежестью. Диркс даже заметил росу на каске дежурного пулеметчика, сидящего в одном из многочисленных окопов.

После пятиминутного блуждания по многочисленным ходам сообщения Диркс, наконец, добрался до полкового оружейника Шнитке. Шнитке спал на лежанке, подогнув под себя левую ногу, и пуская слюну из открытого губастого рта. Диркс подошел и тронул спящего за плечо.

– Руди, просыпайся.

Шнитке почесал рукой волосатую грудь, встряхнул головой и открыл глаза.

– Господин обер-лейтенант, старший оружейник Шнитке уже проснулся! – рявкнул он так, что другие солдаты, спящие в блиндаже, заворочались, и чей-то хриплый голос произнес в адрес оружейника несколько грязных ругательств. Диркс укоризненно покачал головой.

– Все равно им скоро вставать. Как говорят русские – «Кто рано встает, тому Бог подает». Не так глупо, согласитесь, господин обер-лейтенант? – проговорил Руди и с кряхтеньем начал натягивать на ноги старые сапоги с расширенными голенищами.

Диркс тихонько поцокал языком.

– Да, ты, старина Руди, становишься, как я вижу, философом. Что-то я раньше этого за тобой не замечал.

Шнитке надел сапоги и встал перед Дирксом – оказалось, что Диркс ниже его почти на две головы, и посмотрел на него сверху вниз.

– Тут станешь кем угодно, господин обер-лейтенант, лишь бы не сдохнуть и сохранить свою любимую задницу!

Диркс посмотрел на гиганта-оружейника и грустно усмехнулся.

– Да, Руди, твоя любимая задница еще очень пригодиться Великой Германии. Например, сейчас.

– Я готов, господин обер – лейтенант. Хотите использовать ее в качестве мишени? Думаю, что для стрелка такого уровня как вы, мишень слишком большая.

– Здесь ты совершенно прав, Руди. Мишень слишком большая. Давай-ка я лучше объясню тебе, что нужно сделать…

Спустя полчаса оружейник принёс Дирксу гильзу от артиллерийского снаряда с отпиленным донышком. Снайпер повертел гильзу в руках, одобрительно поцокал языком и поблагодарил Шнитке за хорошую работу.

Дело оставалось за малым – надо было замаскировать эту гильзу в куче других и, вставив в неё винтовку, поразить русского снайпера.

Низкорослый русский солдат закончил чистить винтовку, собрал воедино ее семь разложенных на холсте частей и с любовью водворил винтовку на место, в потертый брезентовый чехол. Не спеша достал из кармана вышитый бисером кисет из оленьей кожи и обрывок газеты. Солдат поднес газету к носу и недовольно поморщился – газета пахла свежей типографской краской. Солдат выудил из кисета щепоть крупно нарезанного табака и с ловкостью фокусника, в несколько мгновений, соорудил внушительных размеров козью ножку. Ему всегда хотелось курить перед охотой. Нет, не перед охотой в холодной заполярной тундре, где дикое зверье сразу учует запах табачного дыма, и тогда ищи свищи ветра в поле! На фронте были другие звери, и фронт весь пропах потом, кровью, порохом и еще невесть чем, не опишешь.

Закурить он не успел. В блиндаж резво вбежал бравый ротный политрук капитан Сагадеев. В правой руке политрук держал новую газету «Красная Звезда». Солдат отложил в сторону «козью ножку» и спокойно встал перед Сагадеевым, глядя ему прямо в глаза.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – приветствовал солдат политрука.

– Здравствуй, Федор! Здравствуй, родной! Да ты садись, не стой, в ногах правды нет! Посмотри только, что про тебя в «Красной Звезде» напечатали!

Сагадеев развернул перед Федором газету, на первой странице которой жирным шрифтом заглавными буквами было напечатано «УБЕЙ НЕМЦА!», а чуть ниже – «Снайпер-тундровик Федор Шишов уничтожил 200 вражеских захватчиков!». С первой страницы газеты на Федора смотрел его отретушированный двойник с белозубой улыбкой. На гимнастерке у двойника висела Звезда Героя Советского Союза.

– Я, товарищ капитан, эту газету видел уже. Читал.

Сагадеев заметил огромную «козью ножку» и ему все стало ясно. Он свернул газету в трубочку и засунул в карман галифе, потом тяжело вздохнул.

– Ну, что же ты так Федор, свой портрет на цыгарки извел? Не по-ленински это, не по – комсомольски. Как думаешь?

– Думаю, что мне на точку пора, товарищ капитан.

Сагадеев почесал затылок и разочарованно крякнул.

– Да, конечно, товарищ сержант. Уничтожьте эту фашистскую сволочь – Диркса! Пусть эти мерзавцы знают, что наши стрелки им спуску никогда не дадут!

– Так точно, товарищ капитан, не дадим.

Сагадеев крепко обнял солдата, похлопал его по спине, затем резко повернулся и вышел из блиндажа. Солдат облегченно вздохнул, взглянул на «козью ножку», но курить не стал. Он взял чехол с винтовкой, видавший виды «сидор», положил в нагрудный карман гимнастерки костяную фигурку и выскользнул из блиндажа.

Разбитый немецкий танк стоял на нейтральной полосе уже неделю. Башня его была снесена реактивным снарядом, пущенным из пушки советского танка «Иосиф Сталин» во время одного из тех боев, где смерть зажигала свои адские огни со всех сторон, не разбирая ни религий, ни возраста, ни цвета погон. Обуглившиеся останки танкистов, жутко смердя, валялись в радиусе десяти метров вокруг танка. Тут же было разбросано большое количество стреляных гильз, оставшихся от некогда разгромленной советской артиллерийской батареи.

Окопавшись с утра в наполовину засыпанном окопе рядом с позицией батареи, снайпер Диркс устроил поудобнее в куче стреляных артилеририйских гильз свою, с отпиленным донышком, вставил в эту гильзу снайперскую винтовку «Mauser 98k» калибра 7,92 мм, с оптическим прицелом шестикратного увеличения и принялся караулить жертву. Жертва появляться явно не спешила.

Федор облюбовал себе место рядом с высокой столетней сосной три дня назад. Обзор был отличным. Чудом уцелевшие после бомбежек и артобстрелов деревья служили хорошей маскировкой. Сержант быстро, как змея, дополз до своего окопа, расчехлил винтовку, положил ее на замаскированный ветками бруствер и стал пристально, сантиметр за сантиметром, обследовать распаханную вдоль и поперек, нейтральную полосу. Трупы русских и немецких солдат, разбитые орудия, груды стрелянных артиллерийских гильз, и черные от гари танки покрывали этот, изрытый воронками, клочок земли. Сержант закончил осмотр, развязал вещмешок, достал оттуда маленькую жестяную баночку из-под чая и осторожно, словно боясь рассыпать что-то очень ценное, открыл крышку. Баночка оказалась наполовину заполненной маленькими шариками темно-коричневого цвета. Сержант поднес баночку к носу и с наслаждением втянул воздух – видно было, что запах вещества, находящегося в баночке, ему очень нравится. Он взял один шарик, помял его между большим и указательным пальцами, и отправил в рот. Сняв с пояса фляжку, быстро отвинтил крышечку и глотнул воды. Затем баночка была закрыта и спрятана обратно в вещмешок, фляжка заняла свое место на поясе сержанта, а сам он взял в руки винтовку, нежно похлопал ее по прикладу и с загадочной улыбкой на азиатском лице прильнул к окуляру оптического прицела. Через минуту рядом с сержантом занимал позицию точно такой же, как и он, снайпер, но только на первый взгляд. Двойник сержанта представлял собой некий плазменный сгусток, способный принимать любые размеры и формы. Сержант с удовлетворением посмотрел на своего двойника и указал ему пальцем на ствол сосны.

Дирксу внезапно захотелось есть. Снайпер подумал, что после четырех часов охоты за русским, он все-таки может устроить себе небольшую передышку. Диркс отложил винтовку, опустился на дно окопа, открыл штурмовой ранец и достал оттуда небольшую, упакованную в фольгу, плитку шоколада. Он развернул фольгу, отломил от плитки небольшой кусочек и быстро отправил его в рот. Диркс любил шоколад так, как многие его друзья любили шнапс. Маленький кусочек горького, пахнущего какао шоколада, поднимал ему настроение, придавал силы и тонизировал мозг. И еще: у Отто Диркса была своя примета, о которой он не говорил никому, даже самым близким друзьям – каждый кусочек шоколада на позиции приносил ему очередную победу в снайперском поединке. Диркс с надеждой посмотрел на плитку шоколада и положил ее обратно в ранец.

Когда глаз Диркса коснулся окуляра, он увидел, как на высокую сосну вблизи русских окопов, быстро взбирается вражеский снайпер. «Русский думает, что за другими деревьями я его не вижу?! Идиот!», – пронеслось в голове у Диркса. Он поймал ползущую вверх по дереву фигурку в перекрестье прицела, задержал дыхание и плавно нажал на спуск. Фигурка замерла и повисла на одном из толстых сосновых сучьев. Диркс передернул затвор, чтобы поднять гильзу после удачного выстрела, и отодвинулся от оптического прицела. Выстрела русского он не слышал. Пуля вошла немецкому снайперу прямо в переносицу, одним штрихом перечеркнув все его надежды и мечты в земной жизни.

Диркса со страшной скоростью несло по нескончаемому темному тоннелю. Впереди, где-то очень далеко, звенели хрустальным звоном, колокольчики и быстро-быстро мелькали непонятные мозаичные картинки, похожие на те, что складываются в детском игрушечном калейдоскопе. Пребывать в таком фантастическом состоянии было так прекрасно, что Диркс вспомнил любимого Гёте и неожиданно для самого себя тихо запел:

«Mitten im Getümmel mancher Freuden,

Mancher Sorgen, mancher Herzensnot,

Denk ich dein, o Lottchen, denken dein die beiden,

Wie beim stillen Abendrot

Du die Hand uns freundlich reichtest…»

(стихотворение И. Гёте «К Лоттхен»)

***

Александр Михайлович очнулся. В голове его ощущалась удивительная прозрачная пустота. Алгуй сидел, скрестив по-турецки ноги, напротив Александра Михайловича и улыбался. Игральной доски с расставленными на ней фигурками уже не было, но сам пол пещеры расчерчен был на ровные черно-белые квадраты, на одном из которых стоял одетый в незнакомую Александру Михайловичу военную форму офицер. В переносице офицера зияло пулевое отверстие.

– Отличный выстрел! – невольно вырвалось у Александра Михайловича.

– Неплохой.

– Кто ж это его так?

– Я. – Алгуй легонько стукнул себя кулаком в грудь.

– Когда и где? Что все это значит?! – Александр Михайлович указал рукой на стоящего в углу пещеры офицера.

– Какая разница когда? Какая разница – где? Время, оно очень большое.

– Время большое, но почему он похож на меня? Он – это я? Я – это он?

– Можно и так подумать. Всякий волен думать, как хочет.

– Ответ хороший, но он меня не слишком удовлетворяет – Александр Михайлович повертел в руках недоеденный кусочек сушеного гриба и недоверчиво посмотрел на Алгуя, – твоя отрава так действует?

– Может быть и отрава. Может быть, ты сам себе как отрава. Все это происходит внутри тебя…

– Да? Внутри меня, во всем пространстве и в твоем большом времени? Кажется, до меня что-то начинает доходить.

– Скоро многое понятно станет, а пока нам с тобой дальше надо идти – Алгуй хитро улыбнулся, оскалив прокуренные зубы.

– Куда, любезный, ежели не секрет? – с издевкой в голосе произнес Александр Михайлович и кивнул головой в сторону офицера – Мы с тобой уже куда-то хорошо сходили.

– Хранители тебе нужны. Это – первый из девяти. Видишь, на войне погиб?

– Вижу, Алгуй, вижу – Александр Михайлович с нетерпением пощелкал пальцами – И что же дальше?

– Теперь ни на какой войне ты убит не будешь.

– Понятно. «Рожденный быть повешенным, не утонет.»

– До повешенных мы тоже дойдём. Дорога у нас с тобой долгая и длинная.

Александр Михайлович понимающе закивал Алгую головой, а про себя подумал, что лучше бы эта дорога была побыстрее, да покороче – хватит и одного убитого хранителя с дыркой во лбу.

Алгуй тем временем рылся в своем кисете. Неожиданно для Соловьёва Алгуй выдернул из кисета свою жилистую сухую ручку, и перед лицом Александра Михайловича появилось маленькое облачко белого порошка. Он увидел, как матово – белые крупинки превращаются в блестящие прозрачные кристаллы и медленно подлетают к его глазам. Александр Михайлович опустил веки, но это не помогло – в голове раздался тихий хлопок, в ушах гулко застучали барабаны, и низкий голос шамана произнес: «Лети».

АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ. ПЕРЕХОД ВТОРОЙ. 15 МАРТА 44 ГОДА ДО НАШЕЙ ЭРЫ. РИМ.

Цезарь собирался в сенат. Он тщательно зачесал редкие волосы с темени на лоб и надел на голову лавровый венок. Этой ночью у Цезаря опять был приступ падучей. Дикая боль раскаленными клещами вырвала из мозгов разум и бросила на розовый мраморный пол. Двое темнокожих рабов с большим трудом разжали Цезарю зубы и вставили в рот небольшую палочку из сандалового дерева.

Жена Цезаря стояла рядом, прижав ладони к щекам, горячие слезы капали из огромных карих глаз на голубую тунику и расплывались на груди небольшим темным пятном.

Когда приступ закончился, Кальпурния рассказала мужу свой страшный сон: «Мы лежали на брачном ложе и спали. Вдруг дом потряс мощный удар и чья- то огромная волосатая рука разбила над нами крышу. Я увидела багровое небо, с которого огненной лавой неслись звезды. Двери нашей спальни сами собой распахнулись, и в нее вошли люди с кинжалами, лица их были скрыты за волчьими масками. Через мгновение ты уже лежал мертвый, истекающий кровью, которая быстро заливала нашу спальню. Я стала захлебываться в твоей крови и, когда проснулась, увидела, что тебя рядом нет!»

Цезарь ласково погладил жену по голове.

– Не волнуйся, Ка. Сны снятся нам очень часто, но исполняются очень редко. Ты просто слишком много переживаешь последнее время. Мартовские иды и на меня действуют удручающе, но это отнюдь не значит, что мы с тобой должны так сильно поддаваться влиянию погоды. Мало ли куда дует ветер…

– Я просто очень боюсь за тебя и погода здесь ни при чем. За твоей спиной чуть ли не каждый день затеваются заговоры. Если бы шпионы, которым ты платишь звонкой монетой, работали плохо – ты был бы давно мертв. Когда против тебя замышляют очередную мерзость, ты ограничиваешься лишь тем, что объявляешь в очередном эдикте, что тебе все об этом известно. Твои враги остаются живыми, набираются еще больших сил и готовят тебе очередные козни. Ты же, как ни в чем ни бывало, надеваешь на голову венок, идешь в сенат и ждешь, когда тебя объявят царем!

– Да, ты права. Сегодня на заседании сената квиндецимвир Луций Кота внесет предложение провозгласить меня царем.

– Зачем тебе все это. Неужели мало власти и почестей?!

Цезарь криво улыбнулся и устало закрыл глаза.

– Ка, ты прекрасно знаешь – в пророческих книгах Сивилл написано, что победу над парфянами сможет одержать только царь. Давай-ка лучше спать.

Никто из них до утра так и не заснул. Карусель тревожных мыслей кружилась, набрав бешеные обороты, и не давая сну затопить временным покоем растревоженный мозг.

Утром Цезарь проснулся и вспомнил, что сегодня к нему придет гадатель Спуринна – он хотел знать, что ожидает его в ближайшие дни. «Вероятно, старею – подумал Цезарь – раньше мне было совершенно наплевать на все эти предсказания. Я всегда шел к своей цели и не обращал внимания на умников предсказателей! Надо перейти еще один Рубикон, и я сделаю это, не взирая на то, что мне сегодня скажет Спуринна!»

Гадатель заявился с опозданием на час, когда Цезарь собирался уже послать за ним своего самого быстроногого раба. Одежда на предсказателе была сильно измята, кожаный ремешок одного из сандалий был оборван и волочился по земле, грозя нерадивому хозяину опасным падением со всеми вытекающими из этого падения последствиями. Лицо Спуринны было покрыто трехдневной щетиной, изо рта несло жутким перегаром, но глаза смотрели на императора с такой проницательностью, что Цезарю казалось – этот человек уверенно ходит по закоулкам его души и видит все бушующие там страсти.

Цезарь вспомнил, как несколько месяцев назад, гадатель пришел к нему с вестью о том, что император в скором времени погибнет от рук заговорщиков. Предзнаменованием смерти Цезаря послужило следующее: жители Капуи, чтобы построить себе усадьбы, раскапывали древние могилы. В одной из гробниц, где по преданию был захоронен основатель Капуи – Капий, жители нашли доску с надписью, которая гласила: «Когда потревожен будет Капиев прах, тогда потомок его погибнет от руки сородичей и будет отмщен великим по всей Италии кровопролитием».

– Когда это произойдет? – с недоверием поинтересовался Цезарь.

– Не позднее, чем в первые иды марта – лениво ответил гадатель и почесал лоснящийся жиром подбородок.

– Я могу избежать опасности? – с тревогой в голосе спросил Цезарь.

– Можешь, если захочешь.

Спурина хитро посмотрел в глаза императора. Цезарь открыл маленький ларец из эбенового дерева, инкрустированный слоновой костью, достал оттуда кожаный мешочек, набитый монетами, и протянул его Спуринне. Гадатель взял мешочек, взвесил его в ладони, удовлетворенно почмокал толстыми мокрыми губами и воровато оглянулся по сторонам.

– Великий Цезарь, нас никто не подслушивает? – хрипло прошептал гадатель.

– Нет. Можешь говорить спокойно – произнес Цезарь и приготовился слушать.

– Ты, конечно, знаешь, мой император, о великом Пифагоре

– Да. О Пифагоре, я думаю, знает каждый ребенок.

– Я хочу рассказать тебе, император, о том, как Пифагор провел свои последние годы жизни на этой земле. Он пришел в город Кротон и поселился в подземной пещере…

– Ну и что же, много кто жил в пещерах. Некоторые и поныне предпочитают скрываться там от людских глаз – перебил гадателя Цезарь.

– Все дело в том, мой император, что в пещере, где жил Пифагор, имелся узкий, темный и бесконечно глубокий лаз, ведущий в страшную бездну.

– Вход в Аид?! – удивленно воскликнул Цезарь.

– Вот именно. Однажды Пифагор исчез в этой дыре, надев на себя шкуру какого-то черного мохнатого зверя. Прошло очень много времени, прежде чем он вернулся обратно. Выглядел он так, как будто демоны терзали и пытали его. Голое тело покрывали ужасные раны и толстая корка запекшейся крови. Людям, которые подобрали его рядом с пещерой, Пифагор рассказал, что он был в Подземном Царстве и беседовал там с душами Гомера, Гесиода и других великих людей. Он создал учение о бессмертии души и вечном возвращении. Получив разрешение отцов города, он собрал на первую лекцию две тысячи человек и рассказал им о своем учении. По окончании речей Пифагора, шестьсот человек объявили себя его приверженцами. Так было создано знаменитое аристократическое братство.

– «Пифагорейский союз»?

– Да, мой император. Союз, в который допускались только избранные. Союз, основанный на принципах огромного северного государства – Гипербореи.

– На принципах справедливости, равенства и добра?! Ну, ты удивил меня, Спуринна! – Цезарь откинул голову за спинку кресла и громко захохотал.

Спуринна со скрытой неприязнью наблюдал за императором. Вдоволь насмеявшись, Цезарь смахнул ладонью слезы с лица и вопросительно посмотрел на гадателя.

– Учение Пифагора, которое поначалу с радостью восприняли во всех греческих колониях в Италии и у твоих римских предков, через несколько лет подверглось жестоким гонениям со стороны сибаритов – этих изнеженных любителей разврата праздной жизни и роскоши. Однажды, когда несколько десятков самых преданных учеников Пифагора собрались во главе с ним на тайное собрание в доме одного аристократа, сибариты окружили этот дом и подожги со всех сторон. Мало кому удалось выбраться оттуда.

– Об этом я знаю, Пифагор сгорел вместе со своими учениками, – Цезарь разочарованно посмотрел на гадателя, – ничего нового ты мне не поведал.

– Не торопись, пожалуйста, мой император и дослушай историю до конца. Ученики Пифагора построили мост из своих живых тел, и Пифагор скрылся от преследователей. Он ушел в глубь земли и по бесконечным подземным переходам добрался до той самой Гипербореи.

– Этого не может быть – задумчиво произнес Цезарь.

– Ты ошибаешься, мой император, вот карта переходов, ведущих в Гиперборею – Спуринна вытянул из своей потертой сумы толстый папирусный свиток, небрежно перевязанный кожаным шнурком и подал его в руки Цезарю.

Император быстро развернул карту и жадно впился в нее взглядом. Через некоторое время он поднял глаза от рисунка и увидел перед собой гадателя, который, опустив веки, шептал слова на непонятном Цезарю языке.

– Что ты там шепчешь? – с угрозой в голосе спросил император.

– Я шепчу заклинание, чтобы ты понял, как важна для тебя эта страна и великий учитель Пифагор.

– Ты хочешь сказать, что он до сих пор жив?

– Да. Он жив, и мы изредка с ним встречаемся.

– Я мог бы увидеть его?

– Ты можешь увидеть Пифагора, но сначала ты должен попасть в Гиперборею.

Цезарь задумался, и внезапно в его голове созрел грандиозный план – он приобретет бесценный опыт у великого Пифагора, соберет свои железные легионы, и вся огромная Вселенная ляжет к его ногам! Ведь он еще не так стар, как думают его враги

– Хорошо. Я поверю тебе. Что еще скажешь?

– Много еще чего… – произнес гадатель и поднял к потолку лукавые глаза.

Цезарь снова открыл ларец из эбенового дерева, и Спуринна увидел, как сверкают там драгоценные алмазы.

Через час гадатель покинул дом императора и быстро смешался с разношерстной толпой римлян, спешащих к амфитеатру.

Цезарь задумчиво сидел на полу, по-восточному скрестив ноги, и смотрел прямо перед собой.

«Опасность подстерегает меня в мартовские иды? Опасность – моя лучшая подруга, и она сопровождает меня всю жизнь! Хотя, в том, что сказал этот прощелыга, есть определенный смысл. Необходимо принять все меры, дабы обезопасить себя и не доставить удовольствия заговорщикам лицезреть императора на смертном одре».

После разговора с гадателем, Цезарь знал, что он будет делать.

В шестом часу вечера император вышел из дома в окружении доверенных рабов и направился в курию Помпея, где было назначено заседание сената. Уверенной походкой двигался он по улицам Рима, в то время как недовольные его диктатурой заговорщики обсуждали последние детали покушения. Множество просителей окружало императора, то и дело, пытаясь сунуть ему в руку папирусные свитки с различными тяжбами.

– Император!!! – Цезарь увидел блестящее от пота лицо Артемидора из Книда. Глаза Артемидора страшно сверкали, а над головой он держал крепко зажатый в ладони свиток.

Цезарь приостановился.

– Артемидор, неужели и ты о чем-то меня просишь?

– Прошу лишь об одном – возьми скорее этот свиток и прочти! Это – очень важно! – Артемидор протянул Цезарю свое послание.

Через секунду он уже был оттеснен напирающими со всех сторон просителями.

Свиток Цезарь так и не раскрыл. Еще несколько шагов, и он вошел в сенат. Натянутые улыбки соратников таили за собой невероятное напряжение. Цезарю показалось, что кто-то невидимый натянул за его спиной тетиву тугого лука – еще секунда, и разящая стрела просвистит в тишине зала, воткнется в его беззащитную спину и, вращаясь, разорвет дрожащие от напряжения жилы.

Цезарь спокойно подошел к своему золотому креслу. Заговорщики окружили его плотным кольцом. Цезарь сел в кресло и только сейчас заметил, что рука его до сих пор сжимает свиток, который дал ему Артемидор. Он расправил свиток у себя на коленях и увидел там одно единственное слово «БЕРЕГИСЬ!!!».

Резкая боль от удара в шею заставила его мотнуть головой. Кровь хлынула на папирус. Цезарь зажал рану ладонью и огляделся вокруг – разящая сталь блестела в руках заговорщиков. Брут подскочил к императору, холодно посмотрел ему в глаза и, коротко взмахнув кинжалом, сильно ударил его в пах. Император не отбивался и не стонал, он молча натянул на голову тогу. Телу его не давали упасть удары кинжалов, которые исступленно наносили убийцы. Сандалии их скользили по мокрому от крови мрамору, в спешке они даже ранили друг друга, но что такое были эти раны по сравнению с долгожданной наградой за многолетнее терпение!

Через минуту все было кончено. Бездыханный Цезарь лежал рядом с забрызганной кровью колонной. Брут наклонился к телу диктатора и отдернул тогу. Дикий вопль вырвался из его груди. На плече Цезаря Брут увидел татуировку – белый ворон летел к маленькому солнцу, широко раскинув большие крылья.

– Это не Цезарь!!!

– А кто же?! – недоуменно спросил Каска, играя окровавленным кинжалом.

– Это – двойник. У Цезаря никогда не было татуировок.

– Ну и что же – спокойно проговорил Каска – никто и не узнает об этом. Ведь ты никому не скажешь?

Брут посмотрел в глаза Каске и молча кивнул головой. Он закрыл тело тогой, и чернокожие нубийцы аккуратно положили то, что еще полчаса назад было властелином империи, на носилки и понесли. Мертвая рука «императора» свесилась с носилок и беспомощно болталась в такт их шагам.