Сейд

– Почему – «бункер»?

– Всё просто. Одно из значений слова «бункер» это – «вместилище».

– Тогда ещё один вопрос – это микроскопическая частица или может быть что-то другое?

– Может быть и другое. С древних времён африканским, индейским и австралийским шаманам, достигшим высшей ступени в иерархии, вшивали под правую лопатку металлические шарики…

– Золотые? – перебил Бокун.

– Нет, этот металл был загадочного происхождения. Точнее сказать – космического. Некоторые из этих шариков неизвестными путями иногда попадали к европейским и американским исследователям, но ни в одной лаборатории мира опыты над «бункерами» не дали никаких результатов – их невозможно было ни распилить, ни расплавить, ни растворить в кислоте, а, следовательно, и узнать – что же там внутри. Кстати, среди шаманов ходит легенда: человек, собравший девять таких шариков, превращается в Абсолютное Божество, которое правит Вселенной. Британец Мартин предположил, что в одном таком маленьком «бункере» может существовать огромная звёздная система, неизвестная цивилизация или галактика…

– Я думаю это возможно… но – как это доказать?! – глаза Бокуна заблестели.

– Мартин утверждает, что с помощью сущности, которую он придумал и назвал «Фантом Джи», может проникнуть в любую точку Вселенной и потом рассказать о том, что там происходит.

– И что же «Фантом» рассказал о шаманском «бункере»?

– «Фантом Джи», пролетев от центра Вселенной, находящейся в «бункере», макроскопические расстояния между галактиками, достиг бы такой точки, где мир «бункера» связан с другим – внешним миром.

– Каким образом?

– Допустим, из одной сферы в другую ведёт некая горловина…

– Так-так – Бокун потеребил пальцами мочку уха.

– «Фантом», вылетев из этой горловины, обнаруживает удивительную вещь – снаружи Вселенная «бункера» представляет собой простой металлический шарик!

На пять долгих минут в кабинете майора Бокуна воцарилась гробовая тишина. Майор положил ладони на колени и склонил голову на грудь. Было видно, что он о чём-то напряжённо думает. Александр Михайлович, воспользовавшись паузой, налил себе в стакан холодного чая и, сделав добрый глоток, уставился в свежепобеленный потолок. Наконец Бокун выдвинул нижний ящик стола и достал оттуда… синий блокнот Александра Михайловича!

– То, что вы рассказали, крайне занятно, но мне бы хотелось поговорить ещё кое о чём – произнёс Бокун.

– Как попал сюда мой блокнот?! Вы не имеете права! – начал было Александр Михайлович.

– Имеем, вы же прекрасно это знаете – Бокун сделал останавливающий жест рукой – вы посидите спокойно и послушайте, а я вам кое-что зачитаю.

– Да, возражать вам в данном случае смерти подобно – удрученно проговорил Александр Михайлович и закурил папиросу.

Бокун перелистал страницы блокнота, почесал переносицу и начал читать:

– «Человек может выделять свое астральное тело и путешествовать в нем к любому пункту на земле, причем, опытные оккультисты при наличии благоприятных обстоятельств могут делать это по своему желанию»…

Бокун прервал чтение, взглянул на спокойное лицо Александра Михаиловича и продолжил:

– Весь текст перечитывать не буду, лишь позволю себе процитировать короткую заметочку на полях: «Каждый человек может развить в себе способность к выходу из физического тела. Выходы, происходящие непроизвольно, бывают спровоцированы тяжёлыми травмами, чрезмерными дозами анестезии при проведениях операций, употребления различных видов наркотиков и глубокого расслабления под влиянием гипноза».

– Вышесказанное не даёт покоя многоуважаемому оппоненту?

– Да. А вы, кстати, готовы пойти на эксперимент? Готовы выйти из своего тела и отправиться в неизвестность?

– Готов! – ни секунду не колеблясь, ответил Александр Михайлович, – а вы можете это сделать?

– Этого, дорогой, я и сам вам сказать не могу – хитро прищурился Бокун – вас должно обрадовать только одно…

– Что же? – удивился Александр Михайлович.

– Я постараюсь всегда быть рядом с вами.

– Вы тоже хотите участвовать в эксперименте?!

– Да, хочу, так сказать испытать всё на своей шкуре. Хочу научиться читать мысли противника на расстоянии, выходить в астрал, в пространство и время, и вести там войну с врагами нашего государства, посредством одного только взгляда снимать информацию с человеческого мозга – цели великие, не правда ли, Александр Михайлович?

– Действительно, но при чем тут шаманские сокровища?

– Ну-у, дурака-то строить не надо, вам это совершенно не идет. Вы прекрасно понимаете, что шаманские практики могут приблизить нас к цели, и очень существенно. А сокровища – это так, «крыша». Хотя, лишние деньги нашему государству не помешают.

– Даже если они политы кровью ни в чем не повинных людей?

– Да, Александр Михайлович, и еще раз – да! А ни в чем не повинных людей, как вы изволили выразиться, в природе не существует. Вот так. Я просто уверен, что все составляющие человеческой жизни находятся в постоянном равновесии. Если кто-то двигается в данный момент на север, то, определённо, кто-то двигается и на юг. По такому же принципу уравновешивается и система «Добро-Зло».

– Как? Расстрелами?!

– Отнюдь. Вы, Александр Михайлович, по сути своей философ и должны понимать, что всякое зло содержит в себе определённое количество невыявленного добра, равно как и само добро содержит в себе определённое количество невыявленного зла. В каждом из нас любовь к жизни и желание продолжить свой род сосуществует одновременно с жестокой и разрушительной агрессией.

Бокун замолчал, устало подпер рукой подбородок и внимательно посмотрел в глаза Александру Михайловичу. Соловьев взгляд этот тяжелый выдержал, а потом уже сам пошел в атаку.

– В человеческой психике есть один аспект – это архетип власти, который принимает участие в создании нашего мира. Если не будет этой воли, человечество непременно ожидает гибель. Но – когда воля к власти находится в балансе с некими положительными энергиями, она создаёт новую цивилизацию…

– Допустим, что равновесие нарушено. Что тогда?

– Тогда цунами отрицательной энергии данного архетипа сносит на пути всё живое!

– К чему вы клоните, Александр Михайлович? Вы против режима Советской власти?

– Вы прекрасно меня понимаете, Сергей Анатольевич. Ведь вы сами видите, что обыкновенная человеческая осторожность развивается сейчас у каждого первого в манию преследования!

– Вы говорите о нашем государстве?

– Да. О государстве, которое превратилось в огромную по своим размерам тюрьму, в котором вместо обучения присутствует муштра и зубрежка, а контроль за каждым жителем государства становится диктатурой! Мы теряем связь с положительной энергией, которая изначально живёт внутри нас самих, а вместе с ней мы утрачиваем способность сознательно что-либо выбирать! А ведь человек – это, как вы знаете, есть душа, которая способна выбирать свои, именно свои, а не навязанные ей кем-то пути!

– А не кажется ли вам, уважаемый, что на протяжении тысячелетий все властители защищают свои властные структуры и давят одиночек, которые идут своими путями, игнорируя приказы официальных чиновничьих аппаратов? И вообще – вся человеческая история – это история борьбы между тотальным контролем и потребностью изменяться и открывать что-то новое. Всегда, вы слышите, всегда любая государственная система поддерживалась и будет поддерживаться насильственными методами!

– А как же ваше древнее общество, проповедующее коммунизм, равенство и братство?

– Именно из-за этой политики оно в настоящее время почти уничтожено.

– Интересно, вы значит тоже против Советской системы? Вы, человек, который поставлен для того, чтобы охранять всё «завоёванное народом»?

– Однако, вы каверза, Александр Михайлович! Такие, как вы, держат власти в подсознательном страхе, перед разрушением всего привычного, известного и безопасного. А страх этот может вылиться в обыкновенное убийство: «Нет человека – нет проблем». Вероятно, слышали эту знаменитую фразу?

– Слышал и не раз – угрюмо ответил Александр Михайлович.

– Вот и славно. Я вас не для того с постели в четыре утра поднял, чтобы к стенке потом поставить. Мне нужен живой и здоровый Александр Михайлович Соловьёв, и я надеюсь на долгое и плодотворное с вами сотрудничество. Вы мне ничего не говорили, а я ничего не слышал. Договорились?

– Да – тихо выдохнул Соловьев.

– Отлично. Вам сутки на сборы. Возьмите с собой самое необходимое. Говорить кому-либо о вашей миссии не надо. Полетите завтра вечером с военного аэродрома, там же и с напарником своим познакомитесь.

Соловьев удивленно поднял брови.

– Мне непонятна такая спешка, Сергей Анатольевич.

Бокун ухмыльнулся, и его лицо превратилось в маску, изрезанную шрамами жизненных испытаний и невзгод.

– Это не спешка, Александр Михайлович. Спешка происходит при ловле блох и при прелюбодеянии с чужой женой, а у нас – быстрота и натиск!

Бокун протянул Соловьеву руку, Александр Михайлович нехотя пожал ее, повернулся и направился к выходу. «За вами, естественно, заедут» – услышал он, уже выходя, хрипловатый голос начальника спецотдела.

Когда Соловьёв покинул кабинет, Бокун запер дверь на замок, уселся в кресло и, нашарив под толстой столешницей потайной рычажок, выдвинул из стола небольшой металлический сейф с кодовым замком. Он набрал, известный только ему код, открыл крышку сейфа и достал оттуда коробочку из эбенового дерева. Положив коробочку на стол, Бокун открыл крышку – внутри, на выстеленном красным бархатом дне, лежал «бункер» – металлический шарик с проточенными в нём глубокими насечками, образовывающими сложный геометрический узор! Майор посмотрел на «бункер» и вспомнил, как в недалёком 1930 году один из членов АН СССР имел неосторожность читать студентам МГУ лекцию на тему «Пространство и время». В лекции той было упомянуто и о фантастических путешествиях в прошлое и будущее. В качестве доказательства лектор продемонстрировал студентам небольшой шарик из блестящего металла. На следующий день после этой лекции академик внезапно скончался у себя в кабинете от сердечного приступа, а «бункер» и толстая рукопись об исследованиях перекочевали в сейф Бокуна. Так майор получил бесценные знания и первый артефакт.

Бокун задумчиво повертел шарик в руке, разглядывая непонятный узор, затем положил его обратно в коробочку, а коробочку спрятал в сейф. Немного погодя он поднял телефонную трубку и вызвал к себе Льва Юльевича Плоткина.

Лева Плоткин был связан с Бокуном тайными узами ещё с 1925 года, когда он под именем Аль Газали командовал взводом эмирской гвардии в Афганистане. Свою командную деятельность Лёва «Аль Газали» совмещал с разведывательной. В январе 1929 года Лёва покинул Кабул, занятый повстанцами Бачаи-Сакао. В Советский Союз он попал только в апреле того же года с уцелевшими бойцами из отряда Рагиб-бея – Примакова* (Виталий Маркович Примаков – советский военный атташе в Турменистане, командир отряда, вторгнувшегося на территорию Афганистана 14 апреля 1929 года «для оказания помощи братскому народу»).

Лёва был отличным бойцом-рукопашником, превосходно владел холодным и огнестрельным оружием, а также являлся талантливым изготовителем различных ядов. С Александром Михайловичем он должен был ехать, как специалист, закончивший химико-биологический факультет Ленинградского университета.

***

Александр Михайлович был доставлен домой в десять часов вечера. Попрощавшись с Егорычем, он быстро поднялся по лестнице на второй этаж, открыл дверь и вошел в квартиру. В квартире было прохладно. Александр Михайлович прошел на кухню, уселся на старинный резной стул и закурил.

Выпустив изо рта тонкую струйку сизого дыма, Александр Михайлович погрузился в воспоминания.

В течение трёх тёплых дней, с 17 по 21 мая 1915 года на немецких позициях у Воли Шидловской под Болимовом, казалось, ничего не происходило. Разведчики, ходившие ночью за «языком», никого не привели, но докладывали, что «немчура всё роет ямы и закапывает в землю какие-то бонбы». Командование русских никакого значения этому донесению не придало.

Когда в землю был врыт последний, двенадцатитысячный, баллон, наполненный сжиженным хлором, командующий девятой армией немцев генерал Макензен потёр руки и велел командирам двух газовых полков докладывать ему три раза в сутки о возможности губительной атаки на позиции русских. Ждать пришлось десять дней. В три двадцать утра, 31 мая 1915 года, командиры немецких газовых полков отдали приказ начать атаку.

Сотни проворных солдатских рук одновременно крутанули вентили металлических, врытых в землю, цилиндров и клубы ядовитого хлора, подгоняемые холодным утренним ветром, медленно поплыли из длинных резиновых шлангов, направленных в сторону русских позиций.

Вольноопределяющийся Соловьев сидел в глубоком окопе, смотрел на розовеющее небо и думал о том, что когда-нибудь эта война закончится, и все люди займутся созданием нового, счастливого мира.

Соловьев осторожно поднялся и любовно похлопал по кожуху «Виккерс», стоящий на треноге, вкопанной в бруствер – он знал, что пулемет, сделанный английскими мастерами провинциального Энфилда, его не подведет. На передовой линии фронта уже целую неделю было тихо. Германцы чего-то выжидали, поэтому вместе с мечтами о чудесном будущем в душе Соловьева бродила смутная тревога. «Правду, наверное, говорят, что самый поганый страх – это страх перед неизвестностью» – подумал он и выглянул из окопа. Легкий ветерок подул Соловьеву в лицо, и он увидел, как этот легкий приятный ветерок несет с германских позиций большое зеленоватое облако. «Опять немчура выкобенивается со своей маскировкой…» – загудели солдаты и, протирая руками глаза, окончательно стряхивали с себя сонную одурь и готовились к первой за неделю германской атаке. Один из офицеров, увидев облако, запоздало прокричал: «Газы!!! Зажечь костры Надеть повязки»!!! Противогазы на позицию должны были подвезти только сегодня вечером, и потому их ни у кого не было. Проснулся второй номер пулеметного расчета – Сергей Бокун, спящий сидя на дне окопа. Бодро вскочив на ноги, он с хрустом потянулся, достал кожаный портсигар и принялся рыться в карманах в поисках зажигалки.

– Слышь, Сань, дай пожалуйста зажигалку, а то моя куда-то, стерва, запропастилась.

Соловьев заворожено смотрел на приближающееся к позициям облако.

– Какая к чертям собачьим зажигалка! Ты лучше перед собой посмотри! Видишь?!

Бокун поднял голову и недовольно посмотрел на облако.

– Ну и что здесь такого? Напустят дыма, а потом в атаку попрут, к гадалке не ходи!

Соловьев ответить ему ничего не успел – зеленоватый дым завис над окопами и одновременно с этим, германцы открыли ураганный огонь изо всех видов оружия. Соловьев вдруг почувствовал едкий запах и резь в глазах. Газ обжег глотку и колючим шаром покатился в желудок, раздирая грудь и выворачивая наизнанку внутренности. По запутанному лабиринту окопов носились с воплями проклятий людские тени в серых шинелях, которых косила с визгом шрапнель, и длинные пулеметные очереди, пущенные в этот кромешный ад с немецких позиций, вырывали клочья кровавой отравленной плоти и бросали изуродованные людские тела на изрытую снарядами землю.

Соловьев упал на колени, рядом с ним на дне окопа, захлебываясь в собственной блевотине и дико выпучив налитые кровью глаза, сотрясался всем телом Бокун. В затуманенном страхом мозгу вольноопределяющегося промелькнуло: «Вода!». Он вслепую нашарил флягу, висящую на поясном ремне, сорвал ее с ремня и дрожащими пальцами отвинтил крышку. Из кармана шаровар выудил белый носовой платок, разорвал на две части и поочередно смочил оба куска ткани водой. Одну половину мокрого платка приложил к лицу Сергея, вторую прижал рукой к своему носу и глазам. Пульс, бешено стучащий в голове, казалось, отсчитывал последние минуты жизни вольноопределяющегося Соловьева.

В течение часа ветер снёс остатки ядовитого газа с русских позиций и загнал их в небольшие низины, расположенные неподалеку от леса. Газ свое дело сделал, и теперь в атаку пошла немецкая пехота. Дальнейшее Александр Михайлович помнил смутно, почти ничего не видя, стрелял он из пулемета по приближающимся человеческим фигурам, потом полз среди трупов назад, в тыл и тащил за собой безжизненное тело Сергея. Очнулся вольноопределяющийся только в полевом госпитале. Бокуна рядом не было.

Военно-врачебная комиссия признала Александра Михайловича к военной службе не годным, и он вернулся домой, в Москву. Через два года в местных оккультных кругах его знали, как выдающегося теософа, спирита и гипнотизера.

Темный омут загадок человеческой психики затягивал Соловьева все глубже и глубже. Он совершил экспедицию на Кольский полуостров. Появилась своя исследовательская лаборатория под патронажем Академии наук, вышло несколько научных трудов, Соловьев уже подумывал о продолжении исследований заполярной тундры, но наступил октябрь семнадцатого года, и все покатилось в пропасть. Какая тут тундра! Летели с плеч умные и светлые головы, попавшие под тяжелый топор революции. Мозолистая рука пролетария, направленная изощренными мозгами обиженного монархией интеллигента, жалости не знала.

Газеты, журналы, плакаты и стены домов выблёвывали в народные массы страшные по своему смыслу лозунги: «Смерть капиталистам!»; «Смерть буржуазии!»; «Смерть наёмникам англо-французского капитала!»; «Зададим кровавый урок буржуазии!»; «Пуля в грудь всякому, кто враг рабочего класса!» и множество других, очень друг на друга похожих, где основными словами были «буржуазия» и «смерть»!

Дождливым сентябрьским вечером 1918 года к дому, что стоял в Левшинском переулке и отличался от всех других оригинальностью конструкции балкончиков и крыши подъехал небольшой грузовик «Прага». Из кабины грузовика бодро выпрыгнул низкорослый кривоногий мужчина в кожаной куртке и постучал по борту кузова:

– Вы что, товарищи, уснули?! Ну-ка, быстро ко мне!

Из кузова тяжело спрыгнули на землю двое «товарищей» в длинных шинелях. Их узкоглазые лица, говорящие о принадлежности к китайской нации, действительно были заспаны. В руках оба держали «трёхлинейки» с примкнутыми штыками.

– Виновата, товалиса Пилеска! – громко взвизгнул один из китайцев.

– Тише, товарищ Линь – прошипел мужчина и закрыл китайцу рот широкой и влажной от пота ладонью – тише. Нам этого офицера-колдуна надо взять, как товарищ Бокун приказал – без лишнего шуму!

Китаец понимающе закивал головой.

Все трое зашли в подъезд, поднялись на второй этаж, где мужчина остановился напротив двери с номером «8» и негромко, но настойчиво в неё постучал.

Александр Михайлович сидел за столом и просматривал свои дневниковые записи, сделанные им летом 1917 года в экспедиции на Сейд-озеро.

ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ АЛЕКСАНДРА МИХАЙЛОВИЧА.

18 июля 1917 года

…На подходе к Сейд-озеру обнаружили большой прямоугольный гранитный камень. Работа просто ювелирная. Компас показывает, что камень ориентирован на стороны света. За камнем – небольшая древняя просека, ведущая к озеру. Доходим до конца просеки и видим ещё один точно такой же камень! С этого места открывается потрясающий вид на Сейд-озеро и Ловозеро. Виден Роговой остров, на который, как говорит лопарь-проводник Трифон Данилов, может ступать только нога шамана. На острове имеется сейд в виде груды оленьих рогов – если шаман пошевелит хотя бы один из них, на озере поднимется страшная буря!

На крутом и скалистом берегу Сейд-озера мы увидели огромный рисунок – это Куйва. Решаем переночевать сегодня на берегу в одном из лопарских чумов, а завтра взять лодку и подъехать к скале. Очень занятно – каким образом сделан такой огромный рисунок?

19 июля1917 года

Давать нам лодку лопари отказались наотрез: «Туда нельзя!!!» Я не стал с ними спорить. Собираем вещи и отправляемся в пеший переход от Ловозера к Сейд-озеру. Тем более что туда ведёт дорога, вымощенная гладкими древними камнями!

21июля 1917 года

…В ущелье горы Нинчурт мы обнаружили руины древнего города. Очистив одну из каменных плит, мы увидели странный знак в форме трезубца и цветка, похожего на лотос! Откуда лотос в Заполярье?! Одно из сооружений, пятнадцатиметровый желоб с двумя визирами, явно напоминает древнюю обсерваторию.

Вырубленные в скале ступени, ведут к четырем плато, размеры котрых сто на сто метров. Плато соответствуют сторонам света и расположены в форме креста. На каждом из плато мы увидели хорошо сохранившиеся древние пирамиды. Высота каждой из них достигает пятидесяти метров…

Древние египтяне говорили так: «Кто владеет пирамидами – тот владеет Миром». Исходя из этого, можно предположить, что пирамиды являются древнейшим, самым мощным и страшным видом оружия, которое обладает невероятным энергетическим потенциалом! Интересно то, что все эти древние сооружения расположены около воды. Думаю, что человек, главным образом состоящий из воды соответственно через воду и воспринимает огромное количество информации, как положительной, так и отрицательной. Вода – это естественный посредник между психикой человека и его физическим телом. Она может впитывать, а затем долгое время хранить эмоции и мысли миллионов людей.

Пока – это лишь моё предположение, но уверен – пройдут годы, и предположение это будет доказано. Если не мною, то кем-то другим…

…временами нас охватывает просто животный страх – каждый видит одно и тоже – горящего красноглазого шамана с искажённым от дикой злобы лицом. Он кричит одно только слово: «Дженга!», а из открытого рта его расползаются в разные стороны шипящие белые змеи. Мороз по коже дерёт!

24 июля 1917 года

Рядом с озером имеется вход в подземелье, заваленный прямоугольными камнями. Попытались расчистить завал, в результате чего все участники экспедиции были внезапно парализованы и пролежали на земле двенадцать часов. Меня постоянно не покидает ощущение де жа вю. Мне кажется, что я не первый раз в этих местах и всё мне хорошо знакомо, даже лицо шамана Может быть, в иной жизни и иной ипостаси, про которые я ничего не знаю, судьба уже давала мне возможность побывать в этом неизведанном и страшном краю…»

Услышав стук в дверь, Александр Михайлович быстро закрыл блокнот, подошёл к окну и, нащупав внизу подоконника небольшую кнопку, сделанную в виде шляпки гвоздя, нажал. Часть подоконника медленно отодвинулась, открыв взгляду Александра Михайловича чистенькую нишу, в которой лежали два георгиевских креста, небольшой браунинг и толстая пачка рукописных листов. Александр Михайлович положил блокнот в тайник и опять нажал на кнопку. Проделав это, он пошёл открывать дверь.

– Соловьёв? Александр Михайлович? – поигрывая наганом, задал вопрос незнакомец.

– Да. – Александр Михайлович с иронией посмотрел на двоих «китайских товарищей» за спиной незнакомца.

– А кто вы такой? Чем могу служить?

Мужчина спрятал наган в кобуру и, отодвинув рукой Александра Михайловича, шагнул в коридор. Китайцы, крепко держа в руках трёхлинейки, остались стоять у двери.

– Зовут меня Юрий Николаевич, фамилия – Пилецкий. А служить, Александр Михайлович, в данный момент нам ничем не надо. Это вы перед царём выслуживались. Одевайтесь, поедете с нами.

– А в чём, собственно, я обвиняюсь? – тихо спросил Александр Михайлович.

– В антисоветском заговоре офицеров – «левшинцев» – с ухмылкой отбарабанил Пилецкий.

– Непонятно – пожал плечами Александр Михайлович – вы что, со всего Левшинского переулка людей забираете?!

– Обязательно! – рявкнул Пилецкий, одарив Александра Михайловича одной из своих самых обаятельных улыбок.

– Не понимаю: при чём тут переулок?! Может быть, этот заговор получил название по фамилии, так сказать, его автора? То есть, извините, организатора?

– Собирайтесь, господин Соловьёв, собирайтесь.

– А как же квартира? У меня здесь хранятся уникальные экспедиционные материалы, рукописи?

– Квартиру вашу мы сейчас опечатаем – никто не зайдёт! – проворковал Пилецкий и, поймав на себе вопросительный взгляд Александра Михайловича, закончил – а обыск мы потом сделаем – ни к спеху.

– Замечательно! – произнес Александр Михайлович, надел свою куртку со множеством карманов и вышел на лестничную площадку.

– А ключ? – деловито осведомился у Александра Михайловича Пилецкий и протянул к нему раскрытую ладонь.

– Вот – Александр Михайлович отдал ключ Пилецкому. Тот быстро провернул ключ в замке, наклеил на дверь бумажку с лиловым штампом московской ЧК и, взяв Соловьёва под руку, повёл его по ступенькам вниз. Китайцы, с винтовками наперевес, последовали за ними. Так Александр Михайлович попал в Бутырку.

Ночью арестованных выводили в маленький глухой дворик и убивали выстрелом в затылок, а ранним утром к подвалу подъезжал грузовик, полупьяные палачи деловито загружали его трупами и отправляли в известный только им район захоронения, который находился где-то неподалеку от Москвы. Грузовик этот медленно утюжил своими шинами улицы города, а из щелей в растрескавшихся бортах медленно текла на мостовую вязкая темная человеческая кровь. Господь арестантам в ту пору помогать не хотел, тем более что перед казнью нательные кресты, висящие на кожаных гайтанах, золотых и серебряных цепочках или просто на тонких замусоленных веревочках, палачами срывались и бросались в отдельную старую шайку, принесённую кем-то из близлежащей бани.

Три дня провёл Александр Михайлович в камере, битком набитой офицерами. Каждый вечер дверь в камеру открывалась, и входил жилистый горбун с длинными, висящими по колено, руками. Горбуна звали Олег Захрипко и был он профессиональным палачом. Захрипко ставил посередине камеры обшарпанный табурет, садился на него и, степенно закурив папиросу, начинал очередной рассказ: «Я, граждане контрреволюционеры так вам скажу, что кавалер Георгиевский нынче хилый пошёл. Вот, к примеру, поручик Анохин ваш – я ему губы отрезаю, а он – плачет! Где ж это видано, чтоб Георгиевский кавалер плакал?! Я ему тогда и нос отбрил. Кровищи цельный таз натекло – тут уж не до слёз. Ну, ты у меня ещё поживёшь, думаю, кавалер. Кожицу ему с рук ободрал очень даже аккуратно. Ясное дело, ногти немного молоточком поотбивал. Потом снял с него портки и ялду – под корень! Вместе с яйцами! Смотрю на него, болезного, и вижу – уши-то ещё не отрезаны. Режу ухо медленно-медленно, а он, паскуда уже и не дышит! Вот такой нынче Георгиевский кавалер пошёл»…

Рассказы такие длились, порой, часа по три, возбуждая у присутствующих в камере рвотные позывы и огромное желание покончить жизнь самоубийством. Захрипко, насладившись произведённым впечатлением, бросал на пол пачку папирос и с удовольствием наблюдал, как дерутся за неё «господа офицера». Когда палач уходил, в камере воцарялась гробовая тишина, лишь изредка нарушаемая покашливаниями и тяжёлыми вздохами заключенных.

Ночью третьего дня два мордатых чекиста забрали Александра Михайловича из камеры и повели в подвал. «Жаль, что не попаду более домой – подумалось Соловьёву – у меня ведь там, в столе, осталась жестянка чудесного турецкого табаку…»

В подвале на скользком от крови полу лежало ничком с десяток трупов в исподнем, и царил запах скотобойни. Александр Михайлович тупо посмотрел на дорогие шелковые кальсоны одного из убиенных и, почувствовав под лопаткой холодное дуло винтовки, услышал команду: «На колени»!!! Александр Михайлович встал на колени рядом с трупами и закрыл глаза. Над ухом глухо лязгнул ружейный затвор. «Вот и всё – подумал Александр Михайлович – глупо как-то»…

Ожидаемого выстрела не последовало. Александр Михайлович услышал за спиной чьи-то быстрые шаги и властный голос:

– «Отставить расстрел! Совсем нюх потеряли?! Я вас сейчас самих к этой стенке поставлю»!

Голос принадлежал не кому иному, как Сергею Анатольевичу Бокуну.

Александр Михайлович открыл глаза, поднялся с колен и попал в объятия своего фронтового друга. Мордатые чекисты, опустив винтовки, с изумлением наблюдали эту, непонятную их разуму, картину.

Бокун добро помнил: вытащив фронтового товарища из подвала, он при помощи своих связей с влиятельными партийными деятелями, вернул Соловьеву лабораторию и выбил немалые субсидии на дальнейшие научные изыскания в сфере таинственного и неизведанного. Попросту говоря, стал Александр Михайлович заниматься экстрасенсорикой, парапсихологией и различными аномальными явлениями, имеющими место на огромной территории РСФСР, а потом уже и всего Советского Союза.

Соловьев воспрянул духом и с головой окунулся в работу. Он проводил многочисленные опыты и семинары, писал научные труды, которые с пометкой «Для служебного пользования» оседали потом на полках архива НКВД, и мечтал об экспедициях. Разрешений на экспедиции не было.

Встречались они с Бокуном с тех пор редко, но Александр Михайлович все эти годы чувствовал, что живет как – бы под невидимым прозрачным колпаком. Колпак этот, ограждая его от жестокого мира, в то же время не давал ему проникнуть за его пределы и осуществить задуманное. За время нечастых бесед у бывших однополчан сложился определенный стиль общения: обращались они друг к другу уважительно, по имени отчеству, в душу чужую не лезли, и каждый из них знал, что обязан другому жизнью, но может наступить такой момент, когда боевое прошлое не сможет послужить надежной защитой от смутного настоящего.

***

Александр Михайлович собрал в объемистый брезентовый мешок все, что ему было необходимо: маленький топорик, крепкий альпинистский трос, теплое белье, металлический трофейный термос, блокнот для записей, коробку карандашей, упакованные в непромокаемый пенал спички, жестяную банку с черным чаем, литровую флягу с чистейшим медицинским спиртом и фотоаппарат. В отдельных маленьких мешочках нашли свое место пряности, которые Александр Михайлович очень уважал и никакой еды без них просто не мыслил. Браунинг, подаренный Бокуном, был определён в специальный потайной карман. Последней вещью, взятой Александром Михайловичем на далекий Север, стал хорошо заточенный финский нож, заботливо уложенный хозяином в чехол из оленьей кожи.

Короткий ноябрьский день пролетел незаметно. Александр Михайлович лег спать, и всю ночь снился ему белый орел, распростерший свои огромные крылья в ненастном и свинцовом от туч небе. Ранним утром Егорыч домчал Соловьева на военный аэродром и, пожелав «ни пуха, ни пера», уехал. Соловьев с грустью в голосе послал Егорыча к черту и, после строжайшей проверки документов на контрольно-пропускном пункте, прошел на огороженную колючей проволокой территорию аэродрома. Рядом с КПП стоял, одетый в короткую куртку из чертовой кожи, низкорослый крепко сбитый брюнет и внимательно смотрел на Соловьева. У ног брюнета лежал точно такой же брезентовый мешок, как и у Александра Михайловича. Брюнет пружинисто шагнул навстречу Александру Михайловичу и протянул для приветствия руку