Удивительно, что говорил он негромко, но голос его эхом разлетался повсюду.
Мужчина начал медленно спускаться вниз, ухватившись за перила уже двумя руками.
Интересно, что страшнее: подниматься или спускаться? При спуске всегда кажется, что вот-вот споткнешься и полетишь кубарем вниз, а лететь-то высоко. При подъеме же боится организм – костенеют ноги и руки, слепнут глаза. Страх и там и там, но разный – психологический и физический, что ли.
Первый доброволец – весь бледный – наконец сошел с лестницы.
– Ну как? – поинтересовался конферансье.
– Наверху страшно, – проворчал мужчина в ответ.
– Сколько ступенек вы прошли?
– Я сбился.
– Сколько ступенек он прошел? – обратился теперь к одному из артистов.
– Двести девять.
– Двести девять, – повторил конферансье.
Мужчина никак не отреагировал на слова, и было неясно, осознал ли он свое достижение; однако толпа на всякий случай одобрительно прогудела.
– Вы молодец, – проводил его конферансье.
Он вновь пошел к толпе с распростертыми объятиями, высматривая цель.
Сто двадцатая пятая ступенька. Сто двадцать шестая. Коленки начинают трястись – то ли от нагрузки, то ли от страха. Бояться рано – всего четвертая часть пути позади. Здесь тихо – слышен только глухой звон шагов…
После первого добровольца еще десять мужчин и женщин пробовали подняться по лестнице – все с разным успехом, но до четвертой сотни не дошел никто.
Говорят, наверху съедает животный страх: просто замираешь и не можешь идти дальше. Артисту пришлось пару раз подниматься и забирать смельчаков со ступенек. Удивительно безмятежно он шагал вверх – наученный опытом, наверно.
Конферансье уже не выходил к толпе с объятиями, а лишь стоял у доски с мелом в руках, будто собираясь что-то написать.
– А сколько людей дошли до верха? – спросили из толпы.