Когда происходит трагедия, человеческий разум, вспоминая о событиях ужасного дня, склонен фокусироваться на незначительных, маловажных деталях. Вот и сейчас Изабель прекрасно помнила, что в то злополучное утро ей не спалось, что она в предвкушении бродила кругами по комнате, что едва сдерживалась, чтобы не начать репетировать. Делать последнее категорически запрещалось в их погрузившемся в тишину доме. Это касалось как пения, игры на инструменте, так и безобидного прослушивания музыки.

Запрет появился в тот самый день, когда её отца – обыкновенного гитариста, зарабатывавшего на жизнь в дешёвых кабаках – нашли недалеко от места работы. В луже крови. С ножом в груди и без кошелька.

Последний факт всегда казался Изабель гадким. Жизнь папы, бесценная для неё, стоила всего каких-то пару тысяч франков.

Мама – Ивет Идо – боялась, что дочь повторит судьбу отца. Поэтому она запретила Изабель посещать музыкальную школу, репетировать в церковном хоре и даже думать о будущем на сцене, в театре, с микрофоном в руках. Вот только Изабель была глуха к переживаниям матери, да и спасение от горя и одиночества она находила в искусстве.

– Несносное дитя, – только и прокомментировал Эрик, покачав головой. – На твоём месте я бы поступил так же.

– К счастью, – произнесла Изабель, глядя перед собой. Сейчас она была к нему слишком близко – непозволительно близко для отношений, в которых нужно соблюдать дистанцию. Девушка сидела рядом с мужчиной на мягкой софе и согревалась жаром его объятий, – ты никогда не был на моём месте.

– Как и ты – на моём, – с этими словами он коснулся губами её лба.

Закрыв глаза, Изабель продолжила. Она сама не понимала, чем руководствовалась в тот день. Возможно, она просто устала жить с тайнами, возможно, ей просто хотелось порадовать мать своими успехами. А ведь они были. И немалые. Изабель пророчили светлое будущее в театре и бюджетное место в университете.

Она была до того счастлива, что была уверена, будто бы мама разделит с ней её радость. Папа бы точно гордился своей бойкой дочерью.

– Мне выдали роль в «Salle Molière» в Лионе, – выдохнула Изабель. – Небольшую. Уже не помню, кого я играла. Помню, что должна была, как и сегодня, спеть в прологе.

Тогда Изабель работала в небольшом театре неофициально, поэтому зарплату ей выдали билетами. В тот день артистка, которую девушка замещала, сорвала голос, так что свой дебют на сцене Изабель воспринимала как свалившуюся с небес удачу.

Вот только, погрузившись в творчество, фактически сбежав из дома в театр, она забыла, каким деспотом была Ивет.

– В зрительном зале шоу было интереснее, чем на сцене? – спросил Эрик, когда девушка надолго умолкла.

Изабель сжала губы в линию, стиснув пальцами подол платья. Замечание мужчины попало в точку и, как обычно, было жестоким и хлёстким в своей прямолинейности.

– Я не добралась до первого припева, как она забралась на сцену и стала срывать с меня платье.

Эрик нахмурился. Девушка ожидала увидеть в его лице насмешку или похоть, но нашла только смятение, сочувствие, злобу.

– Это ужасно, – произнёс он.

– Её пытались оттащить, – голос Изабель звучал глухо, без эмоций. – Но она была на эмоциях, с ней не могли справиться даже крупные мужчины. Зрители поначалу смеялись, но вскоре поняли, что что-то не так. Когда моя мать стала кусаться, когда расцарапала лицо одному из актёров…

Эрик невольно коснулся шрама, поморщившись.

– Её крики превратились в рыдания, её ярость – в истерику, – Изабель прерывисто вздохнула, обняв себя за плечи. Эрик в ответ крепче прижал её к себе. – Она плакала, она смеялась, она рвала на себе волосы, впивалась ногтями в своё лицо. Я не могла пошевелиться. Даже когда она стала задыхаться. Когда у неё пошла пена изо рта.

Изабель прервалась, чувствуя, как горло сдавил болезненный спазм. Она не хотела снова рыдать перед Призраком Оперы, потому, глухо вздохнув, зажала рот рукой, пытаясь успокоиться.

И всё же, слёзы сами собой катились из глаз. Сколько бы Изабель ни утирала их, они всё лились, скатывались по щекам, впитывались в перчатки. Эрик не успокаивал её, не утешал, не убеждал, что всё будет хорошо. Вместо этого он позволил Изабель прижаться к себе и впервые в жизни разрыдаться, подобно слабой маленькой девочке.

Изабель плакала, пока у неё не осталось слёз. Сейчас она не задумывалась, что совсем скоро ей станет стыдно и за своё красное, опухшее лицо, и за истерику, и за эти слишком близкие объятия.

– Она, – девушка шумно всхлипнула, вновь пытаясь взять себя в руки, – умерла. Не выходя из театра. Инсульт.

Голос Изабель звучал тихо, как у котёнка, так что она даже не надеялась, что Эрик её расслышал. Он гладил её по затылку, спине, и его прикосновения, как ни странно, внушали чувство покоя, защищённости. И это странно, ведь в театре не было никого опаснее Призрака Оперы.

Он заговорил, только когда Изабель перестала дрожать:

– Ты винишь себя в её смерти.

Утверждение. Не вопрос. Изабель кивнула, тяжело дыша.

– Тебе станет легче, если я буду считать тебя убийцей?

Не этих слов утешения она ожидала, и потому посмотрела в глаза Эрика, чтобы понять, был ли он серьёзен или же вновь смеялся над ней.

Его взгляд был мрачнее океанических глубин.

– Это будет красноречивой припиской к нашим странным отношениям. Я уже говорил, что презираю тебя, – сказав это, она провёл пальцем по её нижней губе, – ненавижу, и лишь боги ведают, до чего сильно ты мне отвратительна.

Изабель часто заморгала, силясь понять, к чему он клонит.

– Так что твой рассказ не изменил моего отношения к тебе, – в его тоне сквозила королевская надменность. – Ты уничтожила в себе гения из-за чувства вины, которое сама себе и внушила. Считаешь себя убийцей – возьми мой револьвер и пробей себе дорогу к славе. А боишься, – он хмыкнул, – что ж, не боюсь я. Приказывай.

– Эрик!

– Эрик, – процедил он, – мёртв.

Призрак Оперы смотрел ей в глаза, и теперь в его взгляде Изабель видела суровость, мрачную решимость. И это была не пустая бравада, чтобы произвести на девушку впечатление. Эрику было нечего терять.

Он уже потерял всё.

И только обретя нечто новое, найдя в Изабель воплощение давно потерянной мечты, он стремился не только сохранить это, но и удержать, покорить.

Думая об этом, глядя в его глаза, Изабель чувствовала, как в груди болезненно билось сердце.

Она ничем не заслужила такой пылкой, такой уничтожающей страсти.

Но могла ли она ответить взаимностью на это чувство? Подумав об этом, Изабель ощутила волну подступившего к лицу жара.

– Призрак Оперы, – выдохнула она, стиснув в кулаки трясущиеся руки, – не убивает ради деревенской недоучки. Будем честны, он не вышел бы со мной на сцену. Ни под каким предлогом. Для него важны незаметность, таинственность и одиночество. Вниманием зрителя, аплодисментами, эмоциями наслаждался Эрик де Валуа.

Он нахмурился.

– В самом деле. С тобой я выбиваюсь из образа.

– А может, ты просто изменился? Может, тебе самому пора двигаться дальше и убить Призрака Оперы?

Эрик выразительно приподнял бровь. Изабель ожидала, что он разразится хохотом от её предложения, но этого не произошло. Разумеется… это же серьёзный мужчина, а не Гаскон.

– Как ты стал таким?

Эрик опустил взгляд, размышляя над ответом. Изабель мягко сжала его ладонь.

Поразительно. Она остановила взгляд на их руках. А ведь всего пару месяцев назад она дрожала от ужаса рядом с ним.

– Сегодня ты достаточно пролила слёз, моя дорогая Изабель.

Девушка вздохнула, закрыв глаза. Что ж, никто и не говорил, что будет просто. В конце концов, со своей тайной он жил долгие пять лет.

И всё же, сейчас сдаться она не могла и не хотела.

– Эрик… – Изабель крепче сжала его руку. – Я уже знаю про Леру, знаю про твоих врагов. Ты убивал из мести и для меня не убийца.

– А должен быть.

Призрак вновь опустил взгляд, перевёл его на свою белоснежную маску. Изабель подалась вперёд, коснулась пальцами здоровой половины его лица, отвлекая внимание на себя.

– Не смей надевать её. Не в те моменты, когда мы наедине.

– Не могу понять, это самоотверженность или мазохизм?

Ну конечно. Он же признанный гений. Язвительность – его второе имя.

– Это, – Изабель приблизилась, чувствуя подступивший к лицу жар, – испытывает любая женщина в компании импозантного мужчины.

– Ужас? – губы Призрака изогнулись в невесёлой и хамоватой улыбке. – Панику? Желание сбежать?

Изабель хотела было ответить, съязвить, но не смогла. Эрик был слишком близко, настолько, что девушка ощущала на своих губах жар его губ. И от волнения, от предвкушения у неё закружилась голова. Она могла отстраниться, могла дать ему пощёчину, могла оттолкнуть его.

Вместо этого она приблизилась, ловя губами его прерывистый вздох. Изабель не знала, что сильнее опьяняло её в этот вечер: успех премьеры, нечаянное свидание, откровенность, спавший с сердца груз тайны или сам Призрак Оперы. Впрочем, это было не так уж и важно. Впервые в жизни, целуя кого-то, она испытывала воздушную нежность, благодарность, а не липкий стыд.

Сжав пальцами подол платья, девушка попыталась отстраниться, надавив ладонью на грудь мужчины, но он в ответ опустил руку ей на затылок, крепче прижав к себе. На её слабое, неохотное сопротивление ему было плевать. В близости Эрик был эгоистом, он не позволял Изабель ни успокоиться, ни прийти в себя, он не собирался отстраняться, целиком не насладившись лаской, теплом прикосновений.

Его поцелуй становился настойчивее, крепче, его объятия – теснее. Когда он несильно прикусил губу девушки, она охнула, выгибаясь в его крепких руках, дрожа от охватившего тело жара.

Изабель хватала ртом воздух, вцепившись в плечи мужчины, когда он спустился обжигающими поцелуями к её шее, плечам, крепко стискивая и практически разрывая воздушную ткань платья.

Эрик стягивал вниз ставший слишком тесным корсет. Изабель, сама не зная зачем, пыталась удержать одежду на месте. Только сейчас, возвышаясь над беззащитной девушкой, увидев её стыдливость, страх, он опомнился. Медленно его карие глаза прояснились, поволока желания исчезла из взгляда.

– Изабель, – Эрик прерывисто выдохнул, склонившись над ней. – Тебе… опасно быть со мной такой ласковой.

Он скользнул голодным, пытливым взглядом по её шее, обнажённым плечам, прежде чем отстраниться. Кусая распухшие губы, Изабель поднялась, удерживая платье на груди. Судя по ощущениям, Эрик уже успел развязать шнуровку на корсете.

– Эрик, – прошептала она, тяжело дыша. Как бы намекнуть ему? – Я ещё… ни разу не была… с мужчиной.

Видимо, в её голосе звучало больше мольбы и желания, чем испуга, и потому во взгляде Призрака Оперы вновь мелькнули искры.

– Вот как? – губы мужчины изогнулись в лукавой улыбке. От его страсти тело Изабель стало до того чувствительным, что девушка вздрогнула, когда он провёл пальцем по её плечу, возвращая на место съехавшую лямку. – И как нам решить эту проблему?

Изабель вспыхнула, ей хотелось убить Эрика за его внезапную игривость. Глядя перед собой, она лихорадочно соображала. Что будет правильным? Уйти? Или же остаться?

– Изабель… если тебе тяжело сказать прямо, ты всё ещё можешь дать мне пощёчину, – с жаром прошептал он ей на ухо, ненавязчиво прильнув к её телу. Девушка вновь задрожала, – а можешь ещё раз поцеловать меня. И я всё пойму.

Изабель в нерешительности кусала губы. Эрик приблизился, провёл пальцами по линии челюсти. С каждым его прикосновением сопротивляться было всё тяжелее.

– Я буду нежен.

Изабель вздрогнула и встретилась с ним взглядом. Их губы вновь оказались слишком близко. Непозволительно близко. Опасно близко.

– Обещаешь..?

Глава 10

Впервые за много лет Изабель проснулась отдохнувшей, выспавшейся, но самое главное – не от кошмара.

В первую секунду она не узнала комнату, в которой заснула, но потом услышала рядом глубокое, тихое дыхание. Эрик спал рядом, чуть ли не с головой укрывшись одеялом, словно ему было ужасно холодно.

Или же даже во сне он хотел скрыть свои жуткие шрамы.

Они тянулись по всему телу ужасными язвами, алевшими на фоне здоровой белой кожи. Эрик не позволял Изабель как следует рассмотреть их, всё время отвлекал её внимание, пока в конечном итоге не толкнул девушку в тёмную комнату.

Сейчас Изабель вглядывалась в него в темноте. Думая о его страхах, о том, как сильно он переживал из-за своей внешности, она испытывала к нему такую нежность, от которой щемило сердце.

Больше девушка не видела в нём недостатков. А даже если они и были, то в её глазах становились продолжением его достоинств.

Закусив губу, Изабель поднялась с кровати, стараясь не шуметь. Спать она больше не могла, да и не хотела разбудить Эрика. Но ей хотелось работать. Сейчас вместе с лёгкостью она чувствовала воздушную эйфорию, которая всегда сопровождалась вдохновением. Слова сами складывались в рифмованные строфы, и девушке не терпелось их записать.

Наощупь она добралась до выхода из комнаты, закрыла за собой дверь и включила свет. Кабинет. Высокие шкафы, тянувшиеся от пола до потолка, едва не ломились от книг, на тяжёлом деревянном столе располагались чистые листы и исписанные и исчёрканные нотные тетради; на диване, будто оставленные в спешке, лежали гитара и скрипка в футляре.

– Есть ли инструмент, который тебе не покорился? – прошептала Изабель.

На кресле у стола висела рубашка Эрика. Изабель надела её и улыбнулась, ощутив знакомый запах парфюма.

Сев в кресло, она пролистала законченные партитуры. Как выяснилось, Эрик обожал классические произведения и особую симпатию питал к темам мести, двойной жизни, монстрам. Квазимодо, Франкенштейн, Мрачный жнец, Человек-невидимка, Мумия и даже Носферату. Несложно было догадаться, с кем ассоциировал себя автор, чью личную драму ему было так легко вообразить.

Следовало отдать Эрику должное, сюжеты были разнообразными, а его монстры становились то положительными персонажами, то злодеями, то трагическими жертвами, то воплощённым правосудием. Изабель просмотрела не все творения Призрака Оперы, но среди всех чудовищ нашла лишь одного человека.

Дона Жуана.

Изабель не стала читать, отложила на потом. Наверное, Эрик де Валуа вспомнил о прежней жизни, когда не было ни ожогов, ни инсценированной смерти, ни мести. Лишь свет софитов, слава и восхищение зрителя.

Интересно было бы увидеть его прежним. Высокомерным и завораживающим Эриком де Валуа, а не сломленным Призраком Оперы.

Думая о нём, Изабель вновь ощутила, как слова сами собой стали складываться в рифмованные строфы. У неё не было ни задумки, ни чёткого сюжета, лишь спонтанное, необузданное вдохновение, которое ещё следовало облечь в форму.

Она принялась писать. Строку за строкой, что-то тихо подпевая себе под нос, что-то шепча. Ручка издавала громкий шорох, синие чернила быстро заполнили первый лист, второй, третий… и пускай это были обыкновенные черновые зарисовки, Изабель впервые за долгое время чувствовала радость творчества. По крайней мере, у неё не возникало желания перечитать каждую строку, перечеркать весь лист и переписать его из-за его несовершенства.

Изабель не знала, сколько проработала, сидя за столом Эрика.

– …взмыв над бездной, над Землёю, я закрою Солнца свет. Реки крови разольются, и всем вам спасенья нет.

– Да, – ответила она. – Именно с такой интонацией.

Изабель моргнула, потом подняла взгляд на мужчину, заглядывавшего в черновик из-за её плеча. Он уже надел чистую рубашку, жилет, брюки.

И свою пресловутую маску.

Призрак Оперы вернулся – строгий, суровый и отчуждённый, как само воплощение возвышенного искусства.

Не зная, что сказать, он скользил взглядом по тексту, и его лицо оставалось невозмутимым, не выражало эмоций.

– Читать будет удобнее, если ты меня обнимешь, – улыбнулась Изабель.

Он сделал вид, что пропустил её слова мимо ушей, хотя его глаза застыли на одной точке, перестали скользить по тексту, и в них отразился огонёк любопытства.

– И почерк станет понятнее, – она убрала волосы за плечи, – если поцелуешь.

– Как это должно повлиять на восприятие?

– Попробуй – и узнаешь.

Призрак скользнул взглядом по её лицу, задержав его на губах. Изабель прекрасно видела, что сосредоточиться на тексте он больше не в состоянии, но мужчина всё же сделал над собой усилие.

А потому не сдержалась девушка.

– Зараза.

Подскочив, она обвила руками его шею, навалилась на него, едва не опрокинув стул и поцеловала с той же нежностью, какую испытывала минувшей ночью. В первое мгновение Изабель испугалась, что Призрак Оперы её оттолкнёт, но маска напускной холодности растаяла. Он ответил на поцелуй, стиснул её в крепких объятиях.

– Я и правда, – выдохнул мужчина, на мгновение прикусив её губу, – рядом с тобой теряю голову.

– Это плохо?

– Это ужасно, – он улыбнулся, скользя ладонями по её пояснице, – опоздаешь хоть на минуту, заговоришь с другим мужчиной – и я переверну весь театр с ног на голову.

Изабель не могла отвести взгляда от его глаз, не могла перестать глупо улыбаться и не могла унять дрожь во всём теле. Ревнивый мужчина угрожал ей местью, а она млела от счастья.

– Могу обещать тебе то же, – ответила девушка, – если восхитишься пением другой женщины.

Он выразительно приподнял бровь.

– Смею тебя заверить, никогда прежде я не слышал таких великолепных высоких нот, как сегодня ночью.

Лицо Изабель вспыхнуло. Призрак же, будто извиняясь за свой комментарий, мягко поцеловал её, стискивая рубашку на спине.

– Нужно же было поспевать, – сгорая от стыда, произнесла она, – за твоим томным баритоном.

Он не ответил, только зарылся носом в волосы Изабель, коснувшись губами виска. Девушка прильнула к Призраку Оперы, наслаждаясь ароматом его парфюма.

– Изабель, – прошептал мужчина, – с такими темпами ты тоже выбьешься из образа.

– Образа..?

– Режиссёра-новичка, которая ненавидит меня и боится.

Она улыбнулась.

– Не волнуйся. Тебе достаточно надеть эту маску, чтобы я тебя ненавидела.

Призрак закатил глаза, когда Изабель протянула руку и сняла с него ненавистную вещь.

– Без неё тебе будут сниться кошмары, – нахмурился Эрик.

– Единственный здесь кошмар – эта маска. Как для меня, так и для тебя.

Он не ответил, сжав губы в линию, выпустил Изабель из своих тёплых, уютных объятий. Крутя маску в руках, девушка надела её. Этот предмет предназначался не для её лица, совершенно не держался на нём, но всё же сквозь прорезь глаза она взглянула на Эрика.

– Не веди себя, как ребёнок, – вздохнул он.

– Ты сам не захотел мне рассказывать свою историю, – ответила Изабель, не позволив отнять маску. – Либо я сама всё узнаю, либо расспрошу знающих.

Он убрал руки за спину, ощутимо напрягшись из-за лукавой улыбки девушки.

– Бувье не завершил своё расследование, – огрызнулся Призрак Оперы, – он не раскрыл и половины моих преступлений.

– Не завершил… или раскрыл, но придержал материал для более удобного случая?

Призрак Оперы покачал головой, закрыв глаза.

– Ну же. Поделись со мной.

– Зачем тебе это? Для сценария? Хочешь меня шантажировать? Или сразу побежишь продавать показания Бувье?

Боже… он слишком долго был одиноким затворником.

– Эрик.

– Эрик. Мёртв.

Она крепче сжала в руке маску. Лицо Эрика исказилось от сдерживаемой злобы.

– Тогда… зачем ты интересовался моим прошлым? – Изабель сделала шаг навстречу, но он поступил так, как она и боялась – отпрянул. – Для чего тебе оно?

Эрик сощурился, вглядываясь в её лицо. Его глаза вновь пылали, и Изабель не могла разобрать, чего было больше в этом инфернальном хаосе – страсти или ненависти.

– Оно лишало меня твоего голоса, – он сжал зубы, – чтобы свободно петь, ты должна была возвыситься над своими страданиями. Отпустить прошлое.

– Вот как, – она недобро улыбнулась. – Ты не подумал, что я хочу того же? Хочу, чтобы ты перестал мучиться, держать в плену театр и вновь стал блистать на сцене.

– Ты знаешь, – процедил Эрик, – что это невозможно.

– Хорошо, – огрызнулась Изабель. – Мне нужен ты. Мне, а не театру! И я хочу на людях показываться с тобой, а не с Призраком Оперы!

Он вздрогнул, точно от пощёчины. Голос Изабель, лишённый всякой красоты и полный гнева, эхом отражался от стен.

– Ты с ума сошла, – он рухнул в кресло, будто разом лишившись сил. – Взгляни на меня. Зачем такой красивой женщине урод, который ещё и старше её? У тебя есть будущее, Изабель, есть надежды. У меня нет ничего.

Он вцепился пальцами в свои зализанные волосы, растрепав их.

– Ничего, и эта мрачная тюрьма.

Изабель похолодела.

– Тогда, – безжизненным голосом начала Изабель, – раз у тебя нет будущего, значит всё, что между нами произошло… для тебя не имеет смысла.

Эрик поднял на неё взгляд, сжав губы в линию. Он ничего не ответил, и Изабель не знала, хотел ли он своим молчанием причинить ей боль или же оберегал от своих беспощадных слов.

Она задрожала, стиснула зубы, силясь сдержать слёзы.

– Изабель, – Эрик глухо вздохнул, подбирая слова, – сейчас ты считаешь мою месть чем-то благородным, но она была отвратительна.

– Какая разница, что я считаю?

– Изабель…

– Не подходи! – вскрикнула она.

– Или что? – он сделал шаг ей навстречу, заставив девушку пятиться назад. – Ты у меня в плену, в моей рубашке, безоружна и беззащитна. Некому тебе помочь.

Спиной Изабель упёрлась в одну из полок. Призрак Оперы прислонился руками к своим многочисленным книгам, отрезая ей пути к отступлению, склонился над девушкой, тесно прижался к её телу.

– Видишь? – прошептал он, стиснув пальцами её волосы, касаясь губами шеи. – Я чудовище. Дотронешься до моей души – испачкаешься.

Она задрожала, застыла, зажмурившись, изо всех сил сдерживая слёзы.

– Тебе пора, – вздохнул он, медленно выпустив её из объятий. – Гаскон соскучился.

Изабель не могла пошевелиться. Призрак забрал маску из её негнущихся пальцев и досадливо покачал головой. От страха девушка сломала её на три части.

– Ты придёшь завтра, – сказал он. – Я буду твоим учителем, я помогу тебе с либретто, с музыкой, я научу тебя всему, что знаю сам. А не придёшь… что ж, это решаемо.

Изабель сжала левой рукой правую, не глядя на Призрака, не желая смотреть на его мрачную фигуру. Удивительно. Пару часов назад она чувствовала себя на вершине счастья, а сейчас тот мужчина, который подарил ей крылья, сверг её в бездонную пропасть.

Она для него ничего не значила.

Закрыв глаза, Изабель приказала себе не плакать. Истерика подождёт. Да и она не простила бы себе, если бы этот мужчина вновь увидел её слёзы.

Привязываться к нему – безумие.

Но ещё большее безумие – попытаться убить Призрака Оперы, уничтожить тот трагический, гротескный образ. Ведь он уже не раз показал, что запросто может убить Изабель в ответ.

Уходя, она ни разу не обернулась, не попрощалась. Лишь машинально, как зомби, переоделась в своём кабинете и ушла в тесную мансарду, ни на кого не обращая внимания.

Утром она пришла к Гаскону с заявлением об увольнении.

Гаскон Мартен дважды перечитал заявление, дважды смерил Изабель пристальным взглядом. Она вела себя сдержанно, и по внешнему виду трудно было сказать, что конкретно она прятала под напускным спокойствием: гнев, обиду или ужас. Быть может, всё вместе.

– Так, Идо, – тяжело вздохнул он, – что случилось?

– Ничего.

Ну конечно. Гаскон отодвинул ящик стола, достал пачку сигарет, прикурил. Эта пагубная привычка всякий раз помогала ему ненадолго оттянуть время, чтобы подобрать слова.

– Ты со своим призрачным другом разыгрываешь новую драматическую сцену?

– Он, – процедила она. – Мне. Не друг.

Ясно. Значит, Призрак Оперы вновь показал себя самым любезным и дружелюбным сотрудником театра.

– Идо, – произнёс он, – ты же знаешь, никуда я тебя не уволю.

– Замечательно. Платите мне жалованье за то, что я существую и даже не появляюсь в театре. Я ухожу.

– Во-первых, из судов ты не выползешь, – ответил он, заставив девушку остановиться. – А, во-вторых, Идо, я тебя не отпущу.

Она молчала, ожидая объяснений. Гаскон кивнул на кресло, затягиваясь сигаретой, но Изабель осталась стоять.

– Дело не в твоём успехе, Идо, и подозреваю, ты это знаешь, – он подался вперёд. – Ты мне расскажешь о своём общении с нашей главной легендой?

– Нет. Никакого. Общения.

– Вот как? Его настолько нет, что наш мертвец стал впервые за пять лет выползать из театра? Или его настолько нет, что каждый, кто хоть раз поспорил с тобой, на следующий день становится послушным и дружелюбным? Идо, ты сама не знаешь своей власти над ним.

Изабель на мгновение сжала губы в линию.

– Это в прошлом.

– С чего вдруг?

– Он получил от меня, что хотел, – закатила глаза девушка. – Больше я оставаться с ним в одном театре не намерена.

Гаскон выразительно приподнял бровь.

– Я видел, как он вчера вышел следом за тобой.

– Прогулки полезны для организма.

– А потом ещё раз. Вечером. Мне стало любопытно, так что я отправил следом за ним Жакоте. Парнишка вернулся и матерился так, что твои нежные ушки завяли бы. Призрак был на Пер-Лашез.

Изабель медленно, с застывшим лицом опустилась в кресло. Интересно, знала ли она о загадке могилы на старинном кладбище? Рассказал ли ей об этом Призрак Оперы или же она сама всё выяснила?

– Бред какой-то.

– Идо, – Гаскон заговорил тише. – До тебя он не мог даже вспоминать не то что о кладбище, о семейном захоронении, но даже о внешнем мире. Париж стал для него Адом.

Она прерывисто вздохнула, подавшись вперёд. Краски жизни мгновенно хлынули к её лицу.

– Расскажите мне! Как он оказался здесь, что с ним случилось? Что он совершил?!

Она не могла сдержать эмоции. Гаскон выдохнул струйку дыма. Он и раньше догадывался, что Изабель влюблена по уши, но теперь получил этому прямое доказательство.

Не ужас приковал её к Призраку Оперы.

– Мне казалось, между вами, – он прочистил горло, подражая интонации Изабель, – нет. Никакого. Общения.

Она вспыхнула, но не прокомментировала. Гаскон едва не поперхнулся воздухом, сообразив, почему девчонка реагировала на Призрака Оперы так остро, с таким пылом.

Они стали любовниками.

Лишь бы до детей не дошло раньше времени. Отправлять Идо в декрет, не заработав на ней, – досадное упущение.

– Идо, мне ещё дорога моя жизнь.

– Ясно. Так и знала, что лучше сразу идти к Бувье.

– Не советую, – Гаскон закурил ещё сигарету. – Бувье – не дурак. Ему будет несложно догадаться, почему ты так сильно интересуешься легендой.

Он выдохнул дым.

– Придержи коней, Идо.

– Придержать коней?! – взвилась она. – Я перед ним душу вывернула, а он сказал, что это ничего для него не значит!

– Успокойся.

– Не могу я успокоиться, – процедила Изабель. – Либо пусть учится разговаривать, либо ноги моей не будет в доме этой сволочи!

Она тяжело дышала, большие серо-голубые глаза пылали гневом, лицо окрасил румянец. Глядя на неё, такую решительную, такую разгорячённую, Гаскон не мог избавиться от мысли, что рядом с Призраком Изабель явно была покладистой и шёлковой.

– Так, Идо, – он затянулся, возвращая ей заявление. – Я увольнять тебя не собираюсь. Но у театра два владельца. Переговоришь со вторым, и он, быть может, даст тебе свободу.

– Мсье Мартен, – нахмурилась она. – Вы же в курсе, что он это заявление в лучшем случае разорвёт.

– И? Если действительно хочешь уволиться, так напишешь ещё одно. Да и с тобой наш Призрак Оперы более сговорчив, чем с кем-либо ещё.

Больше не говоря ни слова, Изабель вышла, со всей силы хлопнув дверью. Гаскон закрыл глаза и очень глубоко вздохнул. Если бы не Призрак, он бы девчонке голову оторвал за её поведение.

– Ты, может, и гений, но порой бываешь таким идиотом, – произнёс Гаскон, втирая сигарету в пепельницу. – Если Идо разнесёт в следующий раз мой кабинет, я тебе твою маску затолкаю так глубоко, что ни один доктор не вытащит.

Он знал, что это пустая угроза. Призрак знал, что это пустая угроза, но раньше он хотя бы из-за подобного смеялся.

Сейчас Эрик де Валуа был непривычно тихим, и Гаскону это не нравилось.

Затишье всегда бывает только перед бурей.