Райское местечко. Том 1

Главным отличием всего живого мира этой планеты от живого мира Земли является то, что они – "правые". Мы – условно "левые", они – "правые". То есть их ДНК закручены по отношению к нашим ДНК в другую сторону. Мы зеркально-симметричны. Тип пространственной симметрии ДНК есть равновероятная случайность эволюции. На наших планетах ДНК случайно завернулись в разные стороны. В этом факте были и свои плюсы, и свои минусы. На мой взгляд, плюсов было больше.

Главное, что мы не могли заразить друг друга. Мы были взаимно стерильны. У нас – свои вирусы, у них – свои. Особенно важной и удачной эта особенность стала представляться всем после открытия Альбины, тоже "левой", как и Земля, но со своим чудовищным набором суперактивных вирусов и прочей гадости. А с Корнезо в этом плане мы были взаимно безопасны.

Были, конечно, некоторые проблемы с усвояемостью корнезианской пищи, поскольку не только ДНК, но и ряд больших органических молекул, например аминокислоты, были пространственно зеркально-симметричны по отношению к земным. Но проблемы питания – это такие мелочи при наличии больших транспортников!

В общем, мы могли – и хотели! – свободно разгуливать по Корнезо и радоваться прелестям жизни. Попросту говоря, все человечество дружно стремилось отдыхать на Корнезо. И было готово за это хорошо платить, делясь своими ресурсами, возможностями и достижениями. Но не тут-то было.

Спокойные, дружелюбные, несколько туповатые аборигены оказались неожиданно упрямыми. Они с удовольствием встречали наши экспедиции, прекрасно приняли наше посольство, но почему-то не хотели широких контактов, развития торговли и обмена туристами. Да и свое посольство на Землю они до сих пор так и не отправили. Понадобилось почти триста лет, чтобы уговорить их устроить для нас хотя бы очень маленький курорт.

Может быть, дело в странном, с нашей точки зрения, устройстве их общества? У них нет ни государств, ни местных властей. Просто в каждом поселении обязательно есть особый человек, который имеет право решать некоторые вопросы. Эти особые люди – их называют что-то вроде "гоэ" – появляются в селениях, приплывая с острова Анайри, на который нас, землян, ни разу не приглашали. Странно, но в этом тишайшем, безопаснейшем мире гоэ всегда окружают четыре телохранителя, которые, судя по всему, навечно "прикованы" к нему. "Прикованы" физически: талию гоэ охватывает пояс-обруч из очень прочной местной пластмассы, к которому длинными плетями-цепями присоединены пояса его телохранителей. В поселениях не бывает больше одного гоэ. Когда приплывает новый, прежний возвращается обратно на Анайри. Гоэ встречаются на праздниках, когда вместе собираются жители разных селений и островов, но особо тесных контактов между гоэ мы не наблюдали. Они всегда держатся обособленно. Гоэ с телохранителями обычно живут на окраине поселений. Иногда их зовут для каких-то дел, иногда они приходят к жителям сами. Но гоэ решают не все вопросы. Есть какие-то вопросы, которые решают только женщины селения, собравшись вместе, тихо поговорив и попев свои песни…

Тем не менее, корнезианцы как-то ухитряются формировать общее мнение в планетарном масштабе и сообщают его нам через ближайшего гоэ. С тех пор как здесь открылось наше посольство, с землянами обычно официально контактирует очередной гоэ острова Лалуэ, острова, который аборигены согласились предоставить землянам сначала для размещения посольства, а потом и для открытия курорта. Надо сказать, что гоэ Лалуэ и другие гоэ, как и вообще многие корнезианцы, равно мужчины и женщины, часто посещают посольство и проводят с удовольствием время в компании землян. Они с интересом слушают рассказы о Земле и о нашей жизни. Но не более того. Их любопытство никогда не переходит в фазу действий.

О жизни же своего общества, казалось бы, такой простой и даже примитивной, аборигены рассказывать не склонны. От обсуждения нежелательных тем они всегда ловко ускользали. Этому весьма способствует одно из их физических отличий от землян: корнезианцы имеют существенно больший частотный диапазон произносимых и слышимых ими звуков. Нас они слышат прекрасно, а мы услышать в их языке можем только часть звуков, и для общения нам необходимы трансляторы, главная проблема которых – полнота словаря. Если бы не селферы, мы вообще понимали бы и знали бы только то, что корнезианцы сами захотели бы нам сообщить.

Замечу, что и мы, конечно, не так уж наивны и тоже не абсолютно искренни. Не обо всех наших возможностях аборигены должны знать, не обо всех наших деяниях мы обязаны их информировать. У нас, жителей Земли, такой богатый исторический опыт в части хранения секретов и тайн… Очевидно, что в посольстве аборигены знакомятся с хорошо отселектированной информацией. А туристов мы снабжаем транслятором с весьма ограниченным словарем и на время пребывания на Корнезо вставляем им обязательный процессор-блокатор, чтобы простой человек не сболтнул чего лишнего. Поэтому аборигенам ничего не известно о селферах и их возможностях.

Но проблема словаря – не единственная во взаимоотношениях наших цивилизаций. Так, дружелюбные и покладистые корнезианцы установили несколько жестких запретов, действующих для всех землян без исключения.

Самый главный – это запрет на посещение материка. На Корнезо – огромное количество больших, средних и маленьких островов и всего один материк, немногим больше Австралии, находящийся в северном полушарии в довольно высоких широтах. Так вот, нам безо всяких объяснений запрещено его посещать. Надо сказать, сами корнезианцы на материке тоже совершенно не бывают и даже не живут на ближайших к материку островах.

Конечно же, мы не нарушаем договоренностей и запретов. Но то, что не запрещено – разрешено, не так ли? Естественно, несколько наших спутников непрерывно наблюдают за всей планетой, и в том числе за материком. И как ни странно, за четыре с лишним сотни лет наблюдений ничего особенного не обнаружено! Можно даже сказать, вообще ничего. Сплошь заросший лесом материк. Никого. Ничего. Даже животных крупных нет, так, мелочь. Даже гор приличных нет, даже крупных рек. Разве что пожары порой случаются, естественно, после гроз. Ну, если бы еще и гроз на Корнезо не бывало, это была бы уже не планета, а утопия. Особенно внимательно мы изучали ландшафты после пожаров, когда обнажалась почва, обычно укрытая буйной растительностью. Но нет, ничего интересного, никаких следов человеческой деятельности. С помощью спускаемых зондов тоже ничего не нашли, ни странного, ни особенного, ни опасного. Может быть, мы просто не понимаем, что надо искать?

Запретной зоной объявлен еще и остров Анайри, обитель гоэ.

Помимо этих запретных зон землянам, ученым и сотрудникам посольства разрешено бывать где угодно и когда угодно, а вот туристы вне острова Лалуэ могут путешествовать только в составе экскурсий. Вот с последним ограничением лично я совершенно согласен!

Первое время основные наши исследования касались системы Корнезо, но звездники и планетологи быстро разобрались со всеми своими вопросами, поскольку с точки зрения космологии все объекты системы совершенно обычны и никакого интереса не представляют. А вот поле деятельности для биологов, лингвистов, этнографов, психологов и социологов на Корнезо оказалось весьма обширным.

Поскольку Корнезо была бедна металлами и органическими энергоносителями, цивилизация здесь, в отличие от земной, техногенной, имеет ярко выраженный биологический характер. Аборигены чрезвычайно эффективно используют ресурсы живого мира планеты, в основном ресурсы океана, который дает не только разнообразную растительную и животную пищу, но и огромное количество различных продуктов, вырабатываемых морскими растениями и животными. Даже те металлы, небольшое количество которых аборигены все-таки используют, получают при сжигании определенных водорослей, богатых железом, никелем, вольфрамом и медью. А серебро, золото и алюминий накапливаются в особых органах у животных типа скатов, причем эти органы аборигены удаляют у живых скатов раз в три-четыре года, после чего они отращивают новые такие же органы, и так в течение всей их долгой жизни. Волокна для своих прекрасных тонких тканей корнезианцы также получают из водорослей. Несколько видов пластмасс производятся при смешивании соков разных водорослей, иногда с добавлением крови морских животных. Раковины моллюсков тоже широко идут в дело. И так далее. Даже свои жилища, обычно одно– или двухэтажные, они строят с использованием даров моря.

Надо сказать, что корнезианская цивилизация задала нашим биологам несколько загадок.

В первую очередь, до сих пор непонятно, почему так мала их численность. Корнезианцев всего сто с небольшим миллионов, причем их численность сохраняется практически неизменной, как удалось установить, уже несколько тысяч лет. А ведь Корнезо может легко вместить и прокормить не менее пяти миллиардов.

А то и все пятнадцать, если учесть еще одну загадку аборигенов: они немного автотрофы, фактически частично растения. Другими словами, в их крови содержится пигмент типа хлорофилла, который на свету является катализатором синтеза сахаров из воды и углекислого газа. Поэтому в организме аборигенов никогда нет недостатка в энергии и углеводах, им достаточно выпить воды и выйти подышать на солнышке, таком богатом ультрафиолетом. Хлорофилл в крови и придает их коже отчетливый приятный зеленоватый оттенок, который усиливается на солнце и почти не заметен в тени. Так что, собственно, пищи им требуется не так уж и много, в основном для восстановления запаса микроэлементов и отдельных белков, которые не синтезируются в их организме.

Наши биологи уже лет четыреста пытаются научиться проделывать фокус с внедрением хлорофилла в метаболизм человеческого организма, но, увы, такой фокус выходит только у селферов. Но селферы еще и не то могут.

Удивительно, что корнезианцы при этом являются единственным видом на планете, который представляет собой и животное, и растение одновременно. Удивительно, но биологи до сих пор не смогли обнаружить предков корнезианского разумного вида. Конечно, аборигены – порождение Корнезо, этому есть тысячи доказательств, но вот от кого они могли произойти, совершенно не понятно.

В общественной жизни корнезианцев странностей, с точки зрения землян, еще больше.

Общество на Корнезо носит ярко выраженный "патриархальный" характер. На всех островах в небольших очень похожих друг на друга поселениях течет спокойная, неторопливая жизнь. Практически натуральное хозяйство, нет никаких общественных производств, промышленных и культурных центров, нет торговли, нет науки, нет миграций, нет информационных коммуникаций… При этом на всей планете – единый язык, даже без диалектов, общество очень однородное, отсутствуют видимые конфликты, нет даже следов никаких религий, нет властей в нашем понимании, нет политики, нет общественных движений. Даже из искусств у них имеются только аудиоформы и прикладные изобразительные виды, направленные на украшение жилищ, быта и человека.

Такая вот однообразная, безобидная и вялая цивилизация. Неподвижная, неизменная на протяжении тысячелетий. Цивилизация без истории, застывшая на золотом песке океанских пляжей.

Одни земные ксеноисторики и ксеносоциологи использовали для характеристики цивилизации Корнезо термины "стагнация" и "застой", а другие – "гармония с природой" и "общественное равновесие". Однако ни те, ни другие не смогли вразумительно объяснить ее особенности, в том числе определенной скрытности в отношениях с нами и нежелания расширения связей с Землей.

Тем не менее, за половину тысячелетия неразгаданные загадки Корнезо утратили свою свежесть и новизну. К особенностям Корнезо просто привыкли, тем более что никаких событий там не происходило.

Единственным событием, связанным с Корнезо после ее обнаружения, причем событием, суперважным для Земли, стало открытие на острове Лалуэ курорта.

Эта мечта землян сбылась почти двести лет назад, когда корнезианцы наконец-то согласились отдать нам в аренду этот остров. Понятно, что с этого момента научные загадки Корнезо стали мало кого, кроме специалистов, интересовать.

Курорт "Райское Местечко" стал целью и символом удавшейся жизни для миллиардов землян. Посетившие курорт не только становились местной достопримечательностью, не только хранили в семьях, как драгоценность, сувениры с Корнезо, но часто постоянно носили особые золотые значки в форме острова Лалуэ с буквами РМ из мелких бриллиантов, и даже делали себе на скуле золотом и брильянтовой крошкой вечную татуировку аналогичного вида.

Побывать на курорте "Райское Местечко" можно четырьмя способами: в качестве туриста, в качестве работника Курортной Сферы Обслуживания – КСО, в составе бригады артистов и в составе команд лайнеров, курсирующих между Землей и Корнезо.

Остров Лалуэ невелик, и именно это обстоятельство ограничивает количество одновременно отдыхающих там туристов. Каждый заезд – десять тысяч человек. Смена – три месяца. В год курорт посещают, таким образом, сорок тысяч отдыхающих. Сфера обслуживания курорта состоит тоже из десяти тысяч работников с контрактом на два года, причем обновление состава происходит в скользящем режиме. Конечно, иногда кто-то по каким-то причинам покидает "Райское Местечко" раньше окончания срока контракта, но это случается довольно редко.

Артистов обычно набирается сотен пять-шесть. Бригада не только выполняет миссию развлечения туристов, но и выступает перед аборигенами, которые всегда с нетерпением ожидают, когда очередная группа земных артистов прибудет на гастроли на ближайшие острова. А некоторые корнезианцы даже специально приезжают на концерты и фестивали на Лалуэ.

Исключительным успехом всегда пользуются цирковые представления, выступления театральных групп и танцевальные номера, поскольку ничего подобного на Корнезо нет. Нашу музыку и пение корнезианцы принимают снисходительно, если музыкальные инструменты имеют хорошие частотные фильтры и не производят лишних звуков, неконтролируемых слухом землян. В культурную программу, осуществляемую бригадой, входят также передвижные выставки предметов искусства и исторических ценностей Земли, а также фестивали старых и новых голофильмов, постоянными хитами которых становятся обычно комедии и любовные мелодрамы. Некоторые комедии, например "Приключения Марика", аборигены готовы смотреть раз по двадцать, каждый раз одинаково впадая в восторг. Им явно не хватает событий и переживаний.

Перевозки между Землей и Корнезо осуществляют большие транспортники типа моего "Джо", переделанные в пассажирские лайнеры. Конечно, для обслуживания в полете туристов, артистов и пассажиров, состоящих из специалистов-ученых и работников посольства, кроме обычной команды на лайнере летает небольшая армия разнообразного обслуживающего персонала численностью шесть тысяч человек, Корпус Стюардов.

На линии работает пять таких лайнеров, носящих имена самых известных фантастических миров, придуманных древними писателями. Это "Арракис", "Барраяр", "Коннекис", "Маджипур" и "Олассон". Поскольку полет между Землей и Корнезо длится три месяца, то шесть месяцев, по дороге туда и обратно, туристы должны развлекаться на корабле. Конечно, на больших транспортниках хватает места для разнообразных кафе и ресторанов, залов и зальчиков, бассейнов и спортивных площадок, но существенной частью развлечений в полете являются территории лайнера, оформленные в соответствии с миром, в честь которого назван тот или иной корабль. Среди туристов бывает много народа, стремящегося попасть на вполне определенный корабль, чтобы пожить в мире своей мечты. Такие туристы меняются очередью и готовы ждать чуть ли не лишний год, чтобы попасть на определенный корабль. Те, кому такая театрализованная обстановка не по душе, живут в семизвездочных апартаментах, оформленных совершенно традиционно.

Понятно, что для решения всех вопросов, связанных с "Райским Местечком", в Комитете по Туризму и Отдыху существует особый Департамент "РМ", штат которого составляет больше половины штата всего Комитета ТО. И главное, чем занимается Департамент "РМ", это очередь на "Райское Местечко". Комитет ТО отвечает за половину заезда, за пять тысяч мест, билет на которые можно купить. Понятно, что билеты фантастически дорогие, но количество желающих никогда не уменьшается. Многие копят деньги лет по сто, чтобы попасть на "Райское Местечко". Чтобы получить место в очереди, надо заплатить аванс в четверть стоимости билета и ждать как минимум лет двадцать, пока подойдет твоя очередь. Если к этому моменту ты не можешь внести оставшуюся часть суммы, то можешь поменяться очередью с тем, у кого денег в этот момент хватает. Некоторые предусмотрительные родители занимают очередь для своих детей, внося аванс на билет, как только ребенок рождается. Очередь можно подарить,

завещать и т.п. Бывали редкие случаи, когда люди по каким-то причинам просто продавали свою очередь. И всем этим занимается Департамент "РМ". Он же занимается и подбором обслуживающего персонала на "Райском Местечке".

Получить работу на "Райском Местечке", да еще на два года – заветная мечта любого универсала. Но какой квалификацией надо при этом обладать! Надо пройти строжайший предварительный генетико-психологический отбор, а затем победить в профессиональных конкурсах, проходящих по олимпийской системе, и только тогда ты попадешь в список претендентов. Впрочем, очередь претендентов гораздо короче очереди туристов, и ждать отправки по контракту приходится каких-нибудь два-три года. Важно за это время не утратить квалификацию и пройти окончательную проверку перед заключением контракта.

Еще пять тысяч мест в каждом заезде распределяются Всемирным Советом и его Министерствами и Комитетами по Спорту, по Культуре, по Образованию и Профессиональной Подготовке, а также общественными организациями. Все эти образования имеют свои квоты, безобразная борьба за передел которых происходит на каждом заседании Всемирного Совета, что мы и имеем счастье постоянно наблюдать в Новостях. Эти пять тысяч мест распределяются бесплатно между победителями всевозможных конкурсов, фестивалей, олимпиад, соревнований и т. д. и т. п. И если заработать деньги на отдых на "Райском Местечке" реально имеют шансы только специалисты, то получить билет на Корнезо, победив в каком-нибудь конкурсе типа "Кто дальше плюнет?", может надеяться любой универсал.

Теперь, после сегодняшних разговоров с Мелиссой, я понял, что все, связанное с "Райским Местечком", – хорошо продуманная социальная политика селферов.

Служить в Космофлоте на лайнерах трассы Земля-Корнезо стремятся многие, и это понятно. Вся команда и Корпус Стюардов при каждой парковке на орбите Корнезо имеют право на три дня отдыха на Лалуэ, поскольку выгрузка-погрузка пассажиров и грузов обычно длится дней семь-восемь. Капитанами и старшими офицерами на этих лайнерах служат ветераны с особыми заслугами, те люди, на примерах подвигов которых воспитывают курсантов Академии, люди, чьи имена навечно вписаны золотыми буквами в историю Космофлота.

Кстати, я вспомнил, что месяц назад на Корнезо ушел "Маджипур", капитан которого Джордж Тимурович Вельяминов, ему я сдавал в Академии курс "Стратегия и тактика использования двигателей различных типов при межзвездных перелетах". Тут я стал по привычке прикидывать план использования двигателей на трассе Земля-Корнезо – и почему-то никак не мог припомнить, в каком Галактическом рукаве расположен Маджипур, поэтому у меня никак не сходился баланс времени полета туда и обратно…

Я рассчитывал полеты между Землей и Корнезо, но все время оказывался то на Маджипуре, то на Краю Света, где Начальник Стройки вместе с Руководителем Экспедиции у костра в степи под гитару проникновенно исполняли "По рукавам Галактики скитаясь, я забывал о собственной звезде…". А когда я опустился на Арракис, он же Дюна, к моему шаттлу со всех сторон устремились песчаные черви, которыми управляли люди с пронзительно синими глазами, и когда уже из огромных глоток червей повеяло жаром их внутренних вечных топок, Мелисса взяла меня за руку и сказала: "Мы летим на Корнезо", но в рубке "Джо" второй пилот, Стив Попов, сверкая своим третьим глазом, повязка с которого была снята и лежала на панели управления, у окна, распахнутого в пространство с видом на Крабовидную Туманность, повторял страшным голосом: "Я не могу отключить двигатели Вульфа!", а на экранах уже высвечивались координаты Солнечной системы, и Вельяминов, стоя у доски, объяснял, почему нежелательно, находясь в пылевом облаке, менять режим работы параллельно включенных Ф-двигателей…

Я проснулся, перевернулся на другой бок и тут же попал в знакомый кошмар, который, с разными вариациями, последние годы снился мне регулярно.

…Я очень спешил, но двигался мучительно медленно, как в воде, по бесконечным коридорам орбитальной станции "Альбина-3" в поисках того единственного человека, чей коммуникатор еще передавал сигнал "ЖИВ". Он должен был быть где-то здесь, во внутренних блоках станции, но вокруг я видел только необратимо, бесповоротно мертвых людей, вернее, то, что было когда-то людьми, и что трудно было теперь узнать под пузырящимися наростами, выпирающими из форменной одежды. На мне был скафандр высшей защиты, потому что только он мог выдержать в потоке горячей плазмы время, необходимое для надежной стерилизации. На переднем щитке скафандра пламенел орден "Пурпурной Звезды", который я потом, гораздо позже, получил за свои действия на "Альбине-3". Но это меня почему-то не удивляло, я только беспокоился, что орден не выдержит стерилизации и сгорит в потоке плазмы. Я шел через лаборатории, заглядывал в жилые помещения и видел только изуродованные трупы. Наконец я добрался до блока консервации, где обрабатывали и хранили в криокамерах биологические образцы, прошел через тамбуры с герметичными дверями и увидел в одном из морозильников белое лицо Стефана. Дверца соседнего морозильника была распахнута, и, заглянув туда, я обнаружил свой санитарный блок на "Джо", где в альфьюритовом бассейне плавала Барракуда, которая спросила голосом Мелиссы: "Так тебе нравится, как я танцую свои картины?" На площади унылого пыльного городка Надя крутила бесконечные фуэте, а на ее правой руке была надета железная шипастая перчатка. Мама подошла ко мне и сказала: "Саша, у женщин такая обманчивая внешность!" И тут, наконец, пламя охватило меня и морозильник со Стефаном внутри, и я сквозь скафандр почувствовал жар бушующей плазмы…

Я проснулся в холодном поту, судорожно дыша. Я лежал на кровати в коттедже, на острове Мелиссы, на планете Земля. Была еще глубокая ночь. Я включил ночник, встал, зашел в туалет, потом на кухню и достал из холодильника бутылку минеральной воды, открыл ее и стал пить прямо из горлышка. Этой же ледяной водой я умыл лицо. Бутылку с остатками воды я взял с собой в спальню и поставил на полку у кровати, лег, погасил ночник.

Я закрыл глаза, но сон никак не шел. Я хотел бы забыть "Альбину-3", но не мог.

Это был мой второй полет в качестве капитана "Джо". Полет к Альбине не был плановым рейсом, туда регулярно ходит "Виктор Синицын". Мой "Джо" направлялся на Фризу, просто по дороге мы должны были сделать небольшой крюк и закинуть тонн двадцать оборудования на орбитальную станцию "Альбина-3". Уже в системе Альбины, за подлетный час к станции, с "Альбиной-3" внезапно прервалась связь, а через восемнадцать минут после этого по всем коммуникационным каналам завыл сигнал высшей опасности "ВО".

Станция была на орбите, внешне выглядела совершенно нормально, но попытки установить хоть какую-то связь закончились ничем. Вдруг на одной из частот, предназначенных для связи внутри станции, удалось обнаружить слабый, пробивающийся из внутренних помещений, единственный сигнал "ЖИВ", подаваемый чьим-то личным коммуникатором. Сканирование станции не обнаружило никаких технических неполадок. Видимо, беда случилась с людьми.

По "Инструкции…" положено было отправить на станцию разведгруппу, но это была Альбина, и беда с людьми могла быть только одна: очередной супервирус. К сожалению, даже Космофлоту не чужды бюрократические проволочки, и "Инструкция…" еще не успела учесть все аспекты работы на Альбине.

Если бы не сигнал "ЖИВ", я просто сразу же в нарушение любых инструкций отправил бы станцию со всем ее содержимым к местному солнцу, и не успокоился бы, пока не убедился, что она сгорела в звездной топке. Если бы на "Джо" был селфер, на поиск живого человека отправился бы он. Но ни одного селфера на борту моего корабля в том полете не было.

На самой Альбине постоянно работали два селфера. Я немедленно, как только осознал ситуацию, связался с ними. Но они в это время сопровождали экспедиции непосредственно на поверхности планеты и оставить там без страховки десятки людей не имели права. Чтобы вернуть экспедиции в центральный лагерь, в приемлемый уровень безопасности, требовались часы, которых у последнего живого на "Альбине-3" скорее всего не было.

Я не мог ни уничтожить станцию с живым человеком, ни выполнить "Инструкцию…", рискуя жизнью членов моего экипажа, отправляя разведгруппу почти на верную мучительную смерть. А сигнал "ЖИВ" не умолкал.

Я мог рискнуть только своей жизнью.

Главная проблема была в возвращении на корабль. Учитывая невероятную живучесть и приспособляемость супервирусов Альбины, что лишний раз подтвердила гибель персонала станции, было ясно, что при возвращении на корабль мне и выжившему человеку со станции, если получится его спасти, ограничиться стандартными процедурами стерилизации невозможно. Мы полагали, что человек на станции выжил только потому, что в момент, когда вирус вырвался на свободу, он был по какой-то причине облачен в скафандр высшей защиты. Никакого другого варианта возможности уцелеть на зараженной станции мы вообразить не сумели.

Все оставшееся время подлета к Альбине мы с офицерами "Джо" пытались придумать такой способ стерилизации скафандров, который был бы надежнее всех способов, применявшихся до сих пор. В итоге я лично отрегулировал на минимально возможный уровень мощности один из детонационных реактивных двигателей "Джо". В камере этого двигателя человек в скафандре мог продержаться, по расчетам, секунд тридцать. Этого должно было хватить для надежной стерилизации. Регенерационные камеры, конечно, тоже были наготове.

Когда "Джо" подошел к "Альбине-3", я передал командование своему старпому, Елене Гольдберг. Мне помогли надеть скафандр, и я в шлюпке отправился к станции.

К счастью, вся автоматика станции была исправна, и я без проблем попал внутрь. В момент трагедии, как потом выяснилось, на станции находилось четыре тысячи триста восемнадцать человек. Умирали они тяжело, но, видимо, достаточно быстро. Многих агония застала непосредственно на рабочих местах, ведь они готовились принять грузы с моего корабля, все знали, что "Джо" уже в системе. Но большинство успели выбраться в коридоры, видимо, надеясь найти там помощь, и умирали уже там.

Я шел по коридорам, которые казались мне бесконечными, обходя трупы, перешагивая через еще совсем недавно живых людей, которые теперь представляли собой всего лишь биомассу для недолгого пиршества чужой агрессивной жизни. Я не мог себе позволить отвлекаться на эмоции, тратить время на тех, кому нельзя было уже ничем помочь. Я спешил найти того, кто был еще жив.

Как позже выяснилось, очередная экспедиция с поверхности Альбины прошла все процедуры стерилизации и люди, как положено, провели в карантинных блоках стандартные две недели, после чего, совершенно здоровые, как все в этом были убеждены, вышли во внутренние помещения станции. Судя по всему, кто-то из них в этот раз "прихватил" с собой с поверхности Альбины особо устойчивый к стерилизации кристаллизованный вирус, который в карантине "проснулся", попал в человеческий организм, "освоился" там и, чрезвычайно быстро мутировав, начал взрывообразно размножаться через два дня после того, как человек покинул карантин.

Когда у первого носителя нового вида вируса появился на коже крошечный пузырек, наполненный мутной жидкостью, "Джо" как раз вошел в систему.

В это время Стефан Валенски, один из известных биологов, уже четвертый год работавший на станции, в герметичном блоке заканчивал консервацию очередной партии биообразцов, и камера глубокой заморозки была уже готова к ее принятию. И тут по внутренней сети ему позвонил его молодой коллега, Саша Смирнов, и, поскольку "Джо" был уже на подходе, пригласил пойти пообедать пораньше, чтобы потом спокойно заниматься приемкой заказанного оборудования. В процессе разговора Стефан увидел, как у Саши на лбу возник прозрачный пузырек и тут же лопнул. Валенски сумел мгновенно понять, что это означает. Он переключился на рубку. Там находились два связиста. Они корчились в судорогах на полу, а кожа на их лицах и руках уже пузырилась и "вскипала". Они не реагировали ни на его призывы, ни на вызовы с "Джо". Но Валенски заметил, что у одного из них височный процессор был все еще подключен к аппаратуре рубки. Стефан через свой процессор вошел в коммуникационную систему станции и соединился с каналом, к которому был подключен связист. Стефану пришлось практически слить свое сознание с сознанием агонизирующего, полуразрушенного мозга и заставить умирающего человека приподняться и задеть рукой один из красных тумблеров аппаратуры. Это судорожное движение включило сигнал "ВО", который и предупредил наш корабль.

Стефан был очень хорошим биологом и опытным космофлотчиком. Он чрезвычайно быстро и, как оказалось, совершенно правильно оценил ситуацию и просчитал все варианты развития событий. В самом плохом варианте погибали все люди на станции, включая его самого, весь экипаж "Джо" и, возможно, какая-то часть человечества. В хорошем варианте, если бы экипаж "Джо" разобрался в ситуации, станция со всеми без исключения людьми, живыми и мертвыми, должна была бы быть уничтожена. Существовал еще почти невероятный вариант, что его и других выживших, если они еще есть, сумеют спасти.

Стефан был мужественным и трезвым человеком. Он решил, что имеет смысл не просто надеяться на невероятный вариант фантастической удачи, а попытаться повысить свои шансы выжить и постараться максимально облегчить задачу спасателям, если будет проводиться операция по спасению.

Ситуация на станции была парадоксальной: самое, как считалось, опасное место, консервационный блок, в котором находился Стефан, оказалось сейчас самым безопасным. Заражена была вся станция, а он был надежно изолирован глубоко внутри смертельно опасной зоны.