Отлично! Двадцать сантиметров в глубину – это не так важно для посадки. Для переброски энергии это будет небольшая проблема, там должна быть точнейшая настройка, но к тому времени, как надо будет перебрасывать, я уже во всем разберусь.
14
Двери шлюза, гремящие ступеньки, россыпь мелких обломков под ногами – и вот я на Вите. Сила тяжести надавила на плечи, ветер от энергетического колодца ударил в лицо, осыпав жгучими брызгами океанской воды. Вода витанского океана была раствором кислоты, таким же, как в морях Регдонда. Кожа и ткани человеческого организма растворялись в этой кислоте так быстро, что человека, упавшего в нее, через час можно было опознать только по идентификатору. Если, конечно, рядом не было миксинидов.
Пресная вода на Вите была только дождевая, но и дожди шли только в ночное время. Сейчас до витанской ночи оставалось больше полутора земных недель. Над платформой витала пыль и едкие брызги, хотелось кашлянуть, высморкаться и натянуть шлем, но ни Славка с десантниками, ни Гонта, ни даже мой отец шлемов не закрывали, как бывалые бойцы. Я тоже не закрыл.
Следом за мной из станции выбрались остальные. Славка и ее десантники не торопились – профессионально экономили силы. Биополевик Подгорецкий выскочил легко – к такой силе тяжести он с рождения привык на Стике. Оба долонана скатились на платформу, не одеваясь, но держа наготове свернутые скафандры – опыт общения со жгучими водами регдондского моря не внушал им оптимизма и на Вите. Зеленые рожки на их макушках то и дело свертывались в колечки: электромагнитные колебания были слишком сильны для чувствительных долонанов. Кевиан крепко сжал средними ластами свой багор чикальтинана, а Сигемон хлопал верхними при приближении окулумов и раскачивался на нижних ластах в такт плеску морской воды. Как они будут вести расследование на Вите при такой чувствительности?
Я подошел к краю платформы. Коричневые лианы толщиной в руку оплели края платформы, от них деловито тянулись к свету красноватые кожистые стебли, а между стеблями лежала коричневая, наполовину сгнившая, труха, как хвоя в земном лесу.
Я шагнул на упругую поверхность мембраны, и из нее мгновенно вырос из глубины зеленовато-коричневый бугор высотой мне по пояс, за ним другой и третий. Бугры росли, вздувались и давили друг друга, будто борясь за жизненное пространство. Но друг с другом или со мной? Мой чип ничего не мог подсказать – как и вся электроника, рядом с колодцем он перестал работать, но я вспомнил сам – это были витанские полиморфы. Полиморфы раздувались, играли всеми оттенками красного и зеленого, надвигаясь на меня, будто давая понять: их конкурент – именно я! Как я теперь пройду к строительному модулю? Впрочем, как-то к нему люди до сих пор ходили. Я решительно пнул тяжелым ботинком экзоскелета ближайший из них, и полиморф послушно сдулся, давая проход.
Красно-желтый строительный модуль терялся в пестроте леса. Перья с красными стволами и розовыми вершинами вырастали из-под его полозьев и поднимались над крышей, окружая, будто телохранители важную персону. Под ними извивались крупные и мелкие лианы, и плотным слоем лежала труха. Из-под лиан, приподнимая их на своих бугристых спинах, виднелись гладкие зеленые полиморфы. Рядом с ними вырастали коричневато-красные, покрытые извилинами, витанские мозговики – не твердые, как земные их тезки, а мягкие шарообразные существа высотой в половину человеческого роста. Они могли только есть и быть едой для других, зато и то, и другое им удавалось отлично. Мозговики, вытягиваясь то в одну сторону, то в другую, ползли и объедали на своем пути концы лиан и гниющие перья, оставляя за собой гладкую полосу из полиморфов.
Над лесом, мерцая золотым сиянием в ясном небе, пролетели три окулума. Самый крупный, не меньше полутора метров в поперечнике, с черным круглым ядром величиной с человеческую голову, внезапно нырнул вниз прямо над платформой, но из леса вынырнул ему навстречу крупный, сверкающий фламбойян. Он размаху врезался в окулума полупрозрачным краем своего сверкающего тела, а тот попытался обхватить его щупальцами. Полупрозрачные края сверкающего знамени ударили окулума, будто ножи, с его боков полилась желтая слизь, но он цепко держал противника щупальцами. Золотые искры засверкали над схваткой, рассыпаясь фейерверком, слизь с обоих шлепалась на платформу.
– А ну, брысь! Вот плевки природы, всю платформу загадили! – гаркнул за моей спиной отец, щелкая спуском лучевика. Зеленый огонек на рукояти не загорался, луча не было, а животные Виты, как им и полагалось, не издавали никаких звуков и вряд ли слышали крик. Опять отец устраивает скандал на пустом месте!
– Капитан Хальс, отставить!
– А ты, горшок с ушами, куда лезешь?
Я не успел ответить. Развернувшись круглым полотнищем, фламбойян взлетел над колодцем, а окулум упал в черную воду колодца. В колодце заплескались гибкие зубастые существа, каждое толщиной со среднего человека, а длину мне не хотелось даже знать. Миксиниды! Обитатели колодца бешено защелкали зубами, расхватывая добычу, фламбойян закружился над колодцем. В средней, утолщенной части его тела открылось темное отверстие, оттуда посыпались в воду золотисто светящиеся шарики.
– Ах ты слизняк летучий!
– Да ладно вам, капитан! Не мешайте ребятам размножаться! – подбежал к нам Подгорецкий. Улыбка у него была такая довольная, будто он сам организовал процесс размножения. – Окулумы и фламбойяны – здешние конкурирующие виды. Кто победил, тот сеет семена в воду, а кто проиграл, того уже слопали. Это естественный отбор такой, первый раз в жизни вижу!
– А что из семян вырастет? Я читал, что не окулумы и не фламбойяны, а что?
– Перья! Вода выплеснет их на берег, и вырастут перья. Их два вида, от фламбойянов – белые и от окулумов – розовые, в лесу они тоже конкурируют.
Отец уставился на него, как разъяренный окулум на фламбойяна.
– Ты чего мелешь, горшок с ушами? – рыкнул он, биополевик только засмеялся, а папаша ухмыльнулся в ответ. Кажется, внушение биополевика снова сработало.
Размножившийся фламбойян мирно уселся на верхушку красного пера и принялся ощипывать своим полупрозрачным краем тонкие концы веток. Объемный утолщенный его центр мерцал и переливался золотистым светом. Я подошел поближе, но он не обратил на меня внимания, зато бело-розовые и красные перья согнулись до земли, пытаясь рассмотреть меня своими светящимися краями. Как это получается – углеродная жизнь, вроде нас, людей, а все вырабатывают электричество да еще светятся? Впрочем, некоторые земные рыбы, например, электрические скаты, тоже так делают. Все бывает…
Я щелкнул пальцем хрупкому краю розового пера, он отломился и отлетел в сторону, будто ждал этого. Кажется, в справочнике это тоже описывалось как один из способов размножения, вегетативный. А другие? Хорошо бы увидеть, как это бывает!
Я щелкнул по другому перу и замер от неожиданности. Из переплетения лиан и скопления морщинистых мозговиков навстречу обломку пера открылась пасть такого размера, что могла бы вместить меня целиком. Пасть чавкнула, захлопнулась, шлепнув губами, напоминающими присоску, и снова открылась. Это еще кто? Подняв безглазую голову с разинутой пастью, изгибаясь и скользя, из мозговиков выскользнул гигантский червь, а скорее, змей толщиной с человеческое туловище и длиной не меньше трех метров. Коричневая шкура красиво переливалась, на бархатистом лбу мерцала россыпь огоньков. Гладенец!
Первооткрыватели Виты двадцать лет назад именно за эту красивую шкуру дали змееподобным существам такое имя. Они пытались охотиться гладенцов и считали их съедобными, но сейчас я чувствовал себя не охотником, а добычей. Раскрыв пасть еще шире, гладенец повернул мерцающую голову ко мне – слепые чудовища отлично чувствовали движение и тепло своими светящимися углублениями на лбу и боках.
Я нырнул за коричневый ствол ярко-красного пера, отец и Подгорецкий тоже куда-то скрылись. Из действующего оружия у меня был только стандартный армейский нож и огнестрельная «Амфибия», но, похоже, остановить гладенца мог только тирококсовый заряд из базуки. В справочнике для улетающих на Виту рекомендовалось «в случае агрессии со стороны гладенца армейским ножом отделить переднюю часть его тела от задней на расстоянии метра от ротового отверстия». Тот, кто это писал, надеялся на то, что у гладенца, как и у других жителей Виты, нет костей, а шкура не слишком толстая. Но он определенно никогда не видел живого гладенца, не говоря уже о том, что не пытался что-нибудь от него отделить с помощью ножа длиной в двадцать пять сантиметров.
Выгнувшись дугой, гладенец опустил в труху свою присоску и деловито захлюпал, выпуская слизь и захватывая перегнившие обломки перьев. Мелкие мозговики и молодые растущие перья тоже пользовались у него успехом. Вокруг распространился сладковатый запах и тепло.
На пути гладенца поднялся большой сморщенный мозговик. Что он будет делать? Тоже проглотит? Рот-присоска захлопнулся, а гладенец вытянулся возле мозговика, как длинное коричневое бревно. Не пытаясь уползти, мозговик начал растягиваться вдоль гладенца, распрямляться и меняться у меня на глазах. Сморщенная красная кожа потемнела, разгладилась, передняя часть вытянулась, в ней открылся темный провал пасти – и вот передо мной уже встали на хвосты два огромных, мерцающих боками, гладенца!
Новый гладенец развернулся на хвосте и помчался в чащу леса, а старый не спеша пополз к колодцу. Что ему там надо? Шкуры местной живности нечувствительны к черным кислотным водам витанского моря, но далеко не вся живность ныряет в колодец. Во всяком случае, так было сказано в справочнике, которому я верил все меньше.
Взобравшись на горб зеленого полиморфа, гладенец неожиданно поднялся на хвост и закачался, будто в танце, раскрыв пасть-присоску в небо. Из зеленоватого воздуха, золотистого света и рыжих облаков, рванулось ему навстречу яркое золотое, переливающееся на ветру, полотнище. Фламбойян, сверкая и разливая вокруг радужное сияние, завился вокруг стоящего на хвосте чудовища, обхватил его складками золотисто сверкающего тела и поднял над землей. Темный хвост повис над черной блестящей водой, заискрил, изогнулся и обвил свободный конец золотого полотнища. Что это – еще одно сражение за право на жизнь? Поток ветра закружил обоих, увидел, как гладенец светлеет, становится прозрачным и загорается ярким огнем.
– Смотри, командир, как стараются! – услышал я сзади голос Подгорецкого. Когда он успел догнать меня и гладенца? Золотистое полотнище развернулось, разделилось надвое – и вот уже два ярких фламбойяна летят в бирюзовом небе. В детстве я мечтал хотя бы в мираже увидеть, как гусеница превращается бабочку, а сейчас такое же великолепное превращение совершилось на моих глазах.
– Такого больше нигде нет! – крикнул биополевик. – Это главный способ размножения на Вите! Сложные существа превращают более простых в себе подобных. В подходящих условиях, конечно. Но здесь условия как раз подходящие – колодец рядом, энергия так и плещет во все стороны! И вот из семян вырастают перья, от окулума – розовые, от фламбойяна – белые. Части перьев, если они большие и падают рядом с более сложными организмами, тоже становятся другими: розовые перья – мозговиками, а белые – полиморфами. Главное – соприкосновение и определенное состояние электромагнитного поля. Гладенцы получаются почти одинаковые, из крупных мозговиков они выходят немного темнее, чем из полиморфов. Мелких не превращают, их просто едят. А если более сложное существо, окулум или фламбойян, видит гладенца, он по колебаниям электрического поля выбирает нужного и превращает его в свою копию.
– Но почему две линии развития? И где в них миксиниды?
Это меня занимало еще тогда, когда я только читал о Вите.
– Из двух линий получается более жизнеспособная биосистема и лучше идет отбор. А миксиниды – тупиковая ветвь, это если гладенец попадет в воду и не выберется.
В сине-зеленом небе реяли над черной водой золотые знамена, торжественно плыли окулумы, качались под ветром перья. Смотреть можно было долго, но надо было работать, и мы пошли к модулю.
15
Около модуля Балиани уже развернул бурную начальственную деятельность. И, разумеется, начал с разноса в своем фирменном стиле.
– Капитан Хальс, в интересах продолжения производственного процесса, прекратите бездельничать и глазеть на предметы, не относящиеся к вашим непосредственным обязанностям! – начал он нудным голосом. – Господин Подгорецкий, господа Кевиан и Сигемон, господа представители космического десанта, прошу отойти за пределы слышимости. Я как руководитель объединения «Энерго-Вита» собираюсь разговаривать со своими подчиненными, и посторонние здесь не нужны!
Десантники что-то разгружали возле модуля, и были уже за этими пределами, а Славка, стоящая рядом с руководителем объединения, сделала вид, что не слышит. Подгорецкий, усмехнувшись, отбежал к воде и взобрался на поднявшегося под ногами полиморфа. Рыжие волосы развевались под ветром, биополевой шлем торчал из кармана экзоскелета. Биополевик будто пытался что-то услышать в колодце – то ли звуки, то ли мысли миксинидов. Интересно, что там можно разобрать?
Сигемон, быстро передернув рожками, решительно развернулся, потянул своего начальника в заросли красных мелких перьев и начал что-то объяснять ему, воодушевленно размахивая ластами.
– Кевиан, Сигемон, вы куда? – крикнул я на долонанском. В конце концов, если они хотят уйти в лес, надо хотя бы предупредить! Впрочем, они мне не подчиненные… Но и бросить их в незнакомом месте, на чужой планете я не мог. Долонаны поспешно закончили разговор, и родовитый чикальтинан подкатился ко мне, возбужденно притоптывая нижними ластами. То ли оскорбление, то ли электрические колебания оказались слишком сильны для его чувств.
– Если бы дело касалось меня лично, я отошел бы по первому требованию, – громко присвистывая, объявил он. – Но это – оскорбление Регдонда и Его Величества Санулана! Я как чикальтинан багра не считаю возможным для себя далее находиться в обществе господина Балиани, а также его сотрудников. Мой длинношерстный помощник тем более не имеет такой возможности! Честь зовет!
Ну, если он решил изобразить оскорбленного рыцаря, это его дело. Но мне-то мог бы объяснить, зачем им на самом деле надо уйти! Кто его, в конце концов, спасал под обстрелом в гараже на Дубле? Впрочем, у него расследование, а тайна следствия – дело святое на любой планете.
Долонаны укатились в лес, а я вернулся на импровизированное совещание. Балиани не трогали чувства подданных регдондской короны, он просто разносил подчиненных.
– Господин Борский, подойдите ближе! Командир Хальс, к вам это тоже относится! Почему до сих пор я не вижу докладной о причинах нештатной посадки энергостанции? Командир Гонта, вас это тоже касается! Вы представляете собой охрану объединения «Энерго-Вита»! А лейтенанта Стрельцову я попрошу…
– Как командир десантного отряда, выполняющего боевую задачу, я представляю военный космофлот и уйти не имею права! Говорите при мне, потом будет не до того! – отчеканила Славка.
– Молодец, генеральша! Так его, давай! – заулыбался Гонта. На лице Балиани изобразилось желание немедленно разорвать договор с начальником охраны, отпускающим такие шуточки, но он почему-то промолчал. Славку он тоже оставил в покое, зато с новой силой взялся за остальных, то есть за нас с Борским. Впрочем, кроме нас никто не смог бы разговаривать с ним по сути дела.
– Как руководитель и член совета директоров объединения «Энерго-Вита» я требую объяснений! Господин Борский, чем объясняется неудовлетворительное состояние рабочей платформы в то время, когда энергостанция должна немедленно начать работу? С первого взгляда я вижу, что имеет место саботаж, за который вы, несомненно, ответите!
Конечно, начинать работу энергостанции надо, но сначала разобраться, что происходит там, где ей предстоит работать! Энергостанцию и платформу к ней проектировали и испытывали больше пяти лет, на одно согласование в Галактическом Арбитраже ушел целый год по земному счету, а теперь Балиани зачем-то хочет немедленного начала работы – без отладки, без настройки наводок, без пробных пусков. Чего ради?
– Это построено автором проекта по последним изменениям, – проговорил Борский, стряхивая с черных волос и бровей блестящие капли морской воды. Насколько я его знал, из него никогда нельзя было вытащить больше пяти слов подряд.
Автором проекта была, конечно, Нина, все остальные, включая меня – исполнители. Но зачем ей понадобились эти странные изменения? Она вообще никогда не меняла готовый проект, считая, что ошибки надо исправлять до окончания, а второпях и на ходу ничего хорошего придумать нельзя.
– А может, ошибки были в проекте? Я хочу слышать объяснения представительницы проектного отдела Нины Робертс! – настаивал Балиани. – Почему она проработала здесь целый месяц, а ошибки остались? Почему энергостанция была поставлена в аварийную ситуацию? Я поставлю перед советом директоров треста «Энергосектор» и фирмы «Энерго-Вита» вопрос об увольнении Феликса Борского и Антона Хальса!
А кто ему будет в срочном порядке запускать станцию? Откуда он возьмет новых подготовленных инженеров, если мы готовились к работе на Вите месяцами? Я огляделся по сторонам. Бело-розовые перья леса качались под ветром, фламбойяны сияли на солнце, а биополевик Подгорецкий забрался на высокий горб рыжеватого полиморфа и внимательно слушал разговор. Кажется, пределы мысленной слышимости существенно отличались от слышимости звуковой.
– В проекте ошибок не было. – мрачно сообщил Борский – Но последние полметра платформы были сняты роботами сутки назад и заменены новым покрытием по изменениям Нины Робертс.
– Почему вы, начальник строительства, следовали безграмотным указаниям? Почему не доложили руководству? Вы участвовали в саботаже работы! – давил Балиани.
– Кто тебе платил за саботаж? Конкуренты? Робертс? – спокойно, почти равнодушно, спросил Гонта и кивнул Роди. Роди подошел к Борскому сзади, крепко схватив его двумя руками по обе стороны левого локтя. Он что, и ему локоть решил сломать, как мне когда-то? Балиани сделал вид, что ничего не замечает. Что, я тоже должен в этом участвовать? За кого они меня принимают?
– Роди, отойди! – сказал я громко и отчетливо. – Прекратите это!
Он оглянулся на Гонту, тот опять кивнул, и Роди отпустил. Дело естественное, я охране не начальник, но все же я остановил пытку!
– Она все сделала сама, – процедил Борский сквозь зубы, потирая локоть. Он никогда никому не жаловался, и теперь ему тоже было противно. – Ушла десятого апреля, вернулась одиннадцатого, переделала чертежи покрытия, а ночью пока я спал, запустила роботов.
Я два года проработал в отделе у Нины, и не мог представить, чтобы она делала элементарные ошибки. Тем более умышленно! Работа для нее была святым делом, а исчезнуть, все бросив, она не могла ни при каких условиях.
– Она предоставила вам объяснения своим действиям или обоснование изменений? – спросил Балиани. Борский покачал головой.
– Сказала – так надо.
Я и этого не мог себе представить. Нина, которая всегда все объясняла и успешно убеждала всех в своей правоте – от директора до последнего техника, не могла сказать: «Так надо». Это было неестественно.
– А потом что она сделала? – продолжал Балиани.
– Ушла и не вернулась, – проговорил Борский и замолчал. Он и так сказал куда больше своей обычной нормы.
– Подождите! Может, ее хиляки похитили? – заговорила незаметно подошедшая Славка. – Например, в первый раз вживили ей какой-нибудь чип, чтобы под внушением работала на них, а потом вернули на строительство. У хиляков военная разведка еще не такое может! А здесь в экспедиции все биологи, тоже могут, это точно!
– Капитан Стрельцова, я вынужден заметить, что ваше присутствие на производственном совещании нежелательно! Отойдите за пределы слышимости к вашему отряду! Где начальник охраны?
Славка не двинулась с места, Гонта куда-то пропал, а Балиани уже не обращал ни на кого внимания – наверное, обдумывал вероятность похищения.
Все может быть, но зачем каутильцам похищать Нину для порчи покрытия, а потом возвращать обратно? Для такой мелкой диверсии слишком сложно, да и результата нет, я все равно посадил станцию.
– Вряд ли сотрудники или охрана экспедиции кого-то похищали, – сказал я. – Но они могут о ней знать. Я задам вопросы подполковнику Радхавану, когда буду передавать ему тело профессора Чандры.
– В интересах объединения «Энерго-Вита» я требую от вас немедленной наладки энергостанции для работы в основном режиме добычи энергии. Командир Хальс, вы должны заниматься исключительно технологией, размещением, наладкой грависвязи и пробными запусками. Нарушения технологии абсолютно исключаются. Вопросы охраны и переговоров вас не касаются.
Он, конечно, мой непосредственный начальник, но неприятностей с погибшим профессором Чандрой было уже достаточно, и я сам доведу это дело до конца, то есть до подполковника Радхавана.
– Передать подполковнику Радхавану тело и документы мне поручил генерал-лейтенант Хантер, – сказал я. – И я сделаю это сегодня же.
Как ни странно, Балиани не стал настаивать. Разнос закончился, и все пошли в модуль. Долонаны так и не вернулись, Подгорецкий остался на берегу, разглядывая гладенцов в колодце. Я еще раз дошел до энергостанции и проверил замки входного шлюза, а потом вернулся к модулю.