Глава шестая, в которой тени сгущаются ещё сильнее
В избушке было гораздо светлее, чем в лесу. С мерным жужжанием в углах работали странные кристаллики, которые и источали свет. На одной из стен висели пучки трав, на большом верстаке расставлены склянки, весы, разбросаны железки. Под окном стоял стул, перед ним лежала угрожающих размеров куча бумажных свитков. А вдоль ещё двух стен стояли стеллажи забитые книгами под завязку. На первый взгляд хозяина дома не было.
– Нет, ну ты видел эту штуку? Как она чётко функлиционирицирует, – восхищался Гуркиш.
Дело в том, что морщинистому зелёному парню очень нравились всякие механизмы. В шахтах он по молодости искал способ облегчить труд себе и соотечественникам при помощи простейших приспособлений. Однако орки-оптимизаторы были консервативны, и быстро вышибли из него новаторский дух. А сейчас ветер свободы потихоньку вдувал обратно в Гуркиша любовь ко всему, что сложнее кирки.
– Чётко. Главное, что она разобралась с этими мелкими задоцапами до того, как они намотали наши кишки себе на когти. – Коба не слишком разделял восторга товарища. Его больше занимал вопрос, есть ли в избушке чего пожрать.
Он открыл ближайшую кастрюлю, но в ней были какие-то крошечные чёрные шарики. Гоблин понюхал содержимое и пришёл к выводу, что есть эту штуку не стоит.
В коробке рядом с очагом оказались рыбьи глаза. Вполне свежие. Коба быстро опустошил её.
– Демон лысый, хоть бы поделился! – возмутился его напарник.
Тот только махнул рукой и продолжил поиски.
В тишине, нарушаемой лишь мерным гудением кристаллических ламп и шуршанием рыскающих гоблинов, раздался сначала шелест листов, а затем голос:
– Решение найдено! Мои штаны на все стороны равны! Я – гений!
Гоблины встрепенулись и заняли оборонительно-убегательную позицию возле двери.
Из вороха бумаг под окном поднялся бородатый крепыш. Ростом он был примерно с гоблинов, но шире обоих вместе. Он черканул что-то на свитке, посмотрел на незваных гостей и буркнул утвердительно:
– Гоблины. Двое.
И замер. При этом глаза его бегали, как будто бородач что-то высчитывал.
– Ага, – опасливо протянул Коба. – Мы-то – гоблины, а ты кто, паря?
Бегающий взгляд хозяина избушки остановился на Кобе. Он гордо выпятил грудь и провозгласил:
– Я – анучёный. Сведущ в различных ануках.
– Ты про науку? – уточнил Гуркиш.
– А ну-ка заткнись. Не с тобой речь веду. А ну чё, на, вы тут делаете?
– Спасались от злобных карликов.
– А-а, красные колпаки, – протянул анучёный, взял с полки какую-то книжку, открыл и показал гоблинам. – Такие?
Парни кивнули, увидев на иллюстрации знакомую рожу.
– Очень хорошо, что вы их привели, на. У меня как раз закончились их ногти. Мой звононатор два-ноль должен был насобирать останки после истребления этих негодников.
– Так это ты сделал ту штуку с колокольчиками? – заинтриговано спросил Гуркиш.
– А чё, на? Сомневаешься?! – возмутился крепыш.
– Нет-нет. Я просто очень рад встретить такого зашибенного мастера, – залепетал морщинистый. – Расскажи, нафига именно нужна эта приспособа?
Бородач ни капли не смутился, но понял, что его теперь будут слушать.
– А как мне без такой приспособы, на? Красные колпаки поселяются там, где когда-то насильно пролилась кровь. А тут когда-то очень кровожадные головорезы жили. Но уж больно их избушка мне подходила, на. Вот я и поселился тут. А красных колпаков уничтожает звон колоколов и символ креста. Вот я и создал звононатор.
– Ого! – протянул Коба, явно переигрывая. – Давай сядем за стол, ты нас покормишь и расскажешь всё подробнее.
Бородач загорелся возможностью прочесть десяток другой анучёнах лекций. Он потянул за рычаг возле верстака. Скрежетнул какой-то механизм, и верстак с его содержимым сложился в стену, а на его место снизу из стены провернулась пустая столешница. Хозяин быстро кинул на неё котелок с каким-то варевом, три ложки и стаканы.
– Вы думаете, тут система противовесов? – поинтересовался бородач. – Ан хрен там. Рычаг вынимает стопор в шестеренке, которая на оси. Ось вращается, а потом стопор встаёт на место.
– Э, а за счёт чего вращается ось? – проявил смекалку Гуркиш.
– Я же говорю, хрен там один в специальной нише сидит и вращает её.
Гоблины хлебали варево. Коренастый бородач, который, к слову, оказался полугномом, ел меньше, а больше болтал обо всём подряд. Он рассказал парням, что если бросить ногти красных колпаков в огонь, то пламя на небольшой промежуток времени делается холодным. Ещё поведал о том, что разбойники, жившие здесь, были в основном орками, и творили свои зверства они под предводительством атамана Можетбросить Егособакам.
– Почему у орков и огров такие непонятные имена? – спросил Коба, который уже был сыт, пил какой-то горячий травяной отвар из глиняного стакана и был не прочь поболтать.
– Согласно традициям их рас, которые по природе лишены фантазии, – начал ликбез анучёный, – орчёнку или огрчёнку даётся имя, состоящее из фразы, которая первая произносится возле новорождённого после его появления на свет. Поэтому самые распространённые имена для них: Славабогам, Этомальчик или Этодевочка.
– Кстати, мастер, как тебя-то звать? – спросил Гуркиш, для которого этот многоумный полугном успел стать кумиром.
– Я – Ардаш, сын Гардаша, внук Угардаша. А основоположником нашего рода был великий Симонтаробугардаш
– Сына своего ты назовёшь Рдаш? – иронично поинтересовался Коба.
– Откуда ты узнал?! – изумился тот.
За окном вечерело, а речь путников от имён перешла к разным устройствам.
– Зацените, зелёные хмыри. Вот моё последнее изобретение.
Ардаш достал из ящика какой-то котелок, расписанный странными узорами.
– Шапка-невидимка, на! – торжественно произнёс он.
– Улёт! – воодушевились гоблины.
– Давай-ка ты, вонючий, примеришь.
Коба даже не стал спорить по поводу запаха. Так ему хотелось стать невидимым. Ведь это открывало массу возможностей. Он подошёл, взял из рук полугнома приспособу и нахлобучил на голову.
– Ну как? Я невидимый?
– Нет, просто выглядишь ещё глупее, – отозвался Гуркиш.
– Может её включить как-то надо? – спросил Коба, вращая головой с надетым на ней котелком.
– Да не в этом дело, на, – сказал Ардаш. – Ты вот нас видишь?
– Неа.
– В этом и смысл: шапка делает невидимым всё вокруг, а не того, кто её надел.
– Это очень тупо и гениально, – восхищённо выдохнул Гуркиш.
– Ану́ка! – многозначительно поднял вверх палец бородатый.
***
Мрачная Фигура Без Кресла справился с заданием господина и выяснил, что их цель покинула Стоницу через западные ворота. Значит, рано или поздно он объявится в Столице. Он поспешил сообщить это своему повелителю – Загадочному Голосу В Зеркале. Тот вместо кресла в качестве жеста доброй воли дал слуге лишь табурет, полный точёных пик.
Когда беседа Фигуры и Голоса завершилась, на другом конце континента потеплело и зазвенело ещё одно волшебное зеркало.
– Молви, и я внемлю тебе, ничтожный раб! – звенящее зеркало подняла исполинская чёрная рука. Невообразимым могуществом отдавал этот голос. Сама земная твердь, казалось, могла двигаться по его велению.
– В Столице скоро объявится тот, кого мы ждали столько веков, господин, – сообщил чуть менее могущественный Голос Из Зеркала.
– Зашибись! – пророкотал Владелец Чёрной Руки. – Вот твоя награда за благую весть.
Рука сжала зеркало, из которого послышался короткий вскрик (тоже довольно могущественный), и предсмертный хрип.
– Быстрая смерть – высшая награда. – Чернорукий коротко хохотнул. – А этому парню мы подготовим тёплую встречу.
***
– Слушай, бородоносец, а знаешь ли ты что-то об этих… Как их… – Коба начала чесать лысину, припоминая.
– Конечно, знаю, на, – откликнулся Ардаш. – Этикакых живёт в Люмием-ущелье. Это такой парень, типа рака. Их осталось около десятка.
– Да не. Гуркиш, скажи ему, что там тот камень требовал принести.
Тот оторвался от книги, в которой разглядывал схему какого-то устройства. Он тут же уловил о чём идёт речь.
– Тебе, Коба, сказали найти слышащего, видящего, чующего, ощупывающего и вкушающего.
– А, ну чё, на, я могу вам сказать, – разгладил бороду анучёный. – Это вам к магам. В их библиотеках точно есть про такое. Скорее всего, в Столичной академии.
– Ну почему в какую-то академию?! Почему бы не найти информацию в трактире, в какой-нибудь бочке с пивом? – начал клясть судьбу избранник чаши.
Сочувствия у своих сотрапезников он не вызвал и ныть потихоньку перестал.
– Ладно, пора, на, на боковую, – заявил хозяин. – Завтра надо провести испытание демономолотилки. Вы можете переночевать у меня, а утром выметайтесь.
– Как выметайтесь?! – возмутился Коба. – Я думал, мы теперь кореша́, и живём вместе. Утром ты добудешь пива, и мы будем тусоваться.
Ардаш слегка опешил от такой наглости и даже не сразу нашёлся, что ответить, только булькал что-то типа: «А чё нам анучёным, вы чё, на?!».
– Ладно уж, свалим. Если дашь в дорогу припасов, – махнул рукой Коба. – И пару колокольчиков, чтоб отбиваться от колпаков.
Гуркиш в беседе участия не принимал. Он прохаживался вдоль полок с книгами и думал о том, что ему очень нравится это место. Все эти механизмы, эти знания, таящиеся в книгах, манили его.
– А далеко вообще до Столицы этой? – спросил Коба.
– До Стоницы, Стол-пиццы или Столицы? – уточнил хозяин.
– Столицы. В Стонице мы уже были.
– О, и как вам, на, чешущаяся собака?
Коба почесал ухо, но решил не пересказывать историю о визите в это достославное поселение.
– Ладно, – пожал плечами Ардаш. – Сначала нужно вернуться на тракт, это вниз по карте. Потом идёте по нему влево до Стол-пиццы.
– Мне не надо в Стол-пиццу!
– Да понял я. Просто мимо этого города вы не сможете пройти, если, на, не хотите петлять. А потом ещё недели две вниз по большой дороге и будет Столица.
Он хотел нарисовать карту на бумажке, но Коба сказал, что потеряет её сразу, как только выйдет из дома. Тогда Ардаш взял уголь и начертил путь на спине бывшего вождя гоблинов. Тот убедил анучёного, что рисунок не смоется, потому что он не будет мыться. После художественной деятельности бородач при помощи рычага превратил обеденный стол обратно в верстак, а затем в широкую лавку. На ней и предстояло ночевать двум товарищам. Сам же хозяин развернул гамак в углу, забрался в него и захрапел.
– Слышь, патрон, – шёпотом позвал Гуркиш. – Ты спишь?
– Не, я пока мечтаю о спокойной жизни и столичных трактирах.
– Вот, кстати, о Столице, – начал мяться морщинистый. – Я с тобой, пожалуй, не пойду.
– Что? Тебя чумобло́хи покусали?! – возвысил голос Коба.
– Ну смотри. Ты вот знаешь, для чего ты рождён?
– Что бы пнуть тебя сейчас посильнее, отрыжка вурдалачья! – зашипел Коба.
Гоблины немного повозились, тихо пинаясь на узкой лавке.
– Я просто понял, что мне очень надо побыть здесь и изучить хоть немножко этих анук, – сказал Гуркиш, когда они приостановили баталию. – Да и не только мне это нужно. Это ради всех гоблинов мира!
– Скажи ещё, что ради всех смертных и бессмертных, живых и мёртвых. Усраться – не поддаться. Да и как ты тут побудешь, болезный? Слышал, что Ардаш сказал? Выметаться утром.
– Я уверен, что мастер послушает меня. Если надо, я буду сидеть у него на крыльце неделю.
– Чтоб у тебя козявки в носу превратились в угли, скаженный скукоженный ишак. Оставайся, раз так хочешь.
Коба ещё раз лягнул своего приятеля, отвернулся к стенке, подставляя неуязвимый зад под ответный пинок. Услышав тихие ругательства по поводу отбитой ноги, он удовлетворённо хмыкнул.
Но перспектива тащиться до Столицы в одиночку с металлическим звоном упала на сердце гоблина. Всё же этот морщинистый гиббон надёжно прикрывал спину в опасностях и давал дельные советы. Между его здоровенными ушами вполне рабочий аппарат. Коба ещё раз перевернулся, и подумал, что может и в этот раз стоит положиться на Гуркиша. В конце-концов он и сам не промах.
Так, опять снедаемый противоречиями, он заснул.
***
Чернорукий лежал ниц перед Неописуемым Ужасом Со Множеством Щупалец. На такую аудиенцию раньше не решался ни один смертный или бессмертный.
– Мы обязаны остановить этого гоблина со сверхъестественными силами, о величайший! – умоляюще рокотал невообразимо могущественный бас Владельца Чёрной Руки.
– Шмл шмлямш ч? – прохлюпали щупальца. Звук был на таком уровне могущества, что понять его было просто невозможно.
– Э-э, – протянул Чернорук, приподняв голову. – Можете повторить чуть менее могущественно?
– Влш кушл ккк-хшкпрп пхкош! – взревел Неописуемый Ужас!
– Хорошо-хорошо, только не гневайтесь! – возопил Чернорук.
Но просить не гневаться Неописуемый Ужас Со Множеством Щупалец – это всё равно, что просить океан быть менее водянистым. Он и есть гнев, он и есть страх.
Один из его неописуемо ужасающих отростков коснулся Чернорукого и всосал его душу. Пустая оболочка же побрела прочь, звеня чёрными доспехами.
Глава седьмая, в которой тени сгустились так, что ничего не видно
Коба брёл по лесу и сердито жевал кусок хлеба. После ночных раздумий он всё же решил оставить Гуркиша в хижине, как тот того и хотел, но при этом обидеться на него.
– Тоже мне, закады́ка запа́зушный нашёлся, – пробурчал гоблин и звякнул в колокольчик на случай нападения красных колпаков.
Коба бодро держался указанного курса на вниз (на юг), и скоро между деревьями стало протискиваться гораздо легче. Вот только светлее не становилось. Гоблин задрал лысую голову и посмотрел в разрыв между густой листвой. Вместо двух вращающихся вокруг друг друга солнц он увидел тучи, похожие на чёрные от грязи тряпки, которыми мыли полы в каких-то бараках. И вот-вот чьи-то исполинские руки примутся выжимать эти тряпки.
Уже показался тракт, когда первые капли шлёпнули по кобиным ушам. Это событие напомнило гоблину о карте, нарисованной на спине. Коба глянул сначала на плоский камень возле пня, затем на дупло большого дерева. Предпочёл превращению в черепаху с камнем на спине превращение в зелёную лысую белку и полез в дупло.
Тут же окрестности накрыл шум миллиардов капель, разбивающихся о разные предметы: листья, траву, ветки, землю, чёрные доспехи бездушного гиганта, который брёл по дороге, камни. Этот звук вскоре стал сопровождаться грозовыми перекатами.
В дупле было сухо, просторно и ужасно темно. А ещё было тоскливо. Именно в этот момент Кобе больше всего хотелось кого-нибудь обозвать морщинистым уродцем или дружески дёрнуть за ухо.
Гром гремел всё ближе и ближе. Одна из вспышек молнии на мгновение озарила дупло. Ничего примечательного, вот только глаза гоблина начали лучше видеть внутреннюю поверхность дерева, которое оказалось по́лым. Всё дело в том, что изнутри по стволу вверх ползли какие-то небольшие светящиеся пятна. Коба вгляделся в них и увидел небольших насекомых. Их можно было бы смело назвать муравьями, если бы вместо ног у них не было маленьких электрических разрядов. На искрах они и ползли куда-то вверх, скрываясь в темноте. Каждый тащил на себе что-то крошечное.
– Что за блажь? Это ещё кто такие? – пробормотал Коба.
– Громовьи́, – ответил один из насекомых вполне слышным и низким голосом.
Он сидел на отвесной стенке дупла, закинув одну заднюю электроногу на другую и, кажется, курил. Во всяком случае, от головы громовья тянулась ниточка дыма.
«Что за бредовое название – громовьи́? Почему не мурамолнии?», – подумал Коба. Только вслух не сказал
– Восемьдесят Девять Двадцать Три. Очень приятно, – представился мелкий курильщик.
– Коба, – промямлил в ответ наш герой. – А чего я вас до этого не видел тут?
Громовей затушил микроокурок, крякнул и встал на стенке дупла перпендикулярно гоблину.
– Да просто мы появляемся со вспышкой молнии и исчезаем, когда гроза заканчивается.
– Звучит отстойно.
– Так, – неопределённо махнул лапкой-вспышкой электромуровей.
– А почему только ты разговариваешь?
– Остальным некогда. Видишь, они работают?
– А ты?
– А я – нет. Какой смысл?
Коба почесал лысину. И правда. Жизнь у громовьёв короткая, не больше пары часов, а они тратят её на какую-то непонятную работу.
– Что за работа хоть? – полюбопытствовал зелёный.
– Пошли наверх, покажу.
И громовей вразвалочку заковылял на своих вспышках по внутренней поверхности ствола. Коба упёрся руками и ногами в стенки, так, чтобы не мешать цепочке насекомых и начал восхождение.
– А ты не можешь дать мне какую-нибудь супер-лазательную силу? – простонал обливающийся по́том гоблин?
– Ты упомидорился что ли, юро́дивый? Я тебе что, колдун какой? Лезь давай, если хочешь узреть громо-чудо.
Через пару минут стало уже невозможно карабкаться, а ещё через одну – страшно отступать, потому что дно дупла скрылось во мгле.
– Небесные барабаны, – простонал Коба. В ответ глухо прогремели небесные барабаны.
– Могу тебе стихи почитать. Пока карабкаешься. Может это тебя приободрит, – сказал Восемьдесят Девять Двадцать Три. И не дожидаясь ответа начал декламировать:
«Я брёл вдоль северного взморья,
Разглядывал бушующую даль.
Во что-то наступил коровье.
Как жаль».
Коба не был ценителем поэзии. И вообще, это были первые для него стихи, в которых не было рифмы к фразам «давай работай» и «дубиной по шее». Тем не менее, скрежеща зубами от усилий, он похвалил поэта:
– Честное гоблинское, я похлопаю тебе и твоему таланту, когда руки не будут так скользить по этой дурацкой древесине.
– О, тогда я могу пока что ещё что-нибудь прочесть, – воодушевился громовей.
– Да нет, спасибо. Неужели тебе хочется тратить свою короткую жизнь на стихи?
– Глупец. Лишь в творчестве я обрету бессмертие. Послушай лучше:
«Пройдя до середины жизнь грозо́вью,
Я очутился в сумрачном лесу.
Всё тоже там лежит коровье,
Что вслух я лишь произнесу,
Когда раскаты грома затая́т
Весь этот бред, что я несу.
Сейчас поэты все подряд,
Мне остаётся лишь одно:
Я в вечность опущу свой взгляд,
Но в ней мне быть не суждено
Признаюсь так, коровье вымя!
Поэт я – редкое…»
Последние слова исчезли в треске раздираемых небес. Молния ударила где-то совсем близко.
– Очень хорошее начало, сильное, особенно про сумрачный лес, – выдохнул Коба, который повис на каком-то выступе. – А вот дальше как палкой в навоз. Кстати, тебя эта тема почему-то так волнует. У тебя электромух в роду не было?
– Да я погляжу, ты разбираешься.
Гоблин шмыгнул носом и стал забираться ещё выше.
– Пришли, кстати – сказал Восемьдесят Девять Двадцать Три ещё через пару минут.
Коба вскарабкался в ещё одно дупло, и оказался на такой широкой ветке, что трое орков на ней могли бы сплясать вприсядку, обнявшись за плечи. Разглядеть что-то за густой листвой было невозможно, но, что странно, дождя не было.
«Может, мы вскарабкались выше неба?», – думал гоблин, который лежал на ветке, раскинув конечности во все стороны и тяжело дышал. Вслух же он прохрипел:
– Почитай ещё что-нибудь, пока я не поднялся.
– Не, – ответил громовей. – Я завязал с поэзией. Не пошло.
– А как же бессмертие?
– Да гром с ним. Уже не успею. Гроза заканчивается. Лучше взгляни на это.
Коба перекатился на бок. Его взгляду предстало сооружение. Даже Сооружение, к которому тянулась бесконечная вереница громовьёв. Выглядело это так: продолговатая колба лежала вдоль ветки, обхватив её какими-то крепежами; из цилиндра отходили по бокам ещё шесть отростков, по три с каждой стороны, и тянулись вверх. На конце каждой были прикреплены здоровенные вогнутые круги, типа тарелок. Пучки каких-то винтиков и шестерней украшали это странное устройство внушительных размеров.
– Видел бы это Гуркиш… – протянул Коба. – А что это?
– Машина Супного дня, – уныло пояснил Восемьдесят Девять Двадцать Три.
– Она чтобы готовить суп? – воодушевился любитель подкрепиться.
– Ага, из этого мира.
– Что?!
– То. Мир этот – бутерброд. А будет супом.
– Но нашиша?
Насекомое повозило по бокам электрическими разрядами, а затем что-то поднесло к голове. Снова ниточка дыма начала подниматься от передней части громовья, и лишь тогда он заговорил:
– Знаешь, время идёт с каждой секундой всё быстрее. На такой микроскопический отрезок, что ты и за столетие не заметишь. Так вот, если раньше мир был простым, то сейчас он даже многослойный. И чем он сложнее, тем быстрее движется время. А чем быстрее оно движется, тем меньше его у нас. Если мы упростим мир до первичного бульона – иными словами до супа – то и время станет двигаться медленнее.
Коба уже сел и изумлялся тому, что родившийся на свет около часа назад муравей столько знает о мире и его устройстве.
– Так грозы же тогда не будет, – возразил он, немного поразмыслив. – А, значит, и вы не будете появляться.
– О, мой зелёный дружок, для образования жизни в первичном супе было так много гроз, что ты и представить себе не можешь.
Зелёный дружок снова задумался. Он разглядывал громо-чудо. В голову его пришла мысль, что если весь мир станет супом, то, вероятно, он сам станет в нём чем-то вроде фрикадельки (мы бы с вами эту вонючую фрикадельку отложили в сторону, а может и весь суп вылили бы из-за неё).
– И когда вы планируете эту штуку запустить? – как бы невзначай спросил Коба.
– Когда достроим. По вашим меркам это будет примерно через пятьдесят лет.
Гоблин кивнул. Это будет не скоро. Наверное. А может громовей вводит его в заблуждение?
Во внезапном приступе филантропии Коба пошевелил языком, сгоняя слюни. А затем ка-а-ак плюнул в сторону машины Супного дня. За долю секунды, пока летела лиловая вспышка, механизм исчез, а вместе с ним и его искроногие строители. Слюна угодила в сук.
– Не плюй в ветку, на которой сидишь, – эхом прозвучал голос Восемьдесят Девять Двадцать Три из пустоты.
Кобе и правда показалось, что всё дерево накренилось. Он вцепился пальцами в шершавую поверхность, чтобы не соскользнуть. Всё вокруг затряслось, что-то ударило по щеке, а затем вода хлынула в рожу. Коба стал захлёбываться и вслепую мотал головой.
– Да вылезь ты из лужи, бурдюк с гельминтами! – прозвучал над ухом мерзко-знакомый голос.
Больно потянули за уши, и Коба смог вдохнуть. Отплевавшись, и протерев от налипшей на рожу грязи глаза, он огляделся. Наш герой сидел в луже, под деревом с дуплом. Он перевёл взгляд на своего спасителя. Низкорослая фигура скинула какую-то тряпку, с которой стекала дождевая вода.
– Гуркиш! – обрадовался Коба. – Ты как сюда?
– Пешком. Иду. Смотрю, ты из дупла падешь ряхой вперёд и лежишь, не шевелишься. Хотел тебя вытащить, а ты как плюнешь. Думал, оставить тебя так, припадочного.
– А громовьи пропали, да?
– Нет, вот один у тебя в пупке торчит.
Коба опустил взгляд. Увидел на животе головастика, и, недолго думая, сунул его в рот.
– Ну теперь точно пропали, – вздохнул Гуркиш.
– Это не громовей.
И Коба быстро рассказал о своём путешествии в дупле, не останавливаясь о поэзии и устройстве мира, потому что всё это он не очень понял.
– Так ты сломал эту машину? – спросил Гуркиш, который молчал весь рассказ.
– Не знаю.
Приятели помолчали. А потом Коба спросил:
– Ты же хотел остаться, анукам научиться. Уже перехотел?
Морщинистый махнул рукой:
– Да я там самое важное прочитал, а потом решил, что если съем анучёного, то все его знания перейдут ко мне. И съел.
– Перешли?
– Тоже не знаю. Думаю, может, как усвоится – будет понятно.
В такой неопределённости они посидели ещё пару минут. Затем Коба подошёл к дереву, заглянул в дупло. Темень. Тогда он подошёл к своему спасителю и повернулся спиной.
– Карта на месте?
– Ага.
– Тогда потопали в Стол-пиццу.