Глава 10
Конечная остановка автобуса с табличкой маршрута «Горисполком – Лисьи Гнёзда» была напротив дома Кацаповых. Номер маршрута значился под цифрой «два» и такая же цифра красовалась на воротах крайней избы, в которой вырос Мишка.
– Мы с вами двоечники, – любил шутить Кацапов старший, когда речь заходила о какой-нибудь ответственности. – Какой с нас спрос?
Перед окнами дома красовалось небольшое озерко, поросшее по краям редким камышом. К нему по утрам сходились утки и гуси с соседней улицы, крякали и гоготали, часто ссорились из-за территории, угрожающе махали крыльями и порой даже взлетали над поверхностью для устрашения противника.
Прибывающий автобус сперва проносился мимо дома Кацаповых, с завидной виртуозностью делал петлю вокруг озерка, разворачиваясь в обратном направлении, и затем лихо подкатывал к остановочному павильону, обволакивая столпившихся пассажиров облаком рыжей пыли. Бабы громогласно ругали шофера за издевательство, мужики показывали ему увесистые кулаки, а он, не воспринимая их угрозы всерьёз, с добродушной улыбкой выпрыгивал из кабины, доставал из пачки папиросу, тыкал её в рот и отходил в сторонку покурить.
Автобус, на котором приехал Мишка, выполнил все вычуры, ставшие уже традиционными для жителей посёлка, и остановился, как вкопанный, словно послушный конь под бывалым седоком.
С громким шипением воздуха открылись двери и выпустили народ из салона. Люди с откровенным любопытством разглядывали симпатичного моряка, гадая, к какому дому он свернёт. Удивительно, но близких знакомых на этом рейсе почему-то не оказалось. Все пассажиры подобрались с противоположной окраины посёлка.
Мишка вышел последним и огляделся по сторонам. Всё вокруг выглядело так, как было при нём. Никаких изменений. Будто и не уезжал он из посёлка.
Перед глазами предстал знакомый прудик с высокими камышами по краям. В нём, как и три года назад, мирно елозила по поверхности водоплавающая живность, добывая в воде корм. У кромки воды дремали две лохматые собаки с множественным репейником по всей шкуре.
Влево от прудика уходила к реке та же разбитая дорога с большими лужами посредине. За прошедшее время никто так и не удосужился привести её в порядок, высыпав в эти многолетние ямы с водой хотя бы парочку самосвалов щебня. Всё оставалось так, как было при нём.
Мишка улыбнулся и направился к родным воротам. Глазницы окон были пусты, родных лиц он в них не увидел.
«Отец, вероятно, на реке, а мать готовит ужин в летней кухне», – предположил Мишка, нащупывая рукой за почтовым ящиком специальный ключ для поднятия щеколды.
– Эй, кому там неймётся шарить по чужим воротам? – послышался отцовский голос из ограды. – Нельзя, что ли, постучать? Открою ведь, если дома. Чего надо?
Двор Кацаповых, как и у большинства жителей посёлка, был обнесён деревянным забором из обрезных досок, плотно пригнанных одна к другой. Разглядеть человека за воротами было невозможно.
Мишка решил разыграть отца. Изменив свой голос до неузнаваемости, произнёс:
– Я ваш новый почтальон. У вас крышка почтового ящичка не открывается – пытался пристроить газету. Откройте, пожалуйста, ворота, вручу в руки.
– Какая ещё газета, ёшкин свет!? До обеда принесли «Труд», а «Чусовской рабочий» решили носить по вечерам? Это что за нововведение такое? В два этапа носить почту, видать, интереснее, да?
Отец звякнул металлической пластиной, открыл ворота.
– Ёк-макарёк! Мишка?! – воскликнул он, увидев перед собой сына. – Как снег на голову! Ни письма, ни телеграммы и – нате вам, принимайте сына собственной персоной!
Мишка поставил сумку на землю и сразу попал в крепкие объятия отца. С полминуты они стояли молча, тиская друг друга и хлопая ладонями по спине. Потом разошлись на шаг и принялись пристально разглядывать друг друга.
– Вот ты какой стал, сынок! – с восхищением проговорил отец. – Настоящий морской богатырь! Мать, смотри кто к нам заявился!
В дверном проёме кухни показалось лицо матери, затем послышался звук выпавшей из рук посуды, и мать, быстро перешагнув через порог, устремилась навстречу. Сухонькая, подвижная, с повязанной на голове косынкой, она припала к груди сына.
– Да как же так, Мишенька, – запричитала она, отстранившись от сына и вытирая выступившие слёзы. – Ни слова, ни полслова о своём приезде. Телеграмму бы хоть отбил. Мы бы приготовились к твоему приезду по-человечески.
– Прости, мам, не смог. Всё произошло так неожиданно, что просто не успел. Накануне утром объявили отпуск, а на следующий день я был уже в поезде.
– Надолго ли к нам? – спросила мать, в заплаканных глазах проглядывалась тревога.
– Почти на месяц, – ответил Мишка и увидел, как просияли у матери глаза.
– Ладно, пошли в дом, чего тут торчать, – сказал отец. Он взял сумку и понёс её в избу. Следом за ним пошли Мишка с матерью, повисшей у него на руке.
И в доме было всё так же, как два с половиной года назад. Никакой перестановки. Те же кружевные занавески на окнах, связанные руками матери, и те же домотканые половики на полу. И даже наволочка на его подушке оставалась прежней – с большими васильками на светло-зелёном фоне.
«Откуда быть переменам? – с грустью подумал Мишка, глядя на клеёнку на кухонном столе со стёршимися цветочками посередине. – Всю жизнь в бедноте, перебивались с копейки на копейку. Не накопили денег на старость. Теперь-то им на какие шиши обставляться новой домашней утварью»?
Когда мать с отцом вдоволь налюбовались на его морскую форму, Мишка спросил:
– Мой спортивный костюм сохранился?
– Конечно, куда ему деться, – ответила мать. – Как ты уехал, я все твои вещи постирала, погладила и сложила в ящик. В целости и сохранности они. Переодеваться станешь?
– Да, пожалуй. Не сидеть же за столом в парадной форменке. Успеете ещё наглядеться. Три с половиной недели впереди.
Он ушел в свою комнатку, переоделся, аккуратно сложил на стуле форменную одежду, затем вернулся в кухню, присел к столу.
Мать в несколько заходов принесла из летней кухни кастрюльки с едой и посуду. Отец успел слазать в подполье, достал домашние разносолы и бутылку водки.
– С проводов осталась, тебя ждала, – с гордостью доложил он, выставляя «Столичную» на стол.
Наконец, закуски были разложены по тарелкам, отец налил водку в две стопки, бросил взгляд на жену.
– Мне совсем чуточку, – предупредила Василиса, подставляя под горлышко бутылки свою маленькую гранёную рюмочку.
– Ну, что ж, давайте выпьем за твой, Мишка, отпуск, – поднял стопку отец. – Чтобы отдохнул ты на своей родине как следует. Набрался сил, дослужил оставшийся срок и благополучно вернулся в родной посёлок.
– Да, сыночек, чтобы ты набрался сил у нас, – поспешила добавить мать. – Извёлся, поди, на лодке-то своей?
Они выпили.
– Вот ты, батя, о родине тут упомянул, – закусывая солёным рыжиком в сметане, заговорил Мишка. – Я раньше как-то и не задавался особо этим вопросом. А вот сегодня вышел из автобуса, посмотрел на наш прудик, на гусей и уток в нём, на бездомных дворняг в колючках, убитую дорогу к реке, нашу избу, улицу без асфальта, и вдруг понял: ведь это и есть моя родина.
– Правильно ты понял, Мишка. Очень правильно, – поддержал сына отец. – Кому-то д'ороги городские огни, да дома высокие, а кто-то тайгой бредит. У каждого человека своя родина.
«Точь-в-точь, как Иван, – подумала Василиса, вспомнив вдруг, как её брат однажды в тринадцатилетнем возрасте спрашивал её о родине, отчизне, стране, государстве, не понимая, чем эти слова отличаются друг от друга. – А я тогда так и не ответила на его вопрос».
– Нам в школе дули в уши только об одной Родине – стране в целом, которую нужно любить и защищать в случае посягательства на её суверенитет, – продолжил Мишка. – О малой родине говорили немного. И сейчас на политзанятиях наш замполит талдычит о Родине, как об Отечестве и родной стране, о долге военнослужащего защищать её интересы.
Василиса во все глаза смотрела на сына, любуясь им, и вдруг поймала себя на том, что ждет от него ответа на вопрос, который был задан ей братом более тридцати лет назад, и на который она, к стыду своему, не знает ответа до сей поры.
– А ты с ним не согласен? – удивился отец.
– Нет, почему же. Конечно согласен. Только нельзя прививать любовь к отчизне, забывая о той родине, название которой пишется с маленькой буквы, не упоминая о тех местах, где человек родился и вырос. Нельзя забывать о самом человеке. Если человека лишить всего того, к чему он привык, что любо и дорого ему, – разве можно ожидать от него любви к Отчизне? Напрасными будут все усилия властей сделать это принудительно.
Тут Мишка чуть было не заикнулся, с какой «любовью» встречали в Севастополе служивых после возвращения из Египта. Горький осадок остался в его душе навсегда от встречи с Родиной на Графской пристани, когда вместо бравурного марша они увидели пограничников с собаками, а вокруг площади стояло оцепление солдат с автоматами на груди. Он чувствовал себя арестантом, находясь в неухоженных казармах, куда их поселили для прохождения карантина.
Он сдержался и умолк. Родители до сих пор не знали о его командировке в Египет, и рассказывать о ней он пока не планировал.
– По-моему, рано вы перешли к политике, – заговорила мать, воспользовавшись образовавшейся паузой. – Всего-то по стопке выпили, толком не поели, а уже серьёзный спор затеваете. Успеете ещё про политику наговориться.
– Это, мама, не политика, – возразил Мишка.
– А что же?
– Это философия патриотизма, рассуждение о любви к Родине, и ответное отношение Родины к простому человеку.
– Мать права, – прислушавшись к словам жены, сказал отец. – Ты, сын, сейчас с дороги, устал и проголодался, так что, давай, нажимай на закуску, да и про стопку не забывай.
Теперь они выпили вдвоём – мать отставила свою рюмочку в сторону и сидела в уголке, с умилением глядя на сына.
– Расскажи-ка ты, сынок, лучше о своей службе, – попросил отец, решив сменить тему. – О патриотизме и любви к Родине мы действительно успеем ещё поговорить с тобой на рыбалке. Там сама обстановка способствует этому. Надеюсь, ты не откажешься составить мне компанию? Соскучился, небось, по наваристой ушице, сварганенной на костре?
– Ты ещё спрашиваешь? Мы обязательно смотаемся с тобой на рыбалку, – обрадовавшись предложению отца, заверил Мишка. – Мне часто снилась наша лодка и килограммовые лещи.
– Вот и добре, – сказал отец, удовлетворившись ответом, и привычным движением разгладил пышные седые усы. – А теперь сказывай, как служилось? Чем питались, каким воздухом дышали под водой? В какие походы сходил?
– Разве вам это интересно? – улыбнулся Мишка.
– Нам всё интересно, сынок, – заявила мать.
И Мишка в больших подробностях рассказал о жизни подводника. Его рассказ продлился до позднего вечера.
Рассказывал об учёбе в школе связи, затем делился впечатлениями о заполярье, восторгался полярной ночью и северным сиянием. Иногда он прерывал своё повествование, интересовался друзьями, которые оставались в посёлке, спрашивал о новостях, потом опять возвращался к будням на флоте.
Родителей интересовали любые подробности. Они по нескольку раз переспрашивали его об одном и том же, уточняли различные детали, округляли глаза, когда речь заходила о борьбе за живучесть или о выходе на поверхность через торпедный аппарат. От души смеялись, когда он рассказывал забавные истории, происшедшие с ним, или травил избитые морские байки, которые ни отец, ни мать никогда не слышали.
Когда повествование сошло почти на нет, стрелки часов показывали половину двенадцатого. Это было критическое время для родителей. Они обычно укладывались спать в десять часов вечера.
– Всё, мужики, пора закругляться, – приказала Василиса и принялась убирать со стола пустую посуду.
– Давай, сынок, по последней на сон грядущий, – тихо произнёс отец, воровски наполняя стопки в тот момент, когда мать понесла стопку грязной посуды в летнюю кухню.
– Давай, батя, за встречу, о которой я мечтал с первых дней своей службы, – проговорил Мишка и одним махом выплеснул содержимое стопки в рот.
Через полчаса в доме наступила полная тишина, нарушаемая лишь всхрапами отца и мирным сопением сына в маленькой комнатке за стенкой.
Глава 11
Известие о приезде Михаила Кацапова в отпуск разнеслось по посёлку со стремительной быстротой. Эта весть дошла до Надежды Аристарховой уже к концу следующего дня. Свежую новость сообщила мать – Зинаида Мелентьевна.
– Слыхала, Мишка Кацапов в отпуск заявился, – сказала она за ужином, как бы невзначай, и бросила на дочь изучающий взгляд.
– Мишка? Кацапов? – переспросила Надя, с трудом сдерживая внутреннее волнение. – Когда?
– Вчера вечером его видели на рейсовом автобусе. Сказывают, на бескозырке прописано золотыми буквами «Северный флот», а на кончиках ленточек блестят золотые якоря. Бескозырка белая, морская рубаха тоже белая, а брюки чёрные, клёш, на ремне якорь блестит.
– Ты так рассказываешь мне про него, будто расхваливаешь заморское блюдо, – произнесла Надежда с притворным равнодушием.
– Ещё чего! – сказала Зинаида Мелентьевна повышенным тоном, изображая на лице недовольство. – Не из тех он парней, чтобы я его расхваливала. Просто передаю то, что слышала от людей. Только и всего.
– Ладно, маман, не нервничай по пустякам, я пошутила, – с вялой улыбкой проговорила Надежда.
«Приехал, значит, – думала она, лениво ковыряясь вилкой в тарелке. – Интересно, получил он моё письмо или нет? Если получил – почему не ответил? Не захотел? А, может, была веская причина? Я должна обязательно с ним повстречаться, поговорить начистоту. Для меня это крайне необходимо. И постараться сделать так, чтобы эта встреча произошла в ближайшие дни.
Она представила, как встретится с Мишкой, как выскажет ему всё, что написала тогда в письме, и потребует ответа. Нет, не так. Она вначале спросит его: получал ли он её письмо, а уж затем сориентируется, что сказать и как себя вести. Прокрутив мысленно эту встречу, Надя почувствовала, как неожиданно затрепетало сердце в груди и кровь хлынула в виски.
Чтобы скрыть от матери внезапно нахлынувшее чувство, она отставила тарелку в сторону, сообщив, что поела в больнице перед уходом и быстро отправилась в свою комнату.
– Странная ты какая-то, Надюша, – проговорила с удивлением Зинаида Мелентьевна. – То говоришь, что в больнице отвратительно готовят, а то вдруг кушаешь там так плотно, что отказываешься от домашнего ужина. Не пойму я тебя. С тобой всё в порядке? Никто не обидел?
– Ничего странного, мама. У одной из наших сотрудниц сегодня был день рождения, – громким голосом сообщила Надя уже из-за закрытых дверей, придумывая на ходу оправдательную ложь. – Именинница притащила из дома столько вкусных вещей, что все мы просто объелись. А со мной всё в порядке. Не волнуйся.
– С Володей когда последний раз встречалась? – спросила Зинаида Мелентьевна через щёлку в двери.
– Не помню, мам, давно это было.
– Не хорошо так поступать, Надюша. Парень любит тебя, тянется к тебе всей душой, а ты нос воротишь.
– Дубцов уехал в институт поступать, а до этого готовился к экзаменам. Не хотела его отвлекать, – донеслось из комнаты. – И вообще, мама, позволь мне самой решать: когда и с кем встречаться.
Раздался хлопок – закрылась створка двери и щёлка, через которую Зинаида Мелентьевна общалась с дочерью, исчезла.
Голос Надежды стал раздражённым, могло показаться, что ещё один неприятный для неё вопрос матери – и она, разгневанная, тут же швырнёт на пол какой-нибудь предмет.
Зинаида Мелентьевна была умной женщиной. Почувствовав состояние дочери, она не ринулась в комнату и не стала допытываться о причинах раздражения, чтобы затем, выяснив, привлечь к себе дочь и начать её успокаивать, гладя по голове нежной материнской рукой. Она оставила дочь в покое и вышла на улицу прогуляться.
Надежда осталась одна. Ей пришло в голову написать записку для Мишки, запечатать в конверт и опустить в почтовый ящик Кацаповых.
«А что? Очень подходящий вариант, – обрадовалась она внезапно пришедшей к ней мысли. – Напишу сегодня же, и когда стемнеет – брошу в почтовый ящик. Только на конверте надо написать «Лично в руки», и дело будет в шляпе.
Надя повеселела и принялась писать послание.
Поздно вечером, когда улица погрузилась во мрак, она, словно хитрая лиса, крадучись, направилась к дому Кацаповых.
Не доходя до уличного фонаря напротив знакомых ворот, остановилась у трёх старых тополей, выросших кучно, и спряталась за стволом одного их них.
Мишкино окно было освещено. На фоне светлой занавески виднелся размытый силуэт человека. Он был неподвижен и лишь изредка слегка двигался.
«Это он, читает книгу», – догадалась Надежда. В голове мгновенно пронеслась радостная мысль: «Сидит дома, ни с кем не гуляет. Значит, никакой подружки не завёл. Иначе не сидел бы в четырёх стенах, а понёсся к ней, сломя голову! Эх, если бы он сейчас вышел на улицу! Можно было бы гулять с ним до рассвета! Завтра выходной день, на работу не нужно, можно спать до обеда. Что если бросить ему камешек в окошко?»
Она машинально отыскала на земле несколько маленьких камешков, подбросила несколько раз на ладони и хотела уже подойти поближе, но вдруг передумала и швырнула их на дорогу.
«Зачем эти детские выходки? – рассердилась Надежда на себя. – Он и так всё время считал меня ребёнком. Не хватало ещё, чтобы он сейчас распахнул окно, назвал, как прежде, унизительным словом «дитятко», покрутил пальцем у виска и захлопнул его ещё до того, как она произнесёт первый звук. И хуже того, если он просто обзовёт её каким-нибудь нехорошим словом. Вот тогда уж, Надюха, точно рухнут все твои надежды на встречу. И, как говорит Володька Дубцов, придётся сливать воду».
Она оглянулась по сторонам, быстро перешла через дорогу и, остановившись у ворот, решительно протолкнула письмо в узкую щель металлического ящика. Затем круто повернулась и пошла прочь от дома Кацаповых, ускоряя шаги. Надежда почти бежала от этого ненавистного ей и такого желанного окна с тонкими занавесками, на фоне которых виднелся дорогой для неё силуэт…
… Мишка сидел дома не потому, что ему не к кому было пойти. Просто так сложились обстоятельства, что все его заводские друзья в этот день работали в вечерню смену. Встречу с ними он запланировал в выходной день, пригласив к себе домой.
Первый день после приезда ушёл на бытовые хлопоты. Он соскучился по домашней работе и принимался за любое дело, которое, как ему казалось, требовало исполнения. Мать стала ворчать на него, требовала бросить эти никчёмные дела за ненадобностью и посвятить отпуск отдыху, однако Мишка посмеивался и был непреклонен.
Он работал в своё удовольствие. Поработав пару часов, сходил на почту, заказал телефонный разговор со старшей сестрой. Его долго не соединяли, а когда, наконец, связь появилась, он с нетерпением взял трубку и услышал знакомый голос Любы.
Общение продолжалось недолго, обменялись незначительными фразами, а основной разговор оставили «на потом», когда Люба приедет в гости к родителям. В ближайшие выходные такой встречи не предвиделось, а вот на следующей неделе сестра обещала взять пару отгулов перед выходными, и у них будет возможность общаться целых четыре дня.
Разговор со второй сестрой не получился – сказалась большая разница во времени между Приморьем и Уралом. Мишка постоял в раздумье некоторое время и решил перенести попытку дозвона на понедельник. Он был уверен на сто процентов, что Вера вместе с друзьями уже умчалась отдыхать на море. Она была незамужней и считала себя вольной птицей. Такой вывод можно было сделать исходя из писем сестры, которые изредка приходили от неё к нему на север.
После обеда Мишка отправился на реку. Прошёл по берегу вверх по течению, нашёл подходящее место для купания и провалялся на песке до самого вечера.
Пока он нежился на песке, мать с отцом накрутили фарша и настряпали пельменей. Они умели их готовить. Начинка получалась сочной и до того вкусной, что появлялся неудержимый соблазн есть их в неограниченном количестве.
Отец опять поставил на стол водку, они под пельмени опрокинули с ним по три стопки и на этом остановились.
– Хватит, – сказал он отцу, который поднял бутылку, чтобы в очередной раз наполнить стопки. – Питейный день завтра.
– И то верно, – согласился тот, отставляя «Столичную».
После ужина Мишка достал с повети доски, щиты, брусья, и принялся сооружать в палисаднике настил вместо стола и лавки для гостей. Самые близкие друзья могли появиться в его доме уже с утра.
Когда чуть стемнело, Мишка ушёл в избу, взял книгу и принялся читать. Родители улеглись спать…
… Ушедший день, будто подарок от ангела-хранителя, был жарким. Вечером стало прохладнее, слегка ощутимый ветерок проникал через открытую форточку и приносил в комнату приятную свежесть.
За окном стояла абсолютная тишина, как вдруг до его слуха донёсся приглушённый звук упавшей крышки на почтовом ящике. Этот звук Мишка не мог спутать ни с каким другим. До службы он всегда по нему ориентировался о доставке почты почтальоном. Сейчас это действо выглядело довольно странным.
Мишка отложил книгу и отдёрнул занавеску. В свете фонаря мелькнула чья-то тень и быстро исчезла.
«Что за чёрт? – удивился Мишка, продолжая вглядываться в серое пространство за фонарным кругом. – Кому понадобилось носить газеты по ночам? Стоп! А вдруг это срочная телеграмма, которая затерялась по недосмотру в сумке почтальонши, и сейчас, чтобы скрыть свою оплошность, та втихаря сбросила её в ящик? Глупости, конечно, но проверить можно. Крышка брякнула и мне это не показалось».
Стараясь ступать бесшумно, чтобы не потревожить родителей, Мишка вышел во двор и направился к воротам. Просунув руку в почтовый ящик, он обнаружил письмо.
«Вот те на!» – удивился Мишка. Повернув его к свету от фонаря, прочитал в строчке адресата свои фамилию, имя и отчество.
Вверху на конверте красовалась крупными печатными буквами надпись: «Лично в руки!»
«Довольно любопытно, – мелькнула мысль. – От кого такое послание в столь позднее время?»
Мишка вышел за ворота, где было светлее, извлёк письмо из конверта и принялся читать.
С первых строчек он догадался, чьё это творение. С такой нелепой наивностью могла написать только одна девушка. Мишка перевернул страницу. Точно! Внизу значилось: «Твоя Н.»
«Аристархова, «дитятко», – на лице Мишки расплылась улыбка. – Наивная ты моя девочка!»
Ему подумалось, что Надя ещё не зашла в дом и затаилась где-нибудь во дворе, переводя дыхание, как нашкодивший подросток. Он огляделся по сторонам, будто опасался – не подсматривает ли кто за ним, а затем скорым шагом решительно направился к дому Аристарховых.
Создательница послания действительно ещё не успела удалиться в избу и сидела, затаившись, на лавочке рядом с калиткой. Густые ветки старой черёмухи опускались так низко, что практически скрывали от посторонних глаз сидящего под ними человека.
– Так вот ты где! – строгим голосом произнёс Мишка, остановившись на мостике через придорожную канаву в двух шагах от девушки. Её лицо скрывали ветки черёмухи. – Здравствуй, прелестное создание!
– Здравствуй, Миша, – дрожащим от волнения голосом произнесла Надя. Лицо её сливалось с сумерками и было не видно, какие эмоции на нём отражаются. – Ты прочитал мою записку?
– Нет. Не смог. Темно у ворот. Но сразу догадался, от кого послание и ринулся вдогонку. Луше увидеть тебя и поговорить с глазу на глаз, чем десять раз перечитывать и строить пустые домыслы.
Наступила длительная пауза. Надя собиралась с духом, чтобы начать столь долгожданный и непростой разговор. И хотя все слова этого разговора были заранее приготовлены и отшлифованы, как говорится, до блеска, приступить к реализации задуманного плана было непросто. Язык словно приклеился к нёбу и не шевелился.
– А то письмо, которое я отправила тебе на службу год назад, тоже не читал? – выдавила она из себя через силу.
– Не читал.
– Порвал, да?
– И не рвал.
– Изготовил из него голубя и выпустил в море?
– И в море не отправлял, – рассмеялся Мишка.
– Ты что, решил поиздеваться надо мной? Что ты с ним сделал? Посмеялся и оправил по обратному адресу? – рассерженно спросила Надя. – Отвечай!
– Ничего я с твоим письмом не вытворял, потому что не держал его в руках, – поспешно пояснил Мишка, почувствовав, что его ответы действительно звучат издевательски и вот-вот выведут девушку из себя. – Не получал, понимаешь? В глаза не видел. Ни-ко-гда!
Когда прозвучало последнее его слово, Надя поднялась с лавки, сделала шаг навстречу. Теперь Мишка увидел её лицо.
Оно было растерянным и, как это ни странно, показалось даже радостным.
– Ты точно его не получал? – спросила Надя уже спокойным голосом. – Точно-точно?
– Точнее не бывает. И что же в нём такого прописано, что ты так встревожилась? – поинтересовался Мишка, не выражая на лице особого любопытства.
– Теперь уже неважно.
– Почему?
– Потому что ты передо мной, и у меня есть возможность сказать об этом лично.
– Заглянув мне в глаза, – добавил Мишка, улыбнувшись.
– Да, глядя тебе в глаза, – с вызовом повторила Надя.
– Согласен. Только предлагаю отойти от твоего дома куда-нибудь в другое место, – лицо Мишки приняло лукавое выражение. – Для безопасности ведения переговоров. Чтобы, не дай бог, не пришлось мне объясняться с Зинаидой Мелентьевной.
Не произнеся ни слова, Надя прошла мимо Мишки и, не оглядываясь, медленно двинулась по улице. Душа её трепетала. Наконец-то свершилось то, о чём она мечтала много раз. Мысли лихорадочным потоком кружились в голове. Она не знала, с чего начать своё признание.
«Может, поступить так, как когда-то Олег Волин? – пришла на ум неожиданная мысль. – Броситься ему на шею и сказать, что я люблю его и жить без него не могу. А что? Просто, быстро и понятно».
Мишка следовал за Надеждой на шаг позади и сверлил взглядом её затылок. Он соображал, как лучше поступить. Для него не станут открытием слова девушки, которые она мучительно вынашивает сейчас и непременно изречёт. Он и раньше догадывался о чувствах Нади по отношению к себе. Но тогда она была маленькой пигалицей, с постоянным хохолком волос на голове. Уличная детвора даже дала ей прозвище – «чибис», и она на него откликалась, не обижалась. Но он звал соседскую девчушку по-другому – дитятко. За святую наивность и простоту.
Сейчас перед ним совсем неожиданно предстала уже взрослая и зрелая девушка. Увидев её в первое мгновенье в свете уличного фонаря, Мишка поразился изменениям её внешности и даже слегка оробел, но это состояние длилось всего несколько секунд.
«Ладно, посмотрю, куда она меня поведёт и что будет предпринимать дальше», – подумал он и, ускорив шаг, нагнал Надю, пошёл рядом.
Они молча дошли до тех самых трех тополей, за которыми совсем недавно пряталась Надя, вглядываясь в силуэт Мишки за занавеской, и остановились.
Минута шла за минутой, а Надя продолжала молчать.
– И что дальше? – не выдержав тягостного молчания, спросил Мишка.
– Не знаю, – голосом обречённого человека произнесла Надя. – Я многое хотела тебе сказать, а теперь вот не знаю, с чего начать. Оказывается, изложить на бумаге свои мысли элементарно просто, а высказать их вслух – целая проблема.
– А не нужно ничего говорить, Надюша, – неожиданно заявил Мишка. – Я и так всё знаю.
– Что ты знаешь?! – встрепенулась девушка и глаза её округлились от удивления.
– Что ты влюблена в меня и не представляешь, как избавиться от этого чувства.
– Почему ты думаешь, что я хочу избавиться от него? – вспыхнула Надя, словно порох от огня. Такого поворота событий она не ожидала.
– Потому что твоя безответная любовь мешает тебе приземлиться на запасной аэродром, который, как мне известно, у тебя уже имеется, – брякнул Мишка, не подумав, что сделает девушке больно.
Мишка сказал так наобум, вспомнив вчерашние слова матери о том, что она однажды видела Надю с каким-то молодым человеком под ручку. Он не придал никакого значения её сообщению, поскольку Надя Аристархова существовала в его голове, как обычная соседка. И не более того. Таких девчонок на их улице было полно.
О её существовании он перестал вспоминать с того момента, когда устроился работать на завод, завёл новых друзей в городе и перестал появляться во дворе Аристарховых. Мишка частенько помогал её отцу в бесконечных ремонтах нескольких старых мотоциклов, которые постоянно ломались.
– Ты это о Володе Дубцове? – с неподдельным страхом спросила Надя, выдавая себя с головой.
Мишка хотелось поддакнуть, дав понять, что ему известны все её амурные дела и побыстрее закончить весь этот ненужный разговор-признание. Однако враньё для него так и осталось отвратительным поступком, поэтому он сказал правду:
– Не знаю я, как зовут твоего парня, да и знать не хочу. Неинтересен мне сей факт, понимаешь?
– Не люблю я его, Миша! Слышишь: не люб-лю! – вскрикнула Надя, повернувшись к Мишке лицом. – Это всё мама моя настаивает, чтобы я подружилась с ним. Постоянно пудрит мне мозги. Говорит, что никогда мне не быть с тобой. Что ты отслужишь и уедешь из города. А Володя хороший парень, преданный, любит меня, и всегда рядом. Мы с ним иногда встречаемся, но у нас с ним ничего не было. Слышишь?
На глазах её выступили слёзы, она подошла к Мишке вплотную, схватила за плечи и повторила громко и отрывисто:
– Не люблю!!
И тотчас уткнулась ему в грудь, затряслась в рыданиях.
Мишка впервые в жизни оказался в такой неловкой ситуации, когда не знал, как себя вести. Стоял, как столб, не шевелясь, и лишь некоторое время спустя с излишней осторожностью положил руку на голову девушки и принялся неумело гладить по волосам.
– Ну, ладно, хватит тебе, успокойся. Ничего страшного не произошло. Подумаешь – нет взаимной любви. Что здесь такого? Не всем дано любить друг друга. Полюбишь ещё, – успокаивал Мишка рыдающую девушку. – Я же не гоню тебя прочь от себя, правда? Мы будем встречаться, болтать о каких-нибудь пустяках. Ты как была для меня другом, так и останешься им.
– Чибисом? – спросила между всхлипываниями Надя.
– Ну какой же ты чибис, глупенькая? Чибисом ты была в детстве. Сейчас у тебя уже нет прежнего хохолка на макушке, вместо него отросли вон какие шикарные волосы, – Мишка подсунул ладонь под них, приподнял вверх. Пышные густые волосы выскользнули из руки и рассыпались по плечам. – Таким богатством обладает не каждая девушка.
– Ну, почему ты не хочешь присмотреться ко мне поближе? – спросила Надя, заглядывая в глаза Мишке. – Почему шарахаешься от меня, как от прокажённой? Вдруг у нас всё получится, а?
– Не шарахаюсь я вовсе. Просто…просто у нас с тобой нет общих интересов, поэтому нет смысла тратить много времени впустую, – нашёл объяснение Мишка.