Чёрная стезя. Часть 1

Глава 14

Японская армия под командованием генерал-лейтенанта Камацубара перешла границу Монголии на рассвете 28 мая 1939 года. Обладая численным преимуществом в два с половиной раза, ей удалось смять передовые рубежи советско-монгольских войск и прорваться к реке Халкин-Гол.

Полк войсковой части № 632, прибывший из Забайкалья неделю назад, был срочно переброшен через Халхин-Гол для поддержки намеченного контрнаступления. Командир дивизии Н.Ф.Фекленко поставил перед командиром полка задачу: обойти японцев с правого фланга, прижать к реке и занять оборону.

Уже через сутки красноармейцы заняли исходные позиции в полукилометре от передовой линии японцев и окопались. Контрнаступление планировалось начать сразу после кратковременной артподготовки. Танковая рота расположилась неподалёку от пехоты и ждала команду на движение.

– Кажется, началось, – с тревогой проговорил Надеждин, когда сзади послышались первые артиллерийские залпы. Он сидел на дне окопа, прислонившись спиной к осыпающейся стене.

– Что, Гриня, страшно? – усмехнулся Александр, выглянув из окопа.

– А тебе будто нет?

– И мне страшно. Главное, Гриня, не навалить нам в штаны раньше времени, а то в атаку идти будет трудновато! – прокричал он, и его голос смешался со звуками стрельбы начавших совместную работу уже всех артиллерийских установок.

На горизонте, где проходил край японской обороны, выросла стена разрывов. В клубах дыма и песка мелькали взлетавшие вверх обломки наскоро возведённых укреплений. Между взрывами метались человеческие фигурки. Некоторые из них поднимались взрывной волной в воздух и с разбросанными в стороны руками и ногами падали на землю. Потом всё перемешалось и превратилось в одну сплошную серо-чёрную завесу. Вокруг стоял невообразимый грохот.

Надеждин надавил рукой на каску, ему почему-то казалось, что после каждого взрыва его каска вздрагивает вместе с землёй и сползает с головы.

Кацапов устроился в углу и отрешённым взглядом смотрел на друга. Он был в каком-то непривычном возбуждении, но особого страха перед атакой не испытывал. В его голове загорался нездоровый азарт, будто ему предстояло с кем-то посоревноваться в сноровке и быстроте, и проиграть в этом необычном состязании ни в коем случае было нельзя. Александр испытывал даже некоторое нетерпение, очень хотелось, чтобы поскорее всё началось.

Артподготовка длилась менее получаса. Потом наступила полная тишина. Беззвучие продолжалась всего несколько минут. После короткой паузы заурчали позади танки и, изрыгнув клубки чёрного дыма, ринулись вперёд. Не успели красноармейцы прийти в себя, как раздался голос командира взвода:

– Приготовиться к атаке!

И тут же, через считанные секунды:

– В атаку! Цепью! За мной!

– Гриша, пошли! – крикнул Кацапов и первым поставил ногу на приступок окопа. Он выбрался из окопа и, выставив перед собой винтовку, как учили, пошёл за танком. Надеждин догнал его и зашагал в нескольких метрах справа от него.

Первые сотни метров цепь красноармейцев двигалась уверенно, не ощущая никакого сопротивления со стороны японцев. Танки двигались на малой скорости и стреляли по позиции противника на ходу.

Вскоре самураи пришли в себя и начали огрызаться. Пули засвистели совсем рядом. Ожили уцелевшие японские пушки. Два снаряда разорвались за спиной, один вздыбил землю перед танком. Краем глаза Александр уловил, как один из красноармейцев, словно споткнувшись, упал и не поднимался. Затем упал ещё один слева, за ним ещё. В это время командир взвода, обернувшись, надрывно прокричал:

– По противнику прицельной стрельбой, огонь!

Справа и слева захлопали выстрелы. Далеко впереди себя Александр увидел выскочившего из окопа японского солдата. Тот делал перебежку. Александр остановился, быстро прицелился и выстрелил. Японец продолжал бежать. Александр выстрелил ещё раз. Фигура самурая пошатнулась и исчезла из поля зрения.

«Неужели попал? – совсем безрадостно пронеслось в голове Александра. – Вот так просто: прицелился, нажал на курок, и нет человека. А может это не я? Никто же не распределял японских солдат между наступающими красноармейцами. Мог ведь, и другой красноармеец выстрелить в этого самурая?»

Мысль быстро оборвалась. Впереди, словно из-под земли, появилась группа японских солдат. Они бежали навстречу ему, что-то выкрикивая, и по-звериному скалились. Их крика не было слышно среди стоящего гула танков и беспорядочных выстрелов с обеих сторон.

– Гриня, ложись! – прохрипел Кацапов и не услышал своего голоса. Но Надеждин и сам сообразил, что нужно залечь. Он растянулся на песке и начал целиться в бегущих навстречу им самураев. Группу японских смельчаков с тыла поддерживал плотный пулемётный огонь. Фонтанчики песка и пыли живой змейкой вздымались то спереди, то чуть сбоку.

Цепь наступающих красноармейцев залегла, солдаты стреляли по японцам теперь уже прицельно. Через некоторое время кучным огнём и несколькими брошенными гранатами им удалось уничтожить выскочившую из окопов группу самураев.

– Вперёд, за мной! – прокричал командир взвода, поднявшись первым. Красноармейцы поднялись с земли и устремились за командиром.

Справа и слева один за другим громыхнуло два взрыва, выбросив из земли два косматых огненно-чёрных снопа. Осколки от разорвавшихся снарядов просвистели над головой Кацапова. Он инстинктивно поджал голову в плечи.

– Ура-а! – взлетел над степью многоголосый крик наступающих красноармейцев. В неистовстве они рвали голосовые связки, и скоро крик перешёл в яростный и невообразимый вой.

– А-а-а! – подхватил Кацапов. Он наметил впереди себя точку, где метались самураи, и бежал туда, испытывая приступ безудержной ярости. Александр не представлял себе, что будет делать с японскими солдатами, когда добежит. Будет ли стрелять в упор, бить прикладом или колоть штыком. Пока же он бежал вместе со всеми в каком-то неистовом порыве: орал, хрипел, рычал и ругался.

Два танка, достигнув окопов противника, кружась, попытались утюжить их гусеницами, но тут же были подожжены. Самураи выскочили буквально из-под гусениц и, отстреливаясь, попятились назад. Большая часть японских солдат побежала назад. Но в траншее остались несколько воинственных групп самураев, которые выбрали для себя смерть, прикрывая отход. Они повели шквальный огонь, заставив залечь цепь наступающих красноармейцев.

Выбить их удалось только после третьего броска. Оставив на поле боя более двух десятков убитых и много раненых, красноармейцы, наконец, ворвались в траншею. Началась рукопашная схватка. Сдаваться в плен самураи не собирались, и дрались до последнего. И только когда оставшиеся в живых младшие японские командиры поняли, что сопротивление бесполезно, они сделали себе харакири.

За сутки японская группировка не успела закрепиться на захваченной территории, поэтому вынуждена была отступить, чтобы не оказаться в окружении. Метрах в четырёхстах у нее находилась вторая линия обороны. Успешная, но жестокая атака по взятию первого рубежа японцев только разозлила наступавших. Командование полка приняло решение не ограничиваться достигнутой победой и отдало приказ на дальнейшее преследование противника. После небольшой передышки, подобрав убитых и раненых, красноармейцы вновь пошли в атаку.

К вечеру японская группировка, зажатая в тиски с двух сторон, понеся большие потери, оставила берег Халхин-Гола и в спешном порядке отошла в сторону границы.

Полк получил приказ вернуться на исходные позиции. Преследование противника продолжили основные силы дивизии и на исходе второго июня выдворили японскую армию в Маньчжоу-го за пределы границ Монголии.

Александр Кацапов и Григорий Надеждин остались живыми в этом бою. Когда стихли последние выстрелы, они, разгорячённые атакой, как и все остальные красноармейцы, некоторое время продолжали ходить по освобождённым позициям японцев, с брезгливо-насторожённым любопытством разглядывали трупы самураев и оставшиеся в траншее вещи.

Потом сгрудились небольшими группами, и уже полулёжа на земле, принялись вспоминать эпизоды смертельной схватки. Они курили, смеялись, хвастались друг перед другом своими действиями в рукопашном столкновении, рисуя храбрость и бесстрашие. Для всех из них это был первый настоящий бой, и когда весь этот ад остался позади, сознание захлестнули эмоции. Всё, что они рассказывали друг другу, порой не соответствовало действительности, и было простой выдумкой. Лишь хорошо обстрелянный солдат способен вспомнить детали рукопашной схватки, но никак не новичок. Большинство красноармейцев среди грохота взрывов, свиста пуль и осколков, бежали к позициям самураев в лихорадочном состоянии, не отдавая полного отчёта своим действиям. В траншее, при столкновении нос к носу с живым самураем, разум потерялся окончательно, сменившись на звериный инстинкт самосохранения.

Никто из них не хотел признаваться в слабости и частичных провалах памяти. Разве можно сознаться в том, с каким трудом каждый из них отдирал своё тело от земли, когда вокруг ухало, свистело, вздымалась земля, а голос командира доносился как бы издалека, казался неестественным и даже призрачным. Весь этот ужас остался уже в прошлом, смертельная опасность миновала, они собрались опять все вместе и обсуждают бой, как недавно просмотренное страшное кино.

Но не все были веселы. Некоторые красноармейцы сидели поодаль и не разделяли всеобщего ликования. Это были те, кто в бою потерял друзей или земляков, с которыми ещё утром они общались и жили общими воспоминаниями.

– А мне, мужики, больше всего запомнилась рожа самурая, когда он вспарывал себе живот. До сих пор стоит перед глазами его ехидная ухмылка. Бр-р! – перестав смеяться после очередной шутки, сказал один из красноармейцев, конопатый, с носом-пуговкой и короткими рыжими бровями по имени Паша. Во взводе его прозвали Рыжиком.

– Видел бы ты свою рожу в этот момент, – усмехнулся широкоскулый татарин по фамилии Гамзуллин. – Перекошенное лицо, бешеные глаза. Самурай, видно, от страха сделал себе харакири.

– Ну да! Самураи смерти не боятся, – вступил в разговор сибиряк Кречетов. – А вот сдача в плен позором у них считается. Комроты Климов говорил, я сам слышал.

– А я, блин, чуть с жизнью не попрощался, – наконец-то пробился со своей историей щуплый солдат Жириков. – Спрыгнул в окоп, а самурай – тут, как тут, стволом в грудь мне упёрся. Стоит, скалится. Ну, думаю, всё, капец мне. Смотрю, япошка нажал на курок, а выстрела-то не произошло. Повезло мне несказанно. Видать, в затвор песок попал, вот его и заклинило. Отбросил винтовку самураец и выхватил нож.

– И ты что? – спросил Гамзуллин. – Застрелил его? Или отпустил драпать?

– Дак я, это… штыком хотел пропороть самурайца, но он, зараза, шустрее меня оказался, – оправдываясь, проговорил Жириков. – Отбил в сторону мой штык, выхватил нож и пошёл на меня.

– Ты, конечно, сразу в штаны наложил, и руки вверх поднял? – спросил насмешливо Надеждин. – Жить, небось, в этот момент страсть как захотелось, правда?

– Жить хочет любая божья тварь, а человек – особливо, – ответил на последний вопрос Жириков, делая вид, что не услышал ядовитой подковырки. – Только вот страху, признаюсь вам, я в эти секунды не почувствовал. Стою, как заворожённый, и смотрю на японца, и жалко мне его стало, почему-то.

– Вот, брешет! – воскликнул Паша. – Самурай на него с ножом идёт, а у него вместо страха жалость пробудилась! Подумать только!

– И долго ты так стоял? – спросил Надеждин.

– Не знаю, – подумав, признался Жириков и, наткнувшись на глаза Кацапова, стыдливо отвёл взгляд в сторону. – Помню лишь, как сверкнуло перед глазами лезвие ножа, будто зайчиком от зеркала резануло. Я сразу очнулся и выстрелил. Японец упал, отполз, а потом воткнул себе в брюхо нож. Вот так всё было.

– Значит, не убил ты его, а только ранил, – степенно заключил Кречетов. – Не захотел самурай раненым в плен попасть, вот и прикончил себя.

– Наверно…

Кацапов лежал на правом боку, подперев рукой голову, и безучастно слушал болтовню. Он не одёрнул Жирикова, не уличил во лжи, хотя эпизод с самураем, покончившим с собой, происходил у него на глазах.

В тот момент Александр ворвался в траншею чуть раньше Жирикова, и вдвоём с Узковым – подвижным крепышом среднего роста – они успели очистить траншею от трёх японских солдат. Четвёртый самурай улизнул в боковое ответвление, где и напоролся на спрыгнувшего туда солдата Жирикова. От неожиданности Жириков отпрянул назад и споткнулся о труп, усевшись прямо на него. Необходимые секунды для защиты были упущены, и, если бы Александр не подоспел вовремя, ударив прикладом японцу по руке, тот сразил бы Жирикова выстрелом в упор. Самурай выронил винтовку и действительно выхватил нож, но обернулся уже к нему, Кацапову, чтобы с разворота вонзить острый клинок в левый бок. И тут выстрелил Жириков, прострелив самураю плечо. Японец упал, а когда увидел перед собой двух красноармейцев, вспорол живот от безысходности.

«Пусть врёт, если не может обойтись без вранья, – со снисхождением подумал Александр. – Он ведь, по сути, спас мне жизнь. Правда, сначала я ему, а уж потом он мне. И как было на самом деле – какая теперь разница? Ну, потравят байки друг другу, прихвастнут немного, отведут душу и успокоятся. А пройдёт время – и детали первого боя сотрутся в памяти. За этим боем последует другой, третий, четвёртый. Останется ли живым сам рассказчик-выдумщик?»

Кацапов почему-то был уверен, что война с японцами не закончится для их полка только одним боем. Стоило ли делать бросок из Забайкалья через степь ради одной схватки? Руководство дивизии наверняка знает истинные планы японцев. Разведка точно уж донесла, что самураи не смирятся со своим поражением и проверят силы Красной Армии ещё не раз.

Александр слушал сослуживцев и не удивлялся тому, что никто из них почему-то не осмеливался рассказать о том, как бежали они по вздрагивающему полю, петляя среди воронок, как напуганные зайцы, падали на землю и ползли на животе, оглохшие и подавленные ужасом от грохота взрывов и свиста осколков. Как под хриплые команды лейтенанта Хорошенина поднимались снова и снова, превозмогая свой страх, кричали «ура!» и бежали дальше. Не рассказывали, потому что здесь ничего нельзя было прихвастнуть, а признаться в трусости не позволяла гордость и самолюбие.

– Быстро вы ожили! – раздался голос неожиданно появившегося командира взвода. – А мне вначале показалось, что вы надолго потеряли дар речи.

Красноармейцы замолчали и притихли в ожидании команды.

– Встать! Построиться! – прохрипел Хорошенин. Он сорвал свой голос во время атаки, и теперь его звучание было неузнаваемо.

Солдаты повскакали с земли и быстро построились.

Лейтенант был младше по возрасту многих из красноармейцев, но держался достойно и не давал повода для снисходительного отношения к себе. Он прошёлся взад-вперёд вдоль строя, бросил взгляд на соседние взводы, которые тоже построились неподалёку, и остановился посредине.

– Товарищи красноармейцы! Мы с вами выполнили поставленную перед нами задачу. Оттеснили японских провокаторов от монгольской реки Халхин-Гол, и сейчас возвращаемся к месту постоянной дислокации. Выдворить японскую армию за пределы границ Монголии поручено регулярной группировке сил советско-монгольских войск. Контрнаступление идет по всей линии соприкосновения и в ближайшие несколько дней ни одного самурая не останется на монгольской земле.

Хорошенин закончил короткую пафосную речь и провёл взглядом по лицам красноармейцев, будто хотел убедиться, дошли ли его слова до сознания каждого красноармейца в отдельности, или следует ещё кое-что добавить.

– Вопросы есть? – спросил он.

– Война закончилась, стало быть? – послышался вопрос с фланга. – Теперь резервистов распустят по домам?

Лейтенант повернулся на голос, незамедлительно ответил:

– Нет. Мы продолжим службу на территории Монгольской республики столько, сколько потребуется для обеспечения безопасности дружественной нам страны. Это наш интернациональный долг. Будем отрабатывать военные навыки в мирных условиях.

Никто в эту минуту не мог предположить, что мирная служба продлится совсем недолго. И этот первый бой, который так насыщенно смаковался в невероятных придуманных подробностях, покажется хотя и страшным, но всего лишь маленьким приключением, по сравнению с жестокими сражениями, которые планировались и проводились под руководством Г. К. Жукова.

Новый командующий пренебрежительно относился к солдатским жизням, считая их пешками на огромной шахматной доске военных действий. Ради победы он шёл на огромные потери личного состава, а за невыполнение приказов накладывал «расстрельные» резолюции, не утруждаясь расследованием и проверкой фактов.

Ничего этого пока не знали ни красноармейцы, ни командир взвода Хорошенин, ни командир роты Климов, ни сам командир полка Слотин. Всё ещё было впереди.

Глава 15

Евдокия смирилась со своей участью за полтора года жизни без мужа. Теперь Марк писал письма регулярно. Получая от него очередную весточку, она вначале с необъяснимой осторожностью ощупывала конверт, как будто так можно было почувствовать теплоту его ладоней, а потом уже с особым трепетом разворачивала письмо. Не умея читать, Евдокия, однако, торопливо пробегала глазами по строчкам. Завидев ровный почерк, она успокаивалась и передавала письмо Василисе. Только её чтение нравилось Евдокии. Голос Василисы звучал негромко и выразительно, а главное, с той интонацией, с которой сам Марк ранее говорил с ними. У Фроси и Ивана так не получалось. Оба они читали торопливо и бесстрастно. Зато ответ писали все трое, по очереди.

Особых причин для беспокойства за судьбу мужа у Евдокии пока не было. Марк писал, что отбывает наказание в Бурятии, неподалёку от города Улан-Удэ, трудится на строительстве какой-то железной дороги. Сколько продлится это строительство, он не сообщал, поскольку и сам, вероятно, об этом не знал. Она где-то в глубине души надеялась, что стройка эта будет длительной, и после её окончания Марк обязательно вернётся домой.

Основания для такой мысли у неё имелись, потому что муж трудился честно и ответственно, с перевыполнением обязательных норм, за что его перевели даже на должность мастера. Начальство обязательно оценит его трудолюбие и отпустит за заслуги раньше срока. Эта мысль со временем крепко укоренилась в ней и вселяла надежду на благополучный исход.

За полтора года дети как-то резко повзрослели. Фрося и Василиса заметно округлились, стали степеннее, превратились в стройных красивых девушек.

Ваня вытянулся, окреп, в нём появилась мужская сила. Теперь вся физическая работа в доме лежала полностью на нём. Он носил воду из колодца, колол дрова, топил печь, выгребал золу, выносил помои. Любую работу выполнял незамедлительно и с удовольствием.

Две недели назад закончился учебный год, и сейчас Ваня бездельничал, беззаботно проводя начавшиеся каникулы.

За последние полгода у него появилось много друзей, никто больше не называл его сыном врага народа. Он стал лидером среди мальчишек в школе сразу после того случая, когда поколотил Сову – Лёньку Соватеева. Сейчас мальчишки практически каждый день пропадали на реке или шлялись в лесу.

Василиса окончила семь классов. По всем предметам у неё были одни пятёрки. Ей очень хотелось поступить в техникум и выучиться на бухгалтера, но она долгое время не решалась сказать об этом матери. Она почему-то думала, что мать будет категорически против такого решения. Во-первых, детям врагов народа не разрешалось уезжать за пределы границ района, а техникум, в котором была такая специальность, располагался в областном центре. Нарушив порядок проживания раскулаченных лиц, можно было поплатиться и свободой. Во-вторых, стипендия, которая выплачивалась студентам лишь за хорошую учёбу, могла обеспечить лишь полуголодное существование. Маминой же зарплаты сейчас едва хватало, чтобы прокормить их с Иваном. Просить помощи у сестры не хватало духу, да и поступить так она просто не могла, потому что такой поступок, как ей представлялось, был бы совершенно бессовестным.

Фрося не являлась отличницей, учёба давалась ей с трудом. Сказывалось проживание на Украине, где была другая программа, обучение велось на украинском языке.

При возвращении на Урал ей пришлось поступить в школу на класс ниже, чтобы восполнить образовавшиеся пробелы знаний. Упорство и усидчивость дали-таки свои результаты. Семилетку сестра окончила без троек и тоже могла претендовать на дальнейшее обучение в техникуме. Однако год назад, оставив школу, Фрося отказалась от поступления в техникум и неожиданно устроилась работать продавцом в ОРС металлургического завода, сославшись на то, что на одну стипендию, без дополнительной финансовой поддержки, в большом городе не прожить.

– Поработаю с годик, подкоплю деньжат, потом видно будет, – ответила она матери.

Помучив себя предстоящим разговором, Василиса, наконец, решилась заговорить. Когда мать возвратилась с работы, она, потупив глаза в пол, несмело сказала:

– Мама, я хочу подать документы в техникум.

Евдокия тревожно приподняла голову, внимательно посмотрела в глаза дочери. Взгляд матери был вовсе не строгим и укоризненным, как предполагала Василиса. Только брови её в первый момент немного приподнялись вверх, обозначив более чётко безвременно появившиеся на лбу морщины, а затем опустились обратно. Не отводя взгляда, Евдокия тихо и как-то задумчиво промолвила:

– Жизнь-то, Васса, сама знаешь, какая теперь у нас. Правильное ли решение ты принимаешь? Не пожалеешь ли потом?

– Мама, если ты насчёт денег, то можешь не беспокоиться. Я всё продумала, тянуть с вас не стану ни копейки, – поспешно заверила Василиса, не веря в благословение матери. – Буду подрабатывать по вечерам, устроюсь куда-нибудь поломойкой. Лишь бы документы у меня приняли.

– Не об этом я, доченька, – вздохнула мать.

– О чём же?

– Не забывай, чья ты дочь. У тебя нет паспорта, и ты пока не можешь распоряжаться своей судьбой. Начнутся всякие проверки и перепроверки. Стоит ли ворошить старое, когда всё понемногу успокоилось. Мы сейчас не голодаем, у нас есть крыша над головой, можно найти работу.

– Да, мамочка, ты права. Сейчас о нас как будто забыли, мы не бедствуем. Но нельзя же жить в страхе всю оставшуюся жизнь, нельзя рассчитывать на великодушие власти. Не хочу я быть трусливой мышкой и сидеть в тихой норке. Ничего злостного против своей страны я не делала, а, значит, имею право на обучение, как все граждане СССР, – карие глаза Василисы сделались большими, в них вспыхнул огонь твёрдой решительности постоять за свои права.

«Вся в отца, – с тихой грустью и неожиданным изумлением подумала Евдокия. – Не отступится от своего плана, чего бы ей это не стоило. И никогда не пожалуется на тяжёлую долю, как я сама».

– Мне очень хочется стать бухгалтером, мамочка…Ты должна понять это, – Василиса положила ладони на худенькие, усохшие плечи матери, с надеждой заглянула ей в глаза.

– Хорошо, Васса. Пусть по-твоему будет. Только поступать вы будете вместе с Фросей.

Василиса невольно вскинула брови. Заявление матери сначала очень удивило её, но вскоре она догадалась, почему мать приняла такое решение.

Фрося не очень-то и стремилась получить специальное образование. Разговор о техникуме год назад имел для неё чисто формальный характер. В тот момент сестра просто не знала, куда податься после окончания школы и завела этот разговор так, на всякий случай, чтобы при необходимости сослаться на него.

Василиса успела за три года хорошо изучить свою сестру. Фрося, конечно же, была не способна на подлость, но себя родимую любила и баловала при каждом удобном случае. Радости жизни стояли у неё на первом плане.

Став продавщицей, Фрося не упускала возможность воспользоваться сомнительными лазейками в торговой сети. У неё появились подозрительные подруги, вокруг стали крутиться какие-то слащавые парни из ОРСа. Молодые люди могли позволить себе посещение ресторана, приобретали окольными путями дорогие вещи.

Фрося тоже приносила иногда с работы кое-что, явно не затрачивая на это денег. На вопрос: «Откуда это у тебя?» сестра только посмеивалась.

Поведение Фроси не нравилось Василисе и настораживало её. Она несколько раз вызывала сестру на открытый разговор и высказывала ей своё мнение о скользких друзьях.

– Ну что ты, Вассочка, – сказала однажды сестра, – у меня очень хорошие товарищи. Просто в торговле работают более современные и образованные люди. У них больше возможностей хорошо одеваться, лучше питаться, только и всего.

– Хапуги твои друзья, – сердито ответила Василиса. – Жулики и мошенники. И ты становишься такой же, как они.

– Вассочка, что ты такое говоришь? – рассмеялась Фрося. – Тебе просто завидно, что им удаётся делать то, чего ты не можешь.

– Обвешивать, скупать вещи дешевле, пользуясь своим положением, а потом перепродавать? Ты знаешь, как это называется? И что за это бывает?

– Не преувеличивай, сестрёнка. Мои друзья знают закон и никогда его не нарушают. И я его чту, как наш отец Библию. Так что, не переживай за меня, – Фрося весело и беззаботно хохотнула.

Подобный разговор повторялся неоднократно. Понимая бесполезность продолжения диалога, Василиса каждый раз недовольно фыркала на Фросю и обрывала свои нравоучения. Неприятное чувство к сестре оставалось на целый день, но потом всё-таки проходило. Фрося была её родной сестрой, Василиса любила её и многое прощала. Не смотря на разницу в возрасте, их очень часто принимали за сестёр-близнецов – так сильно они были похожи друг на дружку. Единственным отличием был цвет волос. У Фроси волосы были русыми, а Василиса унаследовала от отца более тёмный цвет.

Мать, несомненно, не могла не слышать их разговоров, хотя ни разу не вмешивалась в возникавшие споры. Она просто не знала, как поступить, и носила в себе опасения Василисы, ждала удобного случая, чтобы оградить Фросю от дурного влияния торгашей. И вот удачный случай подвернулся.

Сделав для себя такой вывод, Василиса спросила:

– Мама, ты хочешь таким способом оттащить Фросю от пропасти, в которую она потихоньку скатывается? Так?

– Извелась я вся, доченька, глядя на твою сестру, – тяжело вздохнув, призналась мать и сняла с плеч ладони Василисы. – Вижу ведь, что попала она под дурное влияние, а сделать ничего не могу. Ругать бесполезно, а друзья, того и гляди, подведут её под монастырь. Ветер в голове у нашей Фросюшки, может из дома уйти. Как я потом верну её обратно?

– А я, по-твоему, смогу остановить этот ветер?

– У тебя получится, Васса. Фрося будет всегда рядом с тобой. Сама ты глупостей не сотворишь, я в этом уверена, и сестре не позволишь.

– Это что же, получается? – усмехнулась Василиса. – Сестра старше меня на два года, а я, несовершеннолетний ребёнок, буду перевоспитывать её?

– Ты ведь, доченька, не хочешь, чтобы твоя сестра угодила в тюрьму? – в глазах матери на короткое время мелькнула мольба и быстро исчезла. Но этого момента было вполне достаточно, чтобы Василиса уловила состояние близкого ей человека. Мать, потеряв мужа на долгие годы, не хотела потерять ещё и дочь.

– К тому же, папа очень хотел, чтобы все вы получили образование, – высказала последний аргумент Евдокия.

– Я согласна, мамочка, – с нежностью проговорила Василиса, и поцеловала мать в щёку. – Только будет ли рада наша Фрося такому повороту событий?

Мать не успела ответить, как хлопнула входная дверь, в комнату вбежала Фрося.

– Привет семейству, – весело выпалила она, и, бросив на стул свою сумочку, повернулась к зеркалу, принялась рассматривать в нём своё лицо, перебросив косу со спины на грудь. – О чём вы тут кудахчите?

– О тебе, – спокойно ответила Василиса.

– Обо мне? – удивилась Фрося, повернулась к сестре и замерла в недоумении. – С чего вдруг?

– Василиса собралась подавать документы в техникум, – проговорила негромко мать. – Я хочу, чтобы и ты с ней вместе поступала.

Фрося вытаращила удивлённо глаза и мотнула головой из стороны в сторону. Она явно была поражена решением матери.

– Васска решила – пусть поступает. А моё время ушло уже, позабыла я все синусы и косинусы.

– Ничего, вспомнишь, – назидательным голосом высказалась Василиса. – Времени достаточно, чтобы подготовиться. Я тебе помогу.

– А если я не хочу? Если меня устраивает работа продавца? – Фрося упёрла руки в бока, приняла вызывающую позу. – Вы что, на аркане потащите меня в ваш техникум?

Мать хотела что-то сказать в ответ, но вместо слов из груди у неё вырвался безнадёжный вздох, больше похожий на всхлипывание. Она уселась на табуретку с беспомощным видом, на глазах выступили слёзы.

– Вот что, сестрёнка, – сердито сказала Василиса. – Поедешь со мной, и не спорь. Это твоя последняя возможность поступить учиться. Больше такого шанса у тебя не будет.

– Это почему же?

– Потому что, если ты не расстанешься со своей воровской компанией, то непременно окажешься в тюрьме!

– Ах, вот даже как! – растерялась от неожиданности Фрося.

– Да, я уверена в этом.

– Откуда такая уверенность?

– Ты думаешь, мы с мамой ничего не видим, ничего не замечаем?

– И что вы видите?

– Твои новые платья, туфли, дорогие духи, разные безделушки – на какие шиши это барахло приобретается? И не говори нам, что это подарки, а в ресторан тебя водят за красивые глаза! – гневно выпалила Василиса.

– Представь, сестрёнка, но это правда, – беззаботно рассмеялась Фрося. – Вещи мне дарит Вадим, он же и в ресторан приглашает.

– С трудом верится, чтобы зрелый мужчина тратился на тебя, не требуя ничего взамен. Он либо использует тебя в своих тёмных делах, о которых ты даже не догадываешься, либо…, – Василиса замолчала, не сумев подобрать подходящие слова.

– Тебе, Вассочка, не приходило в голову, что мужчина может быть просто влюблён в меня? – Фрося продолжала стоять в той же вызывающей позе, только на лице у неё появилась ядовитая ухмылка.

– Ты сама-то веришь в то, что говоришь?

– Я не верю, я – знаю.

– Какая ты всё же дура, Фроська. Девятнадцать лет тебе, а ума в голове так и не появилось. Твой Вадим, небось, и в любви к тебе уже успел объясниться? И ручку целует при встрече?

– А вот это уже не твоё дело! – возмутилась Фрося и демонстративно удалилась в комнату.

– Жаль, что папа не слышит твоих слов, – с сожалением проговорила Василиса вдогонку.

– А что было бы? – послышалось из-за перегородки.

– Моментально бы выгнал всю дурь из твоей бестолковой головы.

Через пять минут Фрося вышла из комнаты в крепдешиновом платье с большими чёрными розами на белом фоне и направилась к зеркалу. От неё пахнуло дорогими духами.