Глава XX
Мир идет изнутри, не ищи его снаружи.
Будда
Филипп Бьянчи шел по длинному коридору с кипой документов в руках, в том числе и под грифом «совершенно секретно». Все расчеты в них были сделаны лучшими учеными и направлены на то, чтобы разрушить его дом, его работу и жизнь.
«Как это все странно, – думал Бьянчи. – Человек, которого они хотели еще недавно стереть с лица земли, теперь несет все эти проекты по собственному уничтожению».
Никакой угрозы для эксперимента в CERN расчеты не несли. Эти ошибочные расчетные данные были лишь его суровым приговором. Куча исписанной никчемной бумаги в любую секунду могла приговорить швейцарца к высшей мере наказания.
«Как мне выйти из этой ситуации? Сколько времени я смогу водить их за нос, прежде чем они поймут, что все это полная профанация? И что будет со мной, когда они обо всем догадаются? Может, сразу им все рассказать?» – не мог успокоиться Филипп.
В конце этого, бесконечного коридора Бьянчи увидел человека, который не был похож на научного работника. Характерная выправка его выдавала. «Явно из спецслужб. Как минимум, присматривает за ним. Или…» – Филипп гнал эти страшные мысли, пытаясь выглядеть более уверенно. Кто бы мог подумать, что жизнь перспективного швейцарского ученого может зависеть от его артистических способностей. – «Боже, как это все глупо и бессмысленно…» – погружался в уныние Бьянчи.
Дойдя до своего кабинета или комнаты, молодой человек, придерживая стопку макулатуры и пытаясь ухватиться хотя бы одним пальцем за ручку перекошенной двери, которая обязательно за что-то цеплялась и никогда не поддавалась с первого раза, все-таки открыл ее. Филиппу показалось, что все здесь создано назло человеку.
Сделав вид, что не заметил большого лысого человека в короткой черной кожаной куртке на змейке, Бьянчи прошмыгнул в свою комнату. Швырнув на кровать стопку подшитых листов, папки с файлами и отдельно лежащие между ними листы бумаги, очевидно тоже с огромной информативной нагрузкой, он сел рядом на этот ужасный матрас, через который местами можно было нащупать панцирные пружины.
Как только Филипп опустился на это подобие спального места, он почувствовав неимоверную усталость, уже не мог ни о чем думать. Мысли терялись, внимание было рассеяно, глаза незаметно для него оказались закрытыми, и Бьянчи погрузился в сон. Это был первый глубокий и бессознательный сон с момента его похищения. Ему ничего не снилось, он находился в неком забытьи. Даже мысли о неминуемой гибели, сейчас оказались совершенно неважными для него.
Пока Филипп спал, в институте шли горячие дискуссии и обсуждения данных, предоставленных швейцарскому ученому. Сотрудники лаборатории экспериментальной физики разделились на два лагеря. Они усердно спорили между собой. Стоило ли им посвящать в свою работу представителя враждебного государства и показывать ему секретные материалы. Одни, с пеной у рта, доказывали, что только так можно найти выход из сложившейся ситуации, которая стала результатом их же вмешательства. Другие придерживались мнения, что игра не стоила свеч, хватило бы местного научного потенциала, а решение о привлечении гражданина Швейцарии и посвящение его в дела такого уровня, крайне необдуманное. Сторонники второго варианта заявляли, что в любом случае ничего страшного не произошло бы, так как с ними Бог и при любом раскладе они окажутся в выигрыше.
Все кричали, отстаивая свое мнение, считая его единственно верным. Несмотря на полярность взглядов, их объединял животный страх смерти. Неистребимый, сводящий с ума страх. В этих горячих баталиях некоторые лукавили, заявляя, что готовы героически самоуничтожиться, лишь бы назло врагу. Погибнуть они мечтали вместе с этим самым врагом. Другие, более сдержанные, не делали громких заявлений. В сущности, все они чувствовали одно и то же. Периодически кто-нибудь из двух групп начинал креститься и направлял свой взгляд на массивную икону, обрамленную и сплошь усеянную стразами и украшениями из камней Swarovski.
Разногласия между учеными сыграли на руку Филиппу. Пока те выясняли, кто прав, а кто виноват, и вершили его судьбу, Бьянчи мирно спал в той позе, в которой завалился на местами мягкий матрас.
Прошло несколько часов, пока изрядно подуставшие от совершенно неконструктивной дискуссии ученые коллегиально решили дать европейцу шанс спасти человечество и себя в том числе. Но про них речь и не шла, конечно же, ведь каждый изображал из себя неимоверно мужественного и самоотверженного человека.
Филипп проснулся сам, никто не посмел его трогать. Всем ученым страны «смеющихся Искандеров» казалось, что они заняты сейчас важной аналитической работой. Никто не удосужился заглянуть в его комнату-кабинет и поинтересоваться, как продвигаются дела в сфере спасения человечества, которое могло пострадать из-за них. Кто-то из ученых чувствовал свою вину и долю ответственности за происходящее. Кто-то надеялся, что швейцарец сможет все исправит. И тогда они с новым энтузиазмом и рвением приступят к разработкам нового вооружения на благо их необъятной родины. От этого зависело их финансирование. В противном случае научно-исследовательский институт пустят с молотка за неэффективность.
Все сотрудники института, посвященные в происходящее, нервно чего-то ждали. Они не догадывались, что все это время, которое провели в словесных баталиях, молодой ученый из Женевы не только не занимался их разработками по борьбе с цивилизованным миром, а попросту отсыпался после бессонных ночей, даже не взглянув ни на один документ.
Бьянчи проспал более четырех часов. Он рисковал, но ничего не мог с собой поделать. Организм нуждался в долгожданном отдыхе, иначе у его хозяина начались бы проблемы с психикой.
Очнувшись от глубокого сна, Филипп не сразу понял, где находится. Потребовалось время, чтобы мозг включился в работу, как старый компьютер при загрузке новой операционной системы. Поначалу он видел все, что его окружало, но не понимал ничего. Потом понемногу идентифицировал окружающие предметы, стены, потолок, пол и элементы мебели, если их можно так назвать. И этот запах… Отвратительный запах затхлого матраса вперемешку с запахом его новой старой одежды, которую, возможно, когда-то носили граждане Евросоюза, а теперь она служила чуть ли не основным гардеробом для малоимущего населения этой непобедимой и такой могущественной страны.
Через несколько минут Филипп с ужасом понял, где он и что произошло. Как бы ему хотелось оказаться сейчас дома, в Женеве, но это было совершенно невозможно. Нужно было срочно действовать и что-то предпринимать.
Затекшее от неестественного положения тело нуждалось во времени, чтобы кровь вновь начала циркулировать. У Филиппа не получилось с первого раза сесть, так как поясница и правая нога, на которой он лежал, все еще ему не принадлежали. Закинув ноги на кипу бумаг, молодой человек лег на спину и сразу почувствовал, как кровь, впивающимися иголками, начала приливать к тем участкам, доступ к которым последние четыре часа был ограничен.
Окончательно восстановившись, Филипп решил посетить туалет. Его взору предстал ряд старых металлических умывальников, над которыми свисали местами поломанные смесители образца пятидесятых годов прошлого века, на части кранов отсутствовали вентильные головки. Напротив – ряд из шести кабинок с незакрывающимися грязными дверьми. Пол был устелен керамическим покрытием серого цвета, с обязательным уклоном к центру помещения, где находился постоянно забивающийся сливной трап, от которого несло так, что у любого нормального человека с непривычки неминуемо возникал рвотный рефлекс. Посетителям этой уборной, для того, чтобы умыться, приходилось раскорячиться таким образом, чтобы стоять как можно дальше от самой раковины, ибо все, что текло прямо под ноги на пол, неминуемо должно было забрызгать обувь и брюки. В общем, отвратительное место.
Филипп никак не мог понять, как эти выдающиеся ученые, могли допустить, чтобы их туалет выглядел подобным образом.
Умывшись ледяной водой, Филипп встрепенулся. Удивляясь тому, как вообще можно освежиться в подобных условиях. Мозг буквально взрывался от потока мыслей, нарастающих с каждой минутой.
Вернувшись в свою комнату, он взялся наспех пересматривать то, что приволок.
Бьянчи очень переживал, что ему не удастся долго разглагольствовать о том, что не соответствовало действительности. Он не знал, сколько у него времени, поэтому, разглядывая все, что ему предоставили, отсеивал то, что можно сразу порвать и выкинуть, а лучше сжечь, чтобы не привносить смуту в мировое научное сообщество. С первой минуты, когда Филипп увидел на стендах старое оборудование семидесятых годов, он понял, что ничего толкового ему здесь не предоставят. Хотя на какое-то время он все же задумался и поверил в их гениальность.
Филипп не стал ждать, пока кто-нибудь из этих ученых проявит нетерпение и отправится к нему для получения первой информации. Бегло ознакомившись с расчетами, он сам пошел на встречу к одному из известных ему людей в этом учреждении, к господину Воробьеву.
Захватив с собой несколько бумаг, которые, по его мнению, можно было предоставить в качестве основы для продолжения дискуссии, Филипп покинул свой рабочий кабинет и спальню одновременно. И направился на поиски самоуверенного Юрия Борисовича, который всем видом давал понять, что здесь он чуть ли не единственный ученый старой закалки, которому все тяготы и лишения идут только на пользу. Заглянув в один из кабинетов и обнаружив там людей, Филипп, извинившись на прекрасном английском, спросил, где найти господина Воробьева, но в ответ получил только нелепые улыбки.
«Как же они пытаются выйти на международный уровень, если не знают английского языка?»
– Sprechen Sie Deutsch? – молодой ученый наивно предположил, что удастся наладить контакт на немецком языке.
Эта фраза была встречена сначала улыбками, а потом откровенным язвительным хохотом. Филипп смотрел на взрослых людей и недоумевал, что именно спровоцировало столь непредсказуемую реакцию. Человеку, свободно говорящему на четырех языках, было совершенно не понятно все происходящее. Какой-то триумф невежества над образованностью. Он не знал о том периоде, когда здесь одни писали доносы на других только за то, что те умели грамотно писать и любили читать книги. Современная государственная машина этой страны всячески опровергала и даже скрывала позорные факты, связанные с революцией семнадцатого года. Выгораживая таких тиранов и откровенных мерзавцев, как Ленин, Сталин, Ягода, Ежов, Берия, уничтоживших огромное количество граждан и сломав миллионы человеческих судеб. Искусно и очень тщательно подчищается и Всемирная паутина, где сейчас можно найти информацию только о достоинствах и невероятно благочестивых качествах тех, кто в свое время упорно вершил геноцид над своим народом. Не забывая очернять всех, кто боролся с этим чудовищным маховиком репрессий, издевательств и убийств.
Вот и на этот раз, услышав немецкую речь, два откровенных шовиниста, именовавшие себя патриотами, по-хамски и совершенно необоснованно, издевательски рассмеялись в лицо недоумевающему Филиппу, спросившего на языке Гёте и Шиллера, где найти профессора Воробьева. Он не знал, что все, связанное с Германией, у многих здесь, как правило, ассоциировалось с Гитлером и нацистами. Швейцарец мог продолжить попытки выйти на контакт, в запасе оставались итальянский и французский, но, увидев ошеломительную реакцию, бросил это занятие.
Продолжив поиски профессора Воробьева, Бьянчи долго слышал хохот, смешанный с подобием речи на немецком языке. Что-то похожее на известные всем здесь фразы schneller и hände hoch.
«Какое первобытное невежество!» – возмутился про себя Филипп.
Бьянчи очень нуждался во встрече с Воробьевым. Он хотел понять, насколько тот компетентен и можно ли определить, сколько времени у него осталось. Филипп не стал обращать внимание на уровень развития и культуру местных ученых.
В надежде обнаружить Воробьева, молодой человек заглянул в конференц-зал, но там никого не было. Филипп открыл первую попавшуюся дверь и сходу спросил:
– Does anyone here speak English?
Человек за массивным столом, позади которого на стене висели многочисленные треугольные вымпелы, неожиданно для Филиппа ответил, хоть и на ломаном, но английском:
– Yes i speak English.
«Неужели!» – очень обрадовавшись, подумал женевский ученый.
– May I help you? – спросил незнакомец у Филиппа.
– Я ищу профессора Воробьева, – не теряя времени, начал Бьянчи.
– Я ему сейчас позвоню, – ответил с акцентом, но все же на понятном Филиппу языке, молодой человек.
– Спасибо большое, – поблагодарил Филипп.
– Воробьев подойдет с минуты на минуту, – заверил сотрудник института и добавил: – Вы можете присесть и подождать его у меня.
– Спасибо, вы очень любезны, – снова поблагодарил Бьянчи, не выпуская из влажных от волнения рук бумаги, которые могли стоить ему жизни.
Через минут пять появился взволнованный Воробьев. Он с нетерпением стал расспрашивать Филиппа обо всем, что тот успел выяснить.
Не выдавая своего волнения, Бьянчи уверенно принялся излагать Воробьеву все, что заготовил за короткое время, когда он бодрствовал. Излагая основные тезисы и отвечая на нескончаемый поток вопросов со стороны ученого, Филипп понял, что может еще какое-то время подержать всех этих фанатов квантовой физики на крючке, но ему надо хорошо подумать, что делать дальше. На ум пришла мысль о побеге. Он должен как можно скорее оказаться на территории консульства Швейцарии. Но сначала он должен каким-то образом попасть за территорию института во враждебный закрытый город. Бьянчи сразу могли принять за иностранного шпиона. Более того, он понятия не имел, в каком городе находится и есть ли в этом городе Швейцарское консульство. На эти вопросы ответов пока не было, но Филипп настроил себя на обретение свободы, которой и не пахло в чужом мире, окружающем его сейчас.
Закончив общение, профессор Воробьев поспешил собрать всех компетентных ученых в конференц-зале. Бьянчи снова предоставили возможность проговорить то, что он уже излагал, а также ответить на новые вопросы, которые рождались в головах коллективного разума. Индивидуальной ответственности здесь брать на себя никто не привык, поэтому работа была построена так, чтобы спихнуть ее на кого-то другого. Несмотря на это коллективное мышление, приносило свои плоды, медленно, но упорно оставляя швейцарцу все меньше путей к отступлению.
Этого Филипп боялся сейчас больше всего. Он думал, что ему удастся сегодня отделаться пустыми отговорками перед Юрием Борисовичем, а завтра, после продолжительного отдыха, он смог бы выстроить для себя дальнейший ход событий.
– Я мог бы перенести встречу на завтра, – попытался исправить ситуацию Филипп.
– Боюсь, это невозможно, надо действовать немедленно, – профессор был категоричен.
– Я невероятно устал и боюсь, что могу наделать ошибок или неправильно что-то истолковать, из-за своей рассеянности и невнимательности, – не унимался Бьянчи. – Я могу хоть в чем-то сделать выбор?
– Да нет у вас здесь никакого выбора, – грубо и жестко прервал Воробьев.
Филипп осознал, что ему не стоит рассчитывать на поблажки и уступки, а ведь он очень на это надеялся. Молодой человек думал, что сможет найти общий язык с людьми, которые, так ему представлялось, были его однодумцами, ну или просто зарубежными коллегами. Но все обстояло иначе. В этой стране все сферы были пропитаны гнилью под названием Комитет государственной безопасности, именующий себя Федеральной службой безопасности. Как бы они ни меняли слова и буквы в своем названии, суть оставалась той же – проникнуть, внедриться и подобно вирусу давать осложнения в виде устойчивого формирования определенного мышления у большинства своих граждан.
– Я все понял, – подчинился Филипп. – Когда мне необходимо быть в конференц-зале?
– Думаю, минут через пятнадцать, – быстро ответил Воробьев и вышел из кабинета.
– Я могу вам помочь? – обратился к Филиппу молодой сотрудник. Это был совсем юный, по крайней мере так он выглядел, парень, который разительно отличался от всех, представляющих научную прослойку этой страны. Одетый в темно-синий очень дорогой костюм, который, кстати, неплохо смотрелся на его теле, похожем на спортивный манекен. Парень явно дружил со спортом. Коротко подстрижен, светловолосый, с серыми глазами, которые с первого взгляда располагали к себе окружающих. Белоснежная рубашка с итальянским воротником, без галстука, с расстегнутой верхней пуговицей придавала ему мужественности, подчеркивая скулы и визуально увеличивая и так невероятно широкие плечи.
– Что вы сказали? – переспросил Филипп. Мысленно он уже стоял по стойке смирно перед учеными с отчетом о проделанной им интеллектуальной работе. Собравшись с мыслями, он пытался давать ответы на вопросы, которые для него могли быть неудобными и каверзными.
– Так я могу оказать какую-нибудь помощь? – повторил парень и искренне широко улыбнулся.
Эта улыбка убедила Филиппа, что, вероятно, он поладит с этим юношей и тот, возможно, окажет ему помощь в более сложных вопросах. Бьянчи хватался за любой шанс, предоставляемый судьбой, чтобы выбраться из западни.
– Я – Владимир. Можете называть меня Вовой, так короче, – мужчина встал из-за стола и протянул Филиппу крепкую широкую руку.
Филипп тоже встал и протянул свою:
– Мое имя Филипп, Филипп Бьянчи, старший научный сотрудник Европейской организации по ядерным исследованиям.
Огромная ладонь крепко сжала кисть Филиппа, и ему показалось, что это рукопожатие двух давних друзей, которые не виделись примерно лет двадцать, не меньше. Как же ему хотелось встретить хотя бы одного человека, который совершенно не такой, как те, с кем он познакомился за последние несколько дней. Филипп заглянул в светлые улыбающиеся глаза и понял, что возможно, перед ним человек, который сможет помочь. По крайней мере, он очень этого хотел.
– Вижу, у вас возникли проблемы? – вопрос прозвучал неожиданно.
– Да так, пустяки, – коротко ответил Филипп, решив не распространяться человеку, которого видел в первый раз. Бьянчи практически потерял веру в людей.
– Если вам будет нужно, вы всегда сможете меня здесь найти, а я попытаюсь оказать вам посильную помощь, – дружелюбно сказал Владимир.
– Спасибо вам большое, – поблагодарил Филипп, а затем, извинившись, попрощался с этим случайным человеком, поразившим его искренностью и доброжелательностью.
Направляясь в сторону конференц-зала, Бьянчи, несколько приободрившись и обретя уверенность в завтрашнем дне, все еще находился под впечатлением от того, что удалось найти хотя бы одного человека, который был не враждебно к нему настроен.
– Значит, не все потеряно в этой стране, – Филипп начал понемногу менять свое мнение о том месте, куда занесла его судьба против его воли. Он попытался сосредоточиться на предстоящей встрече с физиками-ядерщиками.
Войдя в зал, он увидел, что все собрались и с нетерпением ждут отчета о первой проделанной работе Филиппа. С его появлением наступила невероятная тишина, словно декан внезапно вошел в аудиторию заполненную студентами. Филипп почувствовал, насколько все собравшиеся хотели верить, что этот молодой ученый из Европы станет для них спасательным кругом, на который они так рассчитывали.
Он призвал все свое самообладание, чтобы не выдать невероятного волнения, которое не только мешало думать и принимать правильные решения, но и могло насторожить ученых. Хотя каждый, находившийся в этом зале, волновался сейчас не меньше Бьянчи. Каждому не хотелось быть ответственным за фатальную ошибку, а еще больше все хотели выжить и не думать о неминуемой скорой гибели
Молодой швейцарец, прежде чем приступить к изложению якобы проведенного анализа, подошел к Воробьеву и взял у него бумаги с расчетами, чтобы, опираясь на эти данные, отвечать на вопросы так называемых коллег.
Профессор Воробьев стоял рядом с Филиппом, и исполнял роль переводчика, так как подавляющее большинство не владело иностранными языками.
Бьянчи, стоя в окружении этих потрепанных жизнью людей, сделал вид, что перебирает листы и начал свою игру. Это был его дебют в роли актера, играющего роль научного работника. Так он себя ощущал, пытаясь выжить среди хищников, с виду больше похожих на жалких падальщиков, нежели на акул.
Рассказывая им, в том числе и о квантовой запутанности, Филипп ловил себя на мысли, что несколько раз, чуть было не провалил этот жизненно важный доклад. Он снова и снова придумывал мнимые пути решения, и это было нелегко для него. Весь доклад Филиппа сводился к тому, что ему срочно надо оказаться на месте трагедии, чтобы владеть полной информацией и уже там провести анализ, исходя из данных, полученных в CERN. Кто-то из зала выкрикнул, что у них есть свои люди в CERN, которые могут предоставить ему всю необходимую информацию, тем самым сводя на нет все попытки Бьянчи вернуться домой из этого мрачного места. А присутствующим почему-то казалось, что именно здесь он будет работать результативнее чем в Женеве. Это явно противоречило здравому смыслу. Да и откуда ему там взяться, если из поколения в поколение он подвергался тщательному уничтожению…
Незаметно для Филиппа, один за одним, посыпались вопросы от физиков, после чего доклад перешел в явный брейн-ринг.
Спотыкаясь о собственные слова, молодой европейский ученый иногда ссылался на трудности перевода, всем видом демонстрируя, что он не совсем понимает, о чем его спрашивают. Переводил тему в совершенно другое русло, возвращаясь к истокам открытия квантово-механического явления и прочее. Иногда Филипп призывал на помощь обычную лесть, которая работала лучше аргументированных ответов. В общем, делал все возможное и невозможное, чтобы не дать понять этим светилам, что затеянное ими не имеет никакого отношения к происходящему. Иначе это был бы полный провал.
Пытка длилась довольно долго. И Филипп, уже видя, что многие из собравшихся попросту начинают раздражаться от пустых ответов и от того, что они топчутся на одном месте, не продвинувшись даже на размер атома к решению проблемы, сослался на усталость, предложил всем извинить его, и перенести поиски на следующий день.
Его коллегам ничего не оставалось, как принять предложение. С громкими и нервными дебатами они покидали так называемую конференцию, которую смело можно было назвать международной, однако из международников там был один Филипп, впрочем, в качестве неофициальной фигуры.
В зале остались Филипп и профессор Воробьев.
– Надеюсь, коллега, завтра вы будете убедительнее и находчивее, – с раздражением в голосе и явным недовольством процедил сквозь зубы Юрий Борисович. – Я бы вам высказал свое мнение обо всем, что сейчас произошло, но боюсь, это очень повлияет на ваш сон, которого вы ожидаете с таким нетерпением. До завтра, – кинул профессор, направляясь к выходу.
Филипп, оставшись один в этом немаленьком зале, ощутил, как все давит на него с неимоверной силой. Он подошел к ближайшему стулу, уселся на него и, опершись локтями о стол, обхватил голову руками.
«Я так и знал. Актер из меня никудышный. Да, впрочем, причем здесь вообще актер?» – попытался оправдываться перед собой Филипп. – «Будто бы самый гениальный актер в мире смог лучше сыграть эту роль, чтобы ему поверили. Как же мне найти выход из этого положения?» – мучительно размышлял он, никак не находя решения проблемы.
Он встал и медленно побрел к выходу, преодолевая бесконечные ряды стульев, которые были буквально разбросаны всеми, кто с раздражением только что покинул это помещение.
Выйдя из зала, Бьянчи побрел в свои апартаменты. Миновав несколько дверей, располагавшихся по обе стороны коридора, Филипп поравнялся с той, которая вела в кабинет приятного молодого человека, предлагавшего свою помощь.
Не успев подумать, он машинально дернул за ручку, но дверь оказалась заперта.
«Вероятно, уже ушел домой», – подумал Филипп, и слово „дом“ острым ножом резануло по сердцу. Он с еще большей тоской поплелся, шарпая ногами о бетонный полированный пол. Добравшись до места своего ночлега, Филипп сгреб в одну кучу все бумаги, которые лежали на кровати, и безжалостно сбросил их в угол. Никакой ценности и важной информации они все равно не несли. Бьянчи попытался придать ужасному матрасу хоть какую-то мало-мальски правильную форму, безрезультатно распихивая вату равномерно по всей поверхности. Несмотря на все старания, бугры перекочевывали из одного места в другое. Прекратив бесполезное занятие, молодой ученый разложил пыльное синее армейское одеяло, которое наверняка успело послужить Советской Армии, поправил ватную подушку и лег на кровать прямо в одежде, сняв обувь. Пружины и металлические элементы незамедлительно дали о себе знать, пробиваясь через те места, где отсутствовали бугры в матрасе.
Кроме злости и раздражения, Филипп не испытывал других эмоций. Кому он был обязан тем, что с ним случилось, ученый не мог предположить. Сейчас это волновало его меньше всего. Пролежав еще какое-то время на этом унизительном месте для ночлега, Филипп принял для себя окончательное решение – завтра, с самого утра, он пойдет к своему новому знакомому, все расскажет и попросит помощи.
«Будь что будет, но долго так продолжаться не может».
Еще через минут сорок на этом самом неудобном матрасе в мире Бьянчи ощутил огромное чувство голода, о котором совершенно позабыл из-за нервных переживаний. За целый день ему никто не предложил поесть. Никому не было дела до какого-то там европейского ученого.
Следующие пару часов Филипп крутился на матрасных буграх, больше напоминающих русские дороги, мучаясь от голода, который, словно вакуумный механизм, всасывал желудок. Усталость не давала о себе быстро забыть, Филипп внезапно провалился в глубокий крепкий сон, хотя и сопровождавшийся периодическими нервными вздрагиваниями.
Утро наступило так же неожиданно, как и переход в мир сновидений. Некие обрывки снов были и на этот раз, но настолько незначительные, что эту ночь он провел без сновидений.
Разбудили Филиппа совершенно незнакомые доселе звуки, которые сначала доносились издалека, постепенно приближаясь к его комнате. Бьянчи показалось, что по коридору движется механическое существо, со скрипами и лязганьем, которые сопровождались шаркающими шагами. Звук все нарастал, и Бьянчи побоялся, что неизвестное существо может открыть незапертую дверь, и, переступив порог, застанет его врасплох, пользуясь беззащитным состоянием только что пробудившегося человека.
Ученый не знал, который сейчас час, но предполагал, что еще рано. Рассвет только забрезжил. На улице было темно, как ночью. Несмотря на это, что-то происходило за дверью.
«Какого черта!» – разозлился Филипп, понимая, что ему больше не заснуть. Мысли уже вовсю планировали грядущий день, одновременно разрушая его нервную систему, хотел он этого или нет. Бьянчи никогда не практиковал методы обуздания собственных мыслей и в итоге стал всецело их заложником.
Не в силах бороться с любопытством, он медленно сел на кровати, провалившись глубоко в эти растянутые и местами отсутствующие пружины. Нащупал обувь. Это были стоптанные ботинки, «любезно» предоставленные ему из магазина, в котором целесообразно было бы сделать отдел, именуемый «вторые ноги». Сунув ноги в ботинки, не зашнуровав их, Филипп направился к двери, чтобы выяснить происхождение звуков, не дававших ему спать в столь раннее время.
Приоткрыв аккуратно дверь, так тихо, насколько позволял ее возраст, Бьянчи увидел старушку, лет семидесяти, в синем рабочем халате. На голове косынка, бледного цвета, с некогда пестрыми непонятными цветами, но уже давно выцветшими. По лицу утренней «гостьи», покрывшемуся испариной, стекали капли пота. Ее глубокое дыхание, переходящее в хрип, многое говорило о состоянии здоровья. Несмотря ни на что, женщина размашистыми движениями елозила по полу деревянной шваброй, на конце которой мотылялась невероятно грязная тряпка темно-серого цвета. Рядом стояло оцинкованное ведро с водой точно такого же цвета. Женщина периодически снимала ее со швабры, окунала несколько раз в ведро, ловко выкручивала и, накинув снова на швабру, продолжала равномерно размазывать грязь. Все это делалось настолько механически отработанными движениями, что казалось, звуки издает не живое существо, а некий робот. Продвигаясь из одного конца коридора в другой, она периодически брала за тонкую ручку ведро, издававшее характерный скрип, и с грохотом ставила его на новое место, тем самым разрывая тишину пронзительным эхом пустого здания.
Филипп недоуменно посмотрел на все это действо и поймал себя на мысли, что в каком-то смысле начинает привыкать к местной жизни.
«Боже, как же меня угораздило оказаться среди всего этого?..»
Вернувшись обратно в свое «ложе», Бьянчи лег, не снимая ботинок, свесив ноги с одного края кровати. Он думал. И мысли текли в голове, то и дело опережая друг друга. Не обращая внимания на утреннюю мозговую активность, Филипп твердо решил предпринять все попытки, чтобы не быть здесь. Решено. Как только начнется рабочий день, он подойдет к Владимиру и попросит о помощи.
В конце коридора над входными дверями висели механические настенные часы, сверху покрытые несколькими слоями пыли и паутиной, но все же показывающие относительно точное время.
Филипп вышел из комнаты и направился в сторону часов, чтобы узнать, сколько у него еще есть времени до прихода на работу Владимира. Сделав несколько шагов, он услышал крик позади себя, настолько пронзительный, что от неожиданности Бьянчи немного нагнулся и присел. Обернувшись, Филипп увидел все ту же женщину, которая, разразившись немыслимым для ученого гневом и бранью, кричала в его сторону на непонятном языке и непонятно, чего требовала. Но то, что это относилось именно к нему, и то, что это была гневная брань, сомнений не было. Даже глухонемой уловил бы эти вибрации ненависти и злобы, которые она источала. А ведь должна бы в свои годы заниматься исключительно собой, путешествуя по миру и коротая дни с престарелыми подружками где-нибудь в кафешках. Суровая действительность этой чудовищной во всех отношениях страны была такова, что старикам приходилось почти до конца своих дней где-то работать за «копейки», чтобы влачить жалкое существование. Вся их тяжелая жизнь, сплошь усеянная всевозможными трудностями и несправедливостью, превращалась в обычную озлобленность и ненависть, но не к истинным причинам их бед и страданий, а ко всему тому, что никоим образом не имело отношения ни к ним, ни к их проблемам. Во всем были виноваты проклятые империалисты-американцы и их прихлебатели-европейцы. Так им говорили сначала из радиоточек, потом по радио, после – из крохотного черно-белого телевизора, а затем любыми способами и видами доносили эту информацию до умов этих поистине несчастных людей.