Отперев дверь, и войдя в странный дом, Элиан направилась проведать ребенка.
«Наверняка ему очень страшно одному в этой жуткой мягкой, без малейшего просвета комнате», – подумала Элиан.
На втором этаже она остановилась у двери с табличкой Mathias Nimend. Девушка прислушалась, чтобы выяснить, что делает этот странный ребенок. Возможно он снова в состоянии анабиоза.
Приложив ухо к двери, она с удивлением услышала ритмичные, но уже глухие удары. Те же, что в самый первый раз, когда они с Филиппом пришли в гости к Клаусу.
«Что же это может быть?»
Быстро подобрав ключ, Элиан провернула замок и осторожно приоткрыла дверь.
Сначала они ничего не увидела. Включив фонарик на телефоне, она направила луч света вглубь комнаты. Маленькая, но невероятно яркая светодиодная лампа буквально «ослепила» эту страшную комнату. Девушка увидела Матиаса, который пытался в каком-то своем, только ему ведомом ритуале, сначала порвать своими тоненькими ручонками это вездесущее мягкое покрытие, а затем ударял что есть силы головой в то место, где так усердно хотел добраться до твердой поверхности. Элиан не предпринимала никаких действий. Она не знала, что делать в такой ситуации и изучала странного малыша. Подойдя ближе, она мгновенно поняла происхождение синяков и ссадин на голове Матиаса.
«Для чего он это делает? Какова его цель? Зачем он пытается причинить себе боль? А может, не стоит искать никаких причин и дело лишь в том, что ребенок тяжело болен» – Элиан анализировала происходящее, задавая вопросы и отвечая на них. Вдруг она вспомнила слова Клауса, что его поистине уникальный сын все воспринимает по-другому, не рассчитывает на свои органы чувств и не пользуется ими для познания окружающего мира, но иногда ребенок как бы пробуждается и чувствует то, что чувствуют обычные люди. Он словно в собственном карцере, лишенный возможности слышать, видеть и осязать. Мальчик пребывает в неком состоянии, которое не в силах представить ни один человек, ибо Матиас таким появился на свет.
– Каким же нужно быть жестоким, чтобы сотворить с тобой такое? – негодовала Элиан, глядя на несчастного ребенка, упорно пытающегося выбраться из той западни, в которую он был заключен природой. И эта ужасная черная комната не такое и жуткое место по сравнению с тем, где всегда находился Матиас, заключенный в свою непробиваемую скорлупу. Негодование девушки никто не слышал.
Элиан нежно взяла малыша за плечико. Она хотела отодвинуть его от проклятой стены, о которую он так усердно пытался сломать неподдающуюся скорлупу, чтобы оказаться на воле. Чувствовать все то, что чувствуют обычные люди. Но нет, это невозможно. Единственное, что он мог бы сделать – убить себя. Проломить череп. Правда, это не дало бы результатов, и сын Клауса снова и снова, не жалея сил, совершал странное действие, не понимая, как все можно исправить. Он должен был родиться нормальным ребенком. К великому сожалению, кто-то распорядился иначе. Случилось то, что случилось.
На удивление малыш будто почувствовал присутствие другого человека. Он перестал предпринимать попытки обрести свободу. Элиан осторожно взяла Матиаса на руки. Она крепко прижала его к себе, и невесомое создание, вжалось в нее из тех последних сил, которые у него остались после неизвестно сколько продолжающейся битвы с собственным телом.
Глава XVIII
Что за смех, что за радость, когда мир постоянно горит?
Покрытые тьмой, почему вы не ищете света?
Будда
– Филипп Бьянчи, здравствуйте! Как ваши дела? Наслышан о вас, – почти восторженно и шаблонно произнес немолодой мужчина с неплохим английским произношением.
«О каких делах могла идти речь, когда тебя дерзко и бесцеремонно похищают из собственной страны, применив неизвестные наркотические средства, и держат в нечеловеческих условиях, да еще и принуждают к сотрудничеству?!» – возмутился Филипп, прежде чем ответить.
– Да, это я, здравствуйте, – ответил он.
– Рад знакомству!
– Чем обязан? – с нотками раздражения дерзко спросил Филипп.
– Меня зовут Воробьев Юрий Борисович, доктор наук, ведущий специалист в области экспериментальной физики, так у нас называется квантовая, – этот мужчина, явно претендовал на тесное знакомство с Филиппом.
Бьянчи постепенно начал понимать, что выбора у него нет и волей-неволей, а придется быть ведомым в этой ситуации. Немного посопротивлявшись, он осознал, что делает это совершенно зря. Тем более человек, который стоял перед ним и старался наладить международный контакт между Бьянчи и наукой, которую исповедовала эта загадочная страна, настроен совсем не враждебно. Лучше контактировать с этим ученым Воробьевым, нежели с грубыми и недалекими сотрудниками спецслужб.
– ОК, – Филипп не обратил внимания на то, что говорил пожилой человек, – Юрий, как вас там?..
– Борисович, но в вашем случае – просто Юрий. Я понимаю, что вы там у себя в Европе не особо чтите своего отца. Соответственно, и не упоминаете его имени, – не преминул в примитивной и глупой форме выставить такую ненавистную Европу на посмешище. Мол, все у вас там не как у людей.
Молодой ученый понемногу привыкал к подобной риторике, которая сводилась к тому, что если у кого-нибудь по-другому, то это порочно и все от лукавого. Истинные ценности и понятия могут быть только в их великой стране, все остальное в корне неверно, порою даже враждебно и подлежит уничтожению. Сдерживала их только мудрая внешнеполитическая стратегия развития отношений между странами их самого милосердного, великодушного и, не без лишнего пафоса, великого кормчего. Только он мог одновременно направлять свой народ на проявление небывалой ненависти и агрессии к чему угодно и тут же оборачиваться в благородного рыцаря, давая возможность толпе буквально ликовать: их руководитель опять всех переиграл. Глядя в свои телевизоры, и выпивая очередную бутылку водки, можно было порассуждать о глобальных политических проблемах в засаленной, прокуренной и кишащей тараканами кухне. На самом же деле более лицемерной и токсичной для государства личности не существовало. Немногочисленные, не поддавшиеся оголтелой пропаганде граждане своей страны, конечно же, понимали, что дело не в самом руководителе, а в реинкарнировавшем органе, под названием Комитет Государственной Безопасности.
К сожалению, большинство очень именитых по меркам этого государства ученых активно поддерживали курс и действия своего лидера. Юрий Борисович не был исключением.
– Ок, – резко продолжил Филипп, – больше всего меня сейчас интересуют мои бытовые проблемы, а не ваши отцы, которых вы упоминаете в своих именах, – молодой ученый дал понять, что он не намерен обсуждать недостатки своей страны.
– Разумеется, – моментально поддержал Филиппа человек в сером костюме. Он предложил пройти с ним, чтобы показать комнату, где он будет жить.
– И еще. Все, что вы сделали со мной и продолжаете делать, подлежит криминальной ответственности и неминуемому международному скандалу. Вы это понимаете?
Филипп пришел в себя после воздействия препаратов, которые ему ввели ранее. Этот вопрос он адресовал и ученому, и церберу по имени Марк, который постоянно сопровождал Филиппа, где бы тот ни находился.
– Кстати, вы так и будете ходить за мной повсюду? Может, мы и спать будем в одной постели? – спросил Филипп у Марка.
Последняя фраза молодого ученого очень задела Марка и придала уверенности его убеждениям, как и впрочем, многих граждан этой нетерпимой шовинистической страны, что большинство европейцев нетрадиционной половой ориентации. Буквально все, что говорилось Филиппом, воспринималось в искаженной, извращенной и невыгодной для него ипостаси.
Так работала чудовищная пропаганда, агитирующая людей думать в определенном русле. Если бы это говорил их соотечественник, то все сказанное им воспринималось бы совершенно иначе. Но это говорил гражданин Швейцарии, несмотря на то, что его страна не входила в ЕС, тем не менее, целиком подпадала под критерии одного из главных врагов родины матрешек и балалаек. Всех европейцев руководство этой страны цинично и лицемерно называла нашими зарубежными партнерами. Банальная зависть трансформировалась во всепоглощающую ненависть и непринятие.
– Не дождешься, – грубо парировал Марк.
– Слава Иисусу! – отшутился молодой ученый.
– Господа, давайте проведем нашего гостя в его апартаменты и не будем сейчас накалять и без того напряженную обстановку, – смягчил этот трудный разговор профессор Воробьев.
Филипп не удержался от смеха, он ничего не сказал, но его реакция говорила сама за себя. Его смешило буквально все: и слово «гость», и «апартаменты». Бьянчи вспомнил жуткое помещение, где он пробыл предыдущие несколько дней, прежде чем его привезли сюда. И вообще все ему казалось невероятно комичным и даже глупым.
И все же выбора у него не было.
– Хорошо, ведите меня в ваши апартаменты. Кстати, вам повезло, что я путешествую налегке, без багажа. Правда, Марк? – продолжал издеваться молодой человек, обретая уверенность.
Марк шел рядом, делая вид, что ничего не слышит.
Вскоре они оказались перед деревянной дверью, выкрашенной в белый цвет, причем количество слоев краски, возможно, превышало толщину самой двери. Ручку двери никто не менял и она давно стала антикварной. Она держалась на честном слове и благодаря тем же слоям краски, а не предназначенным для этого креплениям. Громким словом «апартаменты» эти люди назвали обычный рабочий кабинет, переделанный под жилую комнату.
Открыв дверь, Юрий Борисович предложил войти. Он ожидал от молодого человека восторга, будто он распахнул пред ним двери самого дорогого президентского номера в самом фешенебельном отеле.
Филипп оказался в маленьком кабинете, квадратов десять-двенадцать, с уставшим паркетом на полу, со стертым на нем лаком и недостающими половицами. Возле окна стояла старая панцирная кровать с провисшими пружинами. Матрас заслуживал отдельного разговора, так как о нем можно было сказать много отнюдь не восторженных слов: пятна неизвестного происхождения, грязный цвет, сбитая в один из его боков вата и затхлый запах. Подушка, естественно, выглядела не лучше матраса. Она издевательски лежала на нем, тщетно пытаясь изобразить что-то похожее на треугольник с одним углом, торчащим вверх. В каждой детали «роскошного» постельного убранства прослеживалось злорадство и коллективная насмешка. Они явно постарались выбрать самое худшее из убогого. Эти люди получали удовольствие от того, что смогли таким образом унизить гражданина Швейцарии.
Филипп не придал всему этому особого значения. По крайней мере, ему предоставили кровать, что уже намного лучше, чем спать на каремате на полу.
– Надеюсь, здесь мне разрешат ходить в уборную, а не пользоваться ведром? – снова съязвил Филипп.
– Конечно, – ответил Юрий Борисович, – к сожалению, в этом помещении не предусмотрен туалет, но зато он расположен в непосредственной близости от вашей комнаты. Там есть и душевая кабина, она тоже в вашем распоряжении.
– Сколько необходимо времени, чтобы вы привели себя в порядок, и мы смогли приступить к первому анализу произошедшего? – спросил Юрий Борисович. Сложно было сказать, что сейчас его тревожило больше – полное уничтожение мира в ближайшей перспективе или научный интерес.
Загадочная душа на то и загадочная, чтобы загадывать загадки, а не давать ответы.
– Мне нужны сутки, – сказал Филипп, – и ответы на вопросы, которые я так и не получил. Я хочу принять душ и как следует выспаться. – Он очень надеялся выторговать чуть больше, чем они могли ему предоставить.
– Боюсь, у нас нет столько времени, – сказал Юрий Борисович.
– Я совсем не удивлен вашим ответом, – с разочарованием в голосе сказал Филипп и тут же принялся снимать с себя это ужасное пальто и колючий свитер, сложив все свои вещи на одном из старых деревянных стульев.
Молодой человек сразу обратил внимание на окно. Такая же деревянная рама с бесчисленными слоями краски, только в этом случае щели перекошенной массивной конструкции набиты ватой и заклеены прозрачной лентой. Филиппу и в голову не могло прийти, что в двадцать первом веке, чтобы утеплить окно, нужно приложить столько усилий. А ведь еще совсем недавно вместо клея граждане этой страны использовали обычный мыльный раствор, из недефицитного в те времена товара, именуемого до сих пор хозяйственным мылом 72%.
Обязательным атрибутом русских окон были решетки. В данном случае она была не для того чтобы их узник не мог сбежать, а для того, чтобы в это помещение не могли пробраться извне. Это было необходимой мерой защиты в огромной стране, в которой население могло жить на широкую ногу благодаря недрам и природным ископаемым, которые являлись их собственностью. Но их руководство распорядилось иначе, и теперь большинство этих несчастных людей вынуждены влачить жалкое существование, снабжая все окна первых этажей массивными металлическими решетками и заключая себя в тюрьму. Эти решетки являются особым символом, указывающим на то, что все они живут в стране, где не чтят свободу, да и не стоит она в этой стране ничего. Оказалось, что свобода не нужна была большей части населения. Почти все граждане этой величественной страны нуждаются в сильной, властной руке хозяйственника, который может распоряжаться ими как своими раболепствующими крепостными.
Враги. Конечно же, всегда надо помнить о враге, с которым можно бороться, сваливать на него все бытовые проблемы, тяготы, невзгоды и жизненные неурядицы.
– Ну что же, – благосклонно произнес профессор, – мы встретимся с вами часа через три. Думаю, этого времени хватит, чтобы принять душ и немного прийти в себя. Я позабочусь, чтобы принесли чистое белье и одежду.
– Спасибо! – поблагодарил Филипп и стал готовиться к принятию душа.
Время пролетело незаметно. Едва он, успев закончить все свои дела, начал примерять одежду, которую ему принесли, в дверь постучали и тут же бесцеремонно ввалились в комнату. Филипп стоял в старых брюках без ремня. Одной рукой он поддерживал их, так как они норовили сползти. Майку грязного цвета при всем желании не получилось бы заправить в брюки… Она едва прикрывала живот. И тогда Бьянчи заправил в брюки байковую рубашку в разноцветную крупную клетку, а потом и свитер. От всех этих вещей разило магазином, именуемым «вторые руки». Вполне возможно, что некий добрый швейцарец отдал недавно свои вещи, даже не догадываясь, что они пригодятся его соотечественнику.
Главным и, наверное, самым важным атрибутом для тех, кто пытается исследовать квантовую физику, является белый халат, который можно носить расстегнутым, накинутым на плечи или застегнутым все пуговицы.
– Я готов, – устало произнес Филипп.
Его провели все теми же, ничем не отличающимися друг от друга коридорами, на которых кое-где висели таблички и транспаранты, напоминающие сотрудникам не забывать о премии. Это было трепетно сохраненное наследие страны, канувшей в былое. Работники института явно ностальгировали по тем временам, когда они мало что могли себе позволить. Но крепкая идеология замещала все, а самое главное, там осталась их утраченная молодость, которую они отчаянно пытались вернуть, хотя бы посредством табличек, всевозможных бюстов и памятников вождям давно ушедших лет.
Дойдя до места назначения, Филипп оказался в просторном помещении, где находилось устройство, отдаленно напоминающее ускоритель частиц, только в очень уменьшенном виде.
Юрий Борисович помахал рукой, чтобы привлечь внимание Филиппа, и направился навстречу, чтобы сэкономить драгоценное время.
Профессор Воробьев проводил Бьянчи в другое помещение, что-то вроде конференц-зала, в котором собрали, как понял Филипп, различного ранга ученых в области квантовой физики. Оказавшись в центре внимания незнакомых людей, молодой человек несколько растерялся, но потом все же сумел сконцентрироваться на том, что так бурно обсуждали коллеги. Господин Воробьев был рядом и попросил Швейцарца рассказать подробно о ходе эксперимента и все, что ему известно о допущенной ошибке.
Бьянчи недоумевал, почему он должен был им что-то рассказывать. Конечно, для CERN это не было секретом или тайной, но сам факт обращения с ученым из другой страны подобным образом, возмутил его до предела. Все естество противилось этому. Хотелось делать все с точностью до наоборот, чтобы отомстить за все то, что они позволили с ним сотворить.
– Я могу не участвовать в этом консилиуме? – спросил Филипп.
– Боюсь, у вас нет выбора, – тотчас ответил Воробьев, – вы уже у нас, и единственное мудрое решение с вашей стороны – пойти нам навстречу, и, я надеюсь, вместе мы сможем решить непростую задачу, в которую, между прочим, и вы внесли свою лепту.
– Но это же неправда! – возмутился Филипп. – Какую такую лепту я мог внести в масштабный проект, который не мог никому навредить?
– Филипп Бьянчи, вы отнимаете у нас время, которого с каждой секундой остается все меньше и меньше. Нам необходимо действовать, и я бы на вашем месте не разводил пустую полемику. Сейчас мы стали заложниками непростой ситуации.
– Что касается заложников, можно поспорить, – съязвил Филипп.
– Так, все! – резко оборвал его Юрий Борисович. – Никто перед вами не собирается сейчас извиняться. Прекращайте ныть и включайтесь в работу.
Молодой швейцарец выбрал для себя наиболее грамотное решение – поступиться гордостью и принять условия, предложенные коварным и циничным государством. В противном случае, он мог стать ненужным, а это грозило ему неминуемой гибелью. Церемониться с ним никто не собирался.
Ученому из CERN было не впервой выступать с различного рода докладами. И на этот раз он уверенно изложил все, что ему было известно до того как его похитили. Филипп рассказал о своем участии в эксперименте. О том, как прошел эксперимент. Конечно, ему пришлось упомянуть фамилию Клауса, ответственного за организацию и проведение эксперимента – это не было тайной.
«Почему именно он, а не Нименд сейчас стоит и оправдывается перед этими людьми?» – задавал вопрос Бьянчи самому себе.
Закончив доклад, на него посыпалось множество вопросов от этих неглупых людей, работающих в основном на голом энтузиазме. Потом Юрий Борисович пригласил Филиппа пройти в другой кабинет, где к ним присоединилось еще несколько ученых.
– Итак, – начал господин Воробьев, – всем нам известна огромная проблема, нависшая над миром. Только по этой причине, мистер Бьянчи, мы вынуждены были доставить вас непосредственно к нам. У нашего города великая история и множество названий. Он всегда был закрытым административно-территориальным объектом, – с гордостью произнес профессор. – Сейчас это не тайна. Как мы вас сюда доставили, тоже не имеет никакого значения, ведь на карту поставлена жизнь всей планеты. Будем откровенны перед нашим зарубежным коллегой, – с торжественным видом добавил профессор Воробьев, – ибо другого пути нам не найти. Правительством поставлена задача вмешаться в эксперимент по столкновению разогнанных частиц в Большом адронном коллайдере, который находится в CERN. Цель – разрушить основные его конструкции, а в идеале нанести непоправимый ущерб Европейскому союзу, разрушив науку враждебного нам государства и экономику в целом.
– С какой целью? – переспросил Филипп, подумав, что он что-то неправильно понял, ведь его родина не относилась к ЕС, а волею судьбы территориально располагалась в центре условного противника страны, периодически пытающейся встать с колен. Впрочем, уже далеко не условного.
– Вы все правильно поняли, – ответил Юрий Борисович. – Вся наша наука, направлена на развитие новых видов вооружения. Современное оружие сдерживает натиск враждебных нам государств, обеспечивая мир и стабильность, а в случае необходимости, мы сможем применить его на упреждение. Такова наша военная доктрина. Повторюсь, все сферы науки направлены на военно-промышленный комплекс. И деньги, выделяемые на развитие науки, поступают с одним условием, что все изобретения будут в первую очередь использованы нашими доблестными военными.
– Это чудовищно! – не смог удержаться Филипп.
– Учтите, мы всецело поддерживаем мудрую политику нашего главнокомандующего и лидера нации, – немного привстав, чуть не захлопав в ладоши, отчеканил с виду совершенно безобидный человек, с очень распространенной здесь фамилией – Воробьев.
«О боже, что в головах у этих людей? – размышлял Филипп. – Гитлер рассуждал подобным образом. Неужели они и вправду считают, что вокруг одни враги? Несколько дней назад, я не знал, что собой представляет эта страна, да и многие жители Европы, не интересуются ею.
Но так уж сложились проклятые обстоятельства, окунувшие молодого швейцарца в среду, казавшуюся для человека враждебней атмосферы планеты Марс.
– Если я правильно понимаю, вы использовали свой потенциал в области квантовой физики исключительно в военных целях?
– Да, верно, господин Бьянчи, – ответил Воробьев. – Но наше вмешательство в итоге обернулось совершенно не тем, что мы планировали. Вероятно, где-то была допущена ошибка, и вместо большого взрыва, который уничтожил бы большую часть инфраструктуры Евросоюза, мы получили угрозу для всего человечества. Единственное утешение – если мы и погибнем, то утащим за собой всех наших врагов. Как говорит наш лидер: «Зачем нужен Мир, если нет нашего великого государства». Мы также согласны с его громким заявлением, что «наши враги все равно сдохнут, а мы попадем в рай». Мы сильны и не боимся смерти. Особенно, если знаем, что они погибнут вместе с нами. В этом случае мы все равно окажемся в выигрыше.
Воробьев никак не унимался. Этот пожилой человек, который должен был в своем возрасте приобрести хоть капельку мудрости, ничем подобным не отличался, она обошла профессора стороной. Как, впрочем, и многих граждан, этой ужасной страны, с явно патологической идеологией и таким же мышлением.
– Я действительно это все слышу своими собственными ушами? – не скрывая удивления, уточнил Филипп. – Вы и вправду все здесь так думаете? Ваши основные ценности основаны на разрушении и уничтожении? Неужели, мне это не снится?
Молодой человек был шокирован услышанным. Из непродолжительного общения с научной интеллигенцией Филипп многое для себя уяснил. Его беспокоил всего лишь один вопрос: «Если так думают они, что говорить об обычных гражданах?!» Ответ на этот вопрос пугал даже больше, чем ситуация, в которую они все попали.
Собравшись с мыслями, молодой ученый, сделав определенные выводы, принял решение не вступать более в разговоры, касающиеся доктрин, идеологий и убеждений, которыми пропитана эта непредсказуемая страна.
– Ладно, что касается ваших мотивов вмешательства в эксперимент, мне все понятно. Теперь срочно предоставьте всю информацию о деятельности ваших ученых, которая и привела к столь чудовищным последствиям. Хотя целесообразней, на мой взгляд, создать группу из ваших ведущих специалистов и приехать в Женеву для совместной работы по разрешению проблемы, а не выдергивать одного меня, ограничив себя только моими знаниями.
– Согласен, – сказал Воробьев, – но это было бы всеобщим признанием нашего вмешательства в ваш эксперимент, а это международный скандал, очередные санкции и так далее.
– Все равно вокруг вас одни враги, – издевательски напомнил Филипп, несмотря на то, что он решил больше никогда не поднимать эту тему.
– Мы руководствуемся указаниями нашего правительства, – шаблонно произнес Юрий Борисович.
– Я готов вас внимательно выслушать, – Филипп взял себя в руки. – Все ваши расчеты, лабораторные эксперименты и опыты покажете в процессе вашего доклада.
– Мы готовы, – покладисто ответил Юрий Борисович. Несмотря на громкие заявления и цитаты главнокомандующего, жить хотелось всем. Инстинкт самосохранения еще никто не отменял, и этот старенький, некогда бравый ученый искренне пытался выжить, чего бы это ему ни стоило. Поистине жалкое зрелище человека, пытающегося ухватиться за соломинку, когда он тонет.
Судорожно и сумбурно раздавая указания подчиненным нервным голосом, периодически переходящим на крик, профессор Воробьев пытался предоставить всю информацию Филиппу, в том числе с грифом «совершенно секретно». Жажда жизни била неиссякаемым ключом из этого уже немолодого ученого. Он любил жизнь и не хотел прощаться с нею…
Воробьев зачитывал доклад о проделанной работе, по сути, о проведении операции по уничтожению страны Филиппа, иногда предоставляя данные, которые не касались эксперимента, но были не менее интересны швейцарскому ученому.
– У нас есть свои внедренные люди в CERN, которые поначалу проводили разведывательную деятельность. Все важные данные, расчеты и результаты исследований попадают к нам через них. Один из наших сотрудников, которого зовут Степан, должен был внести изменения в эксперимент, тем самым разрушив основную часть Евросоюза.
У Филиппа складывалось впечатление, будто он допрашивает секретного агента враждебного государства, провалившего задание и взятого с поличным. Причем Воробьев рассказывал все, включая мельчайшие детали. Малодушие и жажда выжить говорили сейчас за него.
– Степан… Степан… Постойте-ка… А как фамилия этого Степана? –заинтересовался Филипп, зная только одного сотрудника CERN с созвучным именем.
– Бриневич, – выпалил и одновременно сдал засекреченного агента профессор Воробьев. Он хотел жить и считал в эту минуту Филиппа пресловутой соломинкой, за которую удастся ухватиться и благодаря которой он сможет все-таки остаться на плаву. Воробьеву казалось, что важна каждая деталь, каждая мелочь может быть полезна для их всеобщего спасения. Но в действительности его интересовала только одна жизнь – своя.
Филипп пользовался преимуществом. Ему было приятно ощущать, что все ученые, сидящие в этом зале, отчасти стали заложниками ситуации, теперь он уже владел важной информацией и мог ими манипулировать.
– Степан Бриневич, – повторил Бьянчи, – Стефан Брин… – и все сразу стало на свои места. – Значит, этот самовлюбленный и заносчивый молодой человек внедрен в штат научных сотрудников CERN.
«Я и подумать не мог, что такое возможно. Никогда не доверял Бриннеру, но надо отдать ему должное – он хорошо играл свою роль».
– Теперь расскажите, – настаивал швейцарец, – каким образом вы хотели вмешаться в эксперимент и нанести огромный ущерб ЕС?
– Да, конечно, – все более теряя над собой контроль, Воробьев продолжал заваливать информацией этого еще молодого, но компетентного ученого в области квантовой физики. – Все дело в квантовой запутанности, – наспех говорил Юрий Борисович. – Нам необходимо было с помощью нашего ускорителя создать несколько частиц, наделенных именно этими свойствами. Потом с помощью специального контейнера с сильным магнитным полем, удерживающим одну из этих частиц внутри, доставить ее на территорию CERN. Вторая осталась под нашим контролем. То есть мы смогли бы управлять частицей, находящейся в CERN, посредством изменения своей частицы – из нашей лаборатории. Во время проведения вами эксперимента наш внедренный агент должен был внести изменения в качественный и количественный состав разогнанных частиц, что он и сделал. По нашим расчетам, это должно было привести к взрыву огромной мощности, но что-то пошло не так.
Бьянчи на основании предоставленных ему данных, сделал вывод, что все, о чем только что, перебивая друг друга, рассказывали эти люди, не имело ничего общего с тем, что произошло. Все, о чем они говорили, можно было назвать ударом выше ворот, в лучшем случае ударом в штангу, но это было совершенно не то, что замышляли эти великие умы.
Теперь, благодаря дополнительной информации, Филипп мог выстраивать дальнейший план действий. И тут он задумался. Задумался, как выжить в этой чудовищной стране, которая сейчас ему представлялась параллельным миром. Если он выдаст им все, что знает, наверняка, в живых его не оставят. Он им не будет нужен. И тогда они начнут предлагать свою помощь международным организациям, выдавая себя за тех, кто может спасти человечество. В конечном итоге все будут им обязаны, даже не за найденное решение, а за снисхождение участвовать во всем этом.
Филипп сказал, что ему необходимо взять расчеты и документы, чтобы подумать над ними у себя в комнате. Получив их, он смог бы немного потянуть время, а заодно отдохнуть от всего, что его ужасно утомило.