Брови Шето сошлись на переносице.
– Вздор! Они не посмеют атаковать нас напрямую. Да и кто за ними пойдет? Мой мальчик теперь Верховный стратиг. Законный! Утвержденный по воле богов, Синклита и…
– Быть может боги и вправду явили нам свою волю. Но вот Синклит… Синклит не забывает принуждения. А я напомню, что нам пришлось несколько своевольно направить его в решении.
– Синклит всегда бурлит и всегда всем недоволен,– отмахнулся от него Шето.– Уверяю тебя. Я двадцать лет укрощаю этого строптивого зверя, и пускай он так и не выучил все команды, кусаться почти перестал.
– Или он просто притих, выжидая время для лучшего броска,– неожиданно Джаромо резко нагнулся к Шето и зашептал ему прямо на ухо.– Нам нужно срочно вернуть верные тагмы к Кадифу. Пусть само их присутствие довлеет над алатреями и не даёт выступить против нас открыто. Пусть они знают, что под городскими стенами стоят тысячи воинов, готовых гибнуть и убивать за своего возлюбленного командира. Пусть страх отрезвляет их разум!
– Ты хоть сам понимаешь, о чём говоришь? Я добился власти покончив с затянувшейся смутой, а не утопив страну в её собственной крови! Я не допущу того, чтобы все мои труды по установлению мира в государстве пошли прахом! Хватит с нас гражданских войн.
– А разве я призываю к войне? Мой дорогой Шето, не оскорбляй меня столь жестокими и несправедливыми словами. Неужели так плохо и поверхностно ты знаешь мои мотивы и стремления, что мог допустить столь нелепое предположение? Я также как и ты страстно желаю лишь мира и процветания для Тайлара. Но чтобы удержать этот мир нам и нужен баланс, достичь который могут лишь верные Лико тагмы под Кадифом. Иначе алатреи вполне могут попробовать использовать наемников или переманить к себе домашние войска.
– Их стратиг Энай Туэдиш. А он наш.
– Он распутник, предпочитающий больше стонать под мужчинами, чем над женщинами. А ещё пьяница и заносчивый трус, превзошедший в глупости даже своего отца. Воины презирают его, а добрая половина командиров этих тагм из алатрейских семей. Заклинаю тебя, убеди сына вернуть обратно походные тагмы. Они только покинули город и не успели далеко уйти. Пусть их знамена оберегают наш сон, пока боевой настрой алатреев не сгинет во внутренних дрязгах. Сохрани себя и своë наследие во имя Тайлара!
Шето тяжело вздохнул, втянув носом соленый воздух. Солнце высоко зависло над тихой морской гладью, по которой, вспенивая воду веслами, плыли бессчётные торговые корабли, патрульные триремы и рыбацкие лодочки, казавшиеся отсюда черными точками.
Этот день выдался на удивлении жарким и безветренным, и рабам, которых многие владельцы торговых судов предпочитали вольным гребцам, должно быть приходилось совсем несладко. Первый старейшина неожиданно поймал себя на мысли, что в чём-то он даже завидует этим несчастным и проклятым невольникам, что, обливаясь потом и изжариваясь под палящим солнцем, вынуждены были днями напролет монотонно грести, моля всех подряд богов о попутном ветре.
Да, их жизнь была тяжелой, но хотя бы предопределенной заранее. Если нет ветра – ты гребешь до изнеможения, а потом гребешь ещё и ещё, пока надсмотрщик не скомандует отбой. Есть ветер – лежишь на лавке и болтаешь с такими же несчастными, пока паруса делают за вас всю работу. Конечно, такая жизнь была страшна и полна бесконечных мучений, но взамен, она была освобождена от ответственности за будущее. Раб не решал ничего. Он просто следовал пути, который определяли за него другие. И даже его собственная жизнь была ему неподвластной.
И в этом его жизнь приобретала изящную простоту и легкость, столь недоступные Первому старейшине. Каждое решение, каждое слово и каждый его поступок ежечасно выносили на суд богов, людей и самой истории. На его плечах расположился непомерный груз ответственности. За будущее семьи, своего имени, государства. И ноша эта была тяжела. Куда тяжелее, чем с утра и до вечера грести под щелчками кнута надсмотрщика.
Само его государство мало походило на единое царство времен правления Ардишей. Тайлар обладал частями, каждая из которых могла прийти в движение и погубить все плоды работы Шето, столкнув страну в объятия новой смуты. Синклит с его тремя сотнями семей, владения в Старом Тайларе, Малые царства, провинции, наместничества в колониях. А ещё сословия, культы, армия, свободные народы, рабы. Каждая из этих составных частей страны обладала своей волей и своими желаниями, которые плохо совмещались со всеми остальными.
Лишь в Новом Тайларе Шето смог установить прообраз того порядка, который готовился им для всего государства. В этих шести провинциях им была создана единая иерархия власти и единый закон. И хотя в Касилее алатрейские семьи и были всё ещё сильны, удерживая посты эпарха и стратига, города провинции были покорны именно Шето. Ещё, пусть и с сильными оговорками, созидаемая им власть распространялась в Верхнем и Нижнем Джесире, а также в Прибрежной и немного в Дикой Вулгрии.
За минувшие двадцать лет им было сделано немало. Куда больше, чем даже могли представить его отец с дедом. Но всё это было лишь основой. И все его свершения меркли, по сравнению с тем будущем, которое он готовил для своей семьи и своего имени. Вот только чем ближе он подбирался к своим заветным целям, тем страшнее и губительнее становился возможный провал. Даже самая небольшая оплошность могла низвергнуть все его труды, сокрушив и его самого и всё его наследие, словно деревянная лошадка недостроенный дворец из кубиков.
Великий логофет не чувствовал всего того, что довлело над Шето. Да, он был увлечён их общей мечтой, и ради неё был готов, возможно, даже на большее чем сам глава рода Тайвишей. Ведь он был почти ослеплен своим желанием служить и угождать. И всë же, ему было незнакомо и непонятно то чувство хрупкости будущего, которое не покидало Первого старейшину все эти годы. А без оглядки на это чувство, Шето Тайвиш уже давно не принимал никакого решения.
– Нет, я не сделаю этого,– произнёс он после долгого молчания.– И не позволю сделать этого Лико. Я не допущу, чтобы мою семью или моего мальчика обвиняли в узурпации. Походные тагмы продолжат свой путь в Хавенкор. Там они сейчас нужнее, чем в Кадифе. Город и так нам верен. Моë наследие сохранится иными способами.
Великий логофет откинулся назад, закусив кулак. Его глаза были полны боли и страдания. Но смотрел он на Первого старейшину не со злобой или разочарованием, а с той печальной нежностью, с которой родитель смотрит на свое чадо, услышав наивный лепет о премудростях жизни.
– Ты знаешь, я всегда восхищался твоей проницательностью и дальновидностью. И парою мне даже казалось, что ты словно жрец вспарываешь плоть всякого события, дабы заглянуть в него, пощупать его внутренности и прочесть по ним истину. Но сейчас ты видишь не лучше слепца, которому для пущей уверенности выжгли глаза калёным железом!
– Ты что, поучаешь меня Джаромо?
– Я пытаюсь уберечь тебя!
– Уберечь, подарив нашим врагам возможность обвинить нас в узурпации власти?! О нет, я не буду с ними столь щедр. Мы так близки к тому, чтобы принести в Тайлар единый закон и единую власть! Нашу власть! Так неужели мы дрогнем только из-за того, что алатреи вытянули на свет полумертвого воителя из глухой старины? Может когда-то он и был велик и прославлен, но теперь он никто. И я не боюсь его имени. Как не боюсь Кирота Кардариша и всех прочих алатреев и их заговоров. Так что нет, Дажромо, я не дам им законного повода лишить моего мальчика его должности и тем самым погубить всё то, что должно стать моим наследием. Даже не смей просить меня об этом.
– Но Шето…
– Я всё сказал.
– Тогда пусть Лико хотя бы изгонит из домашних тагм листаргов и арфалагов, верных алатреем,– тяжело вздохнув, проговорил Великий логофет.
– Я не стану его об этом просить. Но обещаю, что мы поговорим о верности домашних тагм и их командиров. Я думаю, мы найдем изящный способ укрепить свою власть и в гарнизонах.
– Как скажешь. Лишь бы благосклонность времени нас не покинула и в этом деле.
Джаромо Сатти выглядел поникшим. Словно верный пес, которому только что крепко досталось от любимого хозяина. И как и пес, он никак не мог понять, где именно ошибся, страдая от этого лишь сильнее и сильнее. Ведь он всего-навсего хотел защитить и уберечь от опасности. Так почему же им недовольны?
Шето налил в его кубок фруктовой воды и, улыбнувшись примирительной улыбкой, положил руку на плечо старого друга.
– Да, а что там с вещателем? Они же не оставили Сардо …
– О нет. Обломок золотого языка харманского змея теперь способен лишь гулко шипеть и брызгать слюной, но уже не источает яда. Сардо Циведиш сам покинул пост вещателя, уступив его Лиафу Тиверишу.
Первый старейшина поморщился, словно нечаянно надкусил кислый фрукт. Значит, теперь в Синклите он часто будет видеть, а, главное, слышать Лиафа Тивериша. Этого сопляка и выскочку, что два года потешался над ним и принижал подвиги его сына и подчиненных ему войск. Нет, такой соперник точно не заслуживал его уважения. И Шето ещё заставит его пожалеть о каждом сказанном ранее, да и в будущем, слове.
Рабы подали горячие блюда, и их разговор плавно перешел на иные темы. Правда Шето в основном ел, а Джаромо, заинтересовавшийся из всех яств только орехами и сушеными фруктами в меду, рассказывал о делах в государстве и за его пределами. А шли они весьма и весьма недурно. Договор с Эурмиконом и ожидание скорого возобновления торговли с государствами Фальтасарга, загрузили рынки невиданным шквалом заказов, что тут же подстегнули спрос на рабов среди всех крупнейших землевладельцев. А они, почуяв запах больших и скорых денег, бросились скупать захваченных Лико невольников, а следом – и брать на себя обязательства по новым и новым закупкам, благодаря чему расходы на войну семьи Тайвишей уже были покрыты наполовину. Нетрудно было подсчитать, говорил увлечённо Джаромо, что уже к концу этого или, крайний срок, следующего месяца, Тайвиши полностью закроют брешь в сундуках, пробитую харвенской кампанией.
В самом же Хавенкоре постепенно утверждалась тайларская власть. Поставленный временным наместником Келло Туэдиш, младший брат Басара, не сидел без дела. По его приказу возводились крепости и размещались гарнизоны, прокладывались дороги и мосты, земли переписывались и отчуждались у местных племен для создаваемых колоний. Покоренные харвены почти не сопротивлялись и не противились Тайлару, так что создание первых поселений проходило весьма успешно. Даже их первоначальный план с ловушкой для алатреев у озера Эпарья, начинал исполняться, пусть и пока в весьма скромных масштабах. Великий горести, да если бы не острая нужда услать Басара Туэдиша подальше от столицы, то его тихий младший брат вполне мог и остаться в наместничестве.
Единственное, что беспокоило Великого логофета, так это участившиеся сообщения об отрядах варваров на другом берегу Мисчеи. И если на западе, это были в основном патрули валринов и вигров, народов клавринских и не сильно отличных от самих харвенов, то на востоке всё чаще и чаще появлялись ватаги кимранумов. И, по мнению Джаромо Сатти, они не просто присматривались к своим новым соседям, а готовились пощупать на прочность их рубежи.
И вот это могло стать уже серьёзной проблемой.
Кимранумы всегда славились умением воевать и своей лютой ненавистью ко всему чужеземному. Сами их законы и религиозные обычаи предписывали всякого вступившего на их землю чужака либо приносить в жертву богам, либо обращать в «дзах» – даже не рабов, а двуногих животных для работы в полях, коим запрещается говорить и носить любую одежду кроме шкур. И даже для торговцев и путников они не делали исключений.
Для всех соседей этот дикий и странный народ желтоглазых людей с телами, расписанными синими татуировками, был бичом и проклятьем, что разорял земли и выжигал поселки в бесконечных ритуальных войнах.
Раньше между ними и Тайларом лежали непроходимые Харланские горы и за свою историю они сталкивались в крупных боях лишь дважды. Во время войн Великолепного Эдо с Кубьяром Одноглазым, когда Царство вулгров было уже на краю гибели, эти татуированные воины в волчьих шкурах вторглись на земли варварской страны, вступив в затяжные бои с тайларскими войсками. Тогда их орду удалось прогнать, но через семьдесят лет они как-то смогли пересечь Харланы и вторгнуться в Дэйрисфену. Два с лишним года эти дикари жгли и опустошали весь запад некогда тихой и прилежной провинции, пока царь Эдо Первородный не смог собрать большую армию и не перебил большую часть их орды в битве под городом Таор, который варвары держали в осаде. Позже эту битву даже прозвали Битвой красных вод, из-за заваливших переправу через реку Квэр десятков тысяч трупов.
С тех пор кимранумы и их безумное жречество не совалось на земли Великого Тайлара. Но теперь, когда между ними появилась общая граница, эти кровожадные дикари вполне могли проверить на прочность рубежи своих новых соседей. Так что Джаромо был совершенно прав, когда советовал в первую очередь возвести цепочку крепостей и застав именно на северо-востоке новой провинции.
Другая порция новостей была уже с юга, с обратной стороны Айберинских гор, где вот уже несколько месяцев полыхала большая война, затянувшая в свои объятья все осколки некогда великого государства Каришидов. Царь Арашкар Пятый, разбил так и не успевшие соединиться войска Фагаряны и Аркара. Потом, почти без боя, захватил столицу Саргуна Халдак, где казнив глав трех из пяти правящих домов, заставил их наследников присягнуть себе на верность. Но одержав эту победу, он и не заметил, как сам оказался в ловушке. Не покорившаяся ему саргунская знать сбежала с остатками ополчения на восток, где, заключив новые союзы, привела армии Хардусавы и Аяфы взяв в осаду захваченную столицу Саргуна, в которой оказалась зажата каришмянская армия и сам их царь. Вот так, выскочив из одной разинутой пасти, Арашкар Пятый прыгнули прямиком в другую.
Джаромо явно был увлечен той далекой войной, а равно и теми прибылями, которые тайларские купцы из неё извлекали. Как быстро понял Шето, Великий логофет уже успел нашпиговать обе стороны своими шпионами и соглядатаями и сейчас сам, медленно и незаметно, входил в их игру.
Когда-то давно, Шето услышал от одного иноземного посла фразу, показавшуюся ему весьма забавной и точной: «Тайлар вспоминает о мире за своими границами лишь когда ему нужна земля или серебро». Вот и эта ссора за Айберийскими горами была интересна им лишь деньгами, которые могли выручить их купцы. Джаромо явно хотел дать им побольше времени для выгодной торговли, поддерживая войну до полного истощения кошельков противников. И Шето не сомневался, что пока поток серебра, что пересекая Милатский залив, обогащал казну и купечество, окончательно не оскудеет, Великий логофет не даст прекратиться бушующей там резне и ненависти.
Следующей темой стала ситуация в государствах Восточного Фальтасарга. По словам Джаромо, от стоявшей вот уже несколько месяцев жары, русла почти всех рек пересохли, а земля превратилась в иссушенную и покрытую трещинами корку, которая не родила даже обычной травы, что уж говорить о зерновых и овощах. И если в деревнях и в кочевых племенах ещё как-то справлялись, то большие города всё больше превращались в пылающие смутой бездны. Обезумевшие толпы голодной нищеты штурмовали дворцы знати, нападали на купцов, караваны и склады, а кое-где уже начали находить и обглоданные человеческие кости. Поговаривали даже о некой новой религии, которую шпионы Великого логофета называли культом мертволицых, за то, что её последователи делали себе маски из кожи, срезанной с лиц мертвецов, а их проповедники обожествляли каннибализм и страдания.
– Думаешь Синклиту пора снять запрет на поставки зерна в Фальтасарг? – задумчиво проговорил Шето.
– Я убежден, что вскоре фальты будут со слезами радости обменивать своих первенцев на кувшин с зерном. Так что да, Синклиту, безусловно, пора податься на уговоры торговцев, явив наше милосердие к этим несчастным южанам.
Закончив с трапезой и обсудив ещё пару мелких дел касавшихся строительства в Аравеннах и назначений в провинциях, Джаромо попрощался со своим патроном. Уже встав и подойдя к вратам ведущим из зала, он неожиданно обернулся и посмотрел на Шето с неприкрытой болью.
– Только молю и заклинаю тебя всеми силами доступными этому миру: не забудь мои слова. Убеди сына очистить ряды домашних тагм. И убеди его поскорее.
Первый старейшина неопределённо кивнул. Ему и вправду следовало поскорее поговорить с сыном. И не только о судьбе нелояльных их фамилии командиров.
Подождав пока Великий логофет уйдет подальше, он не без труда поднялся из резного кресла и направился прочь из смотровой залы.
Своего сына он нашел во внутренних садах дворца. Он сидел возле небольшого водопада, у набухших красными плодами кустов кизила, в компании Патар Туэдиш, и худощавого старика с коротко остриженными седыми волосами, одетого в грубую серую тунику из шерсти. Перед ними, на небольшом столике покрытом тканью, стоял кувшин с вином, стопка лепешек, брынза и кисти винограда. Но еда была не тронута, а всё их внимание явно было поглощено стариком, который расхаживая кругами и яростно жестикулируя, что-то увлеченно рассказывал.
Двое юношей слушали его так, как почтенные ученики слушают своего учителя. Впрочем, для них он и был таким. Уже с первого взгляда Шето узнал в нём Эная Сантурию – учителя, что когда-то давно преподавал его сыну историю, географию и литературу. За прошедшие с их последней встречи десять лет он сильно постарел и ссохся, превратившись в обтянутый узловатыми жилами и бледной кожей скелет. Но вот голос у него был всё также силен, как и прежде. Он звучал горным водопадом, что легко перемалывал булыжники и сокрушал скалы могучими потоками.
Остановившись возле пышного куста шиповника, Первый старейшина решил не торопиться и немного послушать их разговор.
– Сейчас часто ведутся споры, какое правление было для государства наиболее благоприятным,– говорил старый учитель.– Одни чтут времена династии Ардишей, другие же превозносят Синклит и установленные ныне порядки. Одни говорят, что каждый новый царь был хуже прошлого, и безграничная власть лишила их всяких благодетелей. Другие возражают, что заменив одну всесильную династию на триста сорок семей, мы навеки погрузились в хаос, из которого способны вынырнуть лишь на краткий миг покоя. Но я скажу вам, что обе эти власти дурны. Ибо дурна всякая власть, что устоявшись и приняв неподвижную форму, правит не созидая, а лишь сохраняя старое. Чем ограниченнее и сдержаннее власть, чем сильнее довлеют над ней традиции и законы, тем больше она становится власть серости и упадка. Скажу больше: любая устоявшаяся и закостеневшая власть, что обзавелась ритуалом и писанными законами, власть вредная, ибо она подобна упавшему в болото древу. Да, когда-то оно росло, жило и изменялось, но теперь способно лишь гнить, пусть и сохраняя на время привычную форму. Благая власть должна быть безграничной и всепроникающей. Властью импульса, властью творения, что призвана разрушая и вычищая мертвое, созидать и обновлять. Такой власти нужен простор и свобода, дабы вдыхать силы в людские массы, наполняя их волей к свершениям и поднимая на подвиги, коими и пишется история. А такая власть не может быть наследуемой или рожденной законом и обычаем. Она может возникнуть лишь по праву завоевания, ибо власть эта – власть свершения. Власть, что рождена была в тяжких испытаниях, отбрасывающих всех недостойных. И потому лучшей властью, что знала эта страна, была власть Владык, коих народные собрания наделяли над собой властью. В те времена достойнейшие из наших граждан покоряли народ своими деяниями и поступками, и, получив от них право на правление, созидали то, что становилось государством. Они вели за собой людей и люди, будучи ведомыми лучшими из них, сами становились лучше, проникаясь великими добродетелями. Всякий народ, прибывая он в форме дикого племени или цивилизованного государства, ничем не отличается от только что добытой глины. Он мягок, сыр, податлив и лишен формы. Но в умелых руках он обретает свою суть. Как и глине, народу нужен гончар, что взяв его в свои руки, наделит единой волей и направит к свершениям. Потому боги и создали особых людей, коих я для простоты именую великими или героями. Тех людей, что в своих талантах и дарованиях, поднялись над обыденной человеческой природой. И всякое разумное человечье племя нуждается в таких великих, что способны передав свою волю, объединить и направить толпы на поступки и свершения. И подобная воля не должны сдерживаться или ограничиваться, как живыми, так и мертвыми. А посему подлинно великий должен поставить себя над всяким законом и всяким обычаем, ибо имеет от самих богов право менять устои и творить их заново. Тот, кто обладает волей к свершениям, вправе ломать и крушить любые преграды. Ибо как иначе построить нечто новое? Как можно творить и обновлять, когда всё занято одряхлевшим старьем? Человек, всякий человек, будь он рабом или старейшиной, суть творение устоев. Он чадо устоявшихся порядков и место в его душе занято. И пока великий не разрушит его, пока не сломает и не разобьет человека, чтобы потом собрать его заново, замысел богов не исполнится. Вся наша жизнь – суть цикл. Созидание, развитие, окостенение, загнивание и смерть. А посему народу, что давно не знал перемен, нужны великие потрясения. Ему нужен великий созидатель, что разрушая старое, спасет его от смерти и подарит новую жизнь.
– Но как узнать великого? Как понять, кому именно дозволено менять и переделывать устои? – возбужденно проговорил Лико. Хотя Первый старейшина стоял довольно далеко, он заметил, как полыхают огнем глаза его сына.– Ведь и народные собрания, как мы знаем, не раз ошибались, наделяя властью недостойных.
– Да, народные собрания ошибались. Ибо толпу легко подкупить или обмануть. Достаточно вспомнить хоть печальную историю падения Тайларского союза. Когда все города тайларов объединились под властью Палтарны и ей же покорились земли дейков, то среди свободных граждан выделилась плеяда богатейших землевладельцев, что обзавелась рабами, отстроила усадьбы и, погрязнув в изнеженной роскоши, отодвинула иные сословия от власти, избирая не героев и творцов, но льстецов и проходимцев. И встав на этот путь, они встали на путь упадка. Так избранный ими на фальшивом народном собрании Келло Уратариш обманом смог разделить всех свободных людей на два сословия, палинов и блисов и лишить большую часть народа политических прав. Этим он спровоцировал восстание, получившее название «Квелла» по итогам которого, по призыву все того же Уратариша, в земли разоренного и опустошённого Тайлара вошли войска джасурского царя. Но только вместо войны за него, джасуры установили своё ярмо, тяготевшее над нашими предками без малого сорок лет.
– Но тогда как быть, если и многие способны ошибаться? – спросил юный Туэдиш.
– Великий определяется своими деяниями и успехами в них. Он определяется тем, как далеко позволят зайти ему боги. А посему только в поступках и скрыт ответ на твой вопрос Патар.
– То есть лишь дела отличают простого человека от великого? – задумчиво проговорил Лико.
– Да. Ибо боги являют свою волю через деяния. Тот, кто угоден им, кто одарен их меткой, всегда пройдет по своему пути до самого конца. Позволь я приведу тебе пример Патара Основателя, первого из Ардишей. В юности он служил наемником у джасурского царя Мантанаору Тайти, а когда тот умер после шестидесяти четырех лет правления, оставив бессчётное число сыновей, внуков и правнуков, что сцепились в схватке за опустевший престол, молодой наёмник понял, что лучшего шанса для Тайлара сбросить иноземное ярмо уже не будет. Презрев все клятвы и обещания, он вместе с другими своими соотечественниками, что служили джасурскому царю, перешел границу и устроился на службу в пограничный город Каэрон. Уже на третью ночь, он вместе со своими людьми захватил его и прилюдно поклялся, что либо погибнет, либо возродит потерянную свободу своей страны. Так он, пройдясь огнем и мечом по родной земле, убивая и джасурских наместников и их тайларских слуг, заново спаял города тайлров в единое государство и навсегда освободил его от позорной дани. Да, он действовал вопреки и законам и обычаям, вопреки клятвам и обещаниям, но своей смелостью и отвагой он смог заложить основы той великой страны, гражданами которой нам выпала честь являться. Не пойди он тогда наперекор всему миру, то не было бы ни Великолепного Эдо, ни его великих завоеваний. Не было бы самого Тайлара и этого прекрасного города, что стал жемчужиной Внутриморья. Да, спустя пару поколений потомки его выродились. Но таков удел всякой династии и всякой старой власти, ибо застоявшаяся вода всегда превращается в болото.
– Так значит, великий волен пренебрегать законами ради своих целей? – спросил его Лико.
–Великому дозволено всё, ибо в руках его – воля богов.
Вот за такие речи, которыми Сантурия забивал голову восторженно слушающего Лико, он и был отлучен от их дома и преподавания.
Много лет назад Шето не на шутку перепугался, когда его сын, его десятилетний мальчик, спросил спокойным голосом, словно бы между делом: «а почему мы просто не перебьем наших врагов в Синклите?» Первый старейшина, как ему показалось, смог тогда объяснить наследнику всю пагубность подобного пути. Но тогда же он озадачился вопросом, кто именно вкладывает в голову его мальчика такие идеи. И этим человеком оказался его учитель. Энай Сантурия.
Конечно, в благодарность за все полезные знания, коими он научил Лико, Шето подарил ему дом за городом и солидное пожизненное содержание, но делая это, он весьма недвусмысленно намекнул, что больше не желает видеть и слышать этого человека. Тогда он думал, что покупает надёжный щит от вздорных идей, которыми учитель пичкал его мальчика. И вот Энай Сантурия вновь был тут. В его доме. Рядом с его сыном. И Лико вновь слушал его с жадной ненасытностью.
Шето шагнул вперед из своего укрытия, показавшись на мощеной дорожке.
– О, здравствуй отец! – замахал ему Лико.– Смотри, кого мне удалось найти! Ты ведь не забыл моего учителя?
– Приветствую вас, господин Тайвиш. Всех благ и благословений вам и вашему роду,– сухо проговорил старик, глядя на Шето с явной настороженностью.
– Конечно, я его не забыл. Энай Сантурия, приветствую вас в моём доме.
Он специально выделил голосом последние слова, и с удовольствием отметил, как съежился этот старик. Конечно, он знал, что ему тут не рады. Он прекрасно помнил, на каких именно условиях ему пришлось покинуть Кадиф и прекратить обучать детей из благородных семей города. Нет, Шето не угрожал ему. Первому старейшине всегда претил столь грубый метод достижения своих целей. Просто содержание и загородный дом вполне могли и исчезнуть, если Сантурия не будет держаться подальше от него и от его мальчика.
– Мы с Патаром с большим трудом его разыскали. Представляешь, оказывается всё это время он жил в деревне и преподавал детям блисов!
– Они весьма благодарные ученики и быстро постигают новые знания. Я провел там счастливые годы и буду рад вернуться к своей устоявшейся жизни.
– Конечно, но пока ты наш гость.
– Если ваш отец даст свое позволение на это гостеприимство.
– Кончено он даст. Отец, ты же не против моего старого учителя?
Шето Тайвиш смерил старого учителя долгим взглядом. Десять лет он честно выполнял их договорённость и за это время Лико успел вырасти. Его мальчик был уже мужчиной. Героем войны и облачённым властью государственным мужем. Да, его явно увлекали речи этого старика. Но вряд ли теперь, после всех этих лет, они были для него столь уж опасны. А сыну, его дорогому мальчику, явно было в радость поговорить с этим человеком и вспомнить своё детство.
– Ты можешь погостить здесь, Энай,– проговорил Первый старейшина.
– От всей души благодарю вас за гостеприимство, господин Тайвиш,– сдержанно кивнул в ответ учитель.– Я не задержусь в городе надолго и не стану им злоупотреблять.
– Я распоряжусь, чтобы тебе выделили покои во дворце. Мда, ну а пока… Патар, ты ведь покажешь своему старому учителю, как изменился за эти годы наш прекрасный Кадиф?
– Конечно, покажу, господин Тайвиш,– улыбнулся длинноволосый юноша.
– Ну, вот и славно. Думаю мой сын позже тоже к вам присоединиться. Ну а пока, позвольте мне забрать его на пару слов по делам семьи.
Верховный стратиг всех тагм Тайлара поднялся и они пошли по аллеям внутреннего сада в сторону искусственного озера с небольшим водопадом и гротом, внутри которого располагались каменные лавки. Шето любил это место и видят боги, отдал целое состояние, чтобы украсить возведенный на врезающейся в море скале Лазурный дворец прудами и садом, так напоминавшем дикую рощу возле озера Сэльда в его родной Барле.
Ту самую рощу, в которой располагался возведенный его предками храм Венатары, богини кровных уз и семейного наследия. Несколько поколений Тайвишей женились, давали семейные обеты, нарекали новорожденных и оплакивали усопших под его сводами. И когда Шето покидал Барлу, твердо зная, что отныне и впредь судьба его фамилии будет связана с Кадифом, он повелел забрать оттуда алтарь и саму статую милосердной богини, перевезя их в столицу. И на этом скальном выступе, он даровал ей новый дом, как даровал его всей своей семье, возведя новую фамильную резиденцию – Лазурный дворец.
И пусть завистники сколько угодно сравнивали его с Яшмовым дворцом династии Ардишей, перешептываясь о непомерных амбициях Тайвишей, это был его новый дом. Сердце его крепнувшей власти. А сердце должны оберегать боги.
Шето подошел к мраморной статуе укутанной в накидку прекрасной пожилой женщины, воздевшей руки в символе родового благословения. Подставив плечи под ее каменные ладони, он зажег жаровню на алтаре и бросил туда пригоршню трав и пропитанных благовониями ленточек, от чего воздух наполнился сладко-пряным ароматом.
– Благослови род наш, о хранительница священной крови. Защити семя наше, и земли наши, и всякого кто носит имя наше.
Проговорил слова молитвы Шето и посмотрел в доброе, но одновременно строгое лицо богини. Ему показалось, что каменные руки неожиданно стали теплыми, а в журчавших струйках водопада он услышал едва различимый шепот, похожий не то на колыбельную, не то на слова утешения. Конечно, скорее всего, это его собственное воображение разыгралось сверх меры, но всё же, Первый старейшина решил считать это добрыми знамениями. Ведь разве возможно хоть какое-либо зло у семейного алтаря под покровительством самой Венатары?