Эскадра

Арабы же такой проблемы не имели: обладая гораздо более высоким индексом прироста населения, они начали просто отлавливать и порабощать бедняков. Да, голодный бедняк не мог дать много. Да, никто не следил за "перерасходом", и смертность была высока. Но отсутствие необходимости ограничивать себя при применении практик увеличивало мощность оных, а рабы… Рабов можно наловить новых.

В конце концов суммарная сила арабских магов стала настолько превосходить силу магов израильских, что от немедленного поражения последних спасало лишь непрекращающееся соперничество среди арабов.

Они просто слишком много сил тратили на междоусобицы.

Но в любой момент это могло измениться, и, пожалуй, последней надеждой израильтян стал "несимметричный ответ", поиском которого уже давно занималась группа их эмиссаров на Бенгалуру, планете, где под пацифистским флагом Индии осуществлялись самые безумные сделки по продаже оружия. По слухам, им даже удалось наконец-то найти что-то подходящее в рамках отведенного им бюджета – отнюдь не резинового, ведь Акбар был все-таки молодой колонией.

Жан-Клод улыбнулся. Наконец-то он нашел что-то, на чем можно основать "позитивный настрой" перед миссией – а настрой был важен.

Он не менталист… Но и не бездарность, управлять энергиями умеет – а значит, есть шанс хотя бы "сыграть в обороне". Его хотели послать выяснить судьбу парней, которые как солдаты превосходили его даже по отдельности, а уж вместе… Но если ментальная магия местных стала "неучтенным фактором", погубившим целый десантный отряд (он-то в гибели отряда не сомневался), то его способность почувствовать воздействие – а то и противостоять ему – может стать таким же фактором для местных. Это, быть может, слишком зыбко, но когда тебя сбрасывают одного к агрессивным рабовладельцам (а отряд пропал именно на арабском континенте) – тебе сгодится любой повод для оптимизма.

Тем более, что отказаться – нельзя. Он прекрасно понимал, что рейдер пришел "вынимать" его с Фриды, где иначе он и закончил бы свои дни, хоть бы и от старости, "не за просто так". И достаточно спокойно к этому относился: услуга за услугу, что ж… Тем, кто лишился собственного транспорта и при этом не был способен оказать услугу единственному местному "таксисту", повезло гораздо меньше.

А в то, что "Адмирал Бельграно" не разбомбил его "скакалку" умышленно, Жан-Клод верил сразу и во веки веков: он сам, по собственной глупости, расположил ее настолько близко к селению аборигенов, что никому, включая канониров рейдера, такой идиотизм и в голову не мог прийти. Тем более, что замаскированную, с заглушенным реактором скорлупку с орбиты засечь нереально. Ведь все технологии наблюдения, обнаружения и наведения основаны на хоть какой-нибудь активности "неприятеля" – электронной, гравитационной, ядерной, психической наконец… Если же активности нет – то нет и опасности: "мертвые не кусаются".

***

Али ибн Амман радовался. Как же не радоваться, если у него все получилось? Ну почти все… Однако теперь и того, что есть, безусловно хватит, чтобы не ограничиваться победой над соперником и соседом, этим полукровкой Дайконур-Оглы. Приближение летающей повозки с разумами внутри они почувствовали одновременно. Но Дайконур-Оглы немедленно отправил к предполагаемому месту посадки своих лучших воинов, отдав им свое лучшее оружие. Али же не торопился.

"Воины с неба? Вероятно, сильные люди, которые дадут много, очень много жизненной энергии, что позволит укрепить власть и прирастить богатство. Как же велик соблазн захватить их, пользуясь лишь внезапностью, не тратя Сил Разума и не подвергая опасности жизнь рабов, умирающих при колдовстве! Но – с неба? И всего вдесятером? Самоуверенность? Ха! Самоуверенность – это считать, что они не ведают, что творят! Какая у них броня, какое оружие? Ведь легко предположить, что получше наших, раз их повозка летает, и сама, а наши лишь ездят, и только влекомые ослом! Нет, пусть я поведу себя как трус, пусть я даже потеряю пару рабов… Что стоят эти задохлики-рабы по сравнению с богатурами, самостоятельно идущими мне в руки? Нет и еще раз нет, я не пошлю воинов. Я пойду сам. И… Чуть попозже."

Мигель Чавес-старший, командир десантного отряда, проверил "комплектность персонала" и задал десантному модулю программу самостоятельной "маскировки на удалении" – это делалось для того, чтобы члены отряда в случае маловероятной поимки не могли выдать место расположения модуля – как выдашь то, что не знаешь? Возвратом же модуля для произведения обратной амбаркации занимались спецы с рейдера. Если отряд погибал и, как следствие, не выходил на связь – спецы этим, соответственно, не занимались. Ну а если что-то случалось с рейдером… Зачем отряду модуль, на котором некуда лететь? "Аргентина не бросит детей и жену, спи спокойно, солдат, ты прославил страну!" – так пелось в известной песне.

Еще Чавес успел заметить новые засечки на экране тактического шлема, распределить их между подчиненными и убедиться, что все успешно отстрелялись.

А потом он, как и его товарищи, снял пауэрсьют, разрядил оружие, положил его на землю и сам лег рядом, моментально уснув. И больше ничего не помнил.

Когда же на место событий прибежал запыхавшийся Дайконур-Оглы, он увидел своих людей застреленными из какого-то странного оружия (оно оставляло одинаково аккуратные дырочки и в слабой человеческой плоти, и в крепчайшей броне, по-видимому, просто не замечая разницы), а также извечного соседа-соперника Али ибн Аммана… С десятком "рабов Силы" за спиной. И от взгляда на этих рабов Дайконура-Оглы бросило в дрожь: каждый из них превосходил по своему потенциалу всех, кого мог собрать не только он сам, но и великий эмир, управляющий их провинцией. А десять…

– Ну что ж, теперь, возможно, мы поговорим? – спросил Али.

– О чем, почтенный ибн Амман? Эти люди убили моих воинов, но ты, как я вижу, уже свершил месть, обратив убийц в рабство. Ты поступил, как подобает правоверному, да будет милостив к тебе Аллах!

– Милостив, милостив… Милостив настолько, что дает мне наконец-то возможность сделать то, что я давно хотел сделать.

Далее Али ибн Амман с наслаждением наблюдал, как поганый Дайконур-Оглы достает из ножен свой кривой кинжал, трясясь от ужаса, но не в силах остановить собственную руку, поднимает его – и перерезает себе горло.

Это было поистине приятно, лишь одно омрачало ликование ибн Аммана: он не знал, где находится летающая повозка. Подозревая, что она может спрятаться так, что лучшие ищейки не найдут и за век – затаиться в лампе у джинна, в преисподней у шайтана, на дне моря, да где угодно! – он начал было расспрашивать своих новых рабов, но они… Не знали. Находясь под его полным контролем, они не могли лгать – но никто не расскажет того, чего сам не знает! Хитроумные гяуры! Просто – и гениально. Бездарь мог запытать их насмерть, одаренный – вскипятить им мозги, сделав слюнявыми идиотами, неспособными более подпитывать колдовство… Но оба ничего бы не узнали. Потому что не знали сами пленники. Сами они – простые воины, просто хорошо откормленные. Но их командир – наверно, великий и мудрый визирь, раз придумал такое. Мудрость всегда достойна уважения, даже если это мудрость врага. Но как же обидно!

…Тем острее была радость ибн Аммана, когда он вдруг опять почувствовал "разум наверху". И на этот раз – один! Значит, можно рискнуть. Прибежать на место посадки, благо оно известно заранее: пришелец, похоже, такой же профан в Силе, как и эти… Схватить его "щупом разума" раньше, чем он даже выйдет… Не дать ступить и шагу… А главное – не дать спрятать повозку! И вот тогда… Летающая повозка, страшное оружие, ОДИННАДЦАТЬ сильнейших "рабов Силы"… Можно поспорить не только с эмиром. Можно, постепенно накапливая силы, добраться и до Великого Визиря, и вот тогда…

Еще на высоте двадцати километров Жан-Клод почувствовал, что кто-то беспардонно копается у него в голове. Попыток "перехвата контроля", впрочем, пока не было, а потому и он не активировал свои внутренние возможности: мало ли, это было бы замечено? Он один, и если можно действовать скрытно – так и надо действовать. Зато когда попытки "перехвата" начались, он оказался к этому явно не готов. Он ждал чего угодно, только не такого массированного отказа в подчинении со стороны собственного тела. Рассчитывая на вторжение в сознание и готовясь отразить подобную "атаку", Жан-Клод попросту проморгал момент, когда рука, протянутая к банке с тоником (до поверхности оставалось еще метров семьсот, и компьютер модуля выбирал оптимальную точку касания), ни к какой банке на самом-то деле не протянулась, так и оставшись лежать на подлокотнике кресла. Чорт возьми, но он же только что ПРОТЯНУЛ РУКУ! Все, так сказать "ментальные ощущения" от этого действия были налицо.

Да только вот рука не сдвинулась ни на миллиметр.

Попытавшись встать, Дюпон понял, что и с ногами у него не очень… То есть не совсем… Точнее, не всегда, где-то через раз… Вот тут он начал бороться, "поднимать щиты" (ну, так это выглядело в его воображении), напитывая их до отказа всеми своими силами, до последней капли. Стало немножко полегче – по крайней мере, руки вновь начали его слушаться. Но ноги оставались будто ватными, отказывались то гнуться, то распрямляться, и каждый шаг удавалось сделать, только держась за аварийные поручни на мостике, а потом в коридоре… Каждый третий шаг, если быть точным. Два раза из трех ноги просто игнорировали данную мозгом инструкцию двигаться. Единственной хорошей новостью было то, что нападавший явно был один. Но силища у него была, как у нескольких человек – как бы не у десятка… Жан-Клод надеялся, что снаружи, на поверхности, станет легче – тем более, только оттуда можно дать команду на маскировку модуля (пусть хотя бы он не достанется врагу!) Однако дойти до шлюза… Это было проблемой.

Медикаменты не помогали – точнее, уже помогли, чем могли, и в крови кипел такой коктейль стимуляторов, в том числе подстегивающих именно деятельность мозга, что это было откровенно вредно для здоровья. Может быть, без них было бы еще хуже, но и с ними… А ходить-то как? Точнее, чем? В отчаянной надежде ("ну мало ли что найдется в медбоксе у этой десантуры!") Жан-Клод, распахивая шкаф за шкафом, обнаружил-таки один из древнейших медицинских приборов человечества.

Костыль.

Простой металлический костыль, довольно тяжелый и неудобный. Но, как и в незапамятные времена своего изобретения, позволявший помогать отказывающим ногам еще слушающимися руками. И – ходить. Плохо и медленно, но ходить – например, от медбокса к шлюзу… И он пошел. Уже слабо понимая, что происходит, занятый только передвижением ног и желанием увидеть врага собственными глазами. Его ли это было желание, или противник залез-таки ему в мозг, Дюпон не знал. Он просто шел. Шаг за шагом.

Али ибн Амман не сомневался в своем превосходстве, однако в какой-то момент начал слегка беспокоиться. Этот одиночка из летающей повозки… Сопротивлялся! Неумело, не как маг-менталист – но, тем не менее, не давая полностью взять себя под контроль, как происходило со всеми бездарями, от окрестных декхан до рослых собратьев нового гостя. Повозка, однако, опустилась на землю и не собиралась улетать. И, несмотря на все усиливающееся сопротивление (откуда он берет силы, у него же нет рабов Силы!), этот человек явно приближался к тому, что Али обозначил для себя как дверь. И куда он его активно "звал". Али понимал, что при личном контакте, "глаза в глаза", его сила еще на какую-то толику возрастет – и чужаку останется только покориться… Наконец дверь начала открываться – не как положено нормальной двери, а как бы всасываясь в притолоку. Какая разница! Она открывалась! И сейчас он, Али ибн Амман, взойдет на летающую повозку и объявит ее своей собственностью как "первозахватчик", а таким образом полученная собственность – святой трофей, и ни эмир, ни визирь, ни даже сам халиф не посмеют это оспорить!

Ну и еще один могучий раб Силы тоже, конечно, не помешает.

Когда дверь полностью открылась, Али смело сделал шаг внутрь.

И тут кто-то с размаху ударил его костылем по голове.

***

За бриджем, на котором лорд Арчибальд предусмотрительно проиграл Джереми Сэндлеру несколько гиней, подавали шерри, и лорд заметил, что адмирал пьет довольно много. Он даже забеспокоился, но после убедился, что великолепные манеры флотского офицера не изменяют сэру Сэндлеру независимо от степени подпития. В конце же партии, обрадованный к тому же выигрышем, адмирал пришел в благостное расположение духа и с удовольствием принял предложение губернатора переместиться в курительную комнату.

Подали виски и сигары.

Выпив по стаканчику и закурив, джентльмены оценивающе посмотрели друг на друга.

– Господин адмирал, – начал Арчибальд, – мне кажется, или, несмотря ни на что, есть в вас какая-то неудовлетворенность, ощущение дискомфорта? Может быть, вам неприятна эта комната? Или вас ждут дела, от которых я вас отвлекаю?

– Помилуйте, лорд Гамильтон, какие дела?! Что же до беспокойства – отдаю должное вашей наблюдательности, но поверьте, оное беспокойство не имеет ничего общего с вашим достойным всяческих похвал гостеприимством! Я вообще несколько беспокоен последнее время… Долгое время, честно сказать.

– Но что же беспокоит вас? Насколько мне известно, ни в политике, ни в военной сфере уже давно не происходит ничего значительного… Что-то личное?

– Нет. Не личное. Вы все сказали правильно. Именно что не происходит ничего значительного. Но ведь это значит, что самый амбициозный, умелый, преданный офицер не может добиться – ничего… Ведь ничего не происходит!

– Интересно… Что же именно вы имеете ввиду?

Мужчины выпили.

– Господин губернатор, все же очевидно. Вот я командую малой эскадрой. Кто мы сегодня? Патрульные, иначе и сказать нельзя. Гоняемся иногда за контрабандистами, но и не более того. Мы, офицеры флота империи, над которой когда-то никогда не заходило солнце! Мы, знающие, что любой империи должно непреклонно расти и расширяться, иначе ее ждет закат и забвение! И что я вижу?.. Стагнацию, застой, отсутствие каких бы то ни было перспектив развития. Отсутствие будущего! Мы, флот, могли бы сделать многое. Добиться многого. И отнюдь не только для самих себя – для нашей страны, всего нашего народа! Но мы… Мы не делаем – ничего.

В волнении адмирал налил себе полстакана виски и залпом выпил.

Да-да, – покивал головой губернатор, – я в высшей степени понимаю вас и полностью разделяю ваши чувства!

– Как это прекрасно, когда кто-то тебя понимает, – ответил Сэндлер, – Представляете, многие, очень многие из офицеров смирились с существующим положением дел. Они согласны получать невеликое "жалованье мирного времени" – благо и делать при этом ничего не надо – а те, кто понахальнее, еще и добавляют к жалованью "премии", так мы между собой называем взятки от контрабандистов… И им – достаточно! А на то, что прекратив бороться за могущество, наша страна начала терять даже то, что оставалось, им попросту плевать! Пусть не год и даже не десяток лет, пусть век… Но в конце концов мы все – все! – "выдохнемся", и нас поглотят какие-нибудь папуасы, как это произошло в древности с великим Римом.

– А в современности – с нашей метрополией на Земле.

– Ну, она была отдана в качестве политического жеста, как знак презрения.

– Но не возникает ли у вас ощущения, что этот "политический жест" был, как бы это сказать, вынужденным?

– Возникает. Если честно – возникает. Вы правы, кругом правы, господин губернатор! Я рад, что хотя бы здесь, на окраине нынешних владений Британии (надеюсь, я не нанесу вам оскорбления, произнеся это), сохранились люди, для которых величие империи – не пустой звук.

– За это стоит выпить!

И они подняли стаканы.

– Я действительно отлично понимаю вас, Джереми… – сказал лорд Гамильтон и тут же спохватился: Позволите ли вы именовать вас по-дружески, без чинов?

– Это честь для меня! – ответил самую чуточку, но все-таки пьяным голосом адмирал.

– Ну что ж, и я покорнейше прошу вас не чиниться. Я – Арчибальд.

Они пожали друг другу руки и выпили еще по стаканчику.

– Понимаете, Джереми, – начал Арчибальд, раскуривая очередную сигару, – у меня ведь, по сути, те же проблемы, что и у вас. Я столь же остро понимаю, что без развития, без, если хотите, экспансии наша империя угаснет. И что я вижу? В основном, лишь сонную пассивность – и не только со стороны мелких служащих, но и со стороны высших чиновников, потомственных дворян, ведущих свою родословную чуть ли не от Вильгельма Завоевателя! Здесь, на уровне подотчетной мне колонии, я могу многое. Но стоит потянуться за чем-то "вовне"… Даже за сущей мелочью. Я будто бы тону в патоке. Взять хотя бы эту Ла Нинья…

– Ла Нинья? Это планета? Ну то есть система?

– Да! Формально – система с планетой, принадлежащая аргентинцам. По факту – какой-то булыжник со слишком разреженной и непригодной для дыхания атмосферой, расположенный к тому же вдалеке от "основной сферы влияния" Аргентины. Ну, наверно, там есть какие-то полезные ископаемые, раз его разрешили внести в реестр, но… Я бы еще понял, если бы они открыли там рудники, построили заводы, еще что-то… Они же не делают ничего, просто внесли систему в реестр и наслаждаются еще одной "точкой присутствия флага на карте"! Однако для меня это – буквально кость в горле. Ведь благодаря этим потомкам Педро де Мендосы, или как там его звали, все мои торговые караваны в метрополию вынуждены идти кружным путем, в обход их "сферы национального пространства", тратя не только дорогое горючее, но и бесценное время.

– Простите меня, Арчибальд, но я ведь военный, а не политик – а почему ваши торговцы не могут летать через их пространство?

– Вы разве не изучали историю войн? Дело как раз в ней, а точнее – в нашем с ними конфликте за Фолклендские острова… Которые они называли Мальвинскими, да.

– Боже, но когда это было?

– Во второй половине двадцатого века – по стандартному земному летоисчислению, естественно.

– Ох, должен признаться, такой старины нам в училище не преподавали.

– А должны были бы! Ибо именно благодаря этой "старине" мы с Аргентиной и по сю пору формально находимся в состоянии войны, которое предусматривает "невхождение в территориальные воды" – а ныне "в национальные пространства" – друг друга.

– Войны?!

– Фолклендский – для них "мальвинский" – конфликт закончился де-факто победой Британии. Однако Аргентина не капитулировала – еще бы они капитулировали всей страной из-за каких-то мелких островков, на такую глупость даже эти латиносы не способны! – было просто заключено перемирие. Акт о прекращении военных действий. И военные действия были и вправду прекращены, никогда более Аргентина не пыталась вернуть себе власть над островами. Но и не подписывала капитуляцию с сопутствующими "мирными соглашениями" – тоже никогда. Как, само собой разумеется, и Британия. Вот и выходит, что у нас с Аргентиной – война… Просто мы не ведем боевых действий, так как подписали перемирие. 14 июня 1982 года, если мне не изменяет память.

Глаза адмирала загорелись.

– То есть мы ведем войну, просто об этом не знаем?

– Скорее не помним, друг мой! – улыбнулся губернатор.

– За это несомненно следует выпить!

Джереми Сэндлер выпил уже очень, очень много. Не "как лошадь", скорее уж как проведший месяц в пустыне верблюд, причем не воды, а шерри и виски. Лорд Гамильтон поражался способности адмирала сохранять изысканность манер несмотря на любые, для многих почти смертельные дозы алкоголя. Он даже немного завидовал: "Вот ведь настоящий флотский офицер! Не теряет, так сказать, лица вообще ни при каких обстоятельствах! Явно потомственный служака – да не в десятом, а скорее в сотом поколении! Я бы так точно не смог." Тут лорд поймал себя на мысли, что… Уважает адмирала. Вот есть в этом джентльмене какой-то "стержень" – и не в смысле "в штанах", а скорее в душе. То, что позволяет напиваться, не теряя человеческого облика. Позволяет говорить то, что думаешь, не боясь возможных неприятностей. Позволяет идти к своей цели, не сдаваясь при первой же явной неудаче. "А какова его цель?" – подумал Гамильтон, – "Ведь очень похоже, что цели у нас одни и те же. То есть получается, что я не буду его использовать – как и он меня – но мы просто поможем друг другу… Если поможем, конечно."

– В общем, на настоящий момент все вот как-то так, – вернулся Арчибальд к внезапно прервавшемуся разговору, – я же говорил вам, друг мой, что прекрасно вас понимаю. Надо что-то делать, куда-то двигаться, и не для "повышения уровня комфорта", просто для выживания… Но двигаться некуда. Ни вам, ни мне. Моя должность как бы "выше" вашей, но в той же степени тупиковая, так что тут мы равны. Товарищи, так сказать, по несчастью… И эти нескончаемые проблемы с Ла Нинья.

"Похоже я, сам того не заметив, тоже поднабрался" – подумал он, – "Начинаю выражаться неконкретно"

Однако пьяный адмирал был, несомненно, не в силах заметить подобные мелочи. Он повернулся к губернатору и немножко заплетающимся языком наполовину спросил, наполовину предложил:

– Арчибальд, а давайте ее захватим? И все кончится!

– Но… – в первый момент Гамильтон был даже несколько ошарашен – Но… А-а-а, вы, вероятно, имеете ввиду закон, по которому колония, на которой в течение длительного времени не разместили население, или промышленное производство, или не начали разработку недр, таковой считаться перестает? Так аргентинцы там повесили на орбиту малую ремонтную верфь. Да, она никогда никого не ремонтировала. Да, всего персонала там несколько человек для поддержки жизнеобеспечения – да и те не аргентинцы, гастарбайтеры какие-то. Но она, видите ли, "промышленное производство", то есть формально они в своем праве…

– Как бы это вам сказать, друг мой… В, как говорят, "тумане войны" мы ведь можем эту малую верфь просто не заметить!

– Что ж… – Вообще-то, стоило адмиралу озвучить свою идею, губернатор уже начал относиться к верфи как к очередной своей "неучтенной собственности". Однако подумав, он понял, что отодрать аргентинскую маркировку от каждой маленькой детальки немаленькой верфи не представляется возможным – и, как бы исчезающе мала ни была вероятность угодить под международный суд, риски следовало минимизировать, – Согласен. Маневровый движок разгонит ее в сторону звезды, и… Какая верфь? О чем вы вообще говорите, сэр?!

– Именно!

– Но как быть с аргентинским рейдером, который, по слухам, ошивается где-то неподалеку?

– Ну господи-ин губерна-атор! – улыбнулся адмирал, – а на что же моя эскадра?

– Но у вас только шесть эсминцев и всего один крейсер!

– А скорее ни одного – ведь тот, что есть, устарел еще в момент начала его постройки.

– И как?!

– Попробую объяснить – по-простому, как человеку невоенному. Для крупного корабля мои эсминцы – то же самое, что штурмовики и торпедоносцы для них самих: самый страшный враг. Просто потому, что "врезать" при везении могут ничуть не слабее, а вот элементарно попасть по ним в разы сложнее, чем по "равному" противнику, уж больно быстры и маневрены. Там, где противник равного тоннажа будет вынужден судорожно дергаться и выставлять щиты, "малотоннажник" просто сманеврирует на скорости, и все. А когда получаешь в борт тяжелую торпеду или болванку из рэйлгана, тебе обычно все равно, от кого "прилетело" – от огромной "лайбы" или от мелкого эсминца. Прилетело – заделывай пробоины! Палубной же авиации рейдеры не имеют, так что эффективной защиты от нас у них попросту не будет. А крейсер… Ну что крейсер. Признаться честно, его главная задача – вызывать уважение в глазах гражданских: надо же, целый крейсер! На самом деле наш Иррезистибл – старая калоша, построенная по древнему проекту "Скапа Флоу", на которой да, удосужились обновить электронику ПКО, но все остальное… Мы давно уже разочаровались в его боевых качествах и используем как корабль снабжения для эсминцев – ну, способный при случае огрызнуться, но не более того. Трюмы там внушительные, "противоторпедную сетку" он благодаря новой электронике ставит неплохую, но главная наша сила – именно эсминцы. Мелочь, вроде контрабандистов, боится их как огня. А вот "крупняк" – обычно не боится… И совершает тем самым фатальную, в буквальном смысле, ошибку.

– Что ж, спасибо за разъяснение! Признаться, вы меня порадовали. То есть если этот рейдер вдруг примчится на помощь, вам будет чем его встретить?

– Более того! Я просто-таки надеюсь, что он примчится – потому что после этого никто не посмеет отказать мне в присвоении следующего звания! – довольно улыбнулся Сэндлер.

– Меня очень, очень радует ваша уверенность! – улыбнулся в ответ Гамильтон, – однако же время позднее. Не угодно ли вам будет присоединиться ко мне завтра за ланчем, в моем особняке? Там мы, достойно отдохнув, смогли бы обсудить дальнейшие подробности нашего, хммм, предприятия.

– Благодарю, охотно! Сейчас и правда хотелось бы – поспать… Вы, будучи старше и мудрее, поняли это первым.

– Ну, ну, не стоит лести, друг мой. Для меня знакомство с вами – как глоток свежего воздуха и возрождение давно похороненных надежд, чуть ли не мечтаний юности… Так что мы как минимум квиты. Жду вас завтра в полдень, и не утруждайтесь поиском транспорта: я, если вы не против, пришлю экипаж.

– Еще раз благодарю вас, Арчибальд! Покойной ночи!

– Покойной ночи, Джереми!

***

Эмиль Загоруйко угрюмо жевал "вечный" бутерброд с салом – тот всегда выползал из синтезатора ровно с той скоростью, с которой от него отрезали удобные по размеру куски. Водка закончилась еще позавчера, тогда как до конца вахты оставалось не меньше месяца. Тоска… А записка от предыдущих вахтовиков гласила, что никакой надежды на самогон нет, не с этими продуктами. Конечно, новая смена предприняла собственную попытку – но в результате лишь добавила свои подписи к уже имевшимся под текстом записки. Благодаря какой-то спецобработке субпродукты, которыми их кормили, попросту отказывались бродить. Конечно, при этом они и не портились – но утешение было слабым. Дерьмовая работа, дерьмовая жратва, вот и водка закончилась… И это постоянное давящее чувство километра, если не больше, камня над головой – Эмиль был профессиональным шахтером и "глубины руд" не боялся, но обычно ведь после смены шахтер возвращается на поверхность, а тут… Единственное, что примиряло с действительностью – оплата. Вот с ней наниматели-латиносы не скупились, тут надо отдать им должное.

В родном Донецке, на самой Земле – а вы думали, в Великой Метрополии и на Родине Человечества нет бедноты? Все наоборот, именно там-то ее и навалом, ведь все талантливые, способные, амбициозные и даже просто тупо трудолюбивые давно свалили в колонии – безработный шахтер Загоруйко перебивался как мог, любыми способами, не исключая мелкий гоп-стоп. Все изменилось после возвращения из "длительной командировки" его соседа, Урмаса Гимазова. Отсутствовал он почти полгода, так что его любвеобильная жена успела наставить ему рога со всем районом, не исключая и самого Эмиля (а хороша чертовка, кстати!), кроме того, поползли слухи, что на самом-то деле он просто сбежал куда-то далеко-далеко. Ну или недалеко, зато к достойной большего доверия бабе. Однако вот – вернулся, и, по меркам Донецка, вернулся богатым человеком. Богатым настолько, что купил на базаре подержаный флаер, перешел с самогона на покупную водку, а Светлана вдруг опять стала верной женой. Конечно же, знакомые постоянно докучали Урмасу вопросами, где, так сказать, водятся деньжищи и как бы им самим приобщиться к сему живительному источнику. Но ответ был один: "где было – там уж нет". Лаконично. Но Гимазов, несмотря на фамилию, был гораздо в большей степени эстонцем, чем татарином. И только Эмилю он рассказал немножко больше.

– Сосед, – сказал он, – Ты шахтер, как и я. И ты можешь попробовать получить такую же работу. Это вахта где-то далеко, я так и не знаю, где именно, но одной дороги туда – месяц. Работа очень тяжелая, не уверен, что решусь на еще одну вахту. Действительно тяжело. Но платят сполна, тут вопросов нет. Хорошо платят.

– А кто хоть платит-то?

– Аргентинцы. Если хочешь, сброшу тебе адрес, напиши им… Вроде как еще нужны рабочие.

– И это действительно шахтерская работа?

– Да! Условия необычные и я сказал – работа тяжелая. Но в целом – ничего, что мы бы не видели в шахте. Я справился – и ты справишься.

– Спасибо, сосед! Давай адрес. Я попробую.

Его взяли. Сначала он сильно беспокоился, ведь проводивший собеседование молодой парень представился "Альфонсо Диас, горный инженер", в то время как снующий вокруг офисный люд почему-то обращался к нему "сеньор лейтенант", не нужно знать испанского, чтобы понять такую простую фразу. Однако в ходе разговора Диас задавал вопросы как настоящий профессионал, не понаслышке знающий работу горняка, то есть каким он там был лейтенантом – неведомо, а вот инженером он был явно настоящим, и Загоруйко несколько расслабился. И даже спросил про условия работы. Диас ответил коротко и четко (все-таки лейтенант?):

– Глубинная шахта. Ручная добыча ценной руды. Шахтерский поселок там же, под землей, то есть выход на поверхность не предусмотрен. Все положенные страховки и медицинское обслуживание подразумеваются. Кормежка – само собой. Проживание в одноместных или двухместных комнатах, по вашему выбору. Режим секретности и подписка о неразглашении, но и оплата повышенная.

– А точнее, если могу спросить?

Покопавшись в сети, Эмиль знал, что в Аргентине заработок шахтера выше, чем у "обычного работяги в среднем по стране" – тысяча с третью песо за месяц, тогда как средняя "индастри сэлэри" семьсот-восемьсот. А нынешний аргентинский песо – это несколько "повесомее", чем фунт или тем более рубль…

– Двадцать тысяч.

– Двадцать тысяч за трехмесячную вахту?!

– За месяц. За вахту – шестьдесят.

– Но…

– Это плата за риск. Понимаете, если вы разболтаете, что и где вы добывали, вас попросту убьют. Не мы. Те, кто охотится за информацией об этой ценной руде. Выпотрошат, выведают все, что знаете, а потом прикончат как ненужного свидетеля. Поэтому работать вам предстоит всего три месяца, ну плюс дорога туда и обратно, но вот держать рот на замке – всю жизнь.

– Но шестьдесят тысяч песо… Тут можно и помолчать. А как насчет возобновления контракта?

– Если по окончании вахты – а работа и правда нелегкая – вы почувствуете себя в силах продолжать, добро пожаловать! Месяц дома, или в ином месте по вашему выбору, в качестве необходимого отдыха обязателен, а потом – пожалуйте на работу, если не передумали. Знаю людей, что работают уже десятую вахту, прижились, так сказать. Кстати, начиная с третьей вахты идет надбавка 10% "за опыт". Начиная с восьмой 20%. С шестнадцатой 30%, но пока шестнадцать вахт не отработал никто, ведь шахта довольно новая. Так как, возьметесь? Ваш опыт нас в целом устраивает, мы готовы вас взять без дальнейших проверок.