Боярышниковый лес

Часть вторая
Золотая звездочка Клэр

Когда я училась в школе Святой Иты в Россморе, мне каждую неделю вручали золотую звездочку.

Однажды я простудилась, и ее получила другая девочка, моя подружка Гарриет Линч, а так она всегда доставалась мне.

Я обычно снимала ее со школьного сарафана в понедельник утром и клала на стол директора, а через час, когда в классах зачитывали списки награжденных, получала обратно.

Золотая звездочка присуждалась за хорошие отметки, примерное поведение и участие в школьной жизни – всё вместе. Одними лишь успехами в учебе ее заслужить не получилось бы. Нет, требовалось быть всесторонне развитой, гармоничной личностью. В глазах администрации.

Создать иллюзию таковой особого труда не представляло. Мне нравилось в школе. Приходила я рано, уходила поздно. Постоянно мелькала перед глазами и активно участвовала в школьной жизни. С моей семейкой где угодно станешь активничать, лишь бы поменьше находиться дома.

Тут не только моя мать была виновата. Не только она.

Раньше женщины вели себя совсем иначе. Они проглатывали буквально все, лишь бы не раскачивать семейную лодку, какой бы ненадежной и неприглядной эта лодка ни была. Любой муж лучше никакого, любые унижения лучше позора развода. Женщины ходили к источнику Святой Анны помолиться, чтобы жизнь наладилась, но сами ее наладить даже не пытались.

Из всей школы не только у меня дома было неблагополучно. Со мной училась еще одна бедняга – Нора, фамилии не помню, простая до глупости. Так вот, девчонку донимал собственный дед. Когда она залетела, сказала, что отец – какой-то парень, с которым она познакомилась на танцах, а тот вроде как собрал всех своих братцев и доказал, что наедине с ней не оставался. Тогда бедняге пришлось пойти к монахиням в приют – там она родила, но от ребенка отказалась, отдала на усыновление, а дед так и жил под одной крышей с остальной семьей. И все знали, что происходит. Все время. Но молчали.

Точно так же у нас дома все знали о дяде Найле. И тоже молчали.

Я поставила замок на дверь в свою комнату, и никто не спросил почему. Родственники прекрасно знали, что брат отца питает ко мне нездоровый интерес. Но ему принадлежала бóльшая часть фермы, поэтому что они могли сделать?

Я часто просила Бога, чтобы дядя Найл оставил меня в покое. Но видимо, у Бога в те дни скапливалось слишком много дел или постоянно находились случаи, куда серьезнее моего. Тяжелее всего было осознавать, что в семье всё знали и ничего не делали. Знали, почему я выполняю домашнее задание в классе, опасаясь встретиться с дядей в пустом доме, и почему задерживаюсь в школе до тех пор, пока не буду уверена, что мама вернулась с работы на маслобойне, а отец – с поля, и что дома есть люди, которые меня защитят. Вроде как. Наверное.

Школьницей я чувствовала одновременно гордость и стыд. Гордость за то, что удавалось избегать грязных приставаний дяди. А стыд – за то, что семья не заботилась обо мне, а бросала в одиночку сражаться с тем, чего я сама толком не понимала.

Полагаю, это и заставило меня быстро повзрослеть. Сдав выпускные экзамены, я твердо заявила, что поступлю в университет далеко отсюда.

Мое решение было встречено с недовольством.

– И где нам взять деньги на твою учебу? – переживал отец.

Из-за денег он переживал всю жизнь, это был его самый страшный бич.

– Почему ты не можешь остаться дома, пойти на курсы секретарей и заботиться о сестре? – ожидаемо возмущалась мать.

О Джеральдине и впрямь надо было позаботиться. Перед отъездом обязательно предупрежу ее обо всем. Не попаду ли я в большом городе в дурную историю? Это спросил дядя Найл, хотя и он, и я, и родители знали, что здесь в дурную историю я попала бы куда быстрее, не закрывайся моя дверь на замок.

Но я была гораздо решительнее, чем думала семья.

И не по годам взрослой.

– Справлюсь, – пообещала я.

Найду работу, чтобы платить за жилье и учебу. Я девочка с золотой звездой. Всесторонне развитая личность. Для меня нет ничего невозможного.

И я справилась. За две недели до начала семестра поехала в Дублин и нашла квартиру, где жили еще три девушки. Устроилась на работу в кафе, которое открывалось рано утром на завтраки. Это было ужасно удобно, потому что к десяти, когда начинались лекции, я уже успевала и смену закончить, и плотно позавтракать. А по вечерам, с шести до десяти, я работала в пабе. С таким распорядком мне и деньги было тратить некогда, и весь день оставался свободен для учебы.

Из-за истории с дядей Найлом парнями я, в отличие от соседок, совсем не интересовалась, потому всю себя могла посвятить учебе. К концу первого курса я попала в пятерку самых успевающих студентов в группе, что стало для меня предметом особой гордости.

Наведываясь домой в Россмор, я никому об этом не рассказывала. Только сестре Джеральдине, поскольку хотела, чтобы она знала: при желании мы можем добиться всего, чего угодно.

Джеральдина думала, что я большая молодец; она рассказала, как смогла найти управу на дядю Найла. Теперь чуть что она во весь голос, так чтобы услышали все в доме, восклицала: «Ах, это вы, дядя Найл, помощь какая-то требуется?» – и он тут же тихонько исчезал. А однажды она при всех объявила, что собирается навесить огромный замок на свою дверь.

А потом, в середине второго курса университета, все пошло наперекосяк. У матери обнаружили рак. Сказали, неоперабельный. Отец справлялся с происходящим, напиваясь до беспамятства каждый вечер.

Джеральдина попросилась пожить к младшей сестре моей подружки Гарриет Линч, чтобы спокойно учиться и держаться подальше от дяди Найла. Дома ее защитить было некому.

Тем временем в Дублине нам повысили плату за квартиру. И здорово повысили. А я как раз познакомилась с Кено, который заправлял ночным клубом на одной из узеньких мощеных улочек столицы. Кено предложил поработать у него танцовщицей. Я отмахнулась, мол, глупости, я и танцевать-то не умею, а он ответил, что уметь там нечего. Тогда я усомнилась, не опасно ли – выставлять себя напоказ всем подряд и при этом бить по рукам, чтобы к тебе не лезли?

Но для этого у Кено имелись вышибалы.

Потом мама умерла.

Да, это было ужасно. Я пыталась оплакать ее как положено, но не могла забыть, что она притворялась слепой и глухой и бросила нас с Джеральдиной на произвол судьбы. Сразу после похорон дядя Найл, даже не обмолвившись о своих планах моему отцу, продал ферму, Джеральдина забросила учебу, потому что все происходящее ее совершенно подкосило, а я подумала, что эти треклятые танцы позволят мне снять собственную квартиру в Дублине, окончить университет, устроить Джеральдину в училище и продолжить за ней приглядывать. Так что я ответила Кено согласием и каждую ночь, натянув нелепые, чисто символические трусики, танцевала у шеста.

Это было так глупо. Большей частью глупо, но еще немного горько.

И музыка временами действовала на нервы.

Но чаевые давали до неприличия щедрые, вышибалы знали свое дело, а домой в три утра меня всегда отвозило такси. Так почему бы и нет, Господи?

Джеральдине я сказала, что работаю крупье в игорном доме – принимаю ставки и что по закону она слишком мала, чтобы заходить в подобные заведения. Все было хорошо, пока однажды вечером к нам не заявился, кто бы мог подумать, отец Гарриет Линч с приятелями. Когда они меня увидели, чуть замертво не попадали.

Я подсела за их столик, чтобы освежиться, и ласково сказала, что каждый по-своему зарабатывает на жизнь и развлекается и что я не считаю нужным сообщать в Россмор матери и сестрам Гарриет Линч о характере командировок отца семейства в Дублин. Гости мой намек поняли, а Кено потом сказал, что я самая сообразительная девушка в его конюшне. Слово «конюшня» мне не понравилось. Как будто танцовщиц сравнили с цирковыми лошадьми, гарцевавшими по арене. Но сам Кено мне нравился. Очень. С девушками он был неизменно обходителен, а таким бизнесом занимался, потому что помогал бедным родственникам, оставшимся в Марокко. На самом деле ему хотелось стать поэтом, но стихами денег не заработать. Займись он сочинительством, его младшие братья и сестры остались бы без образования – отсюда и клуб.

Я прекрасно его понимала.

Иногда мы с Кено встречались за кофе. Девчонки с учебы считали его красавчиком. Он всегда рассуждал о поэзии, поэтому его принимали за студента. Я заметила, что до откровенного вранья он никогда не опускался, но и всей правды не раскрывал.

Впрочем, я его не осуждала. Не хотелось, чтобы Кено рассказал моим друзьям-отличникам, как мы подружились благодаря тому, что я по пять раз в неделю танцую у него в клубе практически голой.

Он так же вел себя с Джеральдиной, которая теперь тоже училась в университете и, к счастью, слишком хорошо проводила время, чтобы интересоваться моей так называемой работой крупье в казино. Никакой влюбленности между мной и Кено не было, но мы часто беседовали о любви, браке и тому подобном. Он цинично заявлял, что все отношения имеют срок годности. Его опыт ведения бизнеса это только подтверждал.

Кено говорил, что любит детей. Более того, у него уже был ребенок, дочка. Она жила в Марракеше, и ее воспитывала бабушка. Мать девочки исполняла экзотические танцы в одном из клубов Кено. Тогда я впервые услышала, что он владеет еще заведениями, помимо того, в котором я работала в Дублине.

Я ничего не сказала и больше эту тему никогда не поднимала.

– Ты чудесная девушка, Клэр, – часто говорил он мне. – Настоящая звезда.

– Когда я училась в школе, меня постоянно награждали золотой звездочкой, – вспомнила я, а ему показалось, что это очень мило.

– Золотая звездочка Клэр! Бросай дурацкую затею с учительством и иди ко мне управлять клубом, – упрашивал он.

Но я отвечала, что обязательно стану учительницей и тогда завяжу с клубом. Не хватало еще нарваться там на отцов учеников!

– Да ладно, сама говорила, что им там делать нечего, – смеялся он.

Кено пришел ко мне на вручение дипломов и сидел рядом с Джеральдиной. Документ об окончании университета я приняла с улыбкой. Знали бы собравшиеся, что эта девушка, с красным дипломом в руках, танцевала топлес… Но знал только Кено, и он аплодировал громче всех.

Спустя год я, полноправный дипломированный педагог, устроилась именно в ту школу, куда и хотела попасть. Я пригласила Кено на обед, чтобы попрощаться. Он ушам не поверил, когда я сказала, сколько буду зарабатывать. Но мне хватит.

Джеральдина получала стипендию, у меня имелись кое-какие накопления, а трат практически не было.

Я от всего сердца поблагодарила Кено за то, что он помог моей мечте сбыться. Он выглядел расстроенным и рассерженным. Назвал меня неблагодарной.

– Сколько бы лет ни прошло, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь. Даже не сомневайся, – пообещала я, нисколько не лукавя.

Кено пропал на три года, а к нашей следующей встрече многое изменилось.

После многих лет пьянства отец в конце концов умер. На его похоронах я познакомилась со стариком в кресле-каталке, которого звали Марти Нолан. Они с отцом раньше общались. В те давние времена, когда с отцом еще можно было разговаривать. Очень давние. Милейший старик. Его сына, добродушного парня, толкавшего кресло, звали Недди. Раньше Недди, по его же словам, работал в Англии на стройке, хотя больше помогал брату и его друзьям управляться с делами, а теперь вернулся домой и ухаживает за отцом.

С Недди было на удивление спокойно, и мне нравилось с ним разговаривать.

Гарриет Линч шепнула, что мне стоит заценить его старшего брата Кита: конфетка, а не мужик. Просто загляденье. Я поинтересовалась, где же Кит сейчас. Выходило, что он загремел за что-то в тюрьму, а вся добропорядочность в семье досталась Недди.

Умом не блещет, тут запоздает, там замешкается, охарактеризовала Гарриет Линч младшего брата. Потом жалела: кто, мол, ее за язык дернул?

Очень жалела.

Я еще не раз встречалась с Недди, поскольку снова и снова приезжала в Россмор, чтобы получить, законно на мой взгляд, полагавшуюся нам с Джеральдиной долю отцовского имущества. Если можно использовать термин «имущество» для описания причитающегося пьянице, который умер в государственном доме престарелых. Я не один год пыталась передать на содержание отца немного средств из своих заработков в клубе Кено, но врач посоветовал не утруждаться. Объяснил, что отец не понимает, где находится, а любые деньги, на которые наложит руку, спустит на сидр. Знакомые бросили попытки ему помочь.

Я подошла к дяде Найлу, когда он принимал соболезнования по поводу кончины обездоленного и несчастного брата. Того, который выпивал, удрученно качали головой люди.

Я попросила его уделить мне минуту времени.

Он едва не испепелил меня взглядом.

– И чем я могу тебе помочь в этот скорбный день, мисс Клэр? – поинтересовался он.

– Отдать ровно треть выручки за семейную ферму, – любезно ответила я.

Он посмотрел на меня как на сумасшедшую.

– Трети будет достаточно. Я тут и номер банковского счета записала.

– И с чего ты взяла, что я расщедрюсь хоть на евро?

– Дай-ка подумать. Надо полагать, ты не захочешь, чтобы мы с Джеральдиной рассказали местному доктору, священнику, половине Россмора, ну а самое главное, какому-нибудь первоклассному законнику о причине, по которой и ей, и мне пришлось в столь юном возрасте уехать из дома, – пояснила я.

Дядя смотрел на меня, словно не веря ушам, но я спокойно выдержала его взгляд. В конце концов он сам отвел глаза.

– Сложности это не составит: тут есть молодой священник, с подачи которого каноник Кэссиди публично тебя осудит. Мистер Барри подыщет нам знающего адвоката из Дублина, а доктор подтвердит, что я просила его помочь и уберечь Джеральдину от твоих лап. Мир, знаешь ли, изменился. Прошли те дни, Найл, когда дядюшка с деньгами мог безнаказанно вытворять все, что заблагорассудится.

– Если ты хоть на секунду уверилась в том, что… – начал он, захлебываясь.

Думаю, мое обращение на «ты» и по имени окончательно выбило его из колеи.

Я перебила его:

– Неделя с сегодняшнего дня и приличное надгробие для отца.

Все прошло на удивление легко. Он выполнил мои требования.

Шантаж, конечно, ну и что с того? Я смотрела на ситуацию иначе.

Потом я начала встречаться с Недди. На одной неделе он приезжал ко мне в Дублин, на другой я приезжала к нему в Россмор. Мы не спали вместе, потому что Недди был не из таких.

И в дублинской гуще событий, которая всегда немного давила, Недди становился островком спокойствия.

А потом объявился Кено.

В клубе действительно требовалась моя помощь, он ни за что не обратился бы ко мне, если бы не попал в отчаянное положение. Возникли сложности с группой девушек-иностранок. Визы, волокита, заполнение бланков. Ему требовался кто-то надежный – кто танцует, конечно, но и может за всем приглядеть.

Я объяснила, что никак не могу на это пойти, ну или попыталась объяснить. Даже рассказала Кено о Недди и о том, какое у него доброе сердце. Не нужно было рассказывать.

Кладя фотографии на стол, он упомянул Недди.

Не знаю, откуда эти фотографии взялись, но на них явно была я в самых провокационных позах. От одного взгляда на изображения меня замутило.

Даже подумать страшно, как бы их воспринял совет школы или милый, простодушный Недди.

– Это шантаж, – сказала я.

– Я смотрю на ситуацию иначе, – отмахнулся Кено.

– Дай мне неделю, – попросила я. – С тебя причитается.

– Ладно. – Кено всегда был покладистым. – Но с тебя тоже причитается. За путевку в жизнь.

На той самой неделе Недди, случается же такое, сделал мне предложение.

– Я не могу, – ответила я. – Слишком много скелетов в шкафу.

– Мне нет дела до твоего прошлого, – настаивал Недди.

– Дело не только в прошлом, – возразила я, – но и в будущем.

И я рассказала ему. Все. До самой мелочи. И про ужасного дядю Найла, и про Джеральдину, и про то, как меня выматывали танцы. Я положила конверт с фотографиями на стол, а он взял и, не открывая, бросил его в огонь.

– Ты наверняка очень красиво получилась на этих фотографиях, – сказал он. – И почему людям нельзя платить, чтобы на тебя полюбоваться?

– У него есть еще, – ответила я с отчаянием в голосе.

– Конечно есть, но это не важно.

– Да брось, Недди, я учу милых благовоспитанных девочек. Думаешь, меня после таких фотографий к ним подпустят?

– Ну, я надеялся, что, если мы поженимся, ты вернешься в Россмор и будешь работать где-то недалеко от дома.

– Но Кено может показать снимки и там. – Мне подумалось, что Недди, пожалуй, и впрямь глуповат.

– А ты можешь его опередить. Еще на собеседовании упомянуть, что тебе приходилось самой оплачивать учебу и ты бралась за самую разную работу, в том числе за экзотические танцы.

– Не получится, Недди. Такого мне с рук не спустят.

– Получится, потому что это правда. – Он смотрел на меня своими честными голубыми глазами.

– Жаль, что все сложилось именно так.

– Ты бы согласилась выйти за меня, если бы не это маленькое недоразумение? – уточнил он.

– Оно не маленькое, Недди, – устало выдохнула я.

– Так согласилась бы, Клэр?

– Да, Недди, тогда бы согласилась. Для меня была бы честь стать твоей женой.

– Ну и замечательно – тогда мы со всем разберемся, – пообещал он.

В тот же вечер он отправился со мной к Кено. Мы прошли мимо танцовщиц и посетителей прямо в кабинет управляющего в задней части здания. Сказать, что Кено был удивлен, значит ничего не сказать.

Я официально представила их друг другу. Недди заговорил первым.

Он сказал Кено, что сочувствует его положению и понимает, как тяжело вести бизнес – приходится решать проблемы с персоналом и прочим, – но нельзя красть у меня заветную мечту, ведь я хотела преподавать еще с тех пор, как училась сама.

– В школе Клэр постоянно награждали золотой звездочкой, – вставил Кено, скорее чтобы просто поддержать разговор.

– Я совсем не удивлен. – Недди просиял от гордости за меня. – Тогда вы и сами понимаете, что ни в коем случае нельзя вынуждать Клэр бросать преподавание и заниматься чем-то другим. Ни вам, ни мне.

Кено выудил из ящика стола большой коричневый конверт.

– Видел? – спросил он у Недди.

– Очень красивые фотографии, Клэр мне их сегодня уже показывала.

– Да ладно? – изумился Кено.

– Ну конечно. Если мы собираемся пожениться, между нами не должно быть секретов. Я же рассказал Клэр про своего брата Кита, который сидит в тюрьме. Такие вещи – часть тебя, их нельзя замалчивать. Я знаю, что Клэр очень, очень благодарна за поддержку, которую вы оказали ей в начале пути. Поэтому мы и здесь.

– И почему именно вы здесь? – Кено был совершенно сбит с толку.

– Чтобы узнать, есть ли какой-то другой способ вам помочь, – как само собой разумеющееся проговорил Недди.

– Какой такой способ, скажи на милость?

– Ну, у меня есть хороший друг, кузнец, он бы мог выковать для вас отличные решетки на окна, красивые и крепкие, которые защищали бы от любых непрошеных гостей. Дайте подумать, что бы еще предложить… Если ваши девушки устанут и захотят куда-нибудь съездить на отдых, то неподалеку от того места, где мы живем, есть лес. Там очень тихо… Наверное, кому-то из ваших танцовщиц не повредит хороший спокойный отпуск. Остановиться можно у нас. В Россморе есть что посмотреть. А в лесу даже бьет чудесный источник. Если загадать там желание, оно обязательно исполнится. – На добродушном лице Недди отразились мучительные усилия придумать еще что-нибудь, что может заинтересовать Кено.

Я мысленно взмолилась: «Прошу тебя, Боже, не дай Кено его высмеять или заявить, что я собралась замуж за наивного простачка». Я продолжила очень решительно: «Я ведь никогда не дергала Тебя по поводу и без, так, Господи? Не таскалась к источнику и не надоедала Твоей бабушке, святой Анне. Нет, я сама со всем разбиралась и присматривала за младшей сестрой. И не грешила напропалую, если только не считать танцы греховным занятием. Но так считать глупо, что столь уж грешного в танцах? А сейчас я хочу оставить это все в прошлом и выйти замуж за хорошего человека. Разве не для того Ты существуешь, чтобы помогать в таких делах, Боже?»

И Господь услышал. На этот раз.

Кено включил измельчитель для бумаг и засунул в него фотографии.

– Их больше нет, – сказал он. – Пусть этот твой кузнец, Недди, позвонит мне. А теперь проваливайте домой оба и начинайте готовиться к свадьбе. Мне тут еще бизнес спасать.

Мы вышли из клуба, держась за руки, и зашагали по булыжной улочке.

Глава 3
Отпуск для одиноких

Часть первая
Вера

Отпуск для одиноких солнце, море – расслабься и развлекись!

Я поняла сразу, как увидела рекламное объявление: это именно то, что нужно.

В Ассоциации активных пенсионеров долго не могли сообразить, в чем тут соль, на занятиях лечебной физкультурой для сердечников к моей задумке отнеслись с пренебрежением, а в Клубе пожилых садоводов – с неприкрытой враждебностью. Но больше всего идею не одобряли оставшиеся в Россморе родственницы. По их словам, отпуск подобного рода подходил только молодым людям. Молодым людям, которые не пользуются популярностью у противоположного пола: они займутся сексом уже в самолете, а потом не будут просыхать все пятнадцать дней отдыха.

Но что из перечисленного упоминалось в объявлении?

Ничего.

Я заплатила задаток в двести евро, а остальную сумму внесла, когда получила счет. Меня ни разу не спросили о возрасте. Да и с чего бы? Я ничьим возрастом ведь тоже не интересовалась. В аэропорт я явилась с маленькой фиолетово-желтой наклейкой на груди: «Отпуск для одиноких».

Я была как раз из таких. Из одиноких.

Я могла бы легко выйти замуж за Джеральда и, вполне возможно, за Кевина. Но Джеральд оказался невыносимо скучным. Так что замуж за него я не пошла. А та, что пошла, малость спятила от тягомотности совместной жизни. И я даже не пыталась увлечь Кевина, потому что на него нельзя было положиться. С ним я бы не знала ни минуты покоя.

Я никогда не жалела о том, что осталась одна. Совсем никогда – разве что в отпуске.

За одноместное размещение приходилось доплачивать. Столик мне обычно доставался маленький, убогий и спрятанный ото всех подальше. Бывало немного грустно оттого, что не с кем поговорить о прошедшем дне или посмеяться над ним. Поэтому-то я так и обрадовалась, когда прочитала об отпуске, который устраивался как раз для таких, как я.

В аэропорту я увидела много знакомых фиолетово-желтых наклеек, и да, попутчики действительно оказались очень молодыми, лет эдак на сорок моложе меня, никого постарше я пока не встретила. Видимо, подъедут позже.

Но выяснилось, что больше ждать некого. В очереди на регистрацию я заметила, что на меня озадаченно посматривают. Женщина за шестьдесят в джинсах и широкополой шляпе от солнца непременно привлекает повышенное внимание. Люди часто возвращаются взглядом, просто чтобы убедиться, что им не привиделись все эти морщинки и складочки между расписанной цветами хлопковой шляпой и аккуратной парой джинсов.

Девушка на стойке регистрации спросила, точно ли забронированный тур мне подходит. Я заверила ее, что действительно одинока и с нетерпением жду начала отпуска. В самолете все знакомились друг с другом, я тоже решила не отставать.

– Меня зовут Вера, – представилась я и сердечно пожала руку соседям.

Ими оказались приятные молодые люди, которых звали Гленн, Шэрон, Тодд и Альма. Ни они, ни я ни разу не бывали в отпуске для одиноких. Ну хоть что-то общее.

– Вера, а как вы отдыхали в прошлые годы? – спросил Гленн.

Я рассказала про пеший поход по Уэльсу, организованный Ассоциацией активных пенсионеров, и про автобусный тур по Шотландии, в который ездила как участник занятий лечебной физкультурой для сердечников годом раньше. В этом году я планировала отправиться с Клубом пожилых садоводов в Корнуолл и посетить там ботанический сад «Эдем», но наткнулась на рекламу отпуска для одиноких и решила: это именно то, что нужно.

Шэрон, на редкость хорошенькая девушка с милой улыбкой, спросила, осталась ли у меня дома семья, и я грустно ответила, что нет: я была единственным ребенком, замуж так и не вышла, но у меня много хороших друзей. И теперь, на пенсии, вдоволь времени для новых знакомств.

Тодд поинтересовался, откуда я. Объяснила, что сейчас живу в Дублине, но родом из Россмора, – они, скорее всего, о нем и не слышали. Оказалось, слышали.

Попутчики видели по телевизору документальный фильм о моем родном городе. В нем упоминалась и достопримечательность, которую они окрестили «клевым волшебным источником, способным исполнить любое желание». Альма спросила, не стоило ли вместо Италии нам всем поехать в отпуск в Россмор. Подумать только, можно взять и получить от святого источника все, что захочешь! Я хотела сказать, что источник на самом деле никакой не святой, он существовал задолго до появления в Ирландии святого Патрика. Но было бы промашкой выдать молодежи слишком много информации сразу.

Гленн спросил, путешествовала ли я по Италии раньше, и я рассказала про Рим, Флоренцию и Венецию, но призналась, что в Белла-Авроре – туда мы направлялись сейчас – еще не бывала. Более того, даже не слышала об этом курорте до тех пор, пока не прочитала рекламный проспект, в котором говорилось, что там много интересных мест. Мне не терпелось с ними познакомиться.

– Похоже, имелись в виду клубы, – предположила Альма.

Ее подруга отдыхала здесь в прошлом году, сказала, что все было супер, сутками только и делала, что фестивалила.

«Фестивалила?» – удивилась я, но вслух ничего не сказала. Молодежь раздражается, когда вы чего-то не понимаете.

– Звучит заманчиво, – просияла я радостной улыбкой.

Попутчики глянули на меня с возросшим интересом, хотя, возможно, это только почудилось.

Когда мы приземлились и получили в аэропорту багаж, две полуголые девушки в фиолетово-желтых бикини отметили нас галочками в листочке на планшете и посадили в автобус. Мы миновали несколько крупных курортов с огромными белыми отелями, смотрящими на море, рядами закусочных, пиццерий, кафе-мороженых и баров. И Белла-Аврора выглядела точно так же.

Трудно было сообразить, где спрятаны те самые интересные места. Но я никогда не спешила расстраиваться. Правда, и понять, как здесь можно хорошенько расслабиться, тоже не выходило: отовсюду гремела музыка, но, пока я не огляделась как следует, смысла жаловаться не видела. Развлечься, наверное, вполне получится, – правда, места маловато, на пляже не протолкнуться. Но раз мне пообещали развлечения, значит они будут.

В гостинице нас ждали уже три полуголые девушки с планшетами – они распределяли приехавших по номерам. Девушки сказали, что на распаковку чемоданов полчаса, а потом у бассейна подадут приветственные напитки.

Я развесила вещи, приняла душ, натянула красивую чистую футболку с джинсами и спустилась к бассейну.

К моему удивлению, почти все, с кем я летела в самолете, тоже оказались полуголыми на манер встречавших нас девушек из турагентства. Многие были совсем белыми, но некоторые, как Альма и Шэрон, щеголяли загаром из солярия. Шэрон выглядела просто изумительно и напоминала жительницу Гавайев. Можно было подумать, что многие здесь уже не одну неделю.

Подали что-то вроде фруктового пунша. Напиток оказался вкусным и приятно освежал, а нас всех мучила жажда из-за жары, перелета и прочего. Полуголые девушки из турагентства наконец рассказали об интересных местах, проще говоря, поделились названиями модных клубов, которые открывались в полночь и в которых можно было от души оторваться. А потом я почувствовала себя несколько странно, бассейн словно поплыл перед глазами, я прилегла ненадолго и прикрыла веки.

Когда проснулась, уже стемнело и все, похоже, танцевали у бассейна. Очень громко играла музыка.

На соседнем деревянном шезлонге лежал Тодд.

– Все-таки водки в пунш от души ливанули, – одобрительно произнес он.

Водки? Я пила водку днем, в такую жару?

– А вы, Вера, стойкая. Уважаю, – добавил Гленн, держась за голову. – Люблю женщин, которые умеют пить. А я, пожалуй, сбавлю темп. Увидимся за ужином…

Ужином? А я решила, что проспала его. Что все давно улеглись в постель. Хотя поужинать не помешало бы.

Обеденный зал украшали бумажные цветы. Места все выбирали, какие захочется. Я села рядом с Шэрон; она была совсем без настроения и есть не хотела. Девушка сказала, что ей нравится Гленн, но он ее в романтическом смысле словно не замечает. Зато к ней пытался приставать этот шумный Тодд, но потом напился коктейлей и отключился. Не жизнь, а сплошное мучение, правда?

Я сказала, так и есть, но мы только приехали, может, симпатии еще переменятся. Услышав это, Шэрон оживилась и плотно поужинала.

Сразу после полуночи вся компания направилась в один из тех интересных клубов неподалеку, а я поднялась в номер и опять заснула.

Следующим утром я спустилась к бассейну, три раза переплыла его туда и обратно, после чего почувствовала себя гораздо лучше. Потом побродила в поисках своих новых друзей, но, никого не увидев, вернулась к бассейну и решила немного почитать. В обычном отпуске я бы пошла погулять и наткнулась на какую-нибудь старую церковь или музей, но мне не хотелось, чтобы в нашей компании одиноких подумали, будто я сторонюсь остальных. Поэтому я ждала и ждала, но никто не появлялся.

Тогда я решила, что, наверное, на это время было запланировано что-то интересное, а я все пропустила, когда отключилась накануне вечером, напившись щедро сдобренного водкой фруктового пунша. Одна из полуголых девушек, представлявших турагентство, раздала нам визитки на случай непредвиденных обстоятельств. Ей-то я и позвонила с вопросом, не пропустила ли чего-нибудь интересного.

Судя по голосу, полуголая девушка была недовольна, едва ли не раздражена, что ее разбудили в такую рань. Рань? Время за полдень, а на ногах я с восьми. Нет, конечно, на утро ничего не запланировано. По утрам людям хочется, чтобы их лишний раз не трогали. Где-то с половины третьего гостям будет предложен шведский стол с морепродуктами, а потом водное поло. Всю информацию можно найти на доске объявлений в гостинице. А теперь она просит ее извинить и отпустить досыпать.

В ожидании шведского стола с морепродуктами я снова взялась за книгу. Около трех часов дня начали подтягиваться люди с усталыми и похмельными лицами. Каждый выпил чашки по три кофе, а кто-то еще и апельсинового сока, что, похоже, заменило завтрак, потом компания переключилась на холодное пиво, которым заливались горы креветок, кальмаров и мидий. А потом, как ни странно, у одиноких отпускников нашлись силы на водное поло. По-моему, правил никто особенно не придерживался, а весь смысл заключался в сдирании верхней части купальника с девушек.

Понаблюдав за игрой, я сказала, что обычно избегаю физических нагрузок в течение двух часов после еды. Раньше так было принято. Меня выслушали с таким интересом, словно я поделилась новостями с Марса.