Песенные палочки

3

Дальше съемочная группа планировала отправиться вверх по течению, в горы Ушань^[9], но Фан Ло решила не ехать вместе со всеми. Она сказала Сяо Дину:

– Пока вас не будет, я попробую отыскать Ша Лу.

Сяо Дин обрадовался, но, засомневавшись, спросил:

– Он живет в этих горах у реки – и ты туда… в одиночку?

– По-твоему, Три ущелья – какая-то первобытная стоянка? – успокоила его Фан Ло. – Здесь кругом люди. Не волнуйся.

Она была не только красивой, но и очень решительной. Сяо Дин нехотя кивнул.

Было очевидно, что в этом маленьком городе важных посетителей встречают по заведенному порядку. Ко всякому гостю, тем более к репортерам столичного телеканала, вроде Фан Ло, особенно если они освещали какие-нибудь не самые заурядные темы или кого-то разоблачали, обычно приставляли сопровождающего. Иногда их набиралась целая группа, и они устраивали гостям радушный прием, включавший в себя обильные застолья. Сначала простого журналиста на обед водил сам начальник уездного бюро, и только потом уже он назначал гостю компаньона.

Фан Ло не хотела никаких таких церемоний, но не знала, как добраться до Лунчуаньхэ. Вдруг она вспомнила о наставнике из дома культуры, который сделал запись песни Ша Лу, и позвонила туда. Ответил человек, который очень-очень быстро затараторил на местном диалекте^[10]:

– Наставник сейчас на берегу реки…

Дальше Фан Ло ничего не разобрала и поехала прямо в дом культуры, чтобы всё разузнать.

Она и подумать не могла, что дорога окажется такой трудной. Маленький город находился в горах, и все улицы, кроме единственного широкого проспекта, петляли вверх и вниз вдоль склонов. Дом культуры располагался на середине склона, и нужно было подниматься далеко вверх по бесконечным каменным ступенькам извилистого переулка. Фан Ло вошла во двор и увидела группу нарядно одетых мужчин и женщин, танцевавших саюэрхэ – траурный танец района Трех ущелий. Стараниями местных жителей он вошел в разряд площадных, и каждый вечер на единственной площади городка собиралась толпа, чтобы потанцевать. Здесь Фан Ло сообщили, что наставник уже вышел на пенсию и открыл чайную на берегу реки.

Фан Ло пошла к мосту, нависавшему над горными уступами. Его полотно плавно перетекало в тянувшуюся вдоль реки эстакаду – это была самая длинная улица в городе. Склонившись с моста и глядя на воды Янцзы, прохожий сначала ощущал не мощь великой реки, а только собственную незначительность. Люди на причале, садившиеся на корабль или спускавшиеся на берег, тоже казались маленькими, как муравьи. Чайная стояла у моста. Уже при входе посетитель проникался безмятежностью уездного городка. Люди, сидевшие внутри за столиками, пили чай, откинувшись на спинки стульев и слушая, как человек у окна играл на хуцине^[11] мелодию «Скаковая лошадь». Сильный, яркий звук инструмента напоминал топот конских копыт.

Немолодой уже человек с чайником в руке, прихрамывая, подошел к Фан Ло и шепотом пригласил ее сесть, предложив чашку раннего чая. Она кивнула, а когда хуцинь отзвучал, похвалила мастерство исполнителя и, привстав, спросила у музыканта:

– Простите, это вы наставник из дома культуры?

Мужчина, игравший на хуцине, поднял голову и с улыбкой указал на хромого старика, который неторопливо заваривал для Фан Ло чай:

– Вот он.

– Вы приехали, чтобы увидеться с Ша Лу? – поинтересовался старик.

Фан Ло не ожидала такого вопроса:

– Откуда вы узнали?

– Город маленький, но такой большой, – уклончиво ответил тот.

Люди в чайной, похоже, знали Ша Лу, потому что наперебой заговорили:

– Ша Лу? Да он давно вернулся к себе в Лунчуаньхэ!

Возможно, такова особенность жителей побережья Янцзы: обитатели маленького городка сердечны и словоохотливы, говорят громко, перебивая друг друга, а если рядом с ними окажется приезжий, они стараются еще усерднее.

Они много раз видели Фан Ло по телевизору и знали, что их группа приехала сюда на съемки. Они сообщили ей, что именно наставник, всю жизнь занимавшийся народными песнями, отыскал Ша Лу в горах. В молодости он ходил по деревням, собирая образцы местного фольклора, и составил несколько десятков сборников народных песен. Его, казалось, не волновали ни деньги, ни жилищный вопрос.

– Это из-за народных песен и сказок у нашего наставника ноги хромые, – объяснил музыкант, игравший на хуцине. – Он как-то раз поехал в Лунчуаньхэ собирать песни жителей гор, свалился с утеса и чуть не погиб. Ему повезло – его спасла сестрица Семечко. Это его жена.

– Это уже позже произошло, – сказал старик, наливая всем чай. – Вы поменьше болтайте, а то наша гостья из Пекина потом над вами посмеется.

Фан Ло слушала их и улыбалась. Повседневные заботы – а их всегда был бесконечный ворох – сразу отступили далеко-далеко. Перед ней стояла чашка с ранним чаем из почек листьев, собранных до праздника Цинмин^[12]. От чашки шел пар. После первого глотка оказалось, что чай совсем не крепкий, но на вкус чистый, мягкий, даже сладковатый.

Видя, что наставник с чайником в руках собрался выходить из кухоньки, Фан Ло тихонько туда зашла. Помещение было длинное, но узкое и потому тесное, плита протапливалась углем; на огне стоял чайник – его протирала пожилая женщина в фартуке, и он блестел, словно начищенное медное зеркало. Заслышав шаги, старушка подняла голову и, увидев Фан Ло, улыбнулась. Ее лицо с большими глазами, окруженными сетью тонких морщинок, имело овальную форму, как семечко, и излучало спокойствие. В молодости она, вне всякого сомнения, была очень красивой.

Наставник обернулся, заметил Фан Ло и торопливо сказал:

– Эй, да здесь жарко и дымно, выбирайтесь-ка отсюда и садитесь в зале!

Он посторонился, чтобы пропустить ее к выходу. Фан Ло уже направлялась в сторону двери, как вдруг услышала слова женщины, обращенные к наставнику:

– Ша Лу в Лунчуаньхэ, в деревне Мапинцунь.

Фан Ло обернулась, но старушка по-прежнему протирала чайник.

– Нужно вернуть Ша Лу его песенную палочку, – сказала она.

– Зачем ты ей это рассказываешь? – с недоумением спросил старик.

Он вывел Фан Ло из кухоньки и усадил возле окна, которое выходило на реку, а потом вздохнул:

– Не принимайте всерьез старухину болтовню.

– Это она сестрица Семечко? – поинтересовалась Фан Ло.

– В молодости ее так звали, – ответил наставник. – Она по соседству с Ша Лу жила – вот и вспоминает его постоянно.

– Ша Лу выступал в одной из наших программ, – поделилась с ним Фан Ло. – Мы на него возлагали большие надежды, но он исчез прямо перед выступлением. Только записку оставил, что потерял какую-то песенную палочку. Что это такое? Что-то ценное?

– Может, для кого и ценное, но это просто деревянная палочка. Может, для кого и не ценное, но иные готовы жизнь за нее отдать!

Старик налил Фан Ло еще чая, поднес ей тарелку риса. Он не был таким разговорчивым, как другие жители городка, и просто отвечал на вопросы, когда его спрашивали.

За окном виднелись величественные горные массивы, сквозь них через ущелья проталкивалась бурная река. Горы таинственно молчали. Что же таится в их глубине? Поколения сменяют поколения, исчезают без следа – что они приносят, что забирают с собой? Кто даст ответ?

– Далеко ли отсюда до Лунчуаньхэ? – тихо спросила Фан Ло.

Старик бросил на нее быстрый взгляд.

– Вы хотите туда поехать? Вряд ли вам там обрадуются.

И неожиданно добавил:

– Я раньше к Ша Лу чуть не как к сыну относился, но шесть лет назад он со мной разругался.

– Как? – удивилась Фан Ло. – Но те песни, которые вы записали… Разве их не Ша Лу поет?

– Нет, не он, это я много-много лет тому назад записывал его отца. Вот кто настоящий наставник и знаток этих песен!

Тон у старика стал каким-то подавленным:

– Ша Лу совсем такой, как его отец. Немного странный, вроде и хороший, если так посмотреть, но как шлея под хвост попадет, ничем из него дурь не выбьешь. Мы уже несколько лет не общаемся, я о нем только от других узнаю.

Тут Фан Ло поняла, почему в эти дни ей казалось, будто песни Ша Лу в записи звучат не совсем так, как в Пекине. Голос был более хриплым, но и более мелодичным. Она даже подумала, что это из-за звукозаписывающего оборудования. И тогда она сказала:

– Наставник, спасибо, что столько всего рассказали мне о Ша Лу. Но я вас еще кое о чем попрошу.

Старик бросил на нее настороженный взгляд.

– Я слышала, – продолжала Фан Ло, – что у вас тоже есть песенные палочки. Можно на них посмотреть?

Старик с явным нежеланием ответил:

– Есть, и давно, но уже много лет они заперты в сундуке, и открыть их я велел только после моей смерти.

С этими словами он поднялся и захромал прочь, всё еще держа в руках чайник. Фан Ло продолжала сидеть у окна. Она пила чай, глоток за глотком, и спокойно ждала, оставаясь совершенно неподвижной. Когда старик вернулся, она снова окликнула его:

– Наставник, скажите, а как местное правительство относится к вашим «Сборникам народных песен»? Наш телеканал может организовать их распространение.

Старик снова вздохнул и пригласил ее пройти с ним на верхний этаж.

Они очутились перед дверью, которая вела в маленькую комнатку. Внутри рядком стояли большие сундуки; старик открыл один из них и извлек из его недр деревянный ящичек, источавший запах сандала. На ящичке висел замок – старик аккуратно открыл его ключиком, который носил при себе. Фан Ло присмотрелась: там лежали две деревянные палочки желтовато-бурого цвета длиной около одного чи^[13]. На них были выгравированы линии разной глубины, которые складывались в узоры.

– Это и есть песенные палочки? – спросила Фан Ло.

Старик затаил дыхание, будто боялся к ним прикоснуться и нарушить их покой.

– Верно.

Он осторожно вытащил их из ящичка и сказал:

– Эта палочка использовалась при маньчжурском императоре Юнчжэне^[14], во дворце правителя местных малых народностей, а вот эта, из розового дерева, досталась нам от предводителя мяо^[15].

– Можно потрогать? – попросила Фан Ло.

Старик передал ей палочки. Девушка бережно взяла их в руки. Под ее пальцами лежали твердые изломы неровных узоров. А старик в это время рассказывал о том, что с древних времен Три ущелья славились песнями и танцами, в которых до сих пор искусны и потомки жителей древнего царства Ба^[16], и люди из племен мяо. Особенной пышностью отличаются их праздники, свадьбы и траурные церемонии, когда песни льются подобно весенней реке, поются и поются без конца. Запевала обычно держит в руке песенные палочки. Выгравированные на них узоры, местами более глубокие, местами менее, – это способ записи слов. Исполнитель может всю свою жизнь усердно вырезать такие орнаменты. Стоит ему только прикоснуться к палочке, и он вспомнит волшебные строчки.

Фан Ло водила пальцами по узорам и не понимала, как их бесконечное многообразие связано со словами песен. Наставник объяснил, что исполнитель придумывает узоры сам, будто изобретает новый язык. Символы эти очень специфические: одни предназначены для записи какой-нибудь истории, другие – для описания времени. Понимают выгравированное только сами исполнители, поэтому у каждого из них свои песенные палочки. Другим людям держать их у себя незачем – пользы от этого никакой.

– Так вот почему Ша Лу слова забывал, – поняла наконец Фан Ло.

Она вспомнила, как тот постоянно тер друг о друга ладони, будто в руках у него чего-то не хватало, словно он потерял что-то ценное. Но куда же подевалась его палочка?

– А если палочка вдруг потеряется? – спросила Фан Ло. – Неужели нельзя вырезать новую?

Старик, помолчав, ответил:

– Всё не так просто.

Тут на лестнице зашелестели шаги, и в комнатку вошла сестрица Семечко, как всегда, в фартучке. Старик к этому времени уже запер палочки обратно в ящичек, который продолжал держать в руках. Сестрица Семечко удивленно посмотрела сначала на ящичек, потом на старика.

– Ты зачем сюда поднялась? – спросил он у жены. – Иди-ка по своим делам.

Сестрица Семечко долго смотрела на него, и оба молчали. Фан Ло стало неловко, и она отошла в сторону. И вдруг сестрица Семечко накинулась на мужа:

– И долго еще ты будешь их прятать?

– Не твое дело! – огрызнулся старик.

Назревала ссора, и Фан Ло было уже совсем неудобно там оставаться, поэтому она просто попрощалась с ними и направилась к выходу. Старик и сестрица Семечко проводили ее одними глазами, молча.

4

Первое, что поразило Фан Ло, – это бирюзовые воды Лунчуаньхэ. Вместе с другими пассажирами она сидела в деревянной лодке, изящной, как девичья талия; ее изумляло, насколько глубокой и яркой была вода, бесшумно и мягко, как шелк, скользившая вдоль борта. Казалось, будь сейчас у нее в руках ножницы, эту бирюзовую ткань можно было бы разрезать. Горы тоже были изумрудно-зелеными, и всё вдали насквозь пропиталось зеленоватыми оттенками. Хотелось взять эту зелень прямо в руки и хорошенько отжать, чтобы она густым соком стекала по склонам.

Настроение у Фан Ло с каждой минутой становилось всё лучше. Оно испортилось вчера ночью, когда она вернулась из чайной, – ей снова позвонил Ян Цзиньгэ и начал докучать разговорами о своей новой подруге: мол, ей нравятся дорогие бренды, с самого утра она потащила его в торговый центр «Яньша», прямиком в бутик Louis Vuitton, купила себе платье и сапоги, потратила на них сумму, равную его месячному заработку с учетом дополнительного дохода… Фан Ло не выдержала:

– Мне-то ты дай бог чтобы шоколадку купил – и то говорил, что это слаще всего на свете. А теперь тебя учат сорить деньгами, просто замечательно!

И добавила:

– Ты мне всё это рассказываешь, чтобы я лопнула от злости или от зависти?

– Фан Ло, – сказал Ян Цзиньгэ, – ты ведь мне не чужая, мы же настоящая семья и до сих пор любим друг друга…

Но она заставила его замолчать и объявила:

– Вообще-то я собираю вещи. Завтра уезжаю.

Ян Цзиньгэ решил, что она возвращается в Пекин, и хотел узнать у нее номер рейса, чтобы встретить в аэропорту.

– Что? – удивилась Фан Ло. – Да я еду в Лунчуаньхэ.

Ян Цзиньгэ стал выведывать, что за Лунчуаньхэ и зачем ей туда ехать.

– Тебе-то что? – спросила Фан Ло, но сразу добавила: – Еду навестить одного исполнителя народных песен.

– Певца? – удивился Ян Цзиньгэ. – А сколько ему лет?

– Зачем тебе знать его возраст? – поинтересовалась Фан Ло и, не сдержавшись, тут же сказала: – Представь себе, настоящего певца так же сложно отыскать, как драгоценные камни в горах. У этого исполнителя очень необычный голос, просто уникальный! Если бы ты услышал, как он поет, ты бы меня понял…

Она выпалила это на одном дыхании, после чего в трубке повисло молчание. Фан Ло подумала, что связь прервалась, два раза окликнула Ян Цзиньгэ и только потом услышала его голос:

– Надо же, как ты взволнована!

– Не ехидничай, – ответила Фан Ло.

– Необычно, необычно, – продолжал Ян Цзиньгэ. – Ты разве продюсер или руководитель, чтобы так увлекаться каким-то певцом? Ты ведущая, зачем тебе певец?

Он стрелял словами, как из пулемета, и Фан Ло воскликнула:

– Ян Цзиньгэ, ты с ума сошел?

– Фан Ло, – отвечал он, – да что у тебя там за секреты? Совсем не хочешь со мной поделиться? Болтаешься непонятно где и непонятно зачем…

Она потом полночи не могла заснуть – злилась на него. Ей даже хотелось снова ему позвонить и попросить больше не давать ей никаких указаний и не вмешиваться в ее дела.

Но теперь, на лоне природы, среди удивительных пейзажей, все эти никчемные, бесплодные разговоры потеряли остроту и отошли на второй план. От своих попутчиков Фан Ло узнала, что на скалах по берегам реки есть немало так называемых висячих гробов^[17] и древних навесных дорог, вдоль которых растут мандариновые деревья. Чжан Цзай, поэт эпохи Западной Цзинь^[18], писал:

 
В ущелье в великом обилье гранаты растут.
Бела их кора, а соки – как чистый поток.
В Цзяннани^[19] – тростник, Чжанъе же хурмою богат,
В Саньба – мандарины, в Гуачжоу – яблони цвет.
И равных плодам тем и древам в местах иных нет.
 

Мандарины Саньба – это и есть цитрусы Трех ущелий. Фан Ло приехала в такой сезон, когда плоды еще не созрели, лишь густая зелень деревьев со всех сторон покрывала горные склоны. Но Фан Ло подумала, что местный пейзаж и без плодов весьма живописен.

Они почти добрались до поселка Лунчуаньхэ. На тропинке, шедшей вдоль берега реки, показался мужчина. Он следовал за лодкой. Фан Ло сначала не обратила на него внимания, но вдруг сердце ее дрогнуло. Широкоплечий путник, одетый в темно-синюю холщовую рубаху, время от времени поглядывал на Фан Ло. Неужели это Ша Лу? Девушка присмотрелась: действительно, это был он. В порыве радости и удивления Фан Ло вскочила и замахала рукой в сторону берега, громко крича:

– Ша Лу!

Другие пассажиры лодки посмотрели на нее. Район Трех ущелий был туристической достопримечательностью, путешественники приезжали сюда из разных мест, и такой обмен приветствиями был обычным делом. Глядя на Фан Ло, ее попутчики тоже громко закричали:

– Ша Лу!

Мужчина на берегу услышал их и помахал в ответ рукой. Веселые туристы дружно запели, и песня «Сестрица в лодочке плывет, братец по берегу идет» звонко полилась над рекой.

Когда они причалили, Ша Лу ждал на берегу. Вид у него был немного растерянный. Он крикнул поверх людских голов:

– Учитель Фан!

И поверх голов Фан Ло ответила ему:

– Здравствуйте, Ша Лу!

Лодка качнулась под ее ногой, когда она хотела сойти на берег, и Ша Лу, наклонясь, взялся одной рукой за борт, а другую протянул Фан Ло. Она ухватилась за нее и спрыгнула с лодки. В какой-то момент весь вес ее тела лег на руку Ша Лу – она была как стальная.

– Ша Лу, как же вы узнали, что я приеду?

Он забрал у нее сумки и застенчиво улыбнулся. Его серьезное лицо становилось совсем детским, когда озарялось улыбкой – глаза сощуривались, а уголки губ ползли вверх.

– Они мне рассказали, – последовал ответ.

Он выговаривал каждое слово так, будто ронял драгоценность.

– Кто – они? – удивилась Фан Ло.

– Из поселка…

Фан Ло понимала, что эти новости наверняка прилетели в Лунчуаньхэ из уездного центра, но она и подумать не могла, что они дойдут до Ша Лу, и он придет ее встречать. На душе у нее стало радостно.

– Ша Лу, – сказала она с улыбкой, – мне нужно свести с вами счеты. Вы сбежали от нас, ничего не сказав, оставили меня на сцене совсем одну, я была в полной растерянности, и публика нам потом столько гневных писем писала, а Сяо Дин был так возмущен, что чуть не лопнул от злости…

Ша Лу покраснел.

– Прошу прощения, – пробормотал он.

– Попросил прощения – и всё?! – воскликнула Фан Ло. – Да что с вами тогда случилось?

– Я слова забыл, – признался Ша Лу. И добавил, глядя Фан Ло в глаза: – Все строчки до единой. Честное слово.

Так за разговором они и не заметили, как поднялись на верхний берег реки – туда, где начинались улочки поселка Лунчуаньхэ.

– Куда вы меня поведете? – спросила Фан Ло.

Ша Лу остановился и ответил:

– Они сказали, чтобы я вас встретил и помог дойти до поселка.

– Разве мы уже не в поселке? Вы свое поручение выполнили, а теперь и меня послушайте. – Сказав это, Фан Ло продолжила: – Я ведь только для того сюда приехала, чтобы увидеться с вами и с вашим отцом. Никуда больше я не пойду.

День выдался солнечным, небо ярко просвечивало между скал. Фан Ло хотелось улыбаться, глядя на наивное лицо Ша Лу. Утром она встала рано, зачесала волосы в высокий хвост, надела кожаную куртку кофейного цвета, а на шею повесила серебряную цепочку с красивым медным амулетом, на котором были выгравированы слова из священного тибетского текста. Эту подвеску она отыскала на улице Баркор в Лхасе. Здесь, в затерянном среди скал и гор поселке, она выглядела так современно, так красиво и стильно!

– Я еще не обедала, – призналась она.

Ша Лу засуетился.

– Да? – Немного подумав, он предложил: – Тут есть место, где готовят лапшу с бараниной – хотите попробовать?

– Хочу, – ответила Фан Ло, пытаясь подражать его акценту.

Ша Лу перестал хмуриться и горделиво повел ее в сторону небольшого переулка, откуда доносился густой, резкий запах баранины. В дверях небольшой закусочной сновали посетители – одни входили, другие выходили. Явно сытый и очень довольный на вид человек с громкой отрыжкой прошел мимо. В зале были по-домашнему расставлены небольшие квадратные столы и деревянные стулья. Помещение заполнял серный запах, который бил прямо в нос. Фан Ло вошла внутрь и закашлялась. Ша Лу тут же взял два стула, вынес их на улицу и поставил у столика перед дверью. На один из них он усадил Фан Ло.

– У нас здесь, – сказал он, извиняясь, – много пользуются углем и серой. Неприятно?

– Не волнуйтесь, – ответила девушка.

Ша Лу ушел, чтобы сделать заказ, а после того, как вернулся, сказал:

– Учитель Фан, лапша здесь отменная и очень известная, рецепт вот уже несколько поколений передают друг другу.

– Правда? – удивилась Фан Ло.

Она заметила, что выражение лица Ша Лу стало гораздо естественнее, чем прежде, и говорить он стал более складно. Вскоре из закусочной их окликнули:

– Лапша готова!

Ша Лу поднялся, чтобы забрать заказ. Тарелки были огромные, размером с тазик – у Фан Ло там могло уместиться лицо. От лапши шел горячий пар, она плавала в густом слое ярко-красного масла, а сверху были рассыпаны колечки зеленого лука, кусочки чеснока и имбиря. Тонко нарезанные алые ломти баранины прятались в маслянистом бульоне. Взяв в руки тяжелую тарелку, Фан Ло сказала:

– Ша Лу, это слишком большая порция. Я столько не съем.

– Попробуйте сначала, – ответил он. – А там посмотрите.

Фан Ло попробовала немного – и острое жжение, коснувшееся кончика языка, мгновенно пробрало ее до самого нутра. Она не сдержалась и, засмеявшись, втянула воздух.

– Просила же я, чтобы не было острого перца…

Ша Лу сказал:

– Я им говорил, чтобы они вам его не добавляли, а просто положили немного баранины.

Фан Ло взглянула на его тарелку. Там высилась горка ярко-красного острого перца, и вся лапша окрасилась в алый цвет.

– Ша Лу, а вы, я смотрю, специалист по жгучему перцу!

Ша Лу ответил с благодарной улыбкой:

– Учитель Фан, вы мне в Пекине постоянно острый соус покупали.

– Мы боялись, что вы из-за этого соуса голос посадите, – сказала Фан Ло. – А вы, наоборот, говорили, что у вас зуд в горле начинается, если вы соуса не поедите, а когда начинаете петь – вас разбирает кашель.

Она вспомнила, как Ша Лу кашлял на репетиции, неуклюже согнувшись, и невольно рассмеялась, а он рассмеялся в ответ.

– Учитель Фан, вы очень добрая.

От этих слов Фан Ло немного смутилась.

Сначала ей было невыносимо остро глотать эту лапшу, но постепенно язык ее онемел, и ощущение остроты прекратилось. Было так вкусно, что даже слюнки потекли. Незаметно она съела всю лапшу, оставив на дне тарелки лишь немного бульона.

В ней проснулось что-то легкомысленное, и она воодушевленно сказала:

– Пойдемте!

Ша Лу поспешил оплатить обед, аккуратно спрятал в карман сдачу, а потом спросил у Фан Ло:

– А куда?

Она вскинула брови:

– К вам, в Мапинцунь!

Лицо у Ша Лу вдруг стало напряженным.

– Что-то не так? – спросила Фан Ло.

– Учитель Фан, – сказал Ша Лу, – там всё очень бедно. Это дом моего брата и отца. Жена брата поехала в Шэньчжэнь^[20] на работу. Их ребенок остался дома…

– Все это давно мне известно, – ответила Фан Ло. – Идемте.