Страна ночи

3

Я поднялась за ней по лестнице – что же мне еще оставалось?

«Беги. Прячься». Но эти мысли были довольно вялыми.

«Мне нигде от них не освободиться». Эти слова пришли сами собой, непрошеными – меня словно кольнуло этим внезапным пониманием, и кровь сразу застучала в ушах. Чувствуя, как меня мутит от волнения, я вошла в пропахший чаями магазинчик.

Пока я ходила сюда каждую неделю, я быстро поняла, кого тут нужно сторониться. Страшны были не те, кто покрыт чернильными татуировками до самых глаз, и не те, кто поигрывает в пальцах ножом, как в плохом фильме из тюремной жизни. Другое дело – вон тот мужчина в строгом костюме, с добрыми глазами и едва заметной синевой в аккуратно подстриженной черной бороде. Мальчик с искушенной улыбкой, ростом не выше меня. Женщина с блестящими, как сталь, волосами, как-то шепнувшая, что у нее есть линия телефонной связи с Пряхой, и та готова впустить нас обратно в любой день.

Сердце у меня екнуло, когда я увидела Софию – она сидела, закинув ногу на ногу, на подоконнике в дальнем углу, рядом с каким-то парнем с необыкновенно красивыми губами – я таких никогда не видела. С самой весны я была ей довольно паршивой подругой: решившись порвать с Сопредельем, отдалилась и от нее. Теперь, после нескольких месяцев отсутствия, здесь все казалось вроде бы и тем же самым, но другим. Воздух был как будто слегка наэлектризован, и все шарахались туда-сюда, как коровье стадо перед грозой. Головы опущены, губы тянутся к самому уху соседа и шепчут что-то.

Все смотрели на меня. Кто равнодушно, кто с подозрением. Нет, думаю, мне не померещилось. Когда я подошла к Софии, она взглянула на меня так, словно не сразу поверила собственным глазам.

– А ты что тут забыла? – буркнула она.

Я удивленно заморгала.

– И тебе привет.

Глаза у нее были по-прежнему суровыми, но все-таки она взяла меня под руку.

– Что это с вами со всеми? – приглушенным голосом спросила я. – Что я такого сделала?

– Дело по большей части не в тебе.

После разговора с Дафной мне стало не по себе – теперь же по всему телу побежали мурашки.

– Ты слышала о смертях?

– Потом, – отрезала она, будто выстрелила.

Я поняла, что больше от нее ничего не добьюсь. Перевела взгляд на того, кто стоял перед собравшимися и говорил речь: какой-то тип лет сорока. Видимо, Ханса была первым пунктом на повестке дня, а дальше собрание пошло своим чередом, как всегда, неотличимое от других встреч в любой группе поддержки.

Говорившего я раньше не встречала, но сразу поняла, что он здесь один из самых опасных. Оживший ночной кошмар в полный рост: незнакомец из переулка, тот, что крадется за тобой в темноте. В комнате было жарко, но он стоял в грязной вязаной шапке и мешковатом, не по размеру, комбинезоне.

– Вот так я снова здесь оказался, – говорил он. – Опять баба – все из-за баб, черт бы их побрал. А скрывать трудно становится. Каждый раз, как какая-нибудь выпросит свое – начинай другую жизнь, все по новой. Жить бы где-нибудь в безлюдном месте, самому по себе. Как там, дома. Чтобы только я один – ну, и баба, когда на баб потянет. А здесь они все не такие, здесь вообще все не такое, да еще скрывайся каждый раз.

Я оглядела комнату. Почти все теперь стояли спиной ко мне, смотрели на говорившего, а те лица, которые я могла разглядеть, своих тайн не выдавали.

– Вот я и решил вернуться, – продолжал мужчина. – Туда, где никому ни до кого дела нет. Бабы тут, правда, еще хуже, зато от них потом легче отделаться. Хлопот меньше. Даже уходить никуда не надо, живи где живешь.

Я могла бы сказать себе, что не уловила смысла его слов. Но я была женщиной Сопределья, а он – мужчиной Сопределья. Я поняла – он мучил женщин и будет продолжать это делать, если дать ему волю. Я взглянула на Дафну – лицо у нее было безмятежным. Спокойным. По нему и не поймешь, что она только что услышала.

– Я рад, что вернулся, – сказал он, поерзал в своем комбинезоне и скривился в жутковатой ухмылке. – Они тут хорошенькие, в этом им не откажешь. А тут, в этой комнате, чувствуешь себя даже вроде как дома.

Никто не захлопал и ничего не сказал, но он все же стянул шапку и слегка поклонился. Грязно-рыжие волосы упали на лоб.

И я вновь с необычайной ясностью почувствовала гнилостный запах из его рта, как там, в Сопределье. Вкус смерти, ненависти и прогорклых остатков его последнего обеда.

Я знала этого мужчину. Его история – это была и моя история.

«Трижды-Алиса» – так называлась эта сказка. Раз за разом я проживала ее в Сопределье, там, где жизнь текла по сказочным законам. Ее написала десятки лет назад мамина мама, Алтея Прозерпина, и включила в книгу «Истории Сопредельных земель». В этой сказке я была принцессой, а тот мужчина – женихом, которому я досталась. Я должна была стать его женой – или служанкой, или еще хуже… В сказке я убила его, не дожидаясь развития событий: поцеловала, и его кровь превратилась в лед. А что было дальше, я не узнала, потому что нашелся человек, который все силы положил на то, чтобы помочь мне вырваться на волю из этой сказки.

Но здесь, в этом мире, за пределами страны, которая когда-то связывала меня с этим жестоким негодяем, я просто сбежала. Пригнулась, чтобы он меня не заметил, протолкалась сквозь толпу мимо Дафны, бросившей на меня острый взгляд, загрохотала ботинками по лестнице и вылетела на улицу.

Низкое серое небо наконец треснуло. Тучи слиплись, словно мокрая бумага, и из них посыпался затяжной дождь. Выскочив на тротуар, я побежала дальше. Наверное, капли дождя могли бы показаться очищающими, но они были слишком теплыми – как язык, как кровь. Я остановилась под зеленым тентом у киоска и постаралась взять себя в руки.

Мне пришлось сражаться за эту жизнь. Обыкновенную. Скучную. Такую, где дни идут за днями по заранее заданному распорядку. Я была пленницей, я разбила сердце моей матери, проломила неприступные стены на пути к этому миру. Я ненавидела их всех за напоминание о том, как хрупко это мое благополучие. Дафну. Этого ужасного мужчину. Того, кто убил бедную Хансу.

А что, если он и убил – этот мужчина из моей сказки? Вполне возможно. До сих пор в этом мире я встречалась только с одним персонажем из своей истории: с младшим братом этого мужчины, совсем не похожим на него. Однажды, когда мне было шесть лет, он уговорил меня сесть с ним в угнанную машину – и потом еще раз, когда мне было уже семнадцать. Но с тех пор я его не видела. Не все мы покинули Сопредельные земли после того, как моя расколдованная сказка рухнула, словно костяшка домино, повалив следом и весь остальной мир. После моего ухода – после того как тот, кого давно уже нет, помог мне вырваться, – сказки стали рассыпаться на глазах, и уже даже Пряхе не под силу было сплести их заново. Одно время я думала, что Сопределье и вовсе перестало существовать, но потом узнала: оно еще живет, еще сочится кровью, словно половинки заколдованного яблока соком. Только двери его теперь закрыты.

Я встала рядом с кулером, где лежали во льду, словно устрицы, половинки арбуза, пахнущие дождем, выхлопными газами и срезанными тюльпанами. Я стояла с закрытыми глазами, пока в памяти не всплыло его лицо: лицо мальчика, который помог мне вырваться на свободу.

Когда здесь становилось слишком жарко и солнечно, когда вокруг было слишком много суеты, злобы и ледяного света электрических ламп, я думала об Эллери Финче и о его странствиях по иным мирам. О том, как он ищет их за потайными дверями, под шапочками желудей, под крышками больших чемоданов. Там было хорошо, в этой мечте. Раньше я не позволяла себе вспоминать о нем, но недавно вдруг подумала – а чего бояться? Это лучше, чем приложение для медитации.

Когда я снова успокоилась и собралась с духом достаточно, чтобы вынести известие о трех смертях, слова того мужчины и скрытую в них угрозу, я пошла дальше. Убедившись, что никто из наших за мной не следит, спустилась в метро.

И задумалась. Любопытно, что это говорит обо мне нынешней – то, что я сбежала от этого мужчины на собрании. Ведь когда-то, в Сопределье, я его убила.

4

Когда я вошла, открыв дверь своим ключом, Эллы не было дома. Кондиционер у нас сломался, и Элла все настаивала, что сама сумеет его починить, поэтому вокруг перевернутого кондиционера валялись разбросанные инструменты, и воздух был таким горячим, что чуть ли не колыхался. Я стояла перед холодильником в насквозь промокшей одежде и жевала завалявшийся там кусок пиццы, болтая дверцей взад-вперед, чтобы обдувало. Потом перешла к мороженому, стала есть его прямо из картонной коробки – и тут вдруг замерла: где-то в глубине квартиры послышался тихий скрип. Единственный осторожный шаг по старым рассохшимся половицам.

Я поставила мороженое на место. Холодильник у меня за спиной задребезжал и умолк. За окном кричал пересмешник, подражая звонку сотового телефона. А из глубины квартиры снова донесся скрип.

Дыхание у меня моментально переключилось с автоматического режима на ручной. Я прошла по коридору, заглядывая в пустые комнаты. Моя, Эллина, дальше – ванная размером с воронье гнездо.

– Привет?..

Мой голос упал в тишину, как камень в воду, и я поняла, что никого, кроме меня, здесь нет. Вот идиотка – в пустой квартире трясусь как овечий хвост как только примерещится то, чего я все время жду: что наши злоключения вернулись.

В ванной я умылась, побрызгала водой в глаза и в рот, смыла с языка остатки мороженого. Сердце все еще колотилось, как какой-нибудь дурацкий барабан. Я подняла голову, капая водой в раковину, и увидела в зеркале за спиной чье-то лицо.

Мелькнуло что-то синее, белое и черное, бледная полоска зубов… Я затаила дыхание и выдохнула только тогда, когда прижала неизвестного к стене и мои руки легко, словно крылья бабочки, сомкнулись у него на горле…

У нее. На Эллином горле! Это же ее синие глаза и черные волосы. Ее кожа с солнечными крапинками веснушек. Все произошло так быстро, что она, кажется, даже не успела испугаться, пока я не выпустила ее.

Мы смотрели друг на друга. Из-за окна доносился лай собаки и детский крик.

– Я подкралась сзади, – сказала Элла, чуть тяжело дыша. – Я тебя напугала.

Мы кивнули одновременно, словно пара метрономов.

– Извини, – сказала я. Откашлялась и повторила еще раз: – Извини. Я не сразу поняла, кто это.

Элла попятилась из ванной, словно не хотела поворачиваться ко мне спиной.

– Ты рано пришла домой. Значит, все-таки не работаешь сегодня?

Только через секунду я вспомнила, о чем речь.

– Нет. Перепутала.

Ужин прошел за светской беседой о моем выпускном и об Эллиных коллегах по ее временной и не особенно прибыльной работе, под аккомпанемент одной из наших старых кассет – из тех, что мы всегда слушали в автомобиле. Это я подарила ей на день рождения винтажный магнитофон, чтобы проигрывать музыку, которую она так любила слушать в дороге: Пи-Джей Харви, Слитер-Кинни, Bikini Kill и еще всякие группы с названиями, как у красок – Smog, Pavement, Gabardine. Мы сидели за столом долго, старательно делая вид, что между нами ничего не произошло. Элла поставила мой выпускной букет в пустую банку из-под маринада. Я поцеловала ее в щеку и с подобающей торжественностью унесла цветы к себе в комнату.

Я пыталась погрузиться в тайны «Охоты на овец», но глаза то и дело сами собой устремлялись на дверь. И на окно. Около полуночи я услышала, как радио у Эллы смолкло. В час наконец встала с кровати, не выдержав беспрестанного зудения под кожей.

Я прокралась по дому, как вор. Элла тихонько дышала у себя в постели, и замок на входной двери был в порядке. Никто не прятался ни за занавеской, ни в тени дивана. Но Ханса лежала где-то мертвая, а злодей из моей истории – нет, потому что ни в одном мире нет справедливости и равновесия.

На кухне я заварила кофе при свете уличного фонаря, добавила меда для сладости и молока, чтобы охладить, а затем бросила туда кусочек льда. В окна веял июнь: легкий, окутанный бензиновым запахом. Во дворе у нас росла мимоза; прижавшись лбом к стеклу, я увидела, как шевелит цветы ветерок.

В моей сказке я была черноглазой принцессой, никем не любимой. В моих руках таился гибельный холод, мое прикосновение несло смерть. Покидая Сопределье, я унесла в себе лишь крошечный осколок этого льда. Но со временем и он тоже растаял.

Мне не хотелось оплакивать потерю того, что делало меня чудовищем, но, услышав о трех убитых бывших персонажах, я теперь чувствовала себя безоружной. В голове крутились бесформенные мрачные мысли, хоть я и не хотела давать им воли. Ни к чему думать о том, чего иметь все равно нельзя, да и желать, по-хорошему, не следует.

Я унесла кофе к себе в спальню. За те считаные минуты, что меня не было, комната уже пропиталась запахом выжженной земли и сигарет без фильтра. Я открыла зарешеченное окно, выходящее на пожарную лестницу, и высунула голову.

– Курение убивает, – сказала я.

София сделала последнюю затяжку и затоптала окурок каблуком.

– Очень смешно.

Она вошла в мою комнату и, как всегда, стала обследовать ее, словно грабитель или полицейский. Провела пальцем по корешкам книг, сделала глоток кофе из моей чашки. Потом подошла к комоду и стала перебирать и рассматривать по очереди все, что на нем было. Блеск для губ «Доктор Пеппер». Цветущие синие гибискусы. Розетку, которую мама сделала из того грязного шелкового платья, в котором я вернулась из Сопределья. Не знаю, куда она девала остальной шелк.

– Не спится?

Я покачала головой, хоть София и не могла этого видеть. У нее всегда было обыкновение появляться в тот момент, когда у меня беспокойно на душе. А может, она появлялась и тогда, когда все было в порядке, только я не просыпалась.

– Итак, – сказала она, разглядывая себя в зеркале, прикрученном к дверце моего шкафа. – Ты сбежала.

– Да иди ты, – огрызнулась я и уткнулась лицом в подушку. Почувствовала, как кровать просела, когда София опустилась рядом со мной и стала тыкать мне пальцем между лопаток, пока я не подняла голову.

– Да я не собираюсь тебя ругать, честно. Просто хочу знать почему.

Почему я сбежала? Что я почувствовала, когда снова увидела его и вспомнила, каково мне было там, в сказке, где мы были неразрывно связаны друг с другом? Конечно, отвращение, конечно, страх – куда без этого. И злость тоже. Но было и еще кое-что: какое-то болезненное любопытство. Если бы я могла, я бы отключила вообще все чувства, а уж этого тем более чувствовать не хотела.

– Я его убила, – сказала я в потолок. – Я уже сто раз его убивала. Ты бы не сбежала на моем месте?

Она молча смотрела на меня до тех пор, пока я не подняла на нее взгляд. Ее глаза были как две далекие планеты.

– Ты убила его, потому что он заслужил смерть. И здесь уже успел заслужить, могу поспорить.

Я вглядывалась в ее лицо, и в голове шевелилась жуткая, щекочущая мысль.

– Соф… ты же понимаешь, что здесь это навсегда? Умер – значит, умер.

– Конечно, знаю, – проговорила она с неожиданной злостью. – Алиса, почему ты пришла именно сегодня? Именно в этот день, ни раньше ни позже?

– То есть? А чем этот день такой особенный?

Она не ответила.

– Это ты у Дафны спроси, почему сегодня. Это она меня туда затащила.

– Затащила? А ты кричала и отбивалась, да?

– А это еще к чему?

– Хватит делать вид, что у тебя нет выбора, вот к чему. – Голос у нее был жестким. – Из нас всех ты единственная делаешь вид. Или ты с нами, или нет. Так вот. То, что ты вернулась сегодня, означает, что ты сделала выбор?

– Господи ты боже мой. Подумаешь, на одну встречу пришла.

– Дафна сейчас завела такие порядки, что… Алиса, бегать туда-сюда больше не получится.

– Дафна… Да ей не очень-то и хочется, чтобы я была с вами. Она проверяла… по-моему, она сегодня проверяла, могу ли я еще это делать. Ну, знаешь – остался ли во мне еще лед.

Я усмехнулась, хотя на самом деле мне хотелось плакать.

София не стала смеяться вместе со мной.

– Ну и как, остался?

– Что?.. Нет. Ты же знаешь.

С минуту она испытующе глядела на меня, не говоря ни слова.

– Вот чего я не понимаю, – сказала она. – В твоей сказке ты была непобедимой. Ты была чудовищем Сопределья. Что же ты сейчас из себя мышонка строишь?

Она произнесла «чудовище» не так, как произнесла бы я. Это прозвучало торжественно, словно почетный титул. Как будто она сказала «королева».

– Я не мышонок. – Я взглянула на свои руки и вспомнила, как они сжались на горле моей матери. И свой восторг, который только потом сменился стыдом.

– Я тебе не мышонок, – повторила я.

– Вот и хорошо, – отозвалась София. – Потому что мышонком быть не время. Творится что-то очень нехорошее.

– Я знаю об убийствах. Дафна сказала.

– Она не все тебе рассказала.

От ее молчания повеяло чем-то мрачным. И это что-то скалило зубы.

– Их не просто убили. Еще кое-что случилось.

Плечи у меня сами собой съежились. Что бы она ни сказала дальше, мне это не понравится.

– Тот, кто их убил, забрал у них кое-что. Какую-то часть. – София тяжело вздохнула и закурила еще одну сигарету. Курить в спальне у нас было не принято, но я ничего не сказала. – У принца отрезали левую руку. У Абигейл – правую. А у Хансы – левую ступню.

У меня сами собой поджались пальцы на ногах.

– От кого ты это слышала? – спросила я шепотом. – Все уже знают?

– Не знаю, кто знает, а кто нет. Мне Робин сказал – и не признался, откуда это взял.

Хоть я и не просила, она протянула мне сигарету. Я уже давным-давно не курила, и сейчас никотин разлился в крови болезненным жаром. Я докурила сигарету до самых кончиков пальцев. Курила и размышляла, хоть и старалась не думать. Выглянула в окно, ища глазами белый парусник луны. Но небо было плотно затянуто тучами, да и не все ли равно – Луна ведь, в сущности, просто камень.

– Тебя долго не было, – сказала София. – Ты хотела уйти. И я тебя понимаю. Правда, понимаю. У тебя в этом мире есть то, чего нет у нас, и это хорошо. Но сейчас что-то затевается. Так что либо ты стоишь в стороне, либо ты с нами. А если с нами, то пришло время вспомнить, кто ты и что ты. Иначе есть риск не выбраться из этого живой.

Я знала, что потом меня будет грызть совесть. Потом я вспомню, что моя мать лежала в соседней комнате, спящая и беззащитная, когда я так легкомысленно открыла окно, чтобы впустить Софию, ночь и все, что могло войти вместе с ними. Но сейчас я только смотрела в ее бесстрастные красивые глаза.

– А кто я?

– Сначала скажи, что ты уверена. И будь уверена.

Я не была уверена ни в чем. Но кивнула.

– Ты не жертва и не девица в беде. И ты не из тех, кто убегает. – Она взяла меня за обе руки. – Ты – Трижды-Алиса.

– Я уже не помню, как ею быть. – Я сжала ее руки в ответ. – Я забыла. Пришлось забыть.

Улыбка у Софии была как серп луны – только острый краешек.

– Я помогу тебе вспомнить.

5

Уйдя из школы, София перестала болтаться с нью-йоркскими мальчишками. Теперь я поняла, что быть человеком, быть с людьми – это было для нее что-то вроде одежды, которую она не прочь примерить. Но эта одежда никогда не была ей впору. Теперь у нее вроде как был парень из бывших персонажей. Или просто тот, кому она звонила, когда я не отвечала на ее сообщения.

Робин жил в Краун-Хайтс, в квартирке с низкими потолками, вместе с соседом, который недавно бросил учебу в школе бизнеса. Соседа звали Эрик, он был туп как бревно и считал, что сосед у него такой странный, потому что он из Исландии. Оба спали в одной комнате на двух односпальных кроватях, а во второй что-то выращивали.

Было почти три часа утра, когда София открыла дверь своим ключом и мы вошли. Эрик развалился перед плоским экраном и играл в какую-то стрелялку. Под мышками на его футболке с Pussy Riot расплылись желтые пятна.

– Приветствую, дамы, – сказал он, прервав игру. По понятиям Эрика это был знак особого уважения.

София окинула взглядом гору засохшей пиццы на кофейном столике.

– А Робин где?

– Сама знаешь. Дурью мается. – Он бросил взгляд на меня и снова включил игру. – Скажи ему, что я его пиццу съел.

Кажется, София полюбила Робина за то, что он тоже никогда не спал. Мы нашли его в дальней комнате: он сидел на корточках и возился с чем-то, чего я не могла разглядеть. Растения, расставленные под слепящими фитолампами, тянулись аккуратными зелеными рядами.

– Ильза! – сказал он, увидев Софию. Он всегда называл ее тем именем, которое она носила в Сопределье, а она каждый раз его поправляла.

– София. – Она ткнула его носком туфли. – И Алиса тоже здесь.

Робин поднялся с пола и выпрямился во все свои шесть с половиной футов. Все его чувства всегда были написаны на лице, и сейчас он смотрел на меня с необычной для него настороженностью.

– Как дела?

– Отлично. А у тебя?

– Хорошо. – Он сжал зубы. – Лучше некоторых. Дышу ведь пока?

– Робин! – Голос Софии был похож на щелчок лопнувшей резинки.

Трудно играть в гляделки с бобовым стеблем, но я попробовала.

– Что-то не так?

Он покачал головой и отвернулся. Это было немного обидно. Мне-то всегда казалось, что он хорошо ко мне относится.

София осторожно потрогала пальцем листья в форме сердечка.

– Что это с твоим приятелем случилось?

Выразительное лицо Робина помрачнело.

– Не только с этим. – Он обвел рукой свое сонное зеленое царство. – Со всеми.

Я склонилась над растениями, чувствуя, как в горле першит от болотного запаха. Растения были вялыми. Сбрасывали засохшие листья. Некоторые были в серых и белых пятнышках, некоторые побурели, как мамин куст розмарина, который она забывала подкармливать. Эти растения Робин сушил на солнце и в духовке, молол и вымачивал. Потом их можно было курить, нюхать, есть или пить – и все это были растения Сопредельных земель. Он собрал их на стволах деревьев, что росли когда-то в Лесу-на-Полпути – именно там находилась дверь, через которую вышли бывшие персонажи. Я никогда не пробовала ни одного из этих растений, но слышала о том, что они могут творить и с телом, и с головой.

– Бедняжки, – пробормотала София, глядя на них почти с нежностью. – Что это с ними?

– Не знаю. Все уже перепробовал, но с каждым днем болезнь поражает все новые и новые. Я не в силах отвести от них руку смерти.

Иногда он все еще сбивался на такой слог – как в «Игре престолов». По крайней мере, он не кривлялся, это была его естественная манера.

София смяла лист и стерла в порошок.

– Так принеси новые.

– Нечего нести. Те, что в лесу, тоже погибают.

– Странно, – пробормотала София и встала. – Скажи хотя бы, что у тебя найдется что-то для Алисы.

– Для Алисы? – Мое имя прозвучало у него почти как ругательство. – А Алисе-то что нужно?

Укол пришелся в больное место.

– От тебя ничего. Идем, Соф.

Она не обратила внимания на мои слова.

– То, что поможет ей вспомнить, какой она была. Там, в Сопредельных землях.

– А по-моему, ей-то уж это точно ни к чему.

– О чем это ты? – спросила я. Одновременно София размахнулась и отвесила ему пощечину – нечто среднее между шуткой и нокаутом.

– Ну-ка, хватит, – сказала она резко. – Если хочешь, чтобы я еще хоть раз здесь появилась, прекрати сейчас же это свинство.

После долгого молчания Робин слегка поклонился мне с пришибленным видом.

– Хорошо. Я был груб. – Он скользнул взглядом по Софии. – У меня есть кое-что, что поможет это загладить.

Мы сидели у Робина на крыльце и слушали тишину ночного города. Луч уличного фонаря сиял в старой бутылке из-под «Попова» в руках у Робина, до половины заполненной ядовито-зеленой жидкостью.

Он слегка наклонил ее.

– Растения, из которых я приготовил это снадобье, там, дома, росли повсюду. Они не питались солнцем. Для них лучше звездный свет.

– А если я это выпью, что будет?

Робин ухмыльнулся и стал похож на дьявола – может, он им и был в Сопредельных землях.

– Есть только один способ узнать.

Я никогда не была любительницей измененного состояния сознания. Когда-то я и так слишком долго в нем пробыла. Теперь самое большее, что я себе позволяла – пригубить разок или прочистить мозги кофеином. Но я сегодня уже один раз сбежала от Сопределья. Больше я бежать не намерена.

Я взяла в руки бутылку. София смотрела на меня во все глаза, а руки засунула под себя, словно пыталась удержаться от чего-то. Ликер пах как холмы в «Звуках музыки» и переливался на языке. В крови зашипели пузырьки, голову словно гелием накачали.

– Черт, – прошептала я.

Робин засмеялся, взял у меня бутылку и тоже выпил. После Софииной пощечины он как-то расслабился. Мы передавали бутылку друг другу, сидя на ступеньках, и напиток мерцал во мне, словно огоньки над водой.

– Приятно чувствовать себя живой, – сказала София, запрокинув голову. – Пока еще можно.

– Не надо так, – тихо сказал Робин.

Я тут же ощутила на языке привкус меди.

– У нее же были родители, да? – неловко спросила я. – У Хансы?

София пожала плечами.

– Были какие-то люди, с которыми она жила. Видимо, они ее воспитывали.

– Ну да. Это и есть родители. Они ходят на собрания? Кто-нибудь с ними разговаривал?

– Говорить о грустном за выпивкой – плохая примета, – сказал Робин.

Я открыла рот, чтобы возразить, и ахнула.

Наверное, мы все ощутили это разом в тот миг, когда начало действовать волшебство. Не знаю, что почувствовали София с Робином, а меня пронзило ледяным порывом ветра, взметнувшимся где-то под сердцем. Я зажмурила глаза и открыла их уже в новом мире.

Бруклин был все таким же теплым, как вода в ванне, таким же туманным, по-прежнему из бетона, железа и каменной плитки – коричневой, красной, кремовой. Его все так же окружала бесформенная, непроглядная ночная тьма. Но было в нем и что-то еще. Деревья выглядели как в 4D-фильме: они стали как-то плотнее, рисовались ярче и четче. Все сделалось резким, как на фото Ман Рэя, но и каким-то плоским, отчего такая резкость казалась совершенно неуместной. Покачивающиеся на ветру бутоны магнолии и лимузин, стоявший под ней в полуквартале от нас, словно придвинулись так же близко, как сидящая рядом София. Казалось, в этом мире все можно трогать руками и вертеть как угодно, а по улице, освещенной ночными огнями, плыть, как по воде.

Робин покачал в воздухе ладонью, словно взвешивал его, и запел:

 
Красная птица, и черная птица,
И стрекоза, и пчелка,
Сотките, сотките наряд для девицы,
Легкий, будто из шелка.
 

Прошло несколько секунд, а затем три скворца вспорхнули с крыши соседнего дома и устремились к Робину. Я пригнулась, когда они стремительно прочертили круг у нас над головами, и вид у них был удивленный, насколько это возможно для птиц, а затем взмыли ввысь и разлетелись в три разные стороны.

– Ни фига себе! – сказала я.

– Черт бы побрал этих ленивых птиц. – София откинулась назад, опираясь на локти. – Где наряд-то?

Лицо у Робина сделалось мечтательным и жестким одновременно.

– Я сам сотку его для тебя, любовь моя. Только скажи, и я дам тебе все, что ты захочешь.

– Только не то, что нужно. – Она провела рукой по его лицу, чуть согнув пальцы, так что на щеке осталось пять тонких полосок. – Обещаю, однажды ты полюбишь ту, чье сердце можно завоевать платьями.

Словно не замечая выражения его лица, София повернулась ко мне. Она закурила сигарету и стала ловить пальцами струйку дыма – лепить из нее ленты, кинжалы и сосульки.

Я моргнула, и фигуры исчезли. София сунула сигарету в рот Робину и запустила обе руки в свою огромную сумку, битком набитую полупустыми бутылками с соком, книжками, которые я дала ей почитать, и косметикой, стащенной в Duane Reade. Через минуту она откопала там жидкую подводку для глаз.

– Сиди тихо, – сказала она.

– Зачем?

– Ш-ш-ш. – Она встала передо мной – коленями на бетонные ступеньки. От нее пахло табаком, кофе и мылом, тоже стащенным в магазине. Брови у нее изгибались как у звезды немого кино, а глаза были золотисто-коричневого оттенка. Сияющие лучи цвета охры, виски и песка – и ничего за ними. Как ни любила я ее, меня всегда бросало в дрожь от этих бесстрастных непроницаемых глаз.

Подводка заскользила по моим щекам. Робин молча смотрел на нас. Через несколько минут София закрыла тюбик и легонько подула на кожу.

– Так, – пробормотала она. – Отлично.

Она вытащила маленькое ручное зеркальце в форме сердечка и поднесла к моему лицу. Я слышала, как дыхание у меня оборвалось и снова восстановилось.

Виноград. Она разрисовала мне лицо виноградными лозами – спутанными, вьющимися в разные стороны.

– София! Это… это же…

– Твоя сила, – прошептала она мне на ухо. – Помнишь сегодняшний страх, от которого ты бежала? Это значит, что ты отказываешься от своей силы. Но если мы захотим, этот мир будет бояться нас, Алиса. И еще как бояться!

Она разрисовала мое лицо татуировками Верескового короля. Это он пришел в квартиру моего отчима и похитил у меня Эллу, когда мне было семнадцать лет. Может, он уже мертв, а может, живет где-то. Было время, когда из всех моих кошмаров на меня глядело его лицо. Я рассказывала об этом Софии. Она знала.

Я покачала головой из стороны в сторону, и мое отражение чуть отодвинулось назад. Я кое-что вспомнила. То, что изо всех сил старалась задвинуть в самый дальний уголок памяти все эти месяцы, пока жила в Нью-Йорке.

Не всегда плохо быть чудовищем.

Девушка в зеркале усмехалась, глядя мне в лицо. Виноградные лозы сплетались вокруг ее глаз, словно маска жениха-разбойника. Рядом блестели золотые глаза Соф. Мы отлично смотрелись вместе. Как два карающих… хм. Не ангела, это точно.

– Я знаю, где он живет, – прошептала София.

– Кто?

Она встала. Она знала, что я прикидываюсь.

Я стояла на развилке двух дорог – темной и светлой. Можно идти дальше вместе с Эллой по той ровной дороге, которую я уже начала мостить, когда получила диплом. А можно свернуть туда, где тернии. София уже ждала меня там, в темноте, среди колючих кустов.

– Алиса… – сказала она и протянула руку.

«Будь уверена».

Я протянула руку в ответ.