Искусительная маленькая воровка

В нем есть очарование, едва ощутимая химия между ним и теми, кто его окружает, подающая его в самом привлекательном свете. Люди смотрят на Дама и видят контроль и влияние, влияние и контроль. Мощная атмосфера, словно с ценовой биркой, – то, что нужно в нашем мире и, как мы раз за разом убеждаемся, весьма полезно.

А еще он странно… простоват, какими и должны быть красивые мальчики, наделенные властью.

Нужно поколебать мнение чересчур самоуверенной девицы? Пригласите прекрасного надменного принца, чтобы привлечь ее внимание.

Как насчет того, чтобы послать предупреждение мужчине, который думает, что он больше и круче, чем заслужил, и у которого есть прелестная дочь-принцесса? Отправьте к ней идеального поклонника, который попользуется ею и выкинет.

Дамиано изучает мое лицо, проникая в мои мысли, и говорит:

– У тебя был тяжелый день.

Он прав. Так и есть, но в его попытке предложить сеанс психотерапии нет необходимости, а спор с моим отцом, во время которого он зашел сегодня утром, – это не то, что я хочу с ним обсуждать. Он знает это.

Я наклоняю голову.

– Говори своим голосом большого мальчика, Дам. Что ты хотел сказать?

Его взгляд едва заметен, но он кивает.

– Сегодня вечером ты задержалась без причины. Твой отец ожидал тебя здесь в шесть тридцать и начал допрос ровно в шесть тридцать одну. Я потратил последний час, безуспешно пытаясь отвлечь его. Я не смогу прикрывать тебя, если ты не говоришь, когда это нужно делать, и не сообщаешь, где находишься.

– В случае, если мне понадобится, чтобы ты меня прикрыл, ты узнаешь об этом первым, а что касается того, где я была, то для этого они и нужны, – я щелкаю по золотому браслету на его запястье.

– Мы же договорились, никакой лишней слежки.

– Вот именно. Если бы у тебя были причины для беспокойства, ты бы проверил. Ты меня знаешь. Мне нужна была минутка отдыха.

Его взгляд смягчается, и я ненавижу этот момент, поэтому, когда он произносит мое имя, я перебиваю его:

– Передай отцу, что я скоро спущусь. – Я буду улыбаться и говорить все, что нужно, чтобы исправить ситуацию, и притворяться, что он не совершает ошибки, которая обязательно ему еще аукнется, но, когда это произойдет, я с радостью напомню, что я предупреждала.

Но я не говорю об этом Даму.

Дамиано не отвечает, но после секундной паузы он протягивает руку, и его большой палец скользит по моей скуле. Он всегда хорошо выполнял то, о чем я прошу, и никогда не давил слишком сильно.

Он все понимает.

Ни для кого не секрет, что он хочет, чтобы я приняла его предложение о большем, и, хотя я знаю, что он заботится обо мне как о друге, я также знаю, что это не более чем игра во власть.

Я знаю, потому что мы с ним говорили прямо. Я знаю, чего он хочет, а он знает, чего я точно не хочу.

Он хочет жениться, как только ему исполнится двадцать два года, а я хочу, чтобы мой отец мною гордился, чтобы я могла претендовать на то, что принадлежит мне как прямой наследнице – место главы, которое занимает мой отец в Союзе Грейсон, союзе между четырьмя семьями, созданном, чтобы держать нас на вершине, – и не хочу, чтобы в это время какой-то мужчина шептал мне на ухо, как и что нужно делать. Дам говорит, что он бы не посмел, и я знаю, что он не лжет.

Но сегодняшняя правда часто становится завтрашней ложью, почти всегда случайно.

Я не смогу обвинить его в том, что он не сдержал своего слова, и мне бы не хотелось, чтобы ему пришлось умереть из-за этого.

Слово «ложь» такое же короткое, как слово «смерть», не просто так, по крайней мере, так говорит мой отец.

Я не знаю, почему Дам так торопится. Мы застряли в обучении, которое от нас требуется, даже несмотря на то, что наш коэффициент интеллекта может превзойти IQ некоторых профессоров, работающих в Академии Грейсон Элит. У нас обоих есть свое место в этом мире, где все сказано и сделано, но никто не знает, что это за место.

Его нужно заслужить, как и все то, что стоит иметь в жизни.

Дамиано наклоняет голову, мягко прижимаясь губами к уголку моего рта, а затем выходит за дверь через несколько секунд после того, как отпускает меня.

Я следую за ним к двери и хлопаю ладонью по большому квадрату на стене слева. Стальные штыри, выступающие с обеих сторон, соединяются вместе. Все остальные теперь отрезаны, – даже мои девочки теперь не могут войти без моего разрешения.

Бросив взгляд на лепнину в виде короны наверху, я возвращаюсь к бару, поджимая губы при виде графина, доверху наполненного «Реми Мартин Луи». Только в моем мире считается нормальным, чтобы в номере, предназначенном для трех восемнадцатилетних девушек, был запас спиртного, достойного короля.

Или королев, в нашем случае.

Королев из криминального подпольного мира.

Наливаю чуть меньше порции в маленький хрустальный бокал и подношу его к губам, чтобы медленно вдохнуть аромат дуба и сливочной ириски. Вслепую расстегиваю молнию на левом бедре и сбрасываю тяжелую школьную форму на пол.

Положив локти на стойку бара, я откидываю голову назад, закрываю глаза и наслаждаюсь моментом одиночества, испуская долгий, медленный вздох.

Кажется, я держусь уже несколько дней. На самом деле прошло всего несколько часов с тех пор, как отец сообщил мне эту нелепую новость, и это скручивает меня изнутри раздражающей смесью гнева и предвкушения.

Но серьезно – о чем, черт возьми, он думает?

– Я не эксперт, но я уверен, что именно так и следует носить эти каблуки.

Глубокие, скрипучие слова доносятся откуда-то из-за моей спины, обрывая мои мысли, и требуется настоящее усилие, чтобы не подпрыгнуть на сиденье.

С уверенной, натренированной грацией я направляю свое внимание через плечо в дальний правый передний угол комнаты, где стоит черное бархатное кресло, и этот особый уголок не освещен не просто так.

Золотистая окантовка вдоль изгиба стены создает едва заметное отражение от люстр, лишь очерчивая силуэт, но не более.

Ни один мужчина, которого я знаю, или женщина, если уж на то пошло, не осмелились бы проскользнуть в этот номер без разрешения.

Наступает тишина, и тень наклоняется вперед, свет падает на что-то блестящее с левой стороны его лица.

В ответ сверкает серебряная петля, идеально изогнутая вокруг полной нижней губы.

Шок берет надо мной верх, зрачки расширяются, когда я начинаю узнавать его, и он это понимает.

Мрачный смешок раздается в воздухе, звук глубокий и раскатистый, как отдаленный гром, а затем его пристальный взгляд скользит по моему телу. Он обнажает зубы и играет с пирсингом, прежде чем посмотреть вверх, остановившись на моем лице.

– Мы снова встретились, богатая девочка. – Он вскидывает голову, расплываясь в безжалостной, торжествующей ухмылке. – Ты собираешься предложить мне выпить или как?

Что.

За.

Черт.

Глава вторая

Роклин

ЖЕЛАНИЕ СДАТЬ ЭТОГО ПОДРАЖАТЕЛЯ ДОН ЖУАНА В РУКИ МОЕЙ ОХРАНЕ велико, но острая искра интриги и явное отсутствие чувства самосохранения с его стороны почему-то сильнее.

Он никак не мог следить за мной от заправки. Он стоял далеко от своей машины, а я выжала сотню уже через несколько секунд после того, как выехала оттуда, так что, как он сейчас здесь оказался, я не знаю, но выясню.

Я отталкиваюсь от стойки, готовясь зайти за нее, но Высокий, Дерзкий и Ужасно одетый парень, похоже, против.

Сделав несколько больших шагов, он оказывается на расстоянии вытянутой руки и прищелкивает языком.

Я приподнимаю бровь.

– Ты хочешь выпить или не хочешь?

– Я хочу, чтобы твои руки были там, где я могу их видеть.

Умно, учитывая, что я собиралась достать оружие, прикрепленное ремнями к нижней части полки.

Поднимая ладони в воздух, шевелю пальцами, и он подходит ближе.

– Я просто хорошая девочка, которая делает то, что ей говорят. Какую угрозу я могу представлять для такого большого плохого мальчика, как ты? – Я притворно надуваю губы.

– Ну да, как же. – Он продолжает идти, пока не оказывается всего в метре от меня, протягивает руки и хватается за край мраморной стойки у меня за спиной. Так близко, что я вынуждена буквально впитывать всего его в себя, от темных волос до мрачного поведения.

Его волосы – черные, как обсидиан, и блестящие, как стекло, – растрепаны на макушке, хотя по бокам гладкие и короткие. Несколько прядей спадают вперед, ровно настолько, чтобы создать тень над правым глазом, привлекая внимание к тонкому белому шраму над левым. У него густые брови, длинные и густые ресницы, а глаза поразительного полупрозрачного синего оттенка.

Нарушитель несколько мгновений молча смотрит на меня, его глаза слишком яркие, чтобы в них можно было смотреть, но это не имеет никакого отношения к его настроению.

В лучшем случае ему скучно.

– Ты знаешь, почему я здесь? – спрашивает он.

– Чтобы спрятаться в углу, пока ничего не подозревающая женщина раздевается?

– Верно. Как раз за этим. – Он опускает взгляд, и небольшая морщинка появляется у него на лбу. – Что это за школьница, которая носит кружева и такие подвязки под своей формой?

– Подвязки? – Я сохраняю невозмутимый вид. – Серьезно? Ты что, никогда не покупал девушке нижнее белье?

Не отрывая глаз от моего тела, он спрашивает:

– Я похож на человека, которому нужно покупать нижнее белье?

– Оу. – Я притворяюсь, что надуваю губы, и он переводит взгляд. – Конечно, такие парни, как ты, считают, что голое тело – это все, что тебе нужно. Какой же ты, должно быть, эгоистичный любовник.

Его челюсть сжимается, и я стараюсь не реагировать, когда он придвигается еще ближе; мое тело теперь зажато между ним и стойкой. Несмотря на то что он кажется худым, мышцы, прижатые ко мне, невольно демонстрируют, что под одеждой скрывается большее.

Я легко могла бы избежать его очаровательной попытки загнать меня в ловушку, притворившись испуганной, но он этого не знает, и я почему-то хочу посмотреть, как далеко он зайдет.

Почему?

Без понятия. Может быть, потому что на меня никто никогда не давит.

Никто ни черта не сделает, не спросив разрешения, но этот парень?

Интересно, просил ли он когда-нибудь о чем-то в своей жизни? Он кажется мне импульсивным, так что на самом деле он не такой уж дурак, потому что, если он такой же ловкий, как тот трюк, который он использовал, чтобы проникнуть сюда, он мог бы вонзить нож мне в легкое прямо здесь, прямо сейчас. Никто бы не узнал, что какой-то мальчик в стиле гранж прикончил меня, пока не придут спросить, почему я так и не явилась на выступление Дельты.

Что мне следует сделать, так это опередить его, ударить коленом по яйцам, схватить графин и разбить его красивое, покрытое шрамами лицо.

И все же что-то не дает мне сдвинуться ни на сантиметр, даже когда он сам это делает.

Его руки все еще лежат на перекладине, и он отводит их. Грудь теперь плотно прижата к моей, но я просто вызывающе поднимаю подбородок.

Намек на удовольствие мелькает в его взгляде, зажигая что-то внутри меня. Что-то безрассудное, что обязательно приведет к плохим последствиям.

– Принцесса хочет узнать, каким эгоистом я могу быть? – говорит он, но его тон фальшиво напыщенный.

Кто-то слишком уверен в себе, но почему-то он не похож на других. У меня такое чувство, что, если бы я посмеялась над ним или предприняла попытку унизить, например указала на поношенную обувь или выцветшие, потертые джинсы, он бы разозлился, как Эминем в «8-й миле», – пошла ты, кто ты вообще такая, чтобы меня судить?^[1]

По крайней мере, так я себе представляю.

Это видно по его пристальному взгляду и игривой, но уверенной походке. Да взять хотя бы тот факт, что он сейчас здесь, в то время как половина крупнейших преступных семей штата притворяются, что наслаждаются обществом друг друга по другую сторону этой стены.

– В твоих снах, – отвечаю я.

Он высовывает язык и проводит им по кольцу в губе – и, подобно молнии в грозовом ночном небе, мое внимание устремляется к нему.

Высокий, покрытый татуировками парень наклоняется ко мне, и я замечаю блестящую серебряную петельку на кончике его розового языка.

Он дразнит меня, приближаясь. Теперь мы стоим нос к носу, и мои губы расслабляются, как только его джинсы касаются моей обнаженной кожи, а жар его дыхания щекочет мне подбородок и шею.

– Эти ноги, эти каблуки… Я не знаю, богатая девочка, но есть шанс, что ты именно такая, какой я увижу тебя, когда закрою глаза сегодня ночью.

– Осторожнее. – Я резко поворачиваю голову в сторону от прикосновения его губ к своей щеке… и ощущение покалывания, которое это вызывает, само по себе распространяется дальше. – Тут у нас плохо относятся к тем, кто трогает то, что им не принадлежит.

– Нет, вы только посмотрите! Думаю, у нас все-таки есть кое-что общее, – шепчет он. – Видишь ли, я всегда осторожен. Как ты думаешь, почему я здесь?

Он мгновенно отступает, и я вытягиваюсь чуть ли не по стойке смирно, на миг приоткрыв рот от удивления, когда понимаю его игру, но все же сжимаюсь, когда он делает несколько шагов назад.

И снова его ленивый, наглый взгляд скользит по моему телу, его зубы впиваются в распухшую, недавно рассеченную нижнюю губу.

– Какой позор, – бормочет он себе под нос.

А затем он поворачивается, поднимает руку и нажимает на сенсорный замок рядом с дверью.

Я сдерживаю смех. Серьезно?

Неужели он думает, что все так просто?

Он, должно быть, считает себя умным.

Это не так…

Бас

МОЯ ЛАДОНЬ ОПУСКАЕТСЯ НА ОСВЕЩЕННЫЙ КВАДРАТ СЕНСОРНОГО замка. Дверь начинает сдвигаться в сторону… как раз в тот момент, когда чувствую пинок в зад – слабый, но ощутимый.

Маленькая принцесса сидит на стойке бара, закинув ногу на ногу, а под ногами у меня лежит миниатюрный кинжал.

Она наклоняет голову, и длинные шелковистые светлые волосы рассыпаются по ее плечу, дразнят края обнаженных бедер.

Я снова хлопаю рукой по замку, и дверь за моей спиной закрывается.

Она обхватывает пальцами край барной стойки, ее брови подпрыгивают.

Внимательно следя за ней, быстро запускаю руку в задний карман. Маленькое серебряное лезвие проткнуло поношенную джинсовую ткань насквозь. Я вытаскиваю свой телефон – тот самый, который она, мать твою, стащила у меня в процессе безобидной на первый взгляд игры в кошки-мышки на заправке, когда терлась о меня своим телом. Задняя часть телефона откололась, открыв внутренности.

Этого, черт возьми, достаточно. Когда я переворачиваю телефон, на меня смотрит черный экран.

Прекрасно. Теперь мне нужно думать, у кого стащить новый, и заставить какого-нибудь задрота взломать систему, прежде чем хозяин отследит меня по этой чертовой проге.

Перевожу взгляд на светловолосую стерву, которая продолжает создавать для меня все больше работы, – как будто у меня и так ее недостаточно. Опускаю руку и хлопаю мобильником по бедру.

– Удачное попадание.

Она ухмыляется, отводя взгляд. В мгновение ока в ее правой руке появляется второй нож, она бросает его – и телефон вылетает у меня из рук.

Оторопело смотрю на нее – она лучезарно улыбается, как гребаная королева красоты. Держу пари, она может щелкнуть пальцами почти перед кем угодно, и кто угодно тут же опустится на колени.

Хорошенькая маленькая пиранья.

– Если ты хотела, чтобы я остался, снайпер, могла бы просто попросить.

– Я не слишком хороша в переговорах, – ухмыляется она.

Оглядев комнату, от мраморных полов до сводчатых потолков, я вижу причудливые узоры, ведущие к гигантским колоннам в каждом углу. Все блестит и просто скрипит от чистоты. Дорогая и ненужная хрень, например три люстры, более дюжины букетов белых и розовых роз, беспорядочно расставленных по комнате в хрустальных вазах. Это все бесполезные штуки. Выброс денег.

Я качаю головой.

– Нет, держу пари, ни хрена подобного.

– Ты не смог уложиться в минимум, – язвит она.

Мой взгляд становится острее.

Интересный выбор слов.

– Ты меня не знаешь, девочка. Не играй с огнем.

– У нас тут есть один стол, за которым не хватает пяти K, но это можно сделать одной рукой. Выиграй и уходи – или выиграй и играй снова. – Она наклоняется вперед, полагая, что говорит на языке, которого я не знаю и не могу понять.

Как я уже сказал, девочка ничего обо мне не знает.

– Дай-ка угадаю, – я приподнимаю бровь. – Это комбинация из десяти тысяч?

Она слегка прищуривается, но потом снова делает вид, что ей все равно.

Не такой наивный, как ты думала, а, богатая девочка?

Она чопорно поджимает губы, как будто пробует что-то кислое на вкус.

– Ставь свои фишки куда хочешь, верно?

Мы изучаем друг друга долгую молчаливую минуту.

– Зачем ты взяла мой телефон?

Взяв свой забытый напиток, она подносит его к губам и делает медленный глоток.

– Ты знаешь зачем.

– Почему тебя так волнует, что я сфоткал твой номер?

– Я просто сделала то, что было необходимо. – Она раздвигает и снова перекрещивает ноги, на долю секунды обнажая маленькую треугольную ткань, скрывающую ее сокровище, и наклоняется вперед.

Я молчу, и она добавляет:

– Только тот, кому есть что скрывать, стал бы утруждать себя попыткой вернуть украденное. Ты ведь за этим сюда пришел?

Она взяла мой телефон, потому что я сфотографировал ее номер. Может, она еще знает о том, как прятать грязь под накладными ногтями? Если бы я позволил ей сложить обо мне представление с первого взгляда, она бы облажалась.

Она что-то напевает себе под нос, но взгляд устремлен внутрь.

– Как тебя зовут?

– Это не имеет значения.

– Имеет, если хочешь, чтобы имя было выбито на твоем надгробии.

– Я лучше сгорю, чем сгнию в земле.

– Нет, вы только посмотрите, – ухмыляется она, используя мои же слова, и вынимает третий нож, который засунула себе под задницу. Вертит его, вслепую вдавливая острый кончик в средний палец. – Еще одна вещь, которая нас объединяет.

Очень медленно ее взгляд отрывается от моего и начинает изучать мое лицо. Она задерживается на шраме возле левого глаза, а затем переходит к губам, припухшим возле пирсинга, – единственный раз, когда ублюдок, которого я оставил истекать кровью, попал в меня, в отчаянной попытке освободиться.

Сучий ход. Он знал, что должен расплатиться. Он должен был принять наказание как мужчина. Если любишь подслушивать чужие разговоры, что ж – потеряй способность делать это. Это справедливо.

Ему повезло, что я оставил его с одной целой барабанной перепонкой.

Честно говоря, ему повезло, что я вообще оставил его в живых, но мои боссы точно будут не в восторге.

Очевидно, сама того не осознавая, кончиком лезвия она водит по своей коже, повторяя плавные линии татуировок, ползущих вверх по моей шее из-под футболки, куда сейчас приклеены ее глаза. Кровь, пролитая во время сегодняшней разборки, высохла, большое пятно застыло и превратилось в хрустящую корочку, но у меня не было времени на то, чтобы переодеться, ведь мне надо было забрать телефон у маленькой воровки.

У меня не так уж много есть в жизни, так что никто не сможет забрать то, что принадлежит мне. Может, сейчас телефон и разбит, но все в порядке. Если он ей не нужен, мне все равно. Это мое, а к тому, что принадлежит мне, никому другому не позволено прикасаться.

– Если ты сейчас уйдешь, я, возможно, не буду звать охрану, которая не даст тебе сбежать, – говорит она, наклоняя голову, словно пытаясь определить, куда ведет цепочка, висящая на моем левом боку.

– Они не помешали мне войти. С чего ты взяла, что они смогут помешать мне выбраться?

Зеленые глаза встречаются с моими.

– Как ты сюда попал?

Я медленно улыбаюсь, и она смотрит на меня в упор.

– Я выясню, – говорит она, потом быстро добавляет: – Охрана, возможно, переключилась на вечернее мероприятие, но все, что мне нужно сделать, – это просмотреть записи с камер видеонаблюдения.

Не знаю, о каком мероприятии она говорит и почему меры безопасности хромают, когда у них тут движуха, но предпочитаю не обсуждать это.

Киваю, медленно приближаясь к ней, и на ее лице мелькает любопытство.

– Может быть, но, когда те парни, которые скачут вокруг тебя, будут задавать вопросы, как в гребаном Гугле, держу пари, что ты не захочешь им ничего говорить. – Теперь я стою прямо перед ней.

Ее подбородок вызывающе приподнимается, изящество ее шеи заставляет мои пальцы дрожать.

– Ты меня не знаешь, парень.

– Верно, не знаю. – Перевожу взгляд на кружевные подвязки, опоясывающие упругие бедра; маленькие застежки на кончиках соединяют тонкий материал с ее стрингами. – Но ты так смело говоришь обо мне… и теперь я чувствую себя обязанным.

В ней вспыхивает интерес – легкое движение ног выдает ее: девочке хочется, чтобы между ними кое-что оказалось.

– И что же именно, осмелюсь спросить, ты сейчас чувствуешь?

– Необходимость соответствовать. – Мои глаза встречаются с ее, как раз вовремя, чтобы засвидетельствовать еще одну случайную реакцию.

Но в самом деле, насколько я застал ее врасплох?

Там, откуда я родом, шикарная еда такая же редкость, как машина, в которой она уехала с заправки. Когда ты видишь такое прямо перед собой, когда ты знаешь, что это в пределах твоей досягаемости – только протяни руку, сам себе поклянешься, что никому не позволишь забрать у тебя сказку. Даже она должна это понимать.

– Ты сумасшедший. – Она качает головой.

– Да, – соглашаюсь я и протягивая руки, чтобы положить ладони по обе стороны от нее. – А ты? – Постепенно ее хмурый взгляд становится глубже, она выпрямляется, прижимаясь своей грудью к моей. Я позволяю ей немного оттеснить меня назад, но она ничего не говорит, поэтому я снова напираю.

– Должен сказать, – продолжаю я, – мой радар на психов в рабочем состоянии, девочка Барби, и сейчас он показывает на тебя.

Она спрыгивает с громким стуком каблуков, и ее глаза оказываются на одном уровне с моими.

– Я тебя даже не знаю.

– Непохоже, что ты увидишь меня снова после сегодняшней ночи, так что какое это имеет значение?

– Ты говоришь так, будто выберешься отсюда живым.

– Вот что я тебе скажу. – Опускаю руки. – Я сделаю это сегодня, сейчас. И подумаю о том, чтобы снова сюда вернуться.

Густой, гортанный смешок вырывается у нее из горла.

– И зачем мне это нужно?

– Откуда мне знать…

По очереди высвобождаю руки из рукавов своей кожаной куртки и отбрасываю ее в сторону. Стягиваю футболку, и внимание малышки мгновенно переключается с чернил на моих предплечьях на чернила на моей груди. Протянув руку, провожу костяшками пальцев по ее руке. Чувствую, как она дрожит.

– А тебе это зачем?

Пристальный взгляд встречается с моим, и я вижу, как бегают ее зрачки. Наверняка внутренний голос велит ей отступить. Покончить с этим. Поступить так, как, по ее мнению, поступила бы хорошая девочка, но она такой не является.

Она понимает, что должна выставить меня за дверь, но все же колеблется… всего одну секунду.

Зеленые глаза вспыхивают решимостью, и она оказывается на мне: запрыгивает верхом и скрещивая длинные ноги на моей пояснице. Подается вперед, выгибая спину так, что ее грудь оказывается прямо над моей; ее губы умоляют, чтобы я покусал их. Она слегка виляет бедрами, и у меня в груди одобрительно покалывает.

Ее язык, как будто она специально ловила момент, выстреливает между губами и скользит по моему пирсингу. Я тут же открываю рот, но она быстро лишает меня возможности прикусить ее губы, заставляя мои челюсти стукнуться друг о друга.

– На случай, если ты не заметил, – говорит она, и ее голос становится громче, выдавая безрассудное желание, с которым она не в силах бороться. – Я нажала на кнопку сигнализации. – Я смотрю ей в глаза, и она, ухмыляясь, добавляет: – У тебя есть пять минут.

Толкнув коленом под зад, подбрасываю ее еще немного вверх и крепко обхватываю бедра.

– Мне хватит и трех.

– Жалкое зрелище.

– Не-а. – Разворачиваю нас, направляясь к шезлонгу перед окном. Опускаюсь на колени, пристраивая ее попку на край какого-то модного материала, который я в жизни не смог бы правильно назвать.

– Это мастерство, детка. А теперь закрой свой прелестный ротик, если не хочешь, чтобы я его заткнул, и закинь свои каблуки мне на плечи.

Она резко втягивает воздух, ее глаза темнеют от желания, но она пытается обуздать себя, сохранить контроль.

– Любишь доминировать?

– Ты даже не представляешь как.

Она ахает, когда я расстегиваю застежки у нее на бедрах. Шершавые подушечки моих пальцев ласкают шелковистую кожу. Держу пари, она привыкла к прикосновениям других – ухоженных рук. Вокруг нее одни неженки.

Недовольная моим темпом, она стаскивает топ через голову, обнажая бюстгальтер того же оттенка, что и ее загорелая кожа.

– А через четыре минуты и пятнадцать секунд уже и не представишь.

Я хрипло смеюсь и расстегиваю ремень джинсов.

Ее подбородок начинает опускаться, но моя правая рука тут же взлетает вверх, удерживая его пальцами, прежде чем она успевает взглянуть.

– Ты не будешь смотреть.

Ее бровь приподнимается.

– Боишься, что буду осуждать?

Подтягивая ее задницу к краю, достаю из бумажника презерватив, засовываю бумажник обратно в карман и разрываю упаковку зубами.

– Скорее, попросишь попробовать на вкус. – Чуть сдавливаю ее подбородок, затем делаю рывок вперед, прижимая кончик своего члена к треугольнику ее трусиков. – Но на это нет времени.

Она собирается рассмеяться, но я нажимаю сильнее, и она шипит.

Прохладная упругая резина расправляется на моем члене. Ее зрачки расширяются, она стискивает зубы, чтобы освободиться от моей хватки, но, как я уже сказал, я не собираюсь давать ей ни малейшего шанса.

Может быть, если бы она была хорошей девочкой и не включила сигнализацию, я бы дал ей взглянуть.

Если бы она была хорошей девочкой, мы бы не были сейчас здесь…

Пусть сведет себя с ума, лишь догадываясь о размере того, что сейчас скользнет в нее.

Отодвигаю тонкую ткань трусиков в сторону. Она хитрит и быстро проводит большим пальцем вниз, кончиком задевая мою набухшую головку, прежде чем я успеваю раздвинуть ее бедра, но ей не удается ничего понять.

Ее каблуки скользят по моим лопаткам, пока не вонзаются в кожу чуть ниже ключицы. Наверняка останется след, и что-то подсказывает мне, что именно этого она и хочет.

Напираю на нее, и она выгибает спину; ее золотистые волосы рассыпаются по плечам. Вхожу медленными, уверенными толчками, и она толкается в ответ в заданном темпе; ее задница то и дело прижимается к моему болтающемуся ремню. Она борется за то, чтобы управлять процессом – я этого не позволю, но и не скажу ни слова, чтобы не испортить веселье.

Наклонившись вперед, провожу пальцами по внешней стороне ее бедер.

– Ну же, маленькая воровка. Ты же можешь впустить меня глубже.

Она тут же разводит ноги шире и приподнимает бедра, желая, чтобы я вошел в нее до упора.

У меня вырывается стон, кончики пальцев бегут вдоль ее талии и вниз, чтобы впиться в попку.

Барьер преодолен, и я вхожу в нее снова и снова.

Она заполнена мной, и она идеально обхватывает меня изнутри.

Когда я чуть-чуть приподнимаю бедра и слегка наклоняю их влево, ее спина выгибается.

– Вот так, – рычу я, сохраняя позу. Мой член трется, воздействуя на ее волшебную точку, и эта девочка – она просто танцевать начинает. Творит невообразимое, глаза закрыты, задница отрывается от сиденья и стремительно опускается, описывая сумасшедшую восьмерку. Она не сбавляет скорости и не перестает прижиматься ко мне в погоне за оргазмом. Мой член так сладко ее трахает. Она должна постараться, поскольку понятия не имеет, дам ли я ей то, что она хочет.

А я дам. Но она не знает, что я буду тянуть до последней секунды, когда она уже начнет сомневаться, верна ли ее недавняя догадка о моем эгоизме.

Эгоизме? Никакого кайфа не получится, если в нем не будет участвовать партнерша. Я бы никогда не прикоснулся к ней, если б не чувствовал, как сильно она сама хочет получить оргазм. Какой смысл трахаться с кем-то, кто хочет доставить удовольствие только тебе, если ты можешь сделать это дерьмо сам, без риска?

Настоящее удовольствие приходит тогда, когда ты показываешь своему партнеру, на что способен. Когда она начнет задыхаться, стонать и умолять. Когда она подсядет на кайф, который ты ей даришь.

Моя кровь закипает при мысли о том, что я доставляю удовольствие такой девушке, как она.

Какое, должно быть, зрелище мы сейчас представляем: шикарная, красивая штучка в разложенном виде, грязный парень с засохшей кровью на руках, нависающий над ней, ласкающий ее идеально розовую вагину, пока она танцует танго на твердом как камень члене.

Черт, я хочу с ней поговорить. Сказать ей, как она хороша. Какая тугая у нее вагина, как ее возбуждение охватывает меня, заставляя войти еще глубже. Я хочу сказать ей, что моему члену нравится быть внутри нее и что впервые за долгое, черт возьми, время я хочу оставаться там, где я есть, скользить своим пирсингом по каждой клеточке ее тела и смотреть, как она бьется подо мной, умоляя о большем.

Я хочу поставить ее на колени и наблюдать, как она медленно, с упоением оближет меня своим розовым язычком. После этого я хочу опуститься на колени рядом с ней и взять ее язык своим, пробуя нас обоих на вкус, прежде чем начать все заново.

Но я ничего этого не говорю и держу пари, что она сосет не как недотрога.

Нет, она будет кусаться, как тигр. Она пустит кровь и скажет, что я сам виноват.

Может быть, я даже накажу ее за это.

Девушка моего типажа… но почему-то полная противоположность.

Моя рука скользит вверх по ее животу по направлению к груди, я опробую форму своей ладонью.

Идеально подходит.

Богатая цыпочка ахает, ее рот открывается, тело приподнимается, как будто я мысленно призвал ее к себе.

Длинные шелковистые волосы касаются моей вспотевшей кожи, и я опускаю глаза туда, где мой член входит и выходит из нее, быстрее и быстрее, а она продолжает извиваться. Теперь она контролирует темп, двигая своим телом именно так, как ей нравится. Ей хорошо.

И мне тоже чертовски хорошо.

– Если хочешь придушить меня… – нежные пальцы обхватывают мои, лежащие на ее шее, глаза вдруг становятся на два оттенка темнее, словно лес в свете луны. – Сделай это. Я знаю, ты этого хочешь.

– Для начала хочу увидеть следы от моего пирсинга на твоей шее.

– Дразнишь, да?

– М-м-м…

Я крепче сжимаю ее горло, и ее рот приоткрывается в сладкой улыбке. Она закрывает глаза, как будто получает сеанс массажа, а не удары по своей нежной киске.

Мне это нравится – что она не стесняется того, что ей хорошо. Она сейчас парит в небесах, и это я отправил ее туда.

Удерживая ее наполовину в воздухе и поворачивая бедра под нужным углом.

– Ноги вверх, колени к бокам, красиво и высоко, – рычу я, закрывая глаза и погружаясь в нее еще глубже. – Твоя вагина великолепна. – Эти слова должны быть сказаны. – Такая влажная и упругая.

– И упрямая.

Я смеюсь над ее неожиданным, почти серьезным тоном и опускаю голову, чтобы попробовать на вкус заостренный персиковый сосок, жаждущий моего внимания.

Прижимаю холодный металл своего пирсинга к натянутой коже, и она еще сильнее обвивается вокруг меня.