Опасная красота. Поцелуи Иуды

Иногда Фели не боялась говорить действительно запретные вещи – я чувствовала, как холодок ползет у меня по спине от ее рассказа. Ведь я знала, что случилось с той девушкой – ее обвинили в растлении общества и устроили показательную казнь. Кардинал Коул Тернер лично наблюдал за введением смертельной инъекции.

Впрочем, мужчины тоже его побаивались. Пару недель назад по обвинению Его Высокопреосвященства одного мужчину лишили кисти руки за то, что изменял своей жене. И это он еще легко отделался – девушке, с которой он изменял, выкололи правый глаз.

Все еще до конца не веря, что это происходит со мной, и я действительно из своего хорошенького уютненького архива с его милыми моему сердцу папочками переместилась в какую-то непонятную и пугающую атмосферу, я опустилась на заднее сиденье черного «БМВ».

Помимо меня и водителя, здесь находилось еще двое мужчин, не обративших на меня никакого внимания. Ни жива ни мертва, я только спустя пару мгновений осознала, что сижу рядом с самим кардиналом, Его Высокопреосвященством, Коулом Тернером.

Это осознание настолько потрясло весь мой организм, что я выронила выданный мне планшет для стенографии, который очень крепко прижимала к себе. Он завалился куда-то под переднее сиденье – покраснев от своей неловкости, я полезла его доставать и, не рассчитав тесное пространство машины, ткнулась лицом кардиналу прямо в колени.

– Извините, – пискнула, багровея от стыда.

Коул Тенер бросил на меня мимолетный взгляд, и ничего не ответил. Так смотрят на бестолковую маленькую собачонку, которая во время прогулки выскакивает на вас из-за кустов, а хозяин отчаянно тянет ее за поводок, бормоча извинения.

В отличие от Его Высокопреосвященства, мужчина с переднего сиденья не преминул прокомментировать с досадой:

– Совсем Шенк рехнулся – какая стенография, к чертям собачьим – двадцать первый век на дворе! Подсунул эту…

– Не имеет значения, – сдержанно перебил Тернер, даже не взглянув на меня – он действительно воспринимал меня, как пустое место.

Я забилась в угол сиденья, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. В конце концов, я такой же сотрудник полиции, как и они… Да кого я обманываю? Я – всего лишь работница архива, а это очень высокие церковные и полицейские чины, и я рядом с ними, что мелкая сошка.

Мне было крайне некомфортно, я должна была записывать их разговор – (меня же для этого сюда посадили?!), а планшетка так и осталась валяться под сиденьем, я боялась, что с непривычки не вспомню шифр и ошибусь, в сумочке лежало письмо, которое я собиралась отдать Итану, но не отдала, в довершение всех бед, пообедать я сегодня так и не успела. В животе громко урчало и, сгибаясь в три погибели от стыда, я понимала, что сидящий рядом со мной Коул Тернер слышит эти звуки, которые казались мне крайне позорными и непристойными.

Хотя едва ли Его Высокопреосвященство обращал на меня внимание. Я впервые видела кардинала настолько близко, и поразилась тому, насколько бесстрастным выглядит кардинал.

Он носил такую же форму, как и остальные сотрудники его отдела – двубортный черный китель с воротником стойкой без нашивок и шевронов. Впрочем, то, что это высокое начальство, было ясно сразу – и для этого не нужны были знаки отличия на форме. Украдкой взглянув на четкий, чеканный профиль Тернера, я тут же отвела взгляд, уткнувшись в окно и гадая, куда мы едем.

Вскоре стало ясно, что «БМВ» направляется в – Амнтон один из самых престижных и фешенебельных районов Предьяла. Я здесь никогда не бывала, поэтому с удивлением разглядывала шикарные белые и кремовые дома с лепниной, роскошные скверы и сады.

Около одного из таких особняков остановился автомобиль, а следом за ним черный фургон без каких либо знаков отличия, из которого появились суровые мужчины в такой же, что и у кардинала, униформе. Нравственники.

Я нашарила под сиденьем планшетку и карандаш, и поспешила вслед за Тернером и его спутником, то и дело оглядываясь по сторонам. Преддомовая территория с аккуратно подстриженными лужайками, вычурной ковкой, скамейками и ажурными фонарями напоминала что-то из сериалов про богатую заграничную жизнь, которые так любила смотреть бабушка. Да чего уж там, тут даже фонтан перед входом был, что окончательно поразило мое воображение.

Но, несмотря на весь их достаток, который мне и не снился, я заранее сочувствовала живущим тут людям – полиция нравов во главе с самим кардиналом на пороге дома не сулила им ничего хорошего.

Дверь полицейским открыла статная, немного полноватая дама лет сорока пяти – ее светлые волосы были уложены в элегантную прическу, а строгий костюм сдержанного винного цвета был пошит у эксклюзивного портного, а не куплен в магазине.

– Ваше Высокопреосвященство! – воскликнула дама с таким видом, словно не было счастья для нее большего, чем лицезреть кардинала. – Какая честь для нас! Чем обязаны визиту столь высокой и уважаемой особы?

В ответ на ее душевность Коул Тернер не повел и бровью.

– Эдна Диофант, вы обвиняетесь в преступлениях против общественной нравственности, а именно в организации занятия проституцией другими лицами, содержание притона для занятия проституцией и систематическое предоставление помещения для занятия проституцией, – голос Коула Тернера был холоден, как лед.

Я машинально застенографировала сказанное кардиналом, не сразу поняв смысл услышанного, но когда до меня дошло, рука дрогнула. Отодвинув женщину в сторону, как будто это была картонная кукла, он ступил в гостиную. Чтобы не пропустить ни единого слова, пришлось протиснуться и мне…

– О чем вы таком говорите, Ваше Высокопреосвященство? – хозяйка дома, казалось, была в полном недоумении, если не сказать в ужасе. – Я бы в жизни не посмела пойти на подобное. Ну, право слово, кардинал, как можно? Да, я принимаю у себя девочек, но у нас исключительно клуб по интересам! Мы изучаем Священное Писание, Семейный Кодекс и различную художественную литературу, а так же обмениваемся женской энергией. Полагаю, это не запрещено, преподобный?

Кажется, не слушая ее праведных речей, Коул Тернер двинулся по коридору вперед, а следом за ним, оставляя грязь от ботинок на безупречно чистых коврах, единым маршем шагали остальные служители полиции.

Особняк был обставлен со сдержанной роскошью, даже лучше, чем в бабушкиных мыльных операх – высокие потолки, колонны с лепниной, дубовый паркет, декоративные зеркальные панно, обои с оригинальным сливовым декором, бархат, кожа, дорогое дерево…

Я старалась держать рот закрытым, но это было очень сложно, особенно когда увидела в одной из комнат антикварный комод позапрошлого столетия и, не удержавшись, провела пальцами по гладкой поверхности, впитавшей дух времени. Правда, быстро вспомнив, зачем я здесь, поспешила за кардиналом.

Тернер был в фойе, где, судя по всему, действительно проходило собрание какого-то женского клуба, так как здесь находились десять-пятнадцать девушек, рассевшиеся кружком.

Одна из них играла на фортепьяно, но при появлении мужчин музыка прервалась, и все взгляды обратились к ним. Две девушки оторвались от игры в шахматы, а их соседка – от спиц, она вязала шарф. Кто-то вышивал на пяльцах, кто-то плел из бисера, а у одной девушки я углядела томик стихов Байрона, которого я просто обожала.

Может быть, кардинал ошибся?

– Вы как раз к вечернему чаю, мальчики, – с улыбкой проговорила хозяйка особняка. – Милли (она ласково кивнула девушке с длинными рыжими волосами) как раз сегодня решила порадовать нас имбирным печеньем – уверена, на вас тоже хватит. Перед трапезой вы могли бы прочитать нам молитву, Ваше Высокопреосвященство.

Поначалу я решила, что кардинал дал маху, и сейчас будет смущенно извиняться, что обвинил эту добрую женщину в таком ужасном деянии. Но потом поняла, что такое в принципе невозможно – Коул Тернер не ошибается. А потом я обратила внимание на лица и одежду девушек – они были какими-то… слишком ярко накрашенными, а простые, подчеркнуто-скромные платья некоторых лишь выгодно подчеркивали достоинства фигуры.

Святые небеса, неужели это действительно… бордель? Неужели все эти обычные с виду девушки спят с мужчинами за деньги?

Я уткнулась в свою планшетку, выводя на ней крючки, завитушки, прямые и волнистые черточки, обозначающие буквы, и не смея даже взглянуть в их сторону.

– Ты совершаешь ошибку, Диофант, – сказал Тернер сквозь зубы. – Но у тебя еще есть шанс одуматься – если прямо сейчас покаешься в своих грехах!

– Ваше Высокопреосвященство, я регулярно бываю в церкви, исповедуюсь и причащаюсь, стараюсь заниматься богоугодными делами, жертвую четверть своего заработка с этого пансиона на благотворительность, пользуюсь уважением у многих почтенных лиц города, включая самого светлейшего князя Леоне. Право слово, с вашей стороны оскорбительно обвинять меня в таких отвратительных вещах, – проговорила дама с возмущением, но, похоже, оно было притворным.

Смерив ее тяжелым взглядом, кардинал стремительно пошел по особняку, с холодной яростью распахивая все двери, попадающиеся у него на пути. Не знаю, что он искал – за дверьми находились большие светлые спальни. Везде царила чистота, а постели были заправлены свежим светлым бельем.

Я, правда, не знаю, как должны выглядеть дома терпимости, но по фильмам и книжкам я как-то не так их себе представляла. И все-таки некая неуловимая аура витала здесь. Аура чего-то запретного и неизведанного. Аура секса. И больших денег.

– Так бы сразу и сказали, что хотите снять у нас номер, Ваше Высокопреосвященство, – Диофант закурила длинную тонкую сигарету. – Как служителю закона и церкви я предоставлю вам двойную скидку на люкс.

Вжав голову в плечи, я боялась дышать – у меня даже рука не поднялась зафиксировать это – не знаю, сколько нужно было иметь смелости (или глупости?), чтобы разговаривать с Коулом Тернером в подобном тоне.

Мрачные нравственники вслед за своим начальником, как черные вороны кружили по дому, распахивая дверцы шкафов, перетряхивая личные вещи, белье, одежду, и даже посуду – но придраться им было действительно совершенно не к чему.

Мадам Диофант наблюдала за всем этим с легкой усмешкой, куря одну сигарету за другой. Девушки вернулись к своим занятиям, и пианистка в том числе – обыск проходил под полные лирики и драматизма звуки «Лунной сонаты» Бетховена.

Изо всех сил прижимая к себе планшеточку, я старалась слиться с окружающей мебелью, а еще лучше – оказаться в этот момент далеко отсюда, как вдруг заметила на себе пристальный взгляд хозяйки дома, который явно задержался на колготках.

Похолодев, я вспомнила про стрелку – за всеми этими событиями я так и не переоделась в колготки, которые дала мне Фелиция, и заплела ноги одна за другую. Но было поздно – мадам Диофант явно успела разглядеть дырку.

Что сегодня за день-то такой, святые небеса, и когда же он кончится?

– Давно работаешь у нравственников? – поинтересовалась женщина у меня вдруг, пользуясь тем, что полицейские слишком заняты своим делом.

– Я не у нравственников, я в архиве, просто меня направили… – бестолково попыталась объяснить я и под ее взглядом смолкла.

– Когда-то я тоже носила колготки марки «Любава», – проговорила она, ничуть не смущаясь. – Я их сразу узнаю. Отвратительный цвет, толстые, неприятные к телу и совершенно неэластичные, и эта резинка – слишком тугая и жесткая, как же она давила мне на живот! Зато очень экономичные – просто сносу им не было!

Я протянула «Э-э-», не зная, как реагировать на подобное откровение. По правде говоря, резинка этих колготок действительно была тугой и неприятной и натирала кожу. К счастью, появление кардинала избавило меня от необходимости продолжать разговор. Похоже, обыск был закончен. И похоже, нравственникам и Тернеру придется уйти отсюда ни с чем.

– Сегодня у меня на тебя ничего нет – это так, Диофант, – проговорил кардинал негромко. – Но я бы на твоем месте не спешил праздновать. Сегодня ты подписала себе смертный приговор. Я все равно достану тебя и докажу, чем ты тут занимаешься, и тебе не поможет даже покровительство Его Сиятельства Константина Леоне. Кто-то предупредил тебя, и, поверь мне, я выясню, кто это был.

И, как будто не желая слышать ответ хозяйки дома и оставаться тут больше ни минуты, Его Высокопреосвященство, ни на кого не глядя, вышел за дверь, а за ним и остальные полицейские.

Я шла последней, и, надо же было такому случиться, зацепилась рукавом пальто за причудливо изогнутую ручку двери.

– Как тебя зовут? – спросила мадам Диофант, помогая мне освободиться.

Ее голос был внимательным, а прикосновение – ласковым.

– Моника…

– Знаешь, ты – очень миленькая девушка, Моника, – проговорила она, наблюдая, как нравственники рассаживаются по машинам. – Я думаю, что ты достойна большего, нежели прислуживать этим женоненавистникам и ходить в дырявых колготках. Не слушай Тернера, он не сможет причинить мне вреда – князь Константин Леоне сильнее его. Я научу тебя всему – ты будешь купаться в роскоши, Моника. Ты заслуживаешь этого. Подумай над моими словами. Просто подумай, детка.

В ее наманикюренных пальцах, унизанных перстнями, возникла визитка. А потом, я и ахнуть не успела, как маленький фиолетовый прямоугольник исчез в моей сумочке – она сама без зазрения совести сунула его туда.

На негнущихся ногах я подошла к «БМВ». Никто из нравственников на эту маленькую заминку внимания не обратил.

ГЛАВА 3

Маленькая услуга

– Ясочка моя, ты сегодня что-то припозднилась! И куда эти преподаватели только смотрят в этом твоем училище? Совсем заморили мою деточку! А ну-ка, мой руки и бегом за стол! Голодная, небось!

Я открыла было рот, чтобы в сотый раз объяснить бабушке, что я давно отучилась и уже работаю, и не где-нибудь там, а в полицейском отделении, но поняла, что сегодняшние события не оставили мне на это сил. Вообще-то у нее бывают моменты просветления, когда она кажется абсолютно адекватной, рассуждая на удивление трезво, а подчас давая очень разумные советы и потрясающе остроумно шутя, но, видимо, сегодня был не такой день. Вместо ответа я чмокнула бабушку в щеку и отправилась в ванную.

По крайней мере, я дома! Обожаю нашу квартирку – маленький мирок, где так тепло и уютно. И пусть здесь давно не было ремонта, зато она находится в старинном доме почти в центре Предьяла, а в моей комнате есть выход на крышу с изумительным видом на город.

Вот и сейчас – поужинаю, а потом вытащу на крышу стул, завернусь в плед и стану смотреть на миллион мерцающих в темноте огней. Пожалуй, меня сейчас успокоит только это…

Я целый день ничего не ела, но чувствовала, что не в силах проглотить ни кусочка – просто не в том состоянии была. Вот только я скорее прыгну в ров, полный голодных аллигаторов, чем обижу свою бабулю.

На крошечной кухоньке аппетитно пахло бабушкиными фирменными котлетами. Она в фарш тертые крабовые палочки добавляет – дешево и сердито, и котлетки получаются – просто объеденье, необыкновенно сочные и нежные.

Я обожала бабушкину стряпню, и в другой раз бы смела штуки три разом, да еще и, прихлебывая клюквенным морсом и запотевшего стакана, который она поставила передо мной. Но сейчас впихивала их в себя с трудом.

– Что сегодня на занятиях было? А то я целый день с телевизором, да с телевизором. Хоть тебя послушаю, Моня, – подслеповато щурясь, ба села напротив меня, то и дело трогая край белого передника, вышитого крупными красными розами. – Ты расскажи, расскажи мне все, ягодка моя.

– Бабуль, ну ты что? Я ж давно работаю – в полицейском участке. С документами там, с архивом… – терпеливо проговорила я, дожевывая котлету и наконец-то начиная ощущать ее нежный вкус.

– Ох, грехи мои тяжкие! – она хлопнула себя по лбу. – Опять запамятовала! Ты прости меня, Монечка, прости, дуру старую! Видишь, вот на старости лет что-то с памятью стало… Ну да ничего, ничего…

– Что за глупости, бабуль? – я обняла бабушку, как в детстве уткнувшись носом в теплую пушистую кофту. – А память твою мы подлечим – я говорила с врачом. Решу кое-какие вопросы, и отправим тебя в санаторий! Самый лучший, между прочим! Условия – как на дорогущем курорте!

– Знаю я, какие вопросы ты хочешь решить. Санаторий денег стоит, и больших. Все копишь, копишь – а сама вон ходишь в одном и том же платьишке, – с неожиданной проницательностью сказала бабушка и поджала губы. – Но я тебе вот что скажу – ты, милая, эти денежки на себя потрать. А мне теперь эти санатории да врачи не нужны будут!

– Почему это? – машинально поинтересовалась я, не чувствуя никакого подвоха..

– Потому что! – бабуля торжественно поставила передо мной на стол небольшую картонную коробку. – Не хотела тебе рассказывать, ты ведь меня ругать будешь! Ну да у меня от моей внученьки драгоценной секретов нет! У меня теперь такой чудо-аппарат есть – уж мы теперь с тобой заживем!

– Какой… чудо-аппарат? – похолодела я. – Откуда он?

– Да сегодня к нам заходили двое таких милых молодых людей. Очень вежливые, симпатичные и обходительные, – радостно пояснила бабушка. – За сущие копейки этот аппарат продавали, а он, Монечка, волшебный просто! Последняя разработка ученых! Память улучшает только так, да и общее состояние тоже!

Святые небеса, только не это, нет! Дрожащими руками я достала из коробки какой-то прибор, представляющий из себя два электрода, которые, я так понимаю, нужно было прилеплять ко лбу. Проводками они были подключены к маленькой пластмассовой коробочке, на которой был один-единственный переключатель с двумя делениями – «ВКЛ-ВЫКЛ». К приборчику прилагалась кратенькая инструкция, распечатанная на листе А4, причем в принтере явно заканчивалась краска.

– Сколько ты за него отдала, бабуль? – с упавшим сердцем спросила я.

– Да всего пятьсот лей – не бог весть, какие деньги! Мы с тобой на моих врачей больше тратим!

Я подавила вздох облегчения – конечно, жалко пятьсот лей за эту непонятную самоделку, еще жальче мою доверчивую бабулю, которую без зазрения совести обманули два проходимца, но, пожалуй, это мы еще легко отделались! Люди вон на такие вещи по сто тысяч спускали!

– Да вот, сама погляди, – бабушка между тем протянула мне какие-то бумаги. – Они и чеки мне выдали, сами расписались, и я подписала, так что все по-честному.

В глаза мне бросилось: «ДОГОВОР ДАРЕНИЯ КВАРТИРЫ», а потом все вокруг застила багровая пелена. В горле запершило, и я никак не могла вдохнуть полной грудью, а страшные строчки прыгали перед глазами.

Я, Алейна Калдер, безвозмездно отдаю в дар Александру Бренту принадлежащую мне по праву собственности квартиру… Кадастровый номер объекта… Даритель гарантирует, что заключает настоящий договор был заключен им не в следствие стечения тяжелых обстоятельств, находясь в крайне невыгодных для себя условиях…

О боже, боже…

– Ясочка, что с тобой? Ты что-то сошла с лица… – встревожилась бабуля и быстро забормотала. – Уж не ругай меня, милая. Неудобно мне, что ты денег столько на меня тратишь, а так хоть, может, выкроишь себе на туфельки или на пальто новое…

– Все нормально, бабуль, – я осторожно сжала ее морщинистую узловатую руку, сглатывая тугой соленый ком. – Все хорошо. Только этой штукой тебе все-таки пользоваться не стоит. Мало ли что…

– Как скажешь, ясочка, как скажешь!

Ни о каком уютном кресле и пледе речи уже не шло. Я нервно расхаживала по крыше, пытаясь дозвониться до одного знакомого по работе юриста. Не настолько знакомого, чтобы я могла так запросто звонить ему, но в данный момент мне было не до своего обычного стеснения. Он находился в командировке, но, все-таки, после продолжительных гудков взял трубку.

– В принципе, доказать факт мошенничества можно, – обнадежил меня мужчина, когда я кратко обрисовала ситуацию. – У бабушки нет инвалидности? Возможно, если оттолкнемся от того, чтобы де факто признать ее недееспособной… Вообще, все зависит от самого договора – смотря как он составлен. Сфотографируй дарственную и отправь мне. Перезвонишь примерно через полчаса. Я посмотрю, что можно сделать…

Я не знала, как выдержать оставшиеся до истечения времени десять минут, усевшись прямо на холодные жестяные листы и спрятав лицо в ладонях, когда юрист перезвонил сам.

– Прости, Никки, но тут без вариантов. Мне очень жаль… – сразу же сказал он. – Договор составлен на удивление грамотно, просто какой-то злой юридический гений прописывал это, плюс все заверили нотариально. Ни единой лазейки, просто не к чему прикопаться. Твоя с бабушкой квартира официально принадлежит некоему Александру Бренту. Точка. А он, скорее всего, уже выставил ее на продажу. Можешь паковать чемоданы.

– Но как же… – я кусала губы, чтобы не разрыдаться прямо в трубку. – Как же так? Неужели ничего нельзя сделать? Совсем ничего? Может, написать на этого Брента заявление?

– Не трать время – бесполезно, – судя по голосу, юрист покачал головой. – Лучше послушай меня внимательно, Никки. Это люди без чести и без совести, но все-таки… попытайся договориться с ними. Дави на жалость – это твой единственный шанс.

Поблагодарив знакомого, я отключилась и… разрыдалась в голос. Сегодняшний день – это какой-то страшный сон. Все так хорошо начиналось, я собиралась признаться Итану в своих чувствах, но затем… До сих пор помню это ужасное чувство униженности, которое я испытала рядом с Коулом Тернером.

Могла ли я подумать, что это лишь цветочки по сравнению с тем, что ждет меня дома? Теперь мы с бабушкой действительно превратимся в пустое место. Нам просто некуда идти! А в нашей такой родной и любимой квартире так запросто поселятся чужие люди…

Слезы текли и текли по щекам – просто немыслимо, невозможно! Я же говорила бабуле, чтобы не открывала дверь посторонним! Мне казалось, она меня слышит и понимает… Да и врач говорил, что, несмотря на некоторые отклонения от нормы, моя бабушка вполне дееспособна.

На проклятой картонной коробке, которую я приволокла на крышу, подальше от бабушки, была изображена счастливая и бодрая старушка, пользующуюся прибором. Там же было написано название «ВАЛЬТДИР-1» и телефон.

Я подумала, что номер окажется заблокирован, однако, к моему огромному удивлению, мне ответил приятный мужской голос. Такой тембр называют «бархатным».

– Здравствуйте. Вы сегодня продали моей бабушке ваш… Вальтдир-1 и… – я запнулась, понимая, что сейчас опять заплачу. – И она подписала дарственную на передачу нашей квартиры вам…

– На самом деле, этот прибор стоит намного больше, нежели какая-то там квартира, – отозвался мужчина, хихикнув. – Ты внучка, я так понимаю? Дома? Я сейчас подъеду.

Этого я тоже никак не ожидала, а потому у меня забрезжила крошечная надежда, что это – недоразумение и все сейчас выяснится.

Александр Брент (а это, как я полагаю, был именно он), подъехал минут через пятнадцать – видимо, был неподалеку. Это был мужчина лет под шестьдесят, очень располагающей наружности. Что было, наверное, понятно – а как еще втираться в доверие к пожилым людям?

Конечно, садиться к нему в машину было попросту неразумно, но у меня выдался настолько плохой день, что чувство самосохранения отказало мне. Сейчас заблокирует двери, отвезет в ближайший лес и… Может, оно и к лучшему, только вот кто, кроме меня, позаботится о бабушке?

Нет, я должна взять себя в руки. Должна попытаться сделать хоть что-то! Вместо этого я заплакала – тихо и горько. Все пламенные речи и обвинения просто выветрились у меня из головы.

Этот человек так запросто отнял у нас жилье, а я даже не могла на него накричать.

– Вообще, это не в моих правилах, но если выплатишь полную стоимость – она твоя.

– Полную стоимость чего?

– Полную стоимость квартиры, – отозвался Брент со смешком. – Дом хоть и старый, зато в центре города. Гильдия риэлторов оценила ее в двадцать пять миллионов лей.

От такой суммы у меня глаза на лоб полезли. Она была просто астрономической. Я даже не предполагала, что наше с бабулей жилье столько стоит!

– У меня нет таких денег, – я выдохнула. – И никогда не будет. Пожалуйста, нам с бабушкой совсем некуда идти…

– Значит, ты сама виновата, что оставляла свою старушку без присмотра – надо было нанять сиделку или отправить в пансионат для престарелых, – пожал плечами этот наглец. – Если бы этого не сделали мы, вас бы обработал кто-то другой.

– Пожалуйста, – повторила я дрожащими губами, понимая, насколько это глупо и наивно. – Верните нам нашу квартиру… Пожалейте – нам с бабушкой некуда идти…

Но мошенник молчал, и меня охватило жуткое, всепоглощающее отчаянье. Зачем он тогда вообще захотел встретиться со мной? Чтобы вдобавок поиздеваться? Порадоваться чужому горю?

– Твоя старушка упоминала, что ты работаешь в полиции, – внезапно сказал Брент. – В архиве.

Я кивнула, удивившись тому, что бабуля не напутала. По идее, это могло бы и отпугнуть мошенников, но, похоже, им все было нипочем. Да, кто я такая, чтобы отпугнуть их? Никто. Пустое место…

– Возможно, мы с тобой сможем порешать наши… вопросики, – продолжал мужчина. – Я скощу тебе большую часть суммы, остальное сможешь выплатить частями в течение следующего года, если окажешь мне маленькую услугу. Для тебя это раз плюнуть, красавица. Вообще-то я законопослушный гражданин и в глазах полиции абсолютно чист. Но, вот беда, единственный сынок подкачал. Он учится на последней ступени в Академии Вампиров, и немного того, набуянил… Был привод, завели дело, скорее всего, будет административка. Испортят парню жизнь перед самым выпуском. И будет очень кстати, если папочка с его делом просто возьмет и исчезнет. Пока суд да дело, глядишь, и позабудется, уляжется все…

Какой любящий отец! Не хочет портить жизнь своему сыну, но зато с легкостью проделал это с нами и с другими семьями. С другими беспомощными стариками, которые просто не понимают, что за бумаги он им подсовывает на подпись. Внутри все горело от возмущения.

– Вы с ума сошли? – в ужасе воскликнула я. – Выкрасть дело у офицера полиции? Это же преступление! Я никогда на такое не пойду!

– Ну, мое дело – предложить, – пожал плечами Брент. – Я поищу кого-то более сговорчивого, хотя подумал, ты обрадуешься. Что там какая-то тонюсенькая папка по сравнению с тем, что ты вместе со своей любимой бабусей окажешься на улице? Кажется, ты совсем ее не любишь… А она-то говорила, у нее такая хорошая внучка. Я понимаю, что сейчас ты слегка не в себе, и не можешь трезво оценить ситуацию, поэтому можешь подумать неделю. Я позвоню в следующую субботу. Офицер Итан Энглер – запомни это имя. Дело моего сына ведет он.

Итан Энглер? Запомнить это имя? О господи…

Поднявшись в квартиру, которая уже официально не принадлежала нам с бабушкой, я прямо в пальто опустилась на свою кровать и схватилась за голову.

Сон, сон, сон, какой-то страшный сон… В единочасье моя жизнь круто изменилась, я была потеряна, раздавлена и я не знала, что делать дальше.

Итан. Мой любимый Итан…

Какая же жестокая ирония судьбы – я должна выкрасть дело из личного сейфа мужчины, которому хотела признаться в любви. Должна буду обмануть его… Кем я себя после этого буду чувствовать? Как буду жить дальше?

Из сумки торчал краешек катонной упаковки, и я вытащила коробочку с колготками, которые мне дала Фелиция. «Моншелье» – очень дорогая марка. Они были невесомыми, шелковистыми и очень тоненькими, как паутинка, сплетенная волшебным паучком. И резинка очень мягкая, эластичная… С «Любавой» не сравнится, конечно. Я не могла себе позволить такую красоту… И теперь вряд ли когда-то смогу…

На ковре блеснул фиолетовым прямоугольник визитки – кажется, она выпала вместе с колготками, а я и не заметила. Я хотела поднять, но одернула руку, как от ядовитой змеи, боясь даже разглядывать, что там было написано и изображено.

Ногой затолкала визитку под кровать и легла, поджав коленки.

Я не пойду на это. Ни за что и никогда. Я солгу, украду, убью, но я никогда в жизни не буду продавать свое тело за деньги!

ГЛАВА 4

Превышающий полномочия

Раздираемая отчаяньем и плохими думами, я ворочалась всю ночь, и смогла уснуть лишь после того, как в одной ночной рубашке выбралась на крышу, и постояла на холоде, хоть как-то приведя в порядок свои разрозненные, неутешительные мысли.

Было странно, если бы я при всем этом на следующее утро не проспала! Переведя отчаянно трезвонящий будильник на десять минут вперед, позже я осознала, что сделала это только в своей голове. Разбудила меня бабушка, которая тихонько заглянув в мою комнату, негромко позвала:

– Моня, никак у тебя выходной сегодня?

– Что? – я с трудом продрала глаза на будильник, и в панике завопила. – Святые небеса, конечно, нет!

Опоздала я сильно, на целых полтора часа, чего ни разу не случалось за все время моей работы в полицейском отделении. На бегу поздоровалась с Эймсом – охранником на вахте, с которым мы приятельствовали. Но, не успев добраться до своего любимого архива, была тут же отловлена Алоизией, которая сообщила, что я уже полчаса как должна стенографировать важный допрос. А, ну и еще, что недовольный Шенк и офицер, который этот самый допрос проводят, ждут меня с восьми утра и, скорее всего, комиссар из зарплаты за опоздание вычтет.

Я искренне надеялась, что вчерашним рейдом полиции нравов, к которому так нелепо прилепилась я. расширение моих полномочий и ограничится, но, очевидно, у начальника полицейского отделения были на меня определенные планы.

Не снимая пальто, помчалась в комнату для допросов. Чувствовала я себя крайне неуютно, потому что меня просто вырывали из зоны комфорта и заставляли делать то, что мне не нравится. Вернее, стенографировать-то мне нравилось, не нравилось, что из-за этого я должна буду присутствовать в непривычной обстановке с незнакомыми мне людьми. Враждебными людьми, подумалось, когда я вспомнила вчерашний день.

Осторожно постучав в дверь, вошла, надеясь проскользнуть тихой мышкой и затаиться себе в каком-нибудь уголочке. Если повезет, мне даже не надо будет объяснять причину своего появления – просто покажу ведущему допрос офицеру планшетку и, потихонечку, на самый дальний стульчик…

Это была комната без окон – по коленкору потолок тут не отличался от стен, а стены – от пола. Единственным источником света наверху была очень яркая лампа прямо над столом, остальное пространство под потолком было погружено во мрак. При этом комната не производила впечатления мало освещённой – на уровне пола по всему периметру была пущена широкая светодиодная лента.

Оказавшись на пороге, я так и замерла, глубоко шокированная увиденным.

Вновь назначенный помощник комиссара Кастор Трой – вот, кто проводил допрос. Он стоял, поставив ногу в черном берце на стул и поигрывая большой пластиковой бутылкой, наполненной водой. Рукава форменной рубашки с шевроном на плече были закатаны, три верхние пуговицы расстёгнуты, а на белоснежной ткани темнели пятна пота.