Расскажи мне что-нибудь хорошее. История о маленьких ежиках и необыкновенном спасении дельфина Каси

Глава 3
Казимира

Никогда не забуду выражения лица Даниэле, когда он передавал мне коробку. В его взгляде была немая мольба: «Спаси его, Массимо. Спаси!» Кто знает, насколько он видел себя в этом раненом и беззащитном зверьке. Единственное, чего Даниэле хотел, – вернуть ёжика к жизни.

Я взял коробку из его рук, открыл её и пришёл в ужас.

Ёж ещё дышал, но был настолько опухшим, что его раздувшаяся кожа почти скрывала лапки. Это была самочка. Израненная и набитая мушиными яйцами, она страдала «синдромом шара», свойственным животным с раненой головой. Повреждение верхних дыхательных путей приводит к тому, что во время дыхания часть воздуха попадает под кожу, из-за чего она раздувается.

Я вставил иглу канюли, прикреплённую к шприцу, и начал вытягивать воздух. Вскоре ежонок в моих руках стал крохотным. Даниэле неподвижно стоял рядом и не отрывал от него взгляда. Я никогда не видел его таким: он смотрел на ежонка, затаив дыхание. Я представил себя на его месте, и меня тоже захлестнула волна эмоций. Было чувство, что я спасаю этого ежа ради Даниэле. Эта мысль меня мотивировала.

После небольшой паузы я взял пинцет и начал очищать свою подопечную от мушиных яиц. Их было так много, что мне начало казаться, будто они никогда не кончатся. Мне потребовалось много часов, чтобы избавиться от них. Уже за полночь я поставил ежихе капельницу и дал ей антибиотик, после чего наконец положил её отдохнуть в тёплом гнёздышке из флиса.

Ночью я часто вставал, чтобы проверить её. Чуда ждать не приходилось, потому что ежиха была по-настоящему измучена. Однако через какое-то время она стала проявлять поразительную жизнестойкость. Я очень ей сочувствовал: маленькое тельце неподвижно лежало в углу клетки и боролось за жизнь, до этого бог знает сколько часов пролежав на обочине дороги без малейшего шанса на выживание. Но дело было не только в этом. Мои мысли постоянно возвращались к Даниэле, который закидывал меня сообщениями с вопросами о состоянии пациентки. Я с радостью отвечал на них, давая понять, что именно Даниэле удалось вырвать её из лап смерти. Теперь я понимаю: попытка спасти ежиху была для меня попыткой помочь Даниэле спасти себя.

В течение трёх следующих дней паренёк с радостью следил за каждым шагом постепенно приходящей в себя ежихи.

На следующий день, когда мы уже решили, что худшее позади, и начали кормить малышку из шприца, кое-что снова выбило меня из колеи: тошнотворный запах, исходящий от иголок. Я не сразу сообщил об этом Даниэле, но было очевидно: у несчастной была инфекция, причём, скорее всего, на последней стадии развития. Как такое было возможно?

Я осматривал её миллиметр за миллиметром, пока не обнаружил то, что искал: глубокая рана, спрятавшаяся между иголками на спине. В ране вовсю пировали три огромные мушиные личинки. Как, чёрт возьми, я этого не заметил?! И что теперь делать? Я схватил пинцет и сразу же очистил рану. Затем, тщательно осмотрев ежиху сверху донизу, нанёс дезинфицирующий крем на рану и начал молиться, чтобы не стало хуже. Инфекция, как мне казалось, была серьёзной и запущенной. Я беспокоился, сможет ли это маленькое ослабленное существо справиться.

Загадывать было невозможно, оставалось только ждать и надеяться на лучшее.

Именно в эти трудные дни ожидания Даниэле сказал мне:

– Массимо, мы ведь не дали ей имя! Как мы её назовём?

Я почувствовал себя разбитым.

– Да, – ответил я. – И то верно, – на ум интуитивно пришло подходящее имя: – Казимира! Назовём её Казимирой.

До сих пор не понимаю, почему выбрал именно это имя, с которым меня ничего не связывает.

Через несколько дней я нашёл его значение: «Несущая мир». Звучало как благословение. Тогда я понял, что это имя как нельзя лучше подходит нашей ежихе. Она принесёт Даниэле мир! Вот почему именно он её обнаружил: Казимира – его шанс почувствовать себя полезным, иметь возможность дарить любовь тем, кто в ней нуждается, и наконец понять, что он тоже её заслуживает! Мне казалось, что пазл сложился: это имя было подтверждением и наглядным доказательством того, чем мы в Центре занимаемся.

У Казимиры были такие же большие и выразительные глаза, как у Даниэле. Она тоже была ранена и нуждалась в поддержке и понимании.

Ежиха, которая должна была принести мир, боролась с инфекцией целый месяц. Она шла на поправку очень медленно и держала нас всех в постоянном напряжении.

Даниэле звонил каждый день и вскоре пришёл лично, чтобы увидеть Казимиру своими глазами. Мне было приятно видеть, что он нашёл в Центре своё место.

К сожалению, происходящее в Центре было лишь малой частью его жизни. Бедняга постоянно поддавался искушению обратиться к привычным лекарствам, чтобы успокоить страдания души. Он начал просить у меня денег, но я, догадываясь о его истинных намерениях, всегда отказывал.

Я не хотел быть соучастником его зависимости и сердился.

– Тебе нужно заботиться о себе и своём здоровье, – твердил я ему. – Иначе рано или поздно это кончится плохо. Помощь животным – хороший путь, но, чтобы идти по нему, необходимо прилагать усилия.

Он слушал, опускал взгляд и молчал. В такие моменты я чувствовал себя беспомощным. Мне хотелось ему помочь, но помогать животным выходило гораздо лучше.

* * *

Шли недели, месяцы. Из-за инфекции у Казимиры развился парез в спинной мышце: он не позволял ей сворачиваться и сделал её искалеченной на всю оставшуюся жизнь. И всё-таки благодаря заботе Даниэле она шла на поправку.

Притом что у него так и не получалось совладать со своими демонами.

Затем наступила пандемия. И это, вероятно, стало поворотным моментом.

Из-за первоначальной жёсткой изоляции парень больше не мог приходить в Центр. Наше общение угасало. Однажды ночью он написал мне с просьбой одолжить денег. Я сухо отказал. После этого наше общение прекратилось окончательно.

Однако каждый раз, когда я брал Казимиру на руки, гладил её или нашёптывал ей подбадривающие слова, мне казалось, что я разговариваю с Даниэле: как будто я пытался поговорить с ним через ежиху, преодолевая разделяющие нас тишину и расстояние. Возможно, это была своеобразная молитва. В глубине души я не переставал надеяться на его возвращение.

К сожалению, этого не произошло.

Я сел писать эту главу с мыслями о возможном воссоединении, но мне сообщили ужасные новости.

– Массимо, у Даниэле произошла остановка сердца, – сказала мне по телефону социальная работница. – Всё произошло неожиданно. Подумать только, ему ведь было всего двадцать три года.

Я был в горе и не мог перестать об этом думать. Казалось, всё потеряло смысл. Позже социальная работница передала мне слова, которые Даниэле сказал своей маме: «Месяцы, проведённые в Центре Массимо, были лучшими в моей жизни. Я очень хочу вернуться и продолжить ему помогать». После этих слов мне стало чуть легче.

Дорогой Даниэле, мне хотелось, чтобы наша встреча стала для тебя взмахом крыльев бабочки, который перерос бы в чудесный ураган перемен. Судьба распорядилась иначе, и причин нам знать не дано. Теперь я понимаю, что не я учил тебя чему-то, а наоборот.

По мере того как пандемия начала распространяться по всему миру, «Ла Нинна» стала организовывать большой благотворительный концерт, чтобы помочь австралийским животным, пострадавшим от разрушительных пожаров. Тогда я ещё этого не осознавал, но теперь благодаря тебе я стал лучше понимать, чем мы тут занимаемся на самом деле. У нас не просто Центр по уходу за ежами, нет, мы не настолько близоруки. «Ла Нинна» – парадигма, подразумевающая заботу, и она учит нас не отворачиваться при столкновении со страданием и нуждой, будь то животные или люди. Необходимо помнить: мы – хрупкие бабочки, способные одним взмахом крылышек изменить мир.

Глава 4
Нина

Казимира по-прежнему живёт у нас. Мы отвели ей место в комнате, которую назвали комнатой для «ежей с ограниченными возможностями». У ежей, находящихся там, есть серьёзные физические недостатки, которые не позволяют им вернуться в дикую природу, поэтому мы обеспечиваем им достойную жизнь, заботимся о них и окружаем любовью.

Животные это чувствуют.

Вскоре в этой комнате нашлось место для ещё одной ежихи. Как и Казимира, она оставила глубокий след в моём сердце.

Её звали Нина.

Впервые мы встретились июньским вечером 2019 года. Я освободился только около полуночи: рабочий день выдался тяжёлым, и единственное, чего мне хотелось – вздремнуть, привычно облокотившись на свой рабочий стол.

Мне почти удалось заснуть, когда зазвонил телефон.

– Здравствуйте, – раздался женский голос. – Я звоню вам, потому что читала о вашем Центре… Мы с мужем услышали странный пронзительный крик, вышли на балкон и поняли, что он исходит со двора нашего дома. Звук был таким громким и душераздирающим, что мы услышали его аж с третьего этажа! Муж спустился посмотреть и выяснил, что в запоре автоматических ворот застряло животное. Честное слово, оно кричит без остановки.

Я поверил, потому что расслышал в трубке эти крики на заднем фоне. Ещё до криков несчастного было понятно, что речь идёт о еже. Мне знаком этот звук, но я никогда раньше не слышал его так громко. Обычно ежи кричат от боли или когда сильно напуганы – этот звук похож на крик новорождённого, но более пронзительный и проникновенный. От него мурашки бегут по коже.

– Скорее берите его и везите сюда, не будем терять время на разговоры! – взмолился я.

Это оказалась самочка. Когда её привезли, она уже не кричала, но явно была в шоке. Я положил ежиху на стол. Стоило мне коснуться её, она захныкала. Из-за неподвижности её лап я понял, что мы имеем дело со сломанным позвоночником. Глаза её были мокрыми от слёз. Это физическая, а не эмоциональная реакция, как можно было подумать. Я старался сохранять спокойствие, но её страдания сильно меня подкосили.

Больше всего меня поразил её взгляд: грустный взгляд смирившегося со своей скорой гибелью существа.

Перелом затронул поясничные позвонки. Я сделал ей инъекцию кортизона, чтобы уменьшить отёк, и вскоре после этого дал анальгетик, чтобы избавить от боли.

Когда мне приносят ежа в таком состоянии, я часами неотступно слежу за ним и никогда не теряю надежды: за годы работы в Центре я повидал настоящие чудеса.

Ночью я внимательно следил за ней – постепенно ежиха приходила в себя и стабилизировалась. Ей удалось пережить самое тяжёлое время.

В те дни я был с ней очень осторожен, старался не напугать и не сделать хуже. Из-за травмы позвоночника Нина больше не могла мочиться, поэтому мне приходилось помогать ей, осторожно надавливая на мочевой пузырь. Но это было не единственным следствием её травмы: Нина больше не могла свернуться в клубок, и, что ещё хуже, у неё были парализованы задние лапы. Тем не менее я не терял веры в её выздоровление. Несколько лет назад другой ёжик, Ральф, находившийся в таком же состоянии, снова обрёл чувствительность в лапках после месяца терапии; я не исключал, что подобное может произойти и в этот раз.

– Давай, малышка Нина, – говорил я. – Мы справимся, вот увидишь.

Когда у животного парализована конечность, оно через несколько дней зачастую начинает относиться к ней как к постороннему предмету, препятствию, и больше не признаёт эту конечность частью себя.

И вот однажды утром произошло неизбежное.

Меня разбудили громкие стоны, доносившиеся из клетки Нины. Я вскочил, бросился к ней и увидел, что она грызёт свои лапы, пытаясь от них избавиться. Ей не было больно, поскольку они онемели, но ежиха продолжала стенать, разбивая этими звуками моё сердце.

– Нет, Нина, нет… – пробормотал я. – Не делай этого!

Я перевязал ей лапы, чтобы она больше не могла себя ранить, но вскоре мне пришлось смириться с реальностью: шли дни и её лапы мертвели. Она в любом случае лишилась бы их.

У некоторых ежей сильный, непоколебимый характер, как, например, у Кали, которая до сих пор у нас живёт. У неё остались только передние лапы, но она продолжает бегать, излучая энергию каждой клеточкой кожи, каждой иголкой.

Нина была другой. Она сдалась, и я изо всех сил пытался с этим смириться. Было больно. Я проводил с ней много времени, помогая и пытаясь хоть как-то облегчить её страдания. Прошло два месяца, но Нине становилось только хуже. Она слабела, худела, и вдобавок ко всему у неё появилась дизентерия.

Однажды я наполнял для неё шприц, а она развернула свою милую мордочку в мою сторону и несколько долгих секунд смотрела на меня своими большими тёмными глазами. Она перевела взгляд на шприц, потом снова посмотрела на меня. И медленно вздохнула.

Никогда не забуду этого вздоха.

Он ножом прошёлся по моему сердцу. Столько в нём было усталости, смирения… За свою карьеру ветеринара я никогда не встречал животного, способного проявлять эмоции, как моя маленькая Нина.

Я решил сменить лечение. Меня раздирали противоречия: как долго ещё продолжать попытки? Действительно ли у неё есть шансы на спасение или же мне просто хочется, чтобы они были?

Новый препарат пошёл Нине на пользу, и она неожиданно быстро начала поправляться. Ежиха стала больше есть и набирать вес, а потом и вовсе произошло событие, переполнившее меня радостью. Однажды я положил еду ей в блюдце, и Нина её съела – сама, без посторонней помощи. Я заплакал от счастья. Мне хотелось кричать! Нина поправляется, моя малышка Нина!

Я снял её самостоятельный приём пищи на видео и выставил в социальные сети. Через несколько дней видеоролик завирусился.

– Видишь? – подбадривал я Нину. – Все хотят, чтобы ты выздоровела! Давай, малышка Нина, давай!

Знаю, звучит наивно, но тогда я был убеждён, что такое количество положительной энергии обязательно ей поможет.

Глава 5
Неизвестные лица^[1]

Спустя какое-то время я опубликовал новое видео. На этот раз я снял Соре Леллу,^[2]как я в шутку называю ежиху с параличом, как у Нины, только в более лёгкой форме. Сначала я возил Нину к коллеге, чтобы опорожнить мочевой пузырь ежихи с помощью иглы канюли под контролем УЗИ. Однако через несколько дней я понял, что дальше так продолжаться не может, иначе у неё появится инфекция. Я пытался опорожнить её мочевой пузырь вручную, аккуратно надавливая на него через живот. Каждый раз при виде вытекающей мочи я радовался: значит, у Леллы есть шанс на спасение. Я решил поделиться своими надеждами, снял видео и сразу его опубликовал.

Этот видеоролик тоже завирусился, причём настолько, что его разместили на социальных страницах La Repubblica^[3]и La Stampa.^[4]

О Центре узнавало всё больше людей, и вскоре со мной связалась телепередача «Неизвестные лица».

Её смотрят около 7 млн человек, что имело большое значение. Мне бы радоваться, но в тот период мне было отнюдь не весело – Нине становилось всё хуже.

Она снова похудела и ела только при помощи шприца. Охваченный горем, я принял решение: её лечение будет продолжаться, но без прежнего фанатизма. Нужно просто быть рядом и отдавать ей всю свою любовь до последнего мига.

Однако следовать этому решению оказалось не так-то просто.

Не помню, как именно это произошло, знаю только, что никогда себе этого не прощу: однажды утром я на пару мгновений забыл о ней.

Центр был переполнен ежами, нуждающимися в помощи. Ночью я спал всего несколько часов и очень устал. Около полудня я понял, что забыл о Нине, и в панике бросился к её клетке.

Вид умирающего ежа надолго врезается в память. Зверёк напрягается, и в момент смерти его иглы вздымаются волной, начиная от хвоста и заканчивая головой. Своего рода предсмертная конвульсия. После неё еж уже больше не шевелится.

Такой я её нашёл. Холодная и застывшая под своим терновым венцом из иголок.

Я заплакал.

Месяц меня терзало чувство вины, особенно когда я ухаживал за другими нашими ежами с физическими отклонениями – Пиппино и Сорой Леллой. Я был единственным, кто мог заставить их помочиться, и мне приходилось проделывать это два или три раза в день. Именно в это непростое время настал день поездки в Рим для участия в программе «Неизвестные лица». Конечно, у меня уже не было ни сил, ни желания участвовать в ней, но Кристина, моя девушка, настояла на этой поездке ради Центра – так о нём узнает больше людей. В конце концов ей удалось меня уговорить. Я забронировал номер с двуспальной кроватью в отеле, хотя ехали мы вчетвером: я, Кристина, Пиппино и Лелла. В этом я остался непреклонен: нельзя было оставлять их на два дня без мочеиспускания.

Переезд выдался довольно тяжёлым: мы ехали в поезде с двумя чемоданами и двумя коробками с нашими маленькими подопечными. Я по-прежнему переживал из-за Нины, хотя сейчас, оглядываясь назад, я благодарен Кристине, что она настояла на поездке. Это путешествие предоставило нам передышку, в которой мы так нуждались, а ещё принесло мне одно удивительное знакомство. И всё это приправлено трагикомическим пребыванием в отеле.

– Только не выпускайте ежей из коробок! – попросил нас владелец гостиницы.

– Разумеется, – ответил я. – Спасибо за помощь.

Первое, что мы с Кристиной сделали, как только закрыли за собой дверь в наш номер, – выпустили ежей.

Нас волновало только одно – как сделать так, чтобы они не встретились? Столкнувшись, ежи станут драться за территорию и могут покалечить друг друга. Мы пришли к необычному решению: застелив пол ванной комнаты газетами, мы построили баррикаду из ящиков, коробочек и чемоданов, чтобы разделить её на две части: с одной стороны будет Лелла, а с другой – энергичный Пиппино. В результате, чтобы добраться до туалета, нужно было пройти своеобразную полосу препятствий, и мы были вынуждены мыть руки, находясь одной ногой на территории Леллы, а другой – на территории Пиппино: прощайте, удобства четырёхзвёздочного отеля!

После ужина, перед сном, мы приоткрыли дверь в ванную. У бедного Пиппино территория вышла совсем маленькой, и мне хотелось дать ему возможность немного размять лапы. После мы с Кристиной рухнули на кровать, обнялись и забылись крепким сном.

На следующее утро после пробуждения я первым делом решил проверить наших маленьких соседей по комнате: Лелла спала на своей территории, а вот Пиппино нигде не было видно. Я тщательнее осмотрел коробки, но ежонка нигде не нашёл.

– Кристон, у нас проблема, – заявил я. – Пиппино исчез!

Мы искали его повсюду – под кроватью, в шкафу, за мини-баром… Ежа нигде не было! Он как сквозь землю провалился!

Как такое возможно?

Я начал одеваться, гадая, как же ему удалось выбраться из комнаты, а главное, как я уйду, так и не найдя его: через 40 минут мне нужно было быть в телестудии.

Когда я наклонился, чтобы подобрать носок, то увидел под тумбочкой свою шерстяную шапку. Как она там оказалась? Я потянулся, чтобы забрать её, и мои пальцы коснулись ежиных иголок. Пиппино! Вот где он охотился! Ночью он захватил мою шапку, вероятно, упавшую с кровати, и перетащил её под ночной столик, после чего привалился к ней и уснул. Смех, да и только!

Мы с Кристиной быстро оделись и вскоре уже оказались в студии.

В центре внимания я чувствовал себя некомфортно: я был в непривычном костюме, которых отродясь не носил, к тому же меня накрасили и причесали, как актёра 1960-х годов. Несмотря на это, участвовать в телепередаче оказалось весело, и я был рад возможности поведать о нашем Центре такой большой аудитории. Всё благодаря двум минутам, которые мне дали в конце викторины, чтобы рассказать о Центре.

Однако поездка продолжила нас удивлять.

Мы провели последнюю ночь в отеле, а на следующее утро в семь часов прибыли на станцию, чтобы вернуться в Новелло.^[5] Я позвонил в Центр, чтобы узнать последние новости, и Барбара сообщила мне об очередной смерти ёжика, которого я пытался спасти. Меня снова окутала печаль.

– Не стоило уезжать, – расстроившись, сказал я Кристине. – Если бы я остался, этого бы не произошло.

Кристина пыталась меня утешить, но вся радость от наших выходных омрачилась грустными новостями. Мы брели по полупустому поезду в поисках своего вагона, пока наконец не зашли в него. В вагоне было пусто, если не считать человека, чьё место оказалось напротив меня и рядом с Кристиной.

Это был последний человек, которого я ожидал там увидеть.