Теперь она выросла, но до сих пор поощряет Марусю этим лозунгом за кулебяку с капустой, пиццу с грибами или овощное рагу, которое Маруся готовит исключительно на исходе лета из свежих овощей.

Но лучше всего Марусе удаются пирожки с мясом.

Это знают все Марусины друзья и знакомые. Особенно те, которые однажды побывали на Марусином новоселье. А кто не был, – пусть завидует. Потому что такие пирожки вряд ли где-нибудь еще отведает.

Кулинарный талант и легкость в приготовлении сложных блюд достались Марусе по наследству от незабвенной бабушки Риты. Бабушка Рита кулинарила практически не глядя. Рецепты она не записывала, и, презирая граммы и миллилитры, сыпала и лила все на глазок. Маленькая Маруся следила за этим действом как завороженная: фокусник в цирке не сотворил бы волшебства увереннее.

Так вот: сделала однажды Маруся ремонт и решила устроить новоселье. А какое же новоселье без вкусных домашних блюд? И взялась Маруся жарить свои фирменные пирожки. В детстве она часто наблюдала бабушкино пирожковое волшебство, и, повзрослев, уверенно раз за разом его повторяла. Рецепта у Маруси, как вы понимаете, никакого не было. Но вкус от этого менялся только в промежутке от бесподобного к еще более бесподобному и обратно.

А вот количество пирожков никогда точно предсказать было нельзя.

– Сегодня надо немного. Пару-тройку десятков, не больше, – выложив продукты на стол, говорила Маруся. Потирала ладони и принималась чудодействовать.

В другой раз, потирая ладони, она говорила:

– Сегодня надо бы полсотни пирожков. Будет человек десять.

Такой нехитрой ворожбой включала Маруся свое наследственное кулинарное чутье, приводила ингредиенты к нужному знаменателю и начинала колдовать над тестом и фаршем.

В день новоселья Маруся над продуктами задумалась. Думала она, думала, и наконец решилась.

– Сегодня надо много.

– Мама, – сказала проходившая мимо Дочка. – Зря ты так общопродукты ориентируешь.

– Так ведь я действительно не знаю, сколько гостей соберется! Друзья, соседи, сослуживцы… Еще и жен-мужей своих присовокупят. Что я тогда буду всей этой голодной толпе скармливать?

И, нависнув над продуктами, Маруся потерла руки и задачу повторила.

Хорошо, что Маруся запасливая, и продуктов в доме всегда предостаточно. При всем при этом пришлось Марусиной Дочке бежать в магазин и докупать муки и молока.

Наконец, приготовила Маруся огромную бадейку мясного фарша. Вслед за этим тесто поставила. Тесто поднялось высоко-высоко, и пирожков из него грозилось получиться невероятное множество. Вытащила Маруся из закромов все возможные пирожковые доски и противни, разложила их по всем существующим кухонным поверхностям и давай на них сочни пирожковые раскатывать да раскладывать. Едва хватило места на Марусиной просторной кухне.

Взялась Маруся сочни подсчитывать, да со счету сбилась. Несколько раз принималась, но сосчитать так и не сумела. Позвала на помощь Дочку, но и та не сосчитала.

– Много их, – покачала головой Маруся.

– Как заказывала, – заметила Дочка.

– Много – не мало! – оптимистично провозгласила Маруся и принялась распределять по сочням фарш.

К середине процесса устала Маруся основательно. Не хватало ей все-таки сноровистости и задора бабушки Риты, – та сотней блюд за пару часов стол накрывала и с улыбкой порхала потом, угощая гостей, весь долгий вечер.

– Ах, бабушка Рита! – воздела руки к небесам Маруся. – Вот бы мне сейчас твои волшебные способности!

С этими словами начала она пирожки защипывать.

Вдруг движения Марусиных пальцев ускорились, и, словно тренированный пианист, ощутила она их необыкновенную гибкость и ловкость. Усталость с Маруси как рукой сняло, и сделалось ей так легко и весело, что пустилась она в пляс. Один пирожок защипнет – крутанется в фуэте, другой защипнет – в другую сторону прокрутится. Так, танцуя, Маруся все пирожки защипала и пожарила.

И правда, много их было – все большие миски с горками заполнились. А усталости у Маруси – как не бывало.

Вышла она гостей встречать веселая и румяная от жара плиты и балетных па. Гостей явилось – несть числа. И пирожков было состряпано столько же. Поэтому всем хватило. Гости пирожки нахваливали и добавки требовали.

– Ах, Марусенька, – говорили гости, – пирожки Ваши во рту тают! Светло и весело на душе от них становится.

Наелись гости Марусиных пирожков и затеяли танцы.

– Вот ведь чудо-то какое! – удивлялись. – Пирожки-то сытные, а легкость в теле – необыкновенная. Ноги сами в пляс просятся. Научите нас, Марусенька, такие фитнес-пирожки готовить.

– Да как же научу я вас, гости дорогие? – отвечала Маруся. – Нет ведь у меня никакого рецепта! На глазок все стряпаю, по наитию.

Не поверили гости Марусе, но никто не обиделся. Уж вы мне поверьте. Кому же, на сытый желудок, обижаться хочется?

Из следующей рассказки вы узнаете о том, почему Марусю с некоторых пор трудно склонить к посещению достойнейшего города Санкт-Петербурга

Маруся и Человек из Питера

Возвращалась однажды Маруся поздним вечером из театра на метро. Настроение у нее было преотличнейшее! Изнутри подсвечивалась Маруся пережитым катарсисом. И так Маруся фонила своими яркими театральными переживаниями, что многие на нее внимание обращали. А Маруся улыбок не жалела – всех желающих ими одаривала. И москвичи с удовольствием ей в ответ улыбались.

На одной из станций вошел в вагон прелюбопытнейший субъект. Маруся невольно им заинтересовалась.

Субъект был разночински бородат, интеллигентски очкаст и неуместно угловат. Он как-то по-сиротски сутулился, хотя и ростом вышел, и лицом. И, судя по хорошей стрижке, стильному портфелю, брендовым ботинкам и пальто добротного сукна типа шинели, ни в чем не нуждался.

Окрестив субъекта Разночинцем, Маруся пустилась в фантазии на тему своего с ним романа. Такого рода выдумки Марусю забавляли, и она часто так баловалась, предаваясь мечтам о любовных приключениях с незнакомцами. Это невинное развлечение, несмотря на специфические Марусины способности, обычно сходило ей с рук. Но на этот раз подогретое театральными впечатлениями Марусино воображение волшебно надавило на реальность, и последствия не заставили себя ждать.

Вагон был полупуст, и мест вокруг хватало. Однако Разночинец уселся возле Маруси, чуть развернувшись в ее сторону, искоса на нее поглядывал, и, проехав в таком напряжении станции три, решился.

Словно пытаясь расправить складки безупречно выделанной кожи, он нервно огладил свой портфель, наклонился к Марусиному уху, и, перекрикивая шум, сходу задал Марусе наибанальнейший вопрос:

– Не соблаговолите ли, Прекрасная Незнакомка, уделить мне совсем немного времени завтра или послезавтра? Или в любой удобный для Вашего свободного времяпровождения день?

Одеколон, ароматом которого Разночинец овеял Марусю, оказался подстать его ботинкам и портфелю. И, поддавшись приподнятому посттеатральному настроению, Маруся протянула Разночинцу свою визитную карточку.

Несколько вечеров спустя, в уютной московской чайхане за чашкой цветочного чая Разночинец признался, что родом он из Питера. Звали Разночинца по-гоголевски витиевато: Ипполит Анатольевич. И хотя уже довольно долгое время он жил и работал в столице, Москву он не любил. Равно как и москвичей.

– Вот как эти москвичи в метро себя ведут? Как они в вагон заходят? – сокрушался Ипполит Анатольевич. – Толпятся беспорядочно у дверей, выйти не дают. Не имеют никакой культурности и воспитанности. Вот в Питере…

И, восторгаясь, с придыханием он рассказывал Марусе, как стройные питерские очереди на вход часами пережидают аккуратные очереди на выход. А после с возмущением вопрошал:

– А заметили ли Вы, Маруся, как быстро эти москвичи на «ты» переходят?

«Так это еще что! Бывает, Ипполит Анатольевич, те же москвичи очень быстро переходят на нелитературщину и даже нецензурщину. Особенно с такими как Вы, претенциозными субъектами. Дабы крепким русским словом сбить снобизм и высокомерие», – хмыкнула про себя Маруся.

А вслух сказала:

– Извольте осознать, Ипполит Анатольевич: я ведь такая же точно москвичка, как и все эти москвичи. И с пеленок эту Москву люблю и уважаю.

– Ах что Вы, Маруся! С той неблагодарной и неуравновешенной московской толпой, что бродит по улицам в неудобоворимо-столичном виде, я Вас совсем не смешиваю. Вы, Марусенька – особенная, ни в какие стандартные параметры, при всем моем желании, Вас не втиснуть.

– Так ведь все мы, москвичи, особенные, Ипполит Анатольевич, – остановила раболепный порыв Маруся. – Да и не только москвичи, но и питерцы, смею полагать, каждый в отдельности – яркая личностная индивидуальность. Зачем же всех и каждого толпой выравнивать?

– Но, позвольте, Марусенька. Я Вам сейчас же все объясню.

И Ипполит Анатольевич пустился в изложение всех возможных оправданий своей дурной привычки к обобщению.

После чаепития пригласил Ипполит Анатольевич Марусю прогуляться. Вышли они на Гоголевский бульвар и неспешным шагом дошли до Арбата. Всю дорогу Ипполит Анатольевич рассказывал Марусе про Питер; как там замечательно живется, сколько там достопримечательностей, какие там наинтеллигентнейшие и наиобразованнейшие люди испокон веков водились, водиться продолжают и никогда не переведутся.

Под этот дифирамбный монолог дошли они до Смоленской площади.

– А здесь, Марусенька, я квартиру снимаю. И офис мой тут. Хотя место так себе, как и везде в Москве – шумно, грязно, неинтеллигентно.

Огляделась Маруся по сторонам, – тротуары чистые, словно их только что с мылом вымыли. Шума – ровно столько, чтобы создать приподнятое городское вечернее настроение. Люди навстречу идут красиво одетые, с приятными, умными и открытыми лицами, – все как на подбор. Высотки старые подсвечены – залюбуешься. Простор и мощь столичная так и просятся в песню вылиться. И во всем вокруг – дух московский, – горделивый и достоинством вымощенный.

Получается, Ипполит Анатольевич совсем другую картинку видит, отличную от Марусиной? «По вере да будет вам» недаром сказано.

– Вы меня извините, Ипполит Анатольевич, – не выдержала Маруся, – но если Вы так Москву не любите, зачем же здесь обитаете? Отчего Вам в Питере не живется?

– Так ведь работа у меня здесь, Маруся.

Ипполит Анатольевич еще более ссутулился, так, что его красиво стриженная голова погрузилась в воротник шинели.

– А если начистоту, Марусенька, личная жизнь меня сюда переехать заставила. Но неинтересно будет Вам про это слушать.

– Да ладно, выкладывайте, – разрешила Маруся. – Если начали, то продолжайте. Не дайте женщине сгореть от любопытства.

Ипполит Анатольевич пригладил волосы, плотнее запахнул на себе шинель и со вздохом начал.

– Дело в том, Маруся, что жил я в счастливом браке на протяжении лет пятнадцати. Были у меня любимая жена и дочка-умница. А как только дочка выросла, жена работать устроилась, помощницей одного крупного руководителя. А руководитель тот, прельстившись ею, увлек ее в разврат. Начала она ездить с ним по франциям-италиям, расцвела и помолодела. А меня совсем забросила, чужой мне сделалась. Я ее узнавать перестал. Даже запах у нее изменился. Это так ужасно, Марусенька, когда близкий, дорогой тебе человек так перерождается, что кажется, будто дьявол им овладел или еще какая-нибудь антигуманная сущность. И ведь не достучаться через эту новую личину до родного человека! Никак.

Маруся про такие преображения знала не понаслышке. И о невозможности достучаться тоже имела представление.

– Нет, Ипполит Анатольевич, темные сущности здесь ни при чем, – без намека на нравоучение сказала она. – Просто заканчивается у человека старая жизнь и начинается новая. Он преображается, а мы его в прежнюю, привычную нам схему запихнуть пытаемся. И вместо того, чтобы воспользоваться ситуацией и тоже перейти в новое качество, цепляемся за отжившее, как за спасательный круг. А ведь любое разочарование есть не что иное как трамплин для разгона и прыжка в новое, – пусть и неизведанное, но тем и интересное.

Но Ипполит Анатольевич словно и не слышал здравых Марусиных рассуждений. Он поежился как при ознобе, еще больше втянул голову в плечи и стал похож на черепаху, которая пугливо прячет в панцирь все свои конечности.

– Она мне говорит: хоть бы ты нашел себе кого-нибудь поскорее! Так на душе, у нее спокойнее, видите ли, будет.

Ипполит Анатольевич покривился, будто глотнул кислого. Но вдруг спохватился, голову из шинели вызволил, вымученно Марусе улыбнулся и добавил в свои интонации энтузиазма.

– Вот я и ищу себе женщину. Вас вот, Марусенька, встретил. Не случайно ведь! Только дурного не подумайте! У меня намерения самые серьезные, как у всякого коренного, старой закалки питерца.

Тут он как будто бы даже распрямил свои сутулые плечи.

– Вы мне, Маруся, очень нравитесь. Не откажите же мне в удовольствии за Вами поухаживать! Разрешите пригласить Вас в мою холостяцкую берлогу, – здесь совсем недалеко.

Ипполит Анатольевич взял Марусю за руку и принялся играть ее ладонью и пальцами с целью вызвать в Марусином теле вполне предсказуемую физиологическую реакцию. И хотя цель практически сразу была достигнута, Маруся и виду не подала, что ее гормоны шалить надумали.

– Я, Маруся, хорошо воспитан, и Вам не придется испытать со мной какой-либо неловкости. Решайтесь же, Марусенька!

Ипполит Анатольевич взял Марусю под руку, но Маруся мягко отстранилась.

– Вы, Ипполит Анатольевич, до метро меня проводите. Поздно уже. А завтра я Вам позвоню, будьте уверены.

Мгновенно утопив голову в шинели, Ипполит Анатольевич согласно закивал и повел Марусю к метро. По дороге он не вымолвил ни слова. И лишь у входа сухо попрощался, поднял ворот своей шинели и был таков.

И поняла тогда Маруся, что вся ссутуленность и угловатость Ипполита Анатольевича происходят оттого, что не свое место он в жизни занимает. Как минимум, – не в своем городе живет. Нет ему подпитки от московской земли.

Москва, как известно, – город сильный энергетически. Однако кого попало она своим теплом не жалует. Всегда чувствует, кто к ней с настороженностью относится, – того и она не принимает. Кто ее отвергает, того и она отторгает. А кто ее презирает, пусть лучше подальше держится – на презрение презрением Москва ответит, и тут уж выскочке не поздоровится.

Но тот, кто Москву всем сердцем любит, сполна ее ответной любви отведает. С тем она поделится мощной своей энергией, распрямиться поможет, окрылит и поднимет к солнцу, когда потребуется. Вот как Марусю, например. Помните, Любезный Мой Читатель, как она летать начала? Правда, доподлинно так и неизвестно, кто наградил ее такими волшебными свойствами. Однако можно с уверенностью предположить, что Москва, горячо Марусей любимая, не последнюю роль в этом сыграла.

Ипполита Анатольевича Маруся никогда больше не видела. Остался он в ее памяти одной сплошной унылой шинелью с утопленной в ней красиво стриженой головой.

Вот попробуйте теперь упрекнуть Марусю в том, что после такого знакомства нет у нее никакой охоты посещать славный город на Неве. Я ее отлично понимаю. Тем не менее, в ближайшее же время намереваюсь собрать наитеплейшую по всем параметрам компанию, чтобы под настроение (или, чем черт не шутит, по пьяной лавочке) махнуть на «Сапсане» в достойнейший град Питер. Ведь тем он и хорош, что от Москвы разительно отличается. Хотя лично мне пары-тройки дней бывает достаточно, чтобы, отведав иного духа, в тамошней закваске перезапуститься. А сразу после – по-чеховски: в Москву! В Москву!

Так же, как Маруся, горячо люблю я нашу первопрестольную. И никакие силы не заставят меня покинуть ее надолго.

Хотите – верьте, хотите – нет.

В следующей рассказке речь пойдет о зимних банных удовольствиях и их вдохновляющей силе

Маруся в бане

Если Вы, Любезный Мой Читатель, решили, что Маруся из всех видов бань любит только хамам и подозреваете ее в отсутствии патриотизма, значит Марусина турецкая хамамная история всерьез ввела Вас в заблуждение (читай «Маруся в хамаме», сезон 2).

Русскую парилку Маруся любит и уважает ничуть не меньше.

Особенно нравится Марусе бывать в деревенской баньке, выстроенной ее ближайшими друзьями Жанной Руфиновной и Сергеем Геннадьевичем. Потому как банька эта имеет свою потаенную банную душу, вложенную в нее при строительстве заботливыми и сердечными хозяевами. Похожа она на незамысловатый теремок. Архитектурой незатейлива, но каждое ее бревнышко наделено такой любовью, что светится банька не только от лампадок и свечей, и греется не только от камина и большой печи.

Знали бы вы, как уютно здесь студеной снежной зимой, когда покосившийся заборчик с калиткой на выходе к озеру серебрится от месяца и света из теремочных оконцев! Когда тропинки, протоптанные местными обитателями, отзываются на шаги веселым скрипом. А ушлые кошки, дежурящие у дверей в надежде проскочить в тепло, чтобы погреть озябшие лапки и перехватить вкусненького, пушатся по морозу все сильнее, становясь похожими на меховые полосатые шарики.

В такие морозные вечера колдует Жанна Руфиновна над травяным чаем, а Сергей Геннадьевич баньку неспешно и увлеченно растапливает да колодезную воду в бочки доставляет. А Маруся, беседуя с Жанной Руфиновной, пирог нарезать ей помогает да между делом дровишки в камин подбрасывает.

А как приходит время париться, надевает Маруся войлочную шапочку в виде колокольчика, идет в парилку и основательно там нагревается, предвкушая самое захватывающее действие во всей зимней банной церемонии. А именно – выход на пушистый снег и обтирание пушистым снегом.

Однажды в такой вот декабрьский вечерок, напарившись по первому заходу, сидели Маруся с Жанной Руфиновной за чашкой чая и благостно переговаривались.

Вдруг явился пред их очи Сергей Геннадьевич – в полотенце на бедрах, в кожаной комиссарской куртке и войлочной шапке а ля буденовка набекрень. В руках он держал колун внушительных размеров. Глаз у Сергея Геннадьевича горел, и вид у него был воинственный и устрашающий.

– Господь с Вами, Сергей Геннадьевич! – ахнула Жанна Руфиновна. – Куда же это Вы в таком псевдокрасноармейском виде собрались?!

– Я полагаю, самое время вырубить в озере прорубь. Вот этим и собираюсь заняться! – гордо доложил Сергей Геннадьевич, и лицо его преисполнилось благородной ответственности за порученное самому себе преважнейшее задание.

Жанна Руфиновна с Марусей переглянулись, и, мгновенно осознав, что спорить бессмысленно, положились на волю судьбы, благословив Сергея Геннадьевича на ледовое побоище.

Вскоре, чрезвычайно довольный собой и взбодренный полезным физическим трудом на холодном воздухе, Сергей Геннадьевич воротился.

– Кто не трус, прошу в подлунную купель! – объявил он и, скинув комиссарский кожан, побежал с морозу париться.

А Маруся с Жанной Руфиновной решили разведать, что за прорубь сотворил Сергей Геннадьевич.

Прорубь оказалась странной неправильной формы, с неровными острыми краями. Окунаться в нее ни Марусе, ни супружнице ваятеля не захотелось.

– Пожалуй, Марусенька, надо еще хотя бы пару раз попариться и морально настроиться, – в задумчивости сказала Жанна Руфиновна.

И стало Марусе ясно, что если кто в купель и окунется, то только сам Сергей Геннадьевич, – из соображений подтверждения собственной, в амплуа создателя прорубей, значимости.

После двух заходов в парилку и пропаривания березовым веником вышла Маруся из теремка и на глазах у удивленных распушившихся кошек, повизгивая, натерла себя снегом. От этой процедуры ощутила Маруся в своем бренном теле такую легкость, будто оно воспарило и растаяло, слившись со звездами и затерявшись в созвездиях. Такой космический восторг требовал логического завершения, – как вы понимаете, в виде Марусиного взлета над искрящейся снежной поверхностью деревенского озера. Но ведь до сих пор у Маруси только над Москвой летать получалось (не считая горнолыжного польского полета, – но там, понятное дело, глинтвейн и трамплин свое волшебное дело сделали). А теремочная банька в сотне километров от Москвы находилась. Тогда Маруся решила полет сымитировать, хотя бы и без отрыва от земли.

Дабы окрылиться, расправила она банное полотенце у себя за спиной на вытянутых руках и натянула его как можно сильнее. Вдруг поднялся ветер. Полотенце затрепыхалось, а Маруся снова взвизгнула. Кошки шарахнулись в стороны, снежные хлопья с земли поднялись, метелью вокруг Маруси закружились, и, задержав дыхание, плавно поднялась она над землей чуть выше теремочных окон. Дух у Маруси захватило и, как ни странно, тело ее разогрелось еще более, чем в бане: и чувствовала она его, и не чувствовала: словно только что на свет родилась и земного притяжения еще не осознала.

Несмотря на вполне понятные страхи и опасения (за городом-то летать Марусе было внове), осторожно взмахнула Маруся у себя за спиной полотенцем и поднялась выше баньки, до самой макушки дыма из трубы. От восторга засмеялась Маруся звонко-звонко, опустилась чуть ниже и в окошко заглянула, – а там Жанна Руфиновна с Сергеем Геннадьевичем у камина в ладушки играют! Вот забава-то! Расхохоталась Маруся еще звонче, осмелела, несколько раз полотенце за спиной встряхнула и рискнула в полете направиться к озеру. Там, над ледяной гладью, дала она себе волю и устремилась выше, – туда, где обычно летают птицы.

Вдруг откуда ни возьмись в ясном небе появилась маленькая снежная тучка. Снежинки Марусю окружили, и давай хохотать и водить вокруг нее хороводы. Нарезвившись, отпустили они Марусю, и оказалась она одна в поднебесном звездном безмолвии, – над Москвой такого не бывает. Да и не задерживалась надолго Маруся до сих пор в своих полетах. А эта ее взлетная подмосковная импровизация не на шутку затянулась. От этого стало Марусе не по себе, и начала она снижаться.

Тут-то и увидела Маруся творение рук Сергея Геннадьевича. А именно – несовершенную, но вдохновением созданную прорубь. А в ней – отражение зимнего неба с ясным месяцем во главе. Неодолимое желание овладело вдруг Марусей – в этой проруби непременно искупаться. Спустилась она чуть ниже и, примерившись, в купель нырнула. Да видно, от воздействия ледяной воды волшебство с Маруси схлынуло, и чуть не задохнулась она от страха и холода. А края у проруби были острые, и невозможно было оттуда выбраться самостоятельно.

Стала Маруся звать на помощь.

Хорошо, что Жанна Руфиновна в это самое время наслаждалась снежным обтиранием у банного порожка. Услышала она Марусины крики, кликнула Сергея Геннадьевича, вместе они ее из проруби вытащили и в баньке вениками хорошенько отпарили: поочередно – березовым, дубовым и пихтовым. А потом отпоили ее чаем с мятой и малиновым вареньем.

Все ладошки и ноги себе Маруся о края проруби расцарапала. Долго потом заживали на ней рваные ссадины. Но разве же это плата за такой бесценный зимний подмосковный полет! Как говорится, до свадьбы заживет. А я, позвольте заметить, намереваюсь на Марусиной свадьбе в недалеком будущем покутить.

О своем полете Маруся, по понятным причинам, умолчала. Так и пребывают Сергей Геннадьевич с Жанной Руфиновной в полном неведении.

Впрочем, тайное, как известно, непременно становится явным. Вот прочитают они теперь мои рассказки, вся правда им и откроется. И придется Марусе держать ответ перед друзьями. Так она им и скажет: нырнула, мол, в вашу прорубь с высоты птичьего полета. И они ей, конечно же, поверят.

А уж Вы, Любезный Мой Читатель, сами за себя решайте, верить мне или нет.

Из следующей рассказки вы узнаете о влиянии состояния обуви на дамское настроение