Среди прочих Марусиных ухажеров выделялся он флегматическим нравом, пухлым кошельком и, при грузном своем телосложении, – неожиданной для полного человека грациозностью и статью. Был он неравнодушен к моде и стилю и любил носить яркие джемперы и цветные шарфики. Чем компенсировал меланхоличное выражение своего лица и монотонность речи.

Марусю он высмотрел на ювелирном вернисаже, где она предавалась эстетическому созерцанию драгоценностей, а Олег Мефодьевич покупал себе перстень ценой в полмиллиона отечественных денег.

Категорически не надеясь на взаимность (а, может быть, не особенно ее желая), Олег Мефодьевич просил у Маруси только дружбы, заключавшейся в неспешных автомобильных прогулках по Москве и Подмосковью, а также долгих телефонных разговорах.

Маруся таким ненавязчивым приятельством не тяготилась и позволяла Олегу Мефодьевичу изображать из себя платонически настроенного воздыхателя.

Он называл Марусю «зайчоночком», но, по причине отсутствия какой-либо эмоциональной окраски в произнесении Олегом Мефодьевичем сего слащавого прозвища, Марусе это не претило.

Что Марусю в Олеге Мефодьевиче восхищало, так это его ухоженность. Он всегда был красиво причесан и одет с иголочки. Создавалось впечатление, что он только и делает, что бесконечно себя облагораживает.

– Как Вам это удается? – спросила однажды Маруся Олега Мефодьевича.

– А я, Зайчоночек, из салонов красоты не вылезаю, – запросто ответил Олег Мефодьевич.

– Шутите?!

– Отнюдь.

– Вот это да! – искренне восхитилась Маруся. – Каждый день туда ходите?

– Почти, Зайчоночек. А Вы?

– А я раз в месяц стригусь и маникюрюсь, – призналась Маруся, утаивая, что маникюры-педикюры она делает себе собственноручно, без малейшего салонного вмешательства. И стало ей как-то даже неловко.

– Раз в месяц? И только? – без восклицания удивился Олег Мефодьевич. – Да ладно, Зайчоночек. Быть того не может.

– Вы такая… шикарненькая, – добавил он как будто даже с сожалением и как-то виновато на Марусю посмотрел.

А Маруся так сконфузилась, что Олег Мефодьевич понял, что говорит она чистую правду.

При следующей же встрече вручил Олег Мефодьевич Марусе сертификат на полное и единовременное обслуживание в любимом им салоне красоты, сопроводив свой подарок краткой речью.

– Друг мой. Зайчоночек. Вам необходимо это испытать, – своим обычным, лишенным эмоциональных всплесков тоном объявил даритель и настолько мечтательно закатил глаза, что развивать сопроводительную речь далее не имело смысла.

В выходные отправилась Маруся воплощать подарок в жизнь.

Стоило ей переступить порог салона, как обступили ее специалисты всех известных и неизвестных Марусе видов косметологического обслуживания.

И стали они наперебой предлагать Марусе свои услуги. Да так интенсивно, что Марусе невозможно было даже слово вставить.

– Аххххх, – ворковали косметологи на вдохе, – ногти и волосы мы Вам нарастим, брови – наоборот повыщипываем и придадим им модную форму. Волосы выкрасим потребным сезонным оттенком, и так их заламинируем да отполируем, что будут блестеть как атласные.

– Но ведь я ни разу волосы не красила и красить не намерена, – пробурчала Маруся.

На это Марусино замечание коллектив салонных работников ответил дружным гулом изумленного сомнения.

– Зачем же Вы нас обманываете, Марья Васильевна?! Такой красивый цвет волос не может иметь естественное происхождение!

Вся обступившая Марусю салонная рать воззрилась на Марусину голову.

Наступила пауза, после которой почтенное собрание зажужжало:

– Выглядят как натуральные. Краска, что ли, какая-то чудодейственная? Но откуда здесь тогда неохваченные колором седые ниточки? Что за странный непрокрас?

– Да говорю же вам! Не крашу я волосы!

– Аххххх! – переключаясь на другой объект вероятного косметологического вмешательства, коллективно таращили глаза салонные специалисты. – Вы не носите сережек?! Это надо срочно исправлять! Сделаем Вам по две дырки в каждом ухе. Можно заодно и в носу. А хотите, и пупок пропирсингуем?

– Аххххх, – продолжалось коллективное наступление, – Ваши губы слишком бледные! Нанесем татуаж и подкачаем губки гелем. Кстати, вон ту морщиночку, что над переносицей, надо срочно ботоксом разгладить.

«Разгладить?! Ботоксом?! Мою любимую морщинку, порожденную бесценным жизненным опытом? Символ нажитой таким трудом маломальской мудрости?!!» – нахмурилась Маруся, углубляя едва заметную складку.

– Аххххх, – нависали над Марусей косметологи и парикмахеры, – лицо Ваше несомненно требует грима. Без тонального крема сейчас нельзя, – не комильфо!.. Как?! Вы не штрихуетесь подводкой?! Не удлиняете ресниц по современным технологиям?! Румяна не используете? Веки не тонируете?! Что Вы, Марья Васильевна! При всем уважении…

И доблестные салонные сотрудники наперебой продолжили предлагать Марусе услуги по изменению дизайна ее лица и тела.

Такую перспективу глобальной переделки естественного Марусиного состояния нарисовали верные своему делу профессионалы, что представилась Маруся сама себе этаким Франкенштейном или, в лучшем случае, сотворенной ему в пару подружкой.

– Ну уж нееет! – вырвавшись из плотного окружения, тихо, но решительно возразила она. – Вот что, друзья мои. Вы мне сейчас красиво волосы подровняете, потом тщательно ногти подпилите, тело в известных местах отдепилируете и с миром отпустите меня на волю. Договорились?

– Но сертификат Ваш, Марья Васильевна, в таком случае не будет полноценно использован!

– Зато и я не буду использована, – улыбнулась Маруся. – И сохраню себя в своей индивидуальности.

– Послушайте, Марья Васильевна, – захватив Марусин локоток и увлекая ее в дальний угол салона, мягчайшим вкрадчивым голосом начал главный (судя по высокому ирокезу, петушиному гонору и крупной клетчатой бабочке) стилист салона, – стоит только нам довериться, и мы из Вас такую картинку сделаем, что Вы себя в зеркале не узнаете!

– Я ведь только что Вам объяснила, – строго сказала Маруся, отстраняясь, – что в зеркале себя узнавать мне необходимо. А поэтому… – повысила она голос.

– Вас понял, Марья Васильевна, – с почтением склонился Ирокез и, словно командир спецназовцев на боевом задании, ловкими движениями рук и пальцев, без единого слова, раздал задания своей команде – кому-то выйти вон, а кому-то занять место постоянной дислокации.

А Маруся, застрявшая в ощущении потенциальной жертвы вивисекции, только тогда расслабилась, когда увидела полный реестр предстоящих процедур, предоставленный ей для подписи. И все равно испуганно вздрагивала при появлении в поле зрения неизвестных ей инструментов. Мало ли что!

Через пару часов, провожаемая Ирокезом, не умевшим за потоком любезностей скрыть свое разочарование, Маруся задумалась о предстоящем этим вечером свидании с дарителем сего салонного приключения. Ведь перед ним неплохо было бы предстать хотя бы чуточку преображенной. А Маруся так устала от борьбы за право остаться непеределанной, что преобразилась в салоне скорее в другую сторону, нежели в планируемую для нее Олегом Мефодьевичем.

Вышла Маруся на улицу, огляделась и увидела напротив парк с роскошным, нетронутым косой лугом. Перебежала она дорогу, дошла до поляны, обжитой целующимися парочками, и, повинуясь своей волшебной интуиции, присела на пенек и сорвала по одному цветку каждого вида: василек, ромашку, колокольчик и еще с десяток разноцветов бог знает какой породы.

Поднесла Маруся незамысловатый букетик к своему лицу, глубоко вдохнула луговые ароматы, а потом сплела из цветов венок и, вдохновленная немудреной красотой полевых даров, вспорхнула над Москвой в летнее небо.

Там, в поднебесье, надела она венок себе на голову и, закутавшись в перистое облачко, позволила себе отдохнуть, ни о чем земном не думая.

Трудно сказать, сколько времени провела Маруся в таком блаженном состоянии, потому как время там, за облаками, течет совсем иначе.

Однако на свидание с Олегом Мефодьевичем Маруся, спустившись на землю после поднебесной релаксации, как раз успела. И в зеркало предварительно успела посмотреться. И хорошо, что посмотрелась. Потому что оказалось, что совсем забыла Маруся про свой цветочный веночек, который в полете растрепался, а лепестки, рассыпавшись душистым семицветьем, покрыли свежую Марусину прическу невесомой цветочной сеточкой. Дабы не смутить Олега Мефодьевича, помотала Маруся головой, и лепестки, подхваченные ветром, взмыли ввысь. А через мгновение увидела Маруся в небе, прямо над собой кусочек радуги. Хотя ни дождя, ни даже туч поблизости не наблюдалось.

Рассмеялась Маруся от радости и приятных воспоминаний о своей поднебесной релаксации, загадала заветное желание, помахала цветочной радуге ручкой и нырнула в кабриолет, поданный Олегом Мефодьевичем.

– Да Вы, Зайчоночек, настоящая принцесса. А благоухаете словно нимфа. От волос Ваших полевыми цветами веет, а от лица – свежайшим горным воздухом. Даже мой престижнейший парфюм сравнения с такими натуральными ароматами не выдерживает. Ай да мастера. Ни секундочки в них не сомневался, – прищелкивая языком, без пауз и акцентов, монотонно восхищался Олег Мефодьевич. – Завтра же пойду в салон, объявлю им благодарность и попрошу их сделать мне макияж, – примерно такой же, как у Вас. Что за пудру для освежения Вашего лица они использовали? Не припомните? А волосы каким колором окрашивали? Ах, как они у Вас заблестели, Зайчоночек. Шикарненько. А главное – натуральненько.

И такими искренними были нудноватые восторги Олега Мефодьевича, а глаза его так нехарактерно для его темперамента поблескивали, что не стала Маруся разочаровывать доброго друга. А сказала, что не помнит всех тонкостей косметологической обработки своей персоны. А потому о нюансах расколеровки и тонировки рассказать не сможет, о чем искренне сожалеет.

Покачал Олег Мефодьевич разочарованно головой, пощелкал звонко языком, на том и успокоился.

– Олег Мефодьевич, – не сдержала любопытства Маруся. – А Вы эпиляцию в салоне делаете?

– А как же, Зайчоночек, – с подобием энтузиазма отозвался Олег Мефодьевич. – Всё мое тело искусно проэпилировано. А что? Неужели Вас в этом смысле обделили? Ох, Маруся, а я весь гладенький как младенец, – вдруг расплылся он в улыбке, – Люблю, знаете ли, по бедру своему, да и по другим, более труднодоступным местам ладонью провести и ощутить полнейшую их отполированность.

Маруся на Олега Мефодьевича с умилением посмотрела и поняла, что никогда она с ним не станет целоваться. Даже если Олегу Мефодьевичу, по какой-то фантастической причине, вдруг приспичит.

Тем временем Олег Мефодьевич, усмотрев что-то интересное в зеркале заднего вида, вдруг защелкал языком, заерзал, завертел головой и, в конце концов, к удивлению Маруси, неожиданно припарковался.

– Оглянитесь-ка, Зайчоночек, – проговорил он с волнением, близким к восклицанию. – За нами – радуга. Я такой красоты в жизни своей не видывал. И ведь ни тучки на небе, и ни капли влажности в атмосфере. Какое-то волшебненькое, скажу я Вам, Марусенька, явление.

Обернулась Маруся и увидела двойной семицветный мост над тем парком, где она цветы на лугу собирала. И что самое удивительное, – дождя тем вечером ни в Москве, ни в ее окрестностях так и не случилось.

Хотите – верьте, хотите – нет.

Из следующей рассказки вы узнаете о том, каким образом можно обольстить Марусю

Маруся и Алые Паруса-2

Однажды Марусина подруга Алёна Николаевна была внезапно приглашена на великосветскую московскую тусовку прямо в разгар ее с Марусей совместного посещения очередной художественной выставки.

– Ну не оставлю же я Вас, Марусенька, в одиночестве переваривать вернисажные впечатления! – на выходе из музея объявила Алёна Николаевна и, не принимая возражений, затолкала Марусю в такси.

– Куда же мы направляемся, Алёна Николаевна? – поинтересовалась Маруся.

– А это, Марусенька, пусть будет для Вас сюрпризом, – загадочно улыбнулась Алёна Николаевна и велела таксисту прибавить скорости.

Сюрпризы, в разных их проявлениях, одной, авантюрной стороной своей натуры Маруся обожает. Но другая сторона ее характера, дюже консервативная, всякого рода неожиданностей побаивается. И стоит зайти речи о сюрпризах, это пресложное сочетание опасения и обожания вызывает в Марусиной душе ни с чем не сравнимый трепет.

Промчавши пол-Москвы, такси затормозило у шлагбаума.

– Сюрприиииз, Марусенька! – провозгласила подруга, когда машина миновала пункт охраны.

– Вот уж сюрприз так сюрприз, Алёна Николаевна… – выглянув в окно, мрачно отозвалась Маруся и скривила губы.

– А что не так, Маруся? – огорчилась Алёна Николаевна. – Посмотрите, куда я Вас привезла! Это же элитнейший и престижнейший микрорайон! «Алые Паруса» называется! И мы с Вами будем сегодня в здешней золоченой квартире весь субботний вечер тусоваться!

– Понимаете, Алёна Николаевна, побывала я здесь уже однажды.

– Да ладно?! – округлила глаза Алёна Николаевна. – Признавайтесь-ка, Маруся, у мужчины?

– Вот именно, Алёна Николаевна. У мужчины. И с тех пор ни романтичная Ассоль, ни ее чудо-возлюбленный Грей с этим местом у меня совсем не ассоциируются (читай «Маруся и Алые Паруса», сезон 3).

– Ну так идемте же, Маруся, исправлять эти Ваши неприятные впечатления! – оптимистично призвала Алёна Николаевна и, смутив симпатичного таксиста порцией своих фирменных взоров, стала подругу из такси выталкивать.

В просторной квартире пахло новой мебелью, свежими салатами и майским ветром, норовящим распахнуть приоткрытые фрамуги.

Виды на Москву-реку манили панорамным совершенством, и, восторгаясь пейзажами, Маруся так бы и прилипла к прозрачным стенам, если бы не рояль, украшающий эркер гостиной. Изысканный, сливочно-белый, окруженный белыми декоративными колоннами, он возвышался на миниатюрной сцене.

«Словно в концертном зале, – восхитилась Маруся. – Интересно, часто ли этим божественным инструментом здесь пользуются?».

Друзья Алёны Николаевны, милые люди активного возраста, приготовили фуршет на полсотни персон. Отмечалось новоселье, и по этому случаю хозяева не поскупились. Но, то ли из-за скопления незнакомого народа, то ли из-за неприятных воспоминаний есть Марусе совсем не хотелось. Тем более что Алёна Николаевна, оставила Марусю в одиночестве и мелькала своими огненными локонами то тут, то там, изредка помахивая ей ручкой. А Марусе с каждой минутой становилось все грустнее. С бокалом в руке бродила она среди разгоряченных разговорами и шампанским гостей, и даже игристый напиток не добавлял ей радости.

Наконец, нашла она в углу просторной гостиной удобное кресло, и, некстати вспомнив неприкаянную героиню «Служебного романа», в нем устроилась. «Не хватает только потрепанных журналов, сигареты и поношенного делового костюма», – расстроенно вздохнула про себя Маруся.

Такое кресельное одиночество среди развеселой толпы повергло Марусю в дискомфортную печаль, грозящую излиться в продолжительную тоску. Но как раз тогда, когда Маруся готова была и на себя, и на Алёну Николаевну из-за этого внепланового фуршета разозлиться, из глубины гостиной полились чарующие звуки.

И Маруся догадалась, что под чьими-то умелыми пальцами ожил рояль.

Поднялась она с кресла, подхватила с подноса свежий прохладный бокал с шампанским и устремилась к фортепианным переливам.

За роялем сидел мужчина. Не ахти какой привлекательный, сутуловатый и далеко не молодой. Но Маруся, словно зачарованная, сходу приросла восхищенным взором к его длинным, ловким пальцам и стояла так, околдованная их перемещениями по клавишам и мелодией, которую они извлекали из рояля.

Здесь обязан я сделать лирическое отступление, дабы Вам, Любезнейший Читатель, сообщить, что мужчины, скажем, со скрипками, виолончелями и даже гитарами не вызывают в Марусе практически никакого душевного трепета. Так же равнодушна она ко всякого рода барабанщикам и саксофонистам. Но стоит только существу противоположного Марусе пола сесть за фортепиано и начать умело извлекать из него мелодии, как Маруся сразу же оказывается на грани влюбленности, усугубленной предобморочным состоянием.

Доложу Вам, Любезный Мой Читатель, по секрету, что корни этой Марусиной пианомании уходят во времена ее далекого детства.

Было Марусе всего четыре года, когда она впервые увидела мужчину за клавишным инструментом. Это был Марусин сосед. Он был старше Маруси на десяток лет, и звали его Кешка Цыбин. В то время как Маруся осваивала черно-белые клавиши одним пальчиком, старательно выводя дошколятскую «Мишку с Куклой», Кешка из-под палки посещал музыкальную школу, не осознавая, какую власть над склонными к романтике женскими сердцами может обрести, подружившись с семью октавами.

Однажды Кешка явился в гости к Марусиному старшему брату, сел за пианино и сбацал задорное попурри. Первый же аккорд, взятый Кешкой легко и смело, поверг маленькую Марусю в состояние пылкой влюбленности, а второй – в состояние, близкое к потере сознания. Подобные эмоциональные взрывы вызывал вмаленькой Марусе каждый Кешкин фортепианный визит. А было их немало. Ведь освоив инструмент, Кешка при каждом удобном случае любил блеснуть на публике своими благоприобретенными навыками.

С тех пор Маруся обученных игре на фортепиано мужчин побаивается, потому как в сохранении своей адекватности относительно этой части мужского населения сильно сомневается. Опьяняют ее пианисты и околдовывают. И теряет тогда Маруся связь с реальностью. Все ее волшебные способности в мелодическом колдовстве растворяются, интуиция дает сбой, и перестает Маруся себя контролировать.

Вот и поспорьте после этого с теорией устойчивости детских впечатлений!

Упражнения Кешкиных музыкальных пальцев так запали когда-то в Марусину девичью душу, что до сих пор воспоминания о них ее не покинули. Потому как была она от них без ума. Но если пальцы еще могли как-то Марусю обмануть, то Кешкина улыбка – никогда. В нее Маруся тоже была безумно влюблена. А потому, когда пианист, сняв руки с клавиш и подняв голову, публике улыбнулся, у Маруси, и без того близкой к обмороку, подкосились ноги. А в руках она почувствовала слабость и чуть не уронила бокал с шампанским.

– Кешка?! Цыбин?! – ахнула Маруся, крепко прижимая бокал к груди, словно бы этот стеклянный сосуд помогал ей удерживать равновесие.

– Верно, Иннокентием кличут. Григоричем. И фамилия моя, – с удивлением отозвался музыкант, направляясь к Марусе. – С кем имею честь?

– Я – Маруся. Мы с Вами встречались. И не раз. А познакомились, когда мне было четыре года, а Вам – четырнадцать. Помните? Дом восемь, квартира двадцать пять.

– Маруся?! Вот так встреча! – всплеснул руками Иннокентий Григорич. – Так вот в какую даму девочка с косичками выросла!

– В какую? – кокетливо спросила Маруся.

– Привлекательную и обаятельную, – ответил Иннокентий Григорич, – Пойдемте, Марусенька, выпьем шампанского за удивительнейшую встречу. Постойте-ка! Не может быть! Сколько же Вам должно быть лет?

Маруся с шутливым укором на Иннокентия Григорича посмотрела и взяла его под руку.

Иннокентий Григорич далеко от рояля Марусю уводить не стал, а предложил ей устроиться поблизости, на диванчике. Расчет его, вольный или невольный, был предельно точен. Сохраняя рояль в поле Марусиного зрения, Иннокентий Григорич мог быть уверен в ее горячей заинтересованности. Ибо его образ, непосредственно связанный с роялем, будил в Марусиной душе бурю всяческих эмоций, подкрепленных музыкой и воспоминаниями.

– Ну так поведайте мне, Марусенька, историю Вашей взрослой жизни! Расскажите о работе, о семье, о планах на будущее…

И Маруся отвечала, что работу имеет подходящую, живет в достатке рядом с любимой дочерью, в будущее смотрит с интересом и на данный конкретный момент замужеством не обременена.

– Как?! – тривиально изумлялся Иннокентий Григорич. – Такая женщина – и на свободе?!

А Маруся, фокусируясь на его музыкальных пальцах, вращающих бокал с шампанским, от избытка чувств едва сознание не теряла.

– Так вот Вы где, Марусенька! – вывел Марусю из состояния околдованности знакомый голос.

– Ой, Алёна Николаевна! Познакомьтесь, это Кеша. Э-э-э… Иннокентий Григорич. Человек из моего детства, сосед по подъезду, – неуклюже представила старого приятеля Маруся.

– Оччч приятно, – холодно отреагировала Алёна Николаевна. – Можно Вас, Марусенька, на минутку?

И взяв Марусю за руку, Алёна Николаевна увела ее к камину.

– Что за чувака Вы тут откопали?! Я, конечно, понимаю, подгузниковые воспоминания и все такое… Но ведь он для Вас стар и, Вы уж меня простите, совсем не комильфо!

Она брезгливо поморщилась.

– Вы только посмотрите, Маруся, сколько здесь приятных во всех отношениях, состоятельных, видных и возможно даже холостых мужчин! Уверена, ежели бы Вы задумали кого-нибудь закадрить, успеха Вам не миновать. Если я не ошибаюсь, Мужчина Вашей Мечты, – ну кроме, разумеется, почившего в позапрошлом веке Пушкина Александра Сергеича, – до сих пор не найден. Так неужели этот хмырь достоин чести заменить искомое?

– Хмырь?! Да что Вы такое, Алёна Николаевна, говорите! – возмутилась Маруся.

Тут Иннокентий Григорич возле подруг нарисовался. В руках он держал две большие чашки.

– Дамы, не хотите ли угоститься пуншем?

Маруся глаза на Иннокентия Григорича подняла и ужаснулась, – лицо его бороздили морщины, редеющие волосы были неумело напомажены бриолином, глаза неопределенного цвета словно пеленой подернулись, и улыбался он как будто виновато и неуверенно. Где же Кешка?! Где его улыбка, жившая в Марусиных воспоминаниях и возрожденная в реальности вот только что, всего четвертью часа ранее?! С последней надеждой посмотрела Маруся на руки Иннокентия Григорича. И увидела совсем невыразительные, узловатые пальцы.

Словно ребенок, обнаруживший под костюмом Деда Мороза пьяного папу, с мольбой о возвращении сказки посмотрела Маруся на Алёну Николаевну. Но та в ответ лишь поджала губы и отвернулась, – мол, не виновата я, подруга, в крушении Ваших иллюзий.

Тут хозяйка квартиры позвала Алёну Николаевну осматривать комнаты, и снова замелькали в разных, отдаленных от Маруси углах огненно-рыжие локоны.

Воспользовавшись временным Марусиным одиночеством, Иннокентий Григорич увлек ее к роялю, попросил встать поближе, а сам уселся на рояльную банкетку.

– Сейчас, Марусенька, я буду исключительно для Вас музицировать. Будьте уверены.

И Иннокентий Григорич принялся исполнять пьесу за пьесой, без перерыва, – из Моцарта, из Аббы, из Битлов и даже из Дэвида Боуи.

С каждым новым пассажем становился он моложе. Глаза его прояснились, морщины разгладились, и в улыбке проступил прежний юный Кешка. Что же до бриолина, после первых трех аккордов Маруся его замечать перестала.

Зачарованная, следила она за искусными пальцами и млела.

Вскоре разгоряченный музыкой и Марусиным присутствием Иннокентий Григорич перешел на джаз, и сознание Марусино совсем помутилось. Все ее нутро горело огнем, и испытала она состояние, близкое к вожделению. Финальные же аккорды, взятые Иннокентием Григоричем, вызвали в Марусе бурю эмоций, схожую с мультиоргазмической концовкой умопомрачительного секса.

Голова у Маруси закружилась, ноги ослабели, покачнулась она и бокал-таки не удержала. Вслед за звоном стекла раздались вокруг нее ахи и охи, а чьи-то ловкие руки Марусю подхватили.

Не сплоховал Иннокентий Григорич, в посторонние мужские объятия падать Марусе не позволил. Усадил он ее в большое кресло, но на сей раз, к несчастью Иннокентия Григорича, из-за публики, скучившейся по причине мимолетной паники, рояль в поле Марусиного зрения не попал. А потому колдовское превращение Иннокентия Григорича из прекрасного принца в безобразного квазимодо совершилось очень быстро, и, пришедши в себя, Маруся поспешила найти Алёну Николаевну, дабы обрести в ней защиту от докучливых ухаживаний.

Вечеринка близилась к концу. Приглашенные стали расходиться. Маруся, облаченная в плащ и шарфик, с нетерпением ожидала подругу у выхода. Вдруг кто-то приобнял ее за плечи. Нетрудно догадаться, что был это Иннокентий Григорич. Придавши голосу максимальную музыкальность и проникновенность, он почти припал губами к Марусиному уху.

– А поедемте, Марусенька, ко мне в гости!

Марусю передернуло.

– А рояль у Вас дома имеется? Или хотя бы пианино? – вместо ответа поинтересовалась она, отстраняясь.

– Ни рояля нет, ни пианино. Зато имеется гитара, – хорошо настроенная и высокого качества. Я Вам, Марусенька, могу пропеть романсы.

К сожалению, с помощью гитары очаровать Марусю было невозможно. И поэтому, во избежание конфузной ситуации, предпочла она покинуть гостеприимный дом вместе с Алёной Николаевной, оставив Иннокентия Григорича в глубочайшем разочаровании.

– Эх, Марусенька! – сокрушалась в такси Алёна Николаевна. – Так мы с Вами сегодня никого и не закадрили. Столько шансов упущено!

И тут же, поправив огненные локоны и напомадив губы алым, меняла тон своих речей на оптимистический.

– Ну так что же сожалеть о профуканных возможностях! Вон какого симпатичного и молодого таксиста нам с Вами опять прислали! Не спросить ли у него о наличии подобного приятеля и не замутить ли нам ночную оргию на четверых? А, Марусенька?!

Ох уж эта Алёна Николаевна с ее безудержными эротическими фантазиями!..

Что же до Маруси, до сих пор, бывает, снятся ей Кешкины гибкие пальцы, его чарующая улыбка и сливочно-белый рояль в окружении белоснежных колонн. После таких снов просыпается Маруся в преотличнейшем настроении, до краев наполненная музыкой. И радуется тому, что случился в ее жизни этот волнительный музыкальный экскурс в далекое прошлое и что ее воспоминания об «Алых Парусах», так или иначе, отныне имеют окраску музыкально-романтическую.

Так что, ежели кто из вас, Любезнейшие Читатели, желает Марусю очаровать, пусть игре на фортепиано обучается. Было время, я и сам об этом подумывал, да теперь уж поздновато. Потому как пользоваться Марусиными слабостями мне, как старинному другу, посвященному в сокровенное, не полагается. Да я и не пытаюсь. Хотите – верьте, хотите – нет.

Следующая рассказка – школьно-выпускная, родительско-лирическая