Однажды прохладным сентябрьским деньком заехали за Марусей ближайшие ее друзья Жанна Руфиновна и Сергей Геннадьевич и повезли ее в свою подмосковную теремочную баньку (читай «Маруся в бане», сезон 3) на первое осеннее пропаривание.

По дороге вся компания посетила рынок, дабы затариться вином, шашлычным мясом, овощами и фруктами.

Увлеклись Маруся с Жанной Руфиновной подбором добротных огурцов и помидоров, да и потеряли из виду Сергея Геннадьевича.

– Исчез, – спокойно заметила Жанна Руфиновна.

Дело в том, что к такому повороту событий ей было не привыкать. Потому как супруг ее, по многолетним наблюдениям, обладает даром внезапного исчезновения и такого же внезапного появления в непредсказуемых местах, вне законов общедоступного времяисчисления. Маруся даже подозревает Сергея Геннадьевича в способности к телепортации, но Сергей Геннадьевич ни разу в этом не признался, как Маруся его ни допрашивала. Впрочем, возможно, пользуется он своими способностями неосознанно. И тогда становится понятна его искренняя уверенность в отсутствии у него оных.

– Да вот же он! – воскликнула Маруся, в который раз убеждаясь в резонности своих подозрений.

Сергей Геннадьевич как из-под земли прямо перед ней возник. Излучая гордость добытчика, он держал в объятиях громадный арбуз.

– Вот! – сказал довольный Сергей Геннадьевич. – Красавец, правда? Такой большой и тяжелый, что ни в один пакет не помещается!

– Большой-то он, конечно, большой, – с сомнением разглядывая арбуз, согласилась Жанна Руфиновна. – но уверены ли Вы, супруг мой, в качестве этого количественно весомого продукта?

– Я бы Вас попросил, Жанна Руфиновна! – обиделся Сергей Геннадьевич. – Все возможные признаки сладко-сахарных арбузов я знаю наперечет! Кроме того, нельзя же сбрасывать со счетов и мою чрезвычайно развитую интуицию! Правильно, Марусенька?

– Несомненно, Сергей Геннадьевич, – коротко поддержала друга Маруся.

Хотя ее волшебная интуиция при взгляде на гигантскую полосатую ягоду предательски молчала. Непосредственный тактильный контакт со съедобным объектом результатов также не дал. Диагностировать пригодность выбранного Сергеем Геннадьевичем плода, не вскрыв его, не было никакой возможности. А посему решили друзья доехать до бани, дождаться поры десерта и тогда убедиться в исключительном умении Сергея Геннадьевича делать правильный арбузный выбор.

Ранней осенью, так же как и зимой, деревне благости не занимать.

Покоем и умиротворением дышит притихшее озеро, деловитые кошки разметают хвостами пеструю листву, а поздние яблоки просятся в корзины с опустившихся под их тяжестью веток.

Приятно выйти из парилки в костюме Евы и, вкусив свежего плода прямо с дерева, приобщиться к райскому блаженству.

И вот уже не по разу попарились Маруся с Жанной Руфиновной, а Сергей Геннадьевич в бане только мимоходом появляется. Весь в делах и заботах, – то шашлыки переворачивает, то воду в бочки подливает, то дрова в печку подбрасывает, то молотком на чердаке стучит, то забор топориком правит.

– Вы бы, Сергей Геннадьевич, попарились, – делает ему внушение Жанна Руфиновна. – Дело-то к ночи, время десерта на подходе, а Вы еще веником не хлестаны. Нехорошо это, не по банным правилам.

Но Сергей Геннадьевич будто не слышит, – то тут мелькнет, то там.

– Вот ведь неугомонный, – вздыхает Жанна Руфиновна. – Придется нам с Вами, Марусенька, к десерту без Сергея Геннадьевича приступать.

С этими словами вышла Жанна Руфиновна в сени, чтобы извлечь оттуда арбуз, помыть его и водрузить на стол. Да не тут-то было! Под силу было Жанне Руфиновне только по полу его катать, но поднять такую громадину она была не в состоянии.

Позвала тогда Жанна Руфиновна Марусю. Попробовали они вдвоем арбуз приподнять. Однако по причине своей округлости и гладкости он им не поддался.

– Сергей Геннадьевич! – хором заголосили Маруся с Жанной Руфиновной. – А Сергей Геннадьеви-и-ич!

Но ответа им не поступило.

Кинулись тогда дамы Сергея Геннадьевича повсюду искать. А его и след простыл. Даже мелькать перестал.

– Исчез, – констатирует Маруся.

– И что же теперь, Марусенька, прикажете делать? – сокрушается Жанна Руфиновна. – Напарились мы с Вами, водой холодной наобливались, медом даже намазались и все имеющиеся в наличии веники оприходовали. Теперь в этой большой полосатой ягоде заключается практически весь смысл нашего с Вами дальнейшего банного времяпровождения.

Маруся согласно головой закивала. Так желанен стал ей этот недоступный плод, что готова она была его разрезать прямо здесь, на полу в сенях.

Недосягаемость наделила арбуз такой магнетической силой, что с трудом оторвались от него Маруся и Жанна Руфиновна. Сели они у камина и стали раздумывать, как же им Сергея Геннадьевича найти и к омыванию и нарезанию арбуза безотлагательно привлечь.

Поразмыслив минуту-другую, Жанна Руфиновна вдруг глаза хитро прищурила и громко и выразительно так говорит:

– А знаете, Маруся, что-то мне не верится, что Сергей Геннадьевич арбузы выбирать умеет. Вот давеча он при Вас же хвастался, что наверно знает, что арбуз этот – сахарный. А я, при всем моем уважении к собственному супругу, вовсе в этом не убеждена. То, что арбуз имеет внушительные размеры, совсем не означает, что внутренность его дозрела до нужной кондиции. Как Вы, Марусенька, считаете?..

Не успела Жанна Руфиновна договорить, как дверь парилки распахнулась и оттуда выскочил распаренный Сергей Геннадьевич. Как он туда попал, одним небесам ведомо. Не иначе как в очередной раз бессознательно телепортировался.

– Ба! Сергей Геннадьевич! – расцвела Жанна Руфиновна. – А мы Вас повсюду ищем. А Вы, глядите-ка, в парилке прячетесь да разговоры наши дамские подслушиваете!

Но Сергей Геннадьевич на ее подколы не отвечал и сосредоточенно возился с арбузом в сенцах.

Через пять минут хорошо отмытая гигантская ягода возлежала на середине стола и ждала нарезания. А Сергей Геннадьевич решительно заносил над ней нож.

Арбуз и вправду оказался алым и сахарным.

– Вот! – торжествовал Сергей Геннадьевич. – И стоило подвергать сомнению мое умение?!

– Так ежели бы я пятью минутами ранее Ваше умение сомнению не подвергла, – кротко отвечала Жанна Руфиновна, – так и пускали бы мы с Марусей слюни над выбранной Вами распрекрасной неподъемной ягодой, не имея возможности изловить Вас в Вашем телепортическом мелькании.

– Хм-хм, – пробурчал в ответ Сергей Геннадьевич, быстрыми укусами оголил пару арбузных корочек и снова скрылся в парилке.

А через пять минут, обернутый полотенцем, с охапкой дров он уже входил в каминную комнату с улицы.

– Сергей Геннадьевич, а Сергей Геннадьевич! – не выдержала Маруся. – Признайтесь же наконец в несомненном использовании Вами приемов телепортации! Ведь из парилки никакого другого выхода на улицу, кроме как через эту комнату, а следовательно, – через наше с Жанной Руфиновной пристальное наблюдение, – не имеется!

Почесав затылок, Сергей Геннадьевич задумался. И Марусе показалось, что еще минута, и в его лице она обретет легального собрата по причастности к волшебству.

– Поверьте, Марусенька, я и сам не понимаю, как это получается, – обреченно вздохнул Сергей Геннадьевич. – Не контролирую, знаете ли, процесс. И даже не распознаю. Только по свидетельствам очевидцев выходит, что склонность к телепортации у меня имеется.

Так Маруся и думала.

– Не пойман – не вор, – развела руками Жанна Руфиновна. – По мне так лучше в таких неоднозначных явлениях не копаться.

– Ваша правда, Жанна Руфиновна, – согласилась Маруся.

Ведь свои волшебные способности она тоже не решается подвергать анализу. Хотя, в отличие от Сергея Геннадьевича, пользуется ими вполне осознанно, и, по большей части, контролируемо.

Сахарным арбузом тем вечером Маруся с друзьями насытились вдоволь. И поздними яблочками полакомились. А в ночи, после всестороннего пропаривания пихтовыми вениками, решились они на заплыв в осеннем озере.

Тихо и темно было вокруг, и только всплески воды, потревоженной купальщиками, нарушали безмолвие. Казалось, скажешь слово – и что-то важное уйдет в озерную глубину и не воротится.

Ясное небо сигналило звездами, пахло спелыми яблоками и крепким банным дымком. И столько волшебства таилось в этой осенней ночи, что ни полеты, ни телепортации, случись они тогда, никого бы не удивили.

Уж вы мне поверьте.

Из следующей рассказки вы узнаете всю правду о периодической Марусиной депрессии

Как Маруся с невеселым днем справлялась

Рискую остаться непонятым, но не люблю я семечек. Да, именно этих – банальных подсолнечных, жареных. Сору от них немерено, запах – специфический, а зубная эмаль от их расщелкивания портится.

И потом, одно дело, – лущить семечки на завалинке в деревне: там сей процесс гармонично вписывается в окружающий ландшафт, шелуха органично удобряет почву, а запах успешно выдувается ветрами. И совсем по-другому выглядит это нервозное действие в городе. Меня аж передергивает, когда наблюдаю я активных семечкопотребителей здесь, в московском метрополисе.

Вот и Маруся, так же, как и я, кривится и нос воротит, если кто-то на улице или в транспорте семечки грызет.

Однако как близкий друг, о некоторых скрытых пороках Маруси осведомленный, открою Вам, Любезнейший Читатель, маленький секрет. Дело в том, что дома у Маруси, как ни странно, всегда найдется пара увесистых пакетов жареных подсолнечных семян. Вскрывает она такие пакеты редко, в самом критическом случае. А именно – в случае своей так называемой «колодезной депрессии». Тогда Марусе бывает просто необходимо опуститься на самое дно воображаемого темного и глубокого колодца, чтобы, добравшись до этого самого дна, оттолкнуться от него и выбраться наружу, на свет и солнце.

Случается такое виртуальное колодезное приключение с Марусей очень редко. От силы два раза в году.

Аккурат на прошлой неделе, в пасмурное выходное утро проснулась наша Маруся от неприятнейшего сна, открыла шторы, глянула на хмурое облачное небо и шторы обратно задернула. Тут же поняла она, что утренняя зарядка на сегодня отменяется. И даже завтракать Марусе не захотелось. Вышла она на кухню, налила себе чаю, села за стол и заплакала. Отчего лились слезы, а плечи сотрясало глухими рыданиями, Маруся распознать не могла при всем своем желании.

Нет, конечно, обнаружить вескую причину горевания было вполне возможно, – будь то тоскливая погода за окном, или же продолжительное Марусино одиночество, или отсутствие каких-либо бодрящих планов на выходные. Однако ничего конкретного, пуская слезу этим утром, Маруся в виду не имела. Должно быть, время ее колодезной депрессии пришло. Только и всего.

Испивши чаю, утирая слезы и всхлипывая, достала Маруся из буфета большущий пакет с жареными семечками и высыпала их в огромную миску. Потом надела она самую теплую пижаму (клетчатую, с портретами Пятачка и Винни-Пуха), достала из комода два флисовых пледа, и, укутавшись в них, забралась на диван. Угнездившись с помощью десятка диванных подушек, включила Маруся телевизор и отыскала канал с сериалами.

По негласным правилам Марусиной колодезной депрессии, начинать должно было с самых слезливых, мелодраматических, с примитивными сюжетами и плоскохарактерными героями. Так проще было ввергнуть себя в состояние абсолютного безразличия и опуститься на уровень интеллекта ниже среднего. Что Маруся и сделала. При этом лузгала она семечки, потому что впихнуть в себя что-либо съестное, кроме этого презренного продукта, не могла, а желудок, тем не менее, урчал, испрашивая кушать. В такие дни семечки заменяют Марусе и завтрак, и обед, и ужин. К тому же, как утверждает Маруся, монотонное расщелкивание придает процессу погружения на дно необходимую ритуальную завершенность и помогает достигнуть нужной степени отупения.

Здесь, Любезный Мой Читатель, разрешите мне сделать лирическое отступление, посвященное способу извлечения Марусей семечкового плода из кожуры. Дело в том, что зубы свои Маруся бережет, и, дабы не нанести им ущерба в такой вредоносной депрессивной ситуации, приноровилась она расщелкивать семечки пальцами. Как у нее это получается, до сих пор не пойму. Вот сами попробуйте! И если у Вас получится, я первый Вас поздравлю с обретением навыка.

В разгар первого этапа погружения в мрачные колодезные глубины позвонила Марусе ее подруга, Алёна Николаевна.

– Что поделываете, Марусенька? Чем свои тело и душу в нынешний выходной занимаете?

– Семечки лущу и сериалы просматриваю.

– А, понятно. Погружаетесь, выходит, в Ваш сезонный депрессивный колодец… Вы бы лучше порно в сети отыскали, и, вдохновившись, вызвали бы к себе какого-нибудь нестарого и не очень Вам противного знакомого мужского пола. Вашу колодезную депрессуху как рукой бы сняло!

– Спасибо за премудрый совет Алёна Николаевна, но уж лучше я своим, традиционным и проверенным путем пойду, – сдерживая слезы, ответила Маруся и спешно распрощалась с подругой, чтобы продолжить свое неуклонное колодезное опускание.

Суббота была в разгаре, когда, отупев до нужной кондиции и ощутив себя пустой и никчемной, перешла Маруся к более художественно выверенным мелодрамам, с проработанными сюжетами и многогранными героями. В этих фильмах непременно кто-нибудь болел и умирал, влюбленные расставались, пароходы тонули, собаки терялись, стихии бушевали, а бывшие однокашники безобразно старели. Неожиданно в этом киношном аду наступал хэппи энд со всеобщей любовью и неминуемым примирением. На худой конец, всё завершалось щемящими ностальгическими воспоминаниями.

На этом этапе, как и положено по Марусиному колодезно-депрессивному сценарию, изошла она сопереживательными слезами, и погрузившись в киношные страсти, довела себя до реального катарсиса.

И только теперь, когда глаза Марусины уже распухли от слез, а на пальцах от долгого расщелкивания семечек появились мозоли, наступило у Маруси душевное облегчение. И тогда, согласно устойчивому плану, переключилась она на канал с комедийными сериалами. Сначала внимала она шуткам безучастно. Но постепенно, разогревшись и вылезши из-под пледов, начала несмело улыбаться, а потом и подхихикивать.

Между тем за окнами темнело, и зашторенная Марусина комната погрузилась в сумерки. Тут ей снова позвонила Алёна Николаевна.

– Ну как там, Марусенька, Ваше состояние?

– Перешла на комедийный канал и местами посмеиваюсь.

– Ага! – обрадовалась Алёна Николаевна. – Стало быть, дно депрессионного колодца Вы уже покинули?

– Ваша правда, Алёна Николаевна. Покинула, – слабо улыбнулась Маруся.

– Стало быть, семечки уже съедены?

– Почти. Не более горсточки осталось, – доложила Маруся, заглядывая в миску.

– Стало быть, через часок-другой Вы окончательно в себя придете и поедем мы с Вами по ночной Москве кататься и поедать японские роллы?

– Думаю, да, Алёна Николаевна.

– Ждите меня часам к десяти. Я за Вами непременно заеду. И не вздумайте сопротивляться моему привлекательнейшему предложению!

Пару часов спустя, вдоволь нахихикавшись, встала Маруся с дивана, размяла затекшие мышцы простейшими упражнениями, раскрыла шторы и распахнула окна настежь. Поглядев в звездное, расчищенное ветром от облаков небо, такой подъем ощутила она в своей воспрявшей душе, что захотелось ей подтвердить свое состояние немедленным коротким полетом. Что она и сделала.

А вернувшись, поморщилась от застрявшего в комнате стойкого запаха лущеных семечек. Ничего не поделаешь, – таков всегдашний побочный эффект Марусиной колодезной депрессии.

Проветрила Маруся комнату, пропылесосила всё вокруг, чтобы ни одной семечковой кожурки нигде не осталось, вымыла начисто миску и убрала ее подальше до следующего приступа хандры.

Потом приняла Маруся душ, смешивая разнообразные моющие гели и окутывая себя их ароматами, причесалась, намакияжилась, оделась в платье, чулочки, туфли на каблуках и в таком распрекрасном виде предстала перед Алёной Николаевной.

– Ух и зажжем мы с Вами сегодня, Марусенька! – восторженно предрекла Алёна Николаевна.

И покатили подруги по ночной Москве навстречу приключениям.

– Ну и как там, на дне колодца? – полюбопытствовала между прочим подруга.

– Мерзопакостно, – передернула плечами Маруся.

– Никак не пойму, Марусенька, зачем же Вы туда периодически спускаетесь?

– Послушайте, Алёна Николаевна, разве с Вами порой не случается этакого усреднено-серенького, противно-будничного душевного состояния, из которого воспарить душой ну никак не получается?! И повседневная обыденность этому ну ничуть не способствует! И вот барахтаетесь вы в этой застойной кашице, и затягивает она вас, и сколько вы ладошками по ней не бейте, выкарабкаться из болотца вряд ли получится. Тут полумеры не помогут, нечто радикальное нужно предпринять. Полагаю, именно в такие моменты депрессивное уныние в качестве защитной реакции меня и настигает.

– Защитная реакция?!

– Несомненно! Дно – толчок – полёт, – подтвердила Маруся, жестами обозначая уровни своих колодезных перипетий. – Результат сам за себя говорит.

Разумеется, о взаправдашнем своем полете Маруся умолчала. Но Алёне Николаевне было достаточно созерцания Марусиного праздничного облика, чтобы увериться в позитивном результате прохождения через колодезную депрессию.

– Соглашусь с Вами, Марусенька. Вы сейчас так выглядите, будто у Вас крыльяза спиной выросли!

– Ну так летимте же, Алёна Николаевна, вперед, к вкуснейшим японским роллам! – рассмеялась счастливая Маруся.

Алёна Николаевна поднажала на газ, врубила громкую музыку, и через полчаса они с Марусей поедали роллы и суши в японской ресторации.

Глаза Марусины светились, щеки розовели, голос звенел, – и следа от ее меланхолии не осталось. Хотите – верьте, хотите – нет.

В следующей рассказке Маруся случайно создает новый авторский кулинарный рецепт

Маруся и бутерброды

Собралась как-то раз вся компания Марусиных сотрудников на пикник. И поручили Марусе приготовить сэндвичи.

Маруся отнеслась к поручению очень ответственно. Закупила она всевозможных продуктов: мяса, рыбы, зелени, овощей и соусов. Перерыла весь интернет в поисках рецептов, набралась там всяческих рекомендаций, переосмыслила прочитанное и начала импровизировать. Полночи она бутерброды изготавливала, в пленку заворачивала и в корзину складывала. Заработавшись, переутомилась и заснула уже под утро.

А в Марусиных снах этот бутербродный бум отразился престранным сюжетом: занималась она сексом в позе «бутерброда», причем весьма сложносочиненного, то бишь одновременно с двумя мужчинами. Один из которых был Леонардо Ди Каприо, а другой, как ни странно, давний Марусин знакомый – Тимур Валерьевич, известный Вам, Любезнейший Читатель, прежде всего по рассказке о Большой Марусиной Любви (читай «Маруся и ее Большая Любовь», сезон 1). Тысячу лет Маруся с ним не виделась и даже не созванивалась. Он-то как раз и позвонил Марусе наутро после столь изысканного сновидения. Будто был оповещен, что сыграл преинтересную роль в сновиденческом Марусином перфомансе. Находился он тогда на отдыхе и пребывал в прекраснейшем расположении духа.

– Проснулся я сегодня, Марусенька, и почуяло мое сердце, что нечто интересное можете Вы мне поведать. А я так люблю послушать Ваши полные скрытого смысла удивительнейшие повествования!

– Да, верно Вы учуяли, Тимур Валерьевич, – удивившись, рассмеялась Маруся. – Есть у меня для Вас одна история.

Когда Маруся Тимуру Валерьевичу свой эротоманский сон изложила, он вскипел – вроде и в шутку, но как будто бы всерьез. Была у него такая манера, которую Маруся давно изучила.

Так вот, вскипев не то шутя, не то серьезно, Тимур Валерьевич набрал в легкие воздуха и громоподобно пробасил в трубку:

– Ну Вы, Маруся, даете! Бутерброд из меня делать вздумали! Да еще трёхслойный!

А потом вдруг обычным своим голосом, на октаву выше:

– Кстати, наверху я был или внизу?

– Точно помню, что не посередине, – отвечала Маруся.

– Ах, Маруся! Как Вы смеете к столь интимным сценам с участием моей персоны и Вашего, Марусенька, тела еще кого-то третьего присовокуплять! – басом громыхал Тимур Валерьевич.

И снова неожиданно переходил на свой повседневный голос:

– Впрочем, там ведь Ди Каприо был? Так и пёс с ним, пусть будет. Парень, вроде, вполне достоин нашей с Вами компании. Даже жаль, что сон это был, а не явь. Да-с…

Тимур Валерьевич замолчал и задумался. Думал он так напряженно, что трубку распирало от его сопения. А Маруся молча выжидала, про себя похихикивая.

– И все же, Марусенька, отправьте-ка этого Ди Каприо к чертовой бабушке! – определился наконец Тимур Валерьевич. – Нам с Вами вполне двойного бутерброда хватит. Не так ли, Маруся? Что же Вы молчите? Разве не слышите, как я негодую?! Аж море тут, за моей спиной заштормило! Удивляюсь я Вашей распущенности. Да-с. Вот и панаму мою ветром с головы сдуло. Лысина моя теперь беззащитна перед прямой солнечной радиацией. Что же Вы наделали, Маруся! Вашими неприличными повествованиями разбудили, понимаете ли, во мне зверя. И с Вашей помощью я тут на море ураган, получается, устроил?!

В трубке и правда сильный ветер завывал, Маруся хорошо его слышала.

– Да Вы, Тимур Валерьевич, меня не вините, – остановила она пламенную речь, полную сумбурных претензий. – Во всём корпоративный пикник виноват и заготавливание для него изысканно-экспериментальных бутербродов.

И Маруся рассказала, как, изощряясь в кулинарном творчестве, она полночи бутерброды для пикника сочиняла. И как наготовила их целую корзину. И как продегустировала утром один из этих бутербродов, да чуть язык не проглотила – до того вкусным он оказался. А потом Маруся выразила Тимуру Валерьевичу свое сожаление и сочувствие по поводу невозможности этими сэндвичами прямо сейчас его угостить, – со всеми почестями, какие полагаются старому приятелю.

– О, и ветер стих, – заметил Тимур Валерьевич. – И волны на море улеглись. Да и у меня на душе спокойно стало.

Марусе было слышно, как за тысячи верст от Москвы Тимур Валерьевич благостно улыбается. Сумела она расслышать такие визуальные, казалось бы, нюансы.

– Да Вы, Марусенька, у меня волшебница!

– У Вас – не у Вас, но волшебницей время от времени бывать приходится. Это Вы, Тимур Валерьевич, правильно заметили.

– А ну, поговорите еще у меня, Марусенька! – пригрозил Тимур Валерьевич.

И непонятно было, шутит он или всерьез гневается.

– А то что? – на всякий случай поинтересовалась Маруся.

– А ничего, – на всякий случай отступил Тимур Валерьевич.

– А то смотрите у меня, Тимур Валерьевич! Со мной ведь теперь шутки шутить опасно.

– Это я уже понял, Марусенька. Шутить да прикалываться с Вами буду только в самых крайних случаях, когда уже совсем невмоготу. Вот сию минуту, например, мне как раз неймется.

– Окститесь, Тимур Валерьевич! Сегодня Вы уже доприкалывались, – панаму Вашу ветром унесло, шторм на море спровоцировали, чуть до урагана дело не дошло. Так полноте, угомонитесь. Ваш лимит на текущие сутки исчерпан. А то ведь я уже сердиться начинаю.

Тут же услышала Маруся завывание ветра в телефонной трубке. А за ее окном собрались тучи, и деревья к земле клониться начали.

– Ой-ой, Марусенька. Вы уж так на меня не серчайте, а то тут на мой лежак зонтик падает. Да и у вас там, по Москве – срочное и внезапное штормовое предупреждение: эсэмэску от МЧС только что мне доставили.

– То-то же, – удовлетворенно заключила Маруся. – Отныне думать будете, прежде чем надо мной прикалываться. Теперь другие времена, Тимур Валерьевич. Совсем не те, когда Вам было позволено будить меня поутру пьяными судьбоносными заявлениями.

– Что же Вы стали вдруг поминать старое, за которое обычно глаз вон?! Я наивно полагал, раз Вы на эту тему никогда ранее не высказывались, все это неприятное прошлое быльем поросло и в Лету кануло.

Затихла Маруся, что-то важное в своей душе переваривая, и только на десятое «алло» ответила.

– Вы, Тимур Валерьевич, столько полезного для меня, сами того не сознавая, сделали, что все грехи Ваши забыты и отпущены. Но обижать себя сызнова я ни в каком случае ни Вам, ни кому бы то ни было не позволю.

Помолчал Тимур Валерьевич, и снова Маруся в телефонной трубке услышала его улыбку. А еще уловила, как он глазами виновато заморгал, а после взор его теплым сделался, – будто только что получил он свыше духовное откровение, исполненное добром и сердечностью. И спрятал тогда Тимур Валерьевич свои глаза за очками с затемненными стеклами, словно устыдился своей причастности к чему-то высокодуховному.

– Я Вас, Маруся, отныне только приятными Вашему уху или глазу заявлениями будить обязуюсь. Вот Вам мое слово.

Через неделю в пять утра получила Маруся от Тимура Валерьевича смс с предельно оптимистичным текстом. А было там всего одно слово прописными буквами. Позитивность его была усилена тремя восклицательными знаками.

«Утро!!!» – было в смс написано.

И когда Маруся, едва продрав глаза, чертыхаясь и постанывая, телефон рукой нашарила и сообщение открыла, не могла она не отдать должное обязательности Тимура Валерьевича. Обещание свое он выполнил. Глазу Марусиному сие заявление о наступившем рассвете приятно было. А о времени позитивных посланий они ведь давеча не договаривались.

«В следующий раз надо яснее выражаться, и точки на всеми возможными i загодя расставлять», – решила для себя Маруся.

Да разве с Тимуром Валерьевичем угадаешь, в какую сторону его изощренный ум развернется, и какую забаву измыслит! Даже Марусина волшебная интуиция против такого выдумщика бессильна бывает. Затейник он и фантазер. Вероятно поэтому, подогреваемая интересом, Маруся до сих пор с Тимуром Валерьевичем приятельствует. Тем более что именно благодаря Тимуру Валерьевичу – хоть и через страдание и боль – Маруся крылья обрела и над Москвой теперь периодически летает. За это она ему благодарна. Как и за многое другое. Но об этом я как-нибудь в другой раз расскажу.

А пока пойду отведаю трехслойного бутерброда, изготовленного по эксклюзивному Марусиному рецепту. «Лямур Де Труа» называется. Вкуса необыкновенного! После его поедания сны снятся, как правило, эротические. Рецепт этот Маруся сохраняет в тайне и выдает исключительно близким своим друзьям. Коим я, Ваш покорный слуга, и являюсь.

Хотите – верьте, хотите – нет.

В следующей рассказке Маруся снова учится загадывать желания