Багровая связь

– Ничего страшного, дорогая. Главное, что мы вместе.

– Кирилл, как мне с тобой повезло.

– Садись за стол, я сейчас вернусь.

– Ты ведь не хочешь сказать, что помимо ужина ты подготовил еще и подарок? – спросила я вслед.

Кирилл не ответил.

– Я умру от стыда, если это так. Не убивай меня.

– Иди сюда, – позвал он через время.

Глупо улыбаясь, я вошла в комнату. На пустом столе стояла старенькая печатная машинка. Она выглядела так, будто ее протащили сквозь временной портал прямо из пятидесятых. Не веря своим глазам, я подошла ближе и расширенными глазами смотрела на устройство. Рядом с ним лежал обычный белый лист с парой напечатанных строк. Это Кирилл проверял исправность, пока меня не было.

– Ты ведь давно о ней мечтала, Лиз. Я же знаю, как сильно.

Голос Кирилла вывел меня из транса. Я закрыла лицо руками, чтобы не закричать. Эмоции переполняли меня, как никогда прежде.

– Кир, она же, наверное, жутко дорогая! Боже! Я не верю своим глазам…

– Какая разница, сколько она стоит? Восторг, который ты испытываешь сейчас – бесценен. И я счастлив, когда вижу тебя такой.

– Какой подарок, Кир, какой подарок! Не может быть! У меня своя печатная машинка! Как у многих моих любимых писателей! Мне не верится!

Кажется, что в тот момент я перешла на визг. Но это была лишь внешняя сторона меня, а нутро, гниющее нутро не могло испытывать радости. Разучилось. Я должна была оставаться человечной, улыбаться и смеяться, чтобы окружающие не волновались обо мне. А повод для волнений имелся.

– Я подумал, это поможет тебе преодолеть, ну… ты понимаешь, о чем я.

Нельзя называть вслух то-что-нельзя-называть-вслух, подумала я. Боится меня разозлить. Ладно, как тут можно злиться, когда передо мной стоит сбывшаяся мечта.

– Кирилл, ты самый лучший.

Мы обнялись, и парень поцеловал меня в макушку.

– Я тоже надеюсь, что она поможет мне преодолеть… сам знаешь, что. Кир, у меня нет для тебя подарка. Я не знаю, как мне тебя отблагодарить.

– Ничего не нужно, Лиз, – улыбнулся Кирилл. – Хотя, возможно, ночью я напомню тебе об этом.

– Ты знал, что я забуду?

– Конечно. Но в этом нет ничего страшного, не беспокойся. Я не обижен. Я счастлив, что сумел порадовать тебя. А теперь пойдем за стол, я очень голоден.

– Погоди, сначала поговорю с Джаксом.

– Ладно, я пока все подготовлю. Жду тебя.

Двухлетний щенок породы сиба-ину жил с нами с момента заселения в эту квартиру. Друзья Кирилла подарили его нам совсем малюткой. Обычно на новоселье в дом приглашают кошку, но кошек мы оба не любили. Несколько дней назад самый жизнерадостный пес в мире чем-то отравился и до сих пор приходил в себя. Я так испугалась за его жизнь, что в первый же день, как ему стало плохо, мы повезли его к ветеринару. И не зря. Сейчас пушистый рыженький малыш находился в своей лежанке в углу спальни, уложив мордочку на вытянутые лапки и прикрыв глаза.

– Хэй, Джакси, солнышко мое.

Я села на пол перед лежанкой и погладила песика по голове. Тот открыл глаза и тихо заскулил.

– Как ты, пупсик мой ненаглядный? Как твое самочувствие? М? Кирилл сказал, что ты сегодня даже покушал. Ты большо-ой молодец у меня, Джакси, ты самый хороший мальчик. И ты обязательно выздоровеешь, все это пройдет, не волнуйся. Просто немного потерпи.

Пока я гладила Джакса и сюсюкалась с ним, пес жалостливо смотрел мне в глаза.

– Ну что ты, малыш, что ты так смотришь? Давай, поднимайся на ноги, хватит болеть. У нас с Кириллом сегодня праздник, сделай нам подарок.

Джакс слегка «улыбнулся» и лизнул мне ладонь.

***

Плотно поужинав, мы с Киром отправились на набережную, где прошло наше первое свидание ровно три года назад. Вечернее солнце пронизывало нас мощными яркими лучами, играло в речной ряби, заполняло все вокруг, отражаясь от воды и стекла.

Безграничное счастье снизошло на меня, и я испытывала любовь ко всему окружающему миру. Я могла подойти к старенькому деду на лавочке и обнять его от переизбытка чувств. Я любила каждую травинку на газоне и каждую плиточку на набережной, по которой мы шли, каждый лист на дереве, каждую частицу вокруг себя.

– Помню, на первом свидании меня очаровали твои волосы. Дул сильный ветер, и они поднимались вверх, как у Светы из «Ночного дозора», и солнечный свет переливался в них медью и золотом. Это было самое восхитительное, что я видел в жизни. И ты все время смеялась. Я не мог не влюбиться в тебя.

– Тот день я буду помнить всегда, – мечтательно отозвалась я. – Знаешь, я сейчас ощущаю такой душевный подъем, такой прилив сил… Со мной уже давно такого не было. Вот, что делает со мной солнце и твоя любовь. Мир прекрасен, а жизнь хороша, и я так счастлива…

– Я рад, Лиза. Пусть так и будет дальше. Не хочу, чтобы твоя апатия вернулась. Люблю, когда ты улыбаешься.

В тот момент даже мысли о творческом кризисе не могли испортить мне настроения. То, что отравляло мне жизнь последние полгода, казалось далеким и незначительным, будто происходило не со мной. Но в глубине души я знала, что этот счастливый вечер скоро кончится, и впереди меня ждет долгая полярная ночь внутри собственной головы.

– А знаешь, о чем мы напрочь забыли?

– О чем?

– Книги, которые я купила.

– Ох, точно. Надо же. Обязательно все разберем перед сном.

Мы с Кириллом, как можно было уже понять, с начала отношений собирали общую библиотеку, и чем старее было издание, тем лучше. Это стало нашим общим хобби, потому что читательские вкусы у нас совпадали процентов на восемьдесят.

Сначала книги хранились по большей части у меня, а когда мы съехались, то купили большой книжный шкаф и потихоньку заставляли его новыми приобретениями. Но перед тем, как поставить книги на полку, мы по традиции усаживались и перебирали их, пересматривали, зачитывали вслух аннотации, строили предположения относительно сюжета или делились впечатлениями, если сюжет этот был нам уже известен.

Этот ритуал был неотъемлемой частью нашей жизни. Множество книг в библиотеке было прочитано еще до покупки, но это нисколько не мешало нам гордиться их наличием именно в бумажном виде. Скоро, когда весь мир перейдет исключительно на цифровую передачу информации, такие библиотеки будут только у истинных ценителей. И нам с Кириллом это очень льстило.

Ближе к десяти вечера мы оба начали зевать и, заметив это, засмеялись.

– Стареем мы с тобой.

– Да уж. Где те времена, когда мы только познакомились и могли общаться всю ночь напролет? И сна не было ни в одном глазу.

– Боже, как давно это было… – пропела я.

– Помнит только мутной реки вода, – подхватил Кирилл.

– Время, когда радость меня любила…

– Больше не вернуть ни за что, никогда.

Весь путь домой мы запевали Никольского. Я обожала, когда Кирилл пел вместе со мной. Хорошо, что в плане музыки наши вкусы практически идентичны. Все же мне с ним сильно повезло. Мне даже казалось иногда, что я недостойна такого человека.

Вернувшись домой, мы первым делом проведали Джакса. Ему было гораздо лучше, пес даже вылез из лежанки и перемещался по квартире вслед за нами, доверительно заглядывая в глаза. Мы быстро умылись и переоделись в спальное. Прежде чем разбирать пакет, я еще раз зашла в комнату, где на пустом столе одиноко стоял мой подарок. Скоро я тобой займусь, пообещала я печатной машинке, надеюсь, скоро я выберусь и займусь тобой. Когда я вышла из комнаты, Кирилл уже сидел в кресле в одних шортах и держал пакет на коленях, демонстративно засовывая в него руку. Джакс расположился у его ног.

– Ах ты, нахал, как ты посмел без меня? – подбежала я.

Кирилл усадил меня себе на колени и поцеловал в щеку.

– Я решил все подготовить, пока вы там ворковали.

– Мы?

– Ты и твой подарок.

– Ну ладно, доставай уже.

Кирилл погрузил руку в бумажный пакет, как фокусник в шляпу, и вытащил небольшую дряхлую книгу.

– Осторожнее, очень старая.

– Вижу. Ничего себе. Лем. Это издание очень редкое.

– А ты год посмотри, – самодовольно заявила я.

Кирилл перевернул замысловатую обложку с изображением океана, из которого произрастали черты лица девушки. Все было в черно-коричневых тонах на бежевом фоне. Позади головы висели три планеты разного размера.

– Станислав Лем, – прочел Кир. – «Солярис», «Эдем». Перевод с польского Брусникина. Издательство «Мир», Москва, 1973 год.

– Год рождения моих родителей. Представляешь?

– Она разваливается на части. Но она чудесна. Один рубль двадцать одна копейка. Подумать только.

Я забрала у Кирилла книгу и прочла аннотацию вслух.

– Что может быть интереснее контактов человека с иными разумными расами? Хочу начать ее после Азимова.

– Давай следующую.

На свет показалась красная книга толщиной в три пальца с золотыми буквами и черным рисунком морского корабля.

– «Таинственный остров», Жюль Верн.

– Восемьдесят четвертый год, Кир.

– Какая прелесть. А как пахнет! Иллюстрации? Вот везение!

– Это запах конца двадцатого века, парень.

– А это у нас кто?

Серо-голубая книга в два раза толще предыдущей оказалась в руках Кирилла.

– Уэллс, – гордо сказала я.

– Сегодня на развале был урожайный день.

– С этим не поспоришь. Ты только взгляни, Кир! Пятьдесят шестой год! Тебе верится? Понюхай ее! Однажды в школьной библиотеке устроили ревизию и решили очень изношенные книги порвать на макулатуру. Естественно, к этому занятию привлекли школьников. Я тогда была классе в седьмом. Так вот, те книги, которые я разрывала и выбрасывала, не ведая, какой ужас творю, – пахли точно так же. Это аромат самой старины, Кир. И эта книга – наша.

– Три повести и куча рассказов. Шикарный улов, Лиз.

– Ну же, доставай следующую!

– Хайнлайн, «Дверь в лето». Я не читал ни одной его книги.

– Как и я. Но она должна быть у нас. Мы обязательно ее прочтем. Это сборник.

– Конечно, мы просто обязаны иметь Хайнлайна в своей библиотеке. Иначе какие из нас любители научной фантастики? Позеры, да и все.

Кирилл вытащил следующую книгу. Я затаила дыхание. Зеленая обложка, желтые остроугольные буквы, устрашающий рисунок в виде разбитого стекла, красно-желтого глаза и костлявой когтистой лапы, вытянутой к читателю. Кто это еще мог быть, как не…

– Кинг! Я ждал его, но почти потерял надежду.

– Я не могла уйти с развала без Кинга. Это непростительно, знаешь ли.

– «Регуляторы». Не читал. Но уже хочу.

– Один из пяти романов, написанных Ричардом Бахманом¹, пока он не «умер от рака». Девяносто седьмой год. Здорово? Но это еще не все. Доставай последнюю.

В руках Кирилла появилась книга с очень странной обложкой. Темно-синий фон. Желтые буквы вверху. Внизу – мужчина по пояс, в полосатом галстуке и с раздвоенной головой. Левая часть лица была ярко-желтой, правая – серой. Выражения у обеих сторон были разные. Позади человека была тонкая розовая полоса горизонта. Никогда раньше я не видела такой странной обложки. Один взгляд на нее наводил на мысль о тяжелом психическом расстройстве.

– Ого, еще Кинг. Обложка… впечатляет.

– Мягко говоря.

– Погоди. Я читал эту книгу. Еще до встречи с тобой. Правда, в электронном виде.

– И как тебе?

– Боюсь заспойлерить, но скажу, что она шикарна.

– Серьезно? – спросила я и тут же отняла у Кирилла книгу, жаждая прочесть аннотацию.

– Тебе понравится. Даже больше. Я думаю, ты будешь в восторге. На меня она произвела сильное впечатление. Тебе, как начинающему писателю, будет любопытно.

– Хм…

«Известный писатель Тад Бомонт выпустил несколько книг под псевдонимом Джордж Старк. А затем – «похоронил» свой псевдоним: на местном кладбище появилась даже могила Старка. Но случилось так, что Старк воскрес, и жизнь Тада Бомонта превратилась в нескончаемый кошмар…»

– Ладно, я прочту. Но пока, знаешь, у меня не тот настрой, чтобы читать Кинга. Мне хочется чего-то… ну… научно-фантастического, о далеких мирах, об иных расах и цивилизациях… хочется космоса.

– Как у Лема, – подсказал Кирилл и вытащил из стопки самую первую книгу.

– Да, наверное.

– А что еще остается, когда весь Мир Полудня² перечитан?

С любовью расставив книги по полкам, мы еще несколько секунд стояли и любовались своей пополнившейся коллекцией с одинаково нежным чувством.

– Я так рада, Кир.

– Я тоже. Как будто мой ребенок делает первые шаги.

Мы улеглись в постель, выключили свет и обнялись.

– Ты думал на счет имени для девочки?

– Думал.

– И что?

– Ничего не придумал.

– Я тоже. Вот видишь, с девочкой нам уже трудно, а мы только имя подбираем. Пусть уж лучше будут пацаны.

– Посмотрим, Лиз. Я буду рад и девочке.

В последнее время мы с Кириллом все чаще затрагивали эту тему. Мы планировали пожениться через год, скромненько, без кредитов на свадьбу. Наши родители давно ждали от нас этого шага, не понимая, чего мы тянем резину, если любим друг друга, но мы потихоньку копили деньги. Было здорово придумывать имена будущим детям. Мальчика мы хотели назвать Матвеем (или Мироном, или Макаром). Для девочки варианта все еще не было. Мне в голову не лезло ничего лучше имени моей мамы, а все остальные ассоциировались с людьми, о которых у меня сложилось не лучшее мнение. Мы шутили, что если у нас родится трое мальчишек, это решит все наши проблемы.

Мы еще долго лежали и болтали о всякой чепухе, пока оба не отключились от усталости.

Эпизод 3

[Сейчас]

Впрочем, появление нового преподавателя хоть и взбудоражило меня немного, но не заставило забыть о своих проблемах.

Волнение быстро улеглось, как взбаламученный ил на дне глубокой реки. Мальчишки на репетиторстве плохо успевали в школе, потому что наотрез отказывались выполнять домашние задания. Их родители считали, что в этом виновата я, а не воспитание. Было ясно, что в скором времени, если все так и пойдет дальше (а оно пойдет), от меня откажутся. Это было очень неприятно. Возникала необходимость искать новую подработку, более надежную.

Кирилл снова уезжал в командировку на целую неделю. Я ждала разрыва цепи и долгожданного просветления (я до сих пор не написала ни строки), но ничего не происходило, и у меня появилось предчувствие, что уже и не произойдет. Обычно предчувствия меня не обманывали. Не думаю, что этот случай – исключение.

Неужели это конец? Неужели я придумала себе все это, и никакого разрыва, никакой цепи вообще нет? Выходит, что все эти события – книга, игра – простое совпадение. Кажется, что я все это время медленно поднималась со дна глубокого водоема, и вот уже почти вынырнула на поверхность, но снова пошла ко дну. Теперь уже навсегда. Яда оказалось слишком много на этот раз. Я была почти уверена в этом.

С отъездом Кирилла от мрачных размышлений меня уже ничто не могло отвлечь – ни Джакс, ни репетиторство, ни учеба. Мысль о собственном ничтожестве угнетала все сильнее. Я пыталась начать творить «по схеме» в надежде на то, что это может пробудить мою творческую память, но это лишь все усугубило. Ничего не получалось, как и прежде. Тупик, бессильная апатия и отсутствие вдохновения довели меня до паранойи. Мне казалось, что печатная машинка смотрит на меня с вызовом. Весь ее нетронутый внешний вид унижал меня, напоминая о моей бесхребетности.

Подолгу я не могла уснуть, лениво осмысливая рутину, в которой тонула. Что же со мной на самом деле происходит? Если ли конец у этого процесса? Так тяжело не было еще никогда. Я не представляю своей жизни без творчества, но в то же время меня лишили возможности творить. Это противоречие сводит с ума. Наверное, Кирилл не узнает меня, когда вернется. Количество седых волос на голове уже пугало меня. Раньше я думала, ну пара-тройка, ну и что? Сейчас я сушила голову феном и видела, что их становится больше. Черт, я молодая девушка или старуха? Что со мной происходит? Я словно увядаю заживо.

Кир звонил каждый день перед сном, очень измотанный и сонный. Он был обеспокоен моим состоянием. Сколько бы я ни убеждала его (и себя), что со мной все окей, а голос выдавал. Неужели Кирилл думает, что я могу наложить на себя руки, воспользовавшись его отсутствием? Вероятно, такая мысль приходила ему в голову. И он боялся этого больше всего на свете. Потому что знал: я способна на это. Да, черт возьми, мне хватит духу покончить с собой, вот только это не выход.

Хоть я и люблю побыть в одиночестве, но этот раз дался мне особенно тяжело. Кирилл был словно волнорез для океана моей депрессии, он ослаблял ее своим присутствием. А теперь его не было рядом, и волна за волной топили меня. Я захлебывалась в том, что сама же и генерировала.

Мне никогда не создать шедевра, не получить даже собственного признания. У меня нет таланта, нет, и это очевидно. Как вообще кому-то может казаться, будто я им обладаю? Если это так, то почему я сейчас не творю? Куда же делся мой талант, спрятался, наверное? Или уехал в отпуск. Бред. Никакого таланта нет. Никакого таланта не было. Мое желание быть писателем столкнулось с полным отсутствием возможностей его осуществить. Я просто ничтожный графоман, мучающий себя и окружающих нелепыми попытками. Пожалуй, пора это прекратить. Когда вернется Кир, я скажу ему, что с творчеством покончено. Я устала мучиться. И я твердо решила отказаться от этого, если мне позволят.

Через несколько дней после отъезда Кирилла я отправилась за продуктами в гипермаркет и очень удивилась, встретив там Шувалова. Мужчину было нетрудно узнать, ведь он был выше и больше всех окружающих его людей.

Странно было увидеть его в другой, более свободной одежде – потертых коричневых брюках и темно-синей просторной рубашке с длинным рукавом. Я наткнулась на него в мясном отделе. Шувалов выбирал кусок свинины, а я проходила мимо и узнала его со спины. Содержимое его корзины притянуло мой любопытный взгляд. Два блока сигарет, бутылка виски, бутылка джина, суперклей и моток бечевки. Все. Очень, очень странно.

Я решила поздороваться, вдруг он меня заметит и узнает? Не дам ему возможности посчитать меня недостаточно вежливой.

– Здравствуйте, Роман Григорьевич.

Блондин повернул голову и окинул меня беглым взглядом.

– Здравствуйте.

И отвернулся. Ладно, решила я и ушла. Меня не тронуло то, что он меня не узнал. Я была в том расположении духа, когда меня не трогало вообще ничто. Я ведь тоже не горела желанием развивать диалог.

Вернувшись домой, я разложила продукты по полкам холодильника, погладила радостного Джакса и села за печатную машинку. Не знаю, на какое чудо я надеялась, но его не произошло. На девственно белом листе я напечатала свое имя и фамилию и незамедлительно погрузилась в привычный для меня транс.

Наступят ли еще когда-нибудь те времена, когда я, внезапно вдохновленная, широко раскрыв глаза, шла рисовать или писать, и могла на ходу без цели надеть случайно попавшиеся под руку солнечные очки, дурацкую панаму или что-то в этом роде, совершенно не нужное мне сейчас, и сидеть с нелепым видом на протяжении долгого времени, ничего не замечая, погруженная в творческий процесс? Все это казалось счастливым прошлым, навсегда утерянным, как хорошее сновидение.

Покинув рабочий кабинет, я отправилась искать Джакса, но пес сам нашел меня и начал радостно прыгать вокруг.

– Хэй, Джакси! Голоден? Пойдем-ка мы с тобой пообедаем, а?

Джакс подскакивал так, словно собирался сделать тройное сальто. Он сиял от счастья, глядя на меня. Жаль, что я не могла взять и засветиться так же. Но я улыбалась, наблюдая за ним. Мы пошли обедать, а затем смотрели старенькие видео на YouTube. Только Кира не хватало.

Эпизод 4

[За несколько месяцев до этого]

– Доброе утро, дорогая. Что тебе сегодня снилось?

Я перевернулась на бок и поцеловала Кирилла в нос. Джакс лежал на кровати у нас в ногах и спал. Каждое утро мы с Кириллом рассказывали друг другу сюжеты своих снов (еще одна «семейная» традиция). Мои сны были для него чем-то вроде аудиокниг сумасшедшего – и интересно, и читать ничего не надо. Только слушай себе да поражайся психоделическим кульбитам чужой фантазии.

– Дай-ка вспомнить, – просипела я, устраиваясь у него на груди.

Мне определенно что-то снилось, надо было только поймать ускользающий образ и крепко схватить его, чтобы сюжетная канва заструилась в моем воображении, как вода, огибающая камень.

– Ну вот, кажется, вспоминаю что-то. Угу. Значит, все начинается так: я хожу по вокзалу и ищу свою электричку. Не могу найти, происходит какой-то… сумбур. Дальше белое пятно. Следующий момент – иду по электричке, рядом идет какая-то женщина. А мы с ней выяснили, что это не наша электричка и нам надо сойти, но двери закрыты, и с обеих сторон едут поезда. Выйти нам не позволяют специально. Не помню, как, но мы выбрались, вроде. Я села в свой поезд, и такие странные были сидения в вагонах, как в том старинном троллейбусе, помнишь? И сами вагоны были какие-то маленькие, тесные. Еще там был один мой одноклассник, Макс. Он в реальности никогда ничего плохого мне не сделал, но во сне почему-то был мне противен. Мне пришлось сесть на свободное место неподалеку от него.

Едем мы, значит, едем, и со временем выясняется, что едем мы вообще не туда. Какие-то земли странные, пустоши, и тут поезд начинает замедляться и останавливается. Мне страшно, предчувствую какую-то беду. В окно видны далекие поселения, и такое ощущение, что там живут дикари. Я не помню, как, но выяснилось, что здесь живут какие-то странные аборигены, и их главный заплатил машинисту поезда, чтобы тот привез сюда целую электричку людей. Эти аборигены, дикари, живут обособленно, и им нужны свежие люди. Вот мы и оказались оплаченным товаром, ни о чем не подозревая. По вагонам стали ходить женщины, кондуктора, отбирать девушек для аборигенов, для продолжения рода и роли нянек за их детьми. Это происходило как с мясом на рынке, и полная безысходность, беспомощность… Пожалуй, самый ужасный момент сна… Когда за тебя все решили. А ты исполняешь роль сырья, не более.

А, вспомнила, ну конечно, я вспомнила, как это все выяснилось. Когда мимо проходила одна из этих женщин, я вытащила пистолет, зарядила и направила на нее. Помню еще, как все в вагоне удивились, ведь там им никто не смел перечить. В общем, я говорю ей: «Рассказывай, в чем дело, иначе пристрелю». Она сначала спокойно сказала, что пугать ее не стоит, потом я убрала пистолет, потому что не могла заставить себя выстрелить в человека, и она нам все поведала, причем опять же абсолютно хладнокровно. Как будто была к этому непричастна.

И потом… погоди… не помню точно. Какое-то мясо начинает происходить снаружи, кто-то сражается, мы ничего не понимаем, но поезд трогается с места и медленно едет дальше. Как будто нас кто-то спас. Мы рады без памяти, но тут пейзаж за окном меняется, и мы едем чуть ли не по парку Юрского периода – за окном пасутся динозавры. Помню, как бежали стадами параллельно поезду трицератопсы, а над крышей летали птеродактили. Поезд разгоняется, но в хвосте появляется машинист. Он не за рулем, никто не понимает, что он делает здесь. Здоровый мужик в белой рубашке говорит нам всем пригнуться, а лучше вообще лечь на пол, иначе нас сцапают птеродактили, так как они сейчас начнут биться в окна и вытаскивать людей. В общем, упали мы на пол, я у самого окна, Макс рядом со мной, кричит, чтобы я не приподнималась, рукой прижимает меня плотнее к полу. Но я поднимаюсь на локтях, стекло надо мной взрывается, и меня вытягивают наружу чьи-то когти. Кажется, на этом моменте я просыпалась. Последнее воспоминание – я лечу над электричкой, из-под меня сыпется битое стекло.

– Да уж, Лиз, очень в твоем стиле. У тебя буйное воображение. Знаешь, меня это всегда восхищало. Не хочешь записать свой сон?

– На машинке?

– А почему бы нет?

– Я не смогу, Кир. Ты же знаешь. Рассказать – это еще да, а сесть и сделать из этого художественный текст… так, чтобы это понравилось мне…

– Лиз, я хочу, чтобы ты хотя бы попробовала.

– Кирилл, я…

– Пусть ничего не выйдет в этот раз, но надо же делать какие-то шаги, чтобы выбраться из замкнутого круга.

– Давай не будем об этом. У меня портится настроение.

– Ладно, извини. Просто я не могу смотреть на все это спокойно, пойми меня, Лиз. Ты необыкновенная девочка с живым воображением, у тебя есть талант, ты должна писать книги, а не проводить по полгода в депрессии. Ты ведь умеешь писать, большая часть того, что я читал – это удивительные истории.

– Кирилл, не заставляй меня спорить с тобой снова.

– Я вижу, что тебе плохо. И хочу помочь.

– Здесь мне поможет только чудо. Все, закончили. Пойдем умываться?

За завтраком мне пришло оповещение от Натахи. Я открыла сообщение и чуть не поперхнулась от смеха.

– Что такое?

– Вчерашний фотограф все-таки нас поймал.

На сайте вуза появились фотографии с церемонии вручения. К сожалению, на некоторых из них была запечатлена и наша неугомонная троица. На каждом фото мы либо оживленно переговаривались, либо старались сдерживать смех, либо в открытую смеялись.

– Как вас не выгнали оттуда? – приподнял бровь Кирилл.

– Понятия не имею.

– Слушай, а как ты относишься к тому, чтобы вечерком устроить себе просмотр какого-нибудь старенького фильмеца под пивко и сухарики?

– Не поверишь, сама тебе хотела предложить.

– Ты идеальная девушка.

– Разумеется. И «Солярис» начнем читать.

День обещал быть замечательным. Впрочем, как и каждый день, что я проводила с Кириллом. Мне повезло встретить человека, который любит то же самое, что и я. Кирилл замечательный, я и не думала, что такие парни, как он, до сих пор существуют. Конечно, он во многом меня идеализирует, но это все от переизбытка любви.

Из каждой командировки Кир привозил мне какую-нибудь вкуснятину или сувенир. В прошлый раз он привез магнитик на холодильник и пакет с несколькими видами орехов, чтобы я заливала их горячим медом и ела, когда хочется сладкого.

– Слышал о «We happy few»?

– Как?

– Новая игра выходит. «We happy few». Антиутопия. Я почитала о ней, сюжет очень напоминает смесь «1984» и «О дивный новый мир». Уже появилась демоверсия. Весьма интересная реализация, пусть и не очень свежей идеи.

– Кто-нибудь уже делал обзор?

– Ты не поверишь, кто. Азазин.

Кирилл засмеялся.

– Не может быть!

На квартире у нас не было телевизора, мы оба не любим его смотреть. Зато было два ноутбука и старинное радио, всегда работающее на одной волне, которую мы оба с радостью слушали. Я включила приемник, когда в очередной раз подошла проверить Джакса. Пес почти пришел в себя и уже хорошо кушал. По квартире разлился голос Эдмунда Шклярского, полуэлектрический, как я его называла.

– Здорово! – крикнул с кухни Кирилл.

– Сон чудесный снится ми-иру-у… – подпевали мы оба, зная песню наизусть.

Я снова зашла в комнату, где стояла печатная машинка. Мне показалось, она позвала меня к себе, чтобы сообщить что-то важное. Эта комната была чем-то вроде мастерской. Здесь я уединялась, когда писала или рисовала. И Кирилл сюда очень редко заходил, боялся помешать. Он полагал, что в моменты вдохновения чье-то присутствие рядом может сбить настрой. Вообще-то он мало об этом знает, так как не является человеком творческим. Может, именно поэтому он так восхищается процессами, происходящими внутри меня и ему неведомыми.

Можно набирать текст на ноутбуке, можно записывать в тетрадь, но печатная машинка – нечто особенное. Я как любитель старины всегда мечтала о ней.

Есть разница между автором, пишущим на листе бумаги ручкой, и автором, набирающим текст на печатной машинке. Первый может написать десять строк и каждую зачеркнуть, переделать. Второй не имеет такой возможности. Именно поэтому каждая его мысль строго и четко выверена, взвешена, доведена до совершенства прежде, чем будет припечатана к бумаге. Это кропотливая работа, но она позволяет создать качественный текст.

К тому же – атмосфера. Вот автор набирает текст, используя клавиатуру компьютера. А вот автор нажимает на клавиши печатной машинки, издающие специфическое клацанье. Образ второго автора всегда притягивал меня. Старая техника позволяет настроиться на правильный лад, сосредоточиться, вдуматься, а новая по большому счету отвлекает огромным количеством второстепенных функций.

Сев за стол, я оперлась локтями о стол перед печатной машинкой, обхватила руками голову и глубоко погрузилась в себя, зная, что Кирилл не станет меня тревожить, пока я нахожусь здесь. Он прекрасно понимает, как для меня важно бывать наедине с собой. Особенно в такие периоды, как этот. Кирилл видел, что мне очень тяжело. Даже когда я улыбалась, он замечал боль где-то глубоко внутри меня, боль, замаскированную смехом. Думаю, он молился всем богам, лишь бы снова к нему вернулась прежняя Лиза, его Лиза с огнем в глазах и словом на устах.

Вот человек сидит перед печатной машинкой и глубоко задумался, смотрит вдаль невидящим взором, сквозь пространство и время. Миниатюра «Вечная проблема творца». Со стороны, наверное, выглядит очень напыщенно. Как обложка книги по психологии или арт-терапии. В последние месяцы я все чаще и чаще задумывалась подобным образом, отключалась от внешнего мира. И если кто-то попросит меня рассказать или хотя бы описать, о чем я размышляю в такие моменты, я просто не сумею.

Моя мама очень любит читать. Все детство она заставляла меня делать это, чем, естественно, выработала во мне неприязнь к чтению и книгам. Впервые острое желание читать художественную, а не техническую литературу я ощутила в институте, когда очень ясно осознала, что пошла учиться не туда и не на того. Я справлялась с учебой, но все время чувствовала себя не на своем месте в жизни. Когда выяснилось, что душа моя лежит к гуманитарным наукам, было уже поздно менять направление. Чтение стало моим увлечением, страстью, хобби. Я открыла для себя новый мир, и в этот момент все сошлось. Стало ясно, почему уже очень давно меня так волнует оборотная сторона литературы – не чтение книг, а их написание.

Потребность в творчестве я испытала сразу же, едва начался мой сознательный возраст. Было это лет в десять, училась я в четвертом классе. В голову пришла моя первая идея. Я придумала сюжет и решила написать маленькую сказку. Сказку о волшебной ложке. Я была в восторге, несмотря на то, что никто особо не оценил моих стараний. Мне хватало собственной оценки, ведь написанный мной крошечный текст уже тогда казался уникальным. А новая возможность – придумывать истории и записывать их, прямо как настоящий писатель – воспринималась десятилетней мной как суперспособность, которой обладают лишь избранные.

Позже меня посетили еще несколько идей, и я без раздумий воплотила их на бумаге. Я была ребенком, и казалось, что это мое призвание. Мне хотелось писать и дальше, развивать в себе это увлечение. Я так и поступила. Вскоре я поняла, что не могу прожить без этого и недели. Мне постоянно было необходимо что-то писать. Мозг без остановки придумывал новые сюжеты, подбрасывал идеи, которые преследовали меня по пятам, пока я не переносила их на бумагу.