В чём дело, Полли?

– Я действительно не хочу, чтобы мои работники болели. Но сегодня с утра я не заходила к тебе в комнату. А не беспокоить тебя приказал Мишель.

– ОН? Это он заходил ко мне? – Мы обе резко остановились.

Беккер покосилась на меня с лютым презрением и поджала губы.

– Так вот какие у тебя цели, Полли?

– Мои цели? Вы что хотите сказать?

– Омерзительно. Ты просто дура, Полли! Пустышка! Отныне хорошенько обдумывай каждый свой шаг. Я слежу за тобой.

После этих слов женщина ускорила свой шаг и вскоре вышла из леса. Я сильно опешила и, наверно, ещё бы долго так и стояла на месте, если бы не боялась останься среди деревьев одна.

Остаток дня прошёл быстро и совсем скоро пансионат накрыли сумерки. Меня обуяла лютая тоска и я захотела поболтать с кем-нибудь. Первым делом я заглянула к Питеру, он валялся на кровати и листал журналы с полуголыми девицами.

– Можно было бы и постучать, – промямлил он, в спешке вскакивая с постели.

– Можно было бы… – равнодушно отозвалась я, скинув магнитофон на пол и завалившись в кресло.

– Что-то не так?

– Завидная проницательность, Пит.

– Я же серьёзно. Ты бледная какая-то.

Он убрал журналы в комод и уселся на подоконник.

– Странный пикник выдался, да?

– Странная выдалась неделька, Пит.

– Привыкнешь.

– Нет, не смогу. У меня было время подумать… Знаешь, наверное, мне лучше уехать.

Питер выкатил глаза и открыл окно, впустив сумерки в комнату.

– Но почему?

– Не знаю. Не место мне здесь. Я думала, что это именно то, что мне сейчас нужно. Но… Я ошибалась. Поездка выдалась напрасной.

– Это тебя лес так напугал?

– И нет и да… Всё здесь какое-то притаившееся. У меня снова начались кошмары, гости здесь странные. И этот Мишель, у него что-то нехорошее на уме, я не смогу его раскусить, он мне не по зубам, понимаешь? Вдруг если не уеду сейчас, уже не уеду никогда?

– Почему он тебя так беспокоит?

– Пит, я пришла сюда не для того, чтобы ты меня отговаривал, я пришла сообщить о своём решении.

– Утром всё воспринимается иначе. Выспись.

Я кивнула и направилась к двери. Питер тоскливо проводил меня взглядом и пожелал доброй ночи.

Ни спать, ни возвращаться в свою комнату не хотелось. Но от принятого решения на душе было тепло. Пусть это трусливо, пусть так, пусть я даже не получу жалование за эти дни. Плевать. Я убедилась, что оказалась здесь по ошибке. Нужно возвращаться домой.

Погас свет. Я вооружилась фонариком и продолжила читать про несуществующего рыцаря. Лучше уж не спать вовсе, чем снова оказаться на дне того пруда. Как же давно он мне не снился. Почему снова?

За стеной стали раздаваться душераздирающие скрипы, а с зеркала соскользнуло покрывало. Я чертыхнулась и подошла к окну. В беседке сидел Мишель. Обнимаемый темнотой и целуемый ночью. В голове закрутилось дикое желание открыть окно и проорать, что есть мочи: «Мишель, завтра я отбываю, не поминай лихом и иди ко всем чертям!»

Кто знает, возможно, я бы именно так и поступила, если бы не заметила чью-то крадущуюся тень.

– Так-так, что это за ночное свидание?

Тень немного потопталась на месте, прежде чем усесться рядом с Мишелем, а когда уселась – тенью быть уже перестала. Слабого мерцания свечей на столе вполне хватило, чтобы я смогла узнать Питера.

Питер!

Они немного помолчали, затем недолго о чём-то поговорили, и Питер снова вернулся в дом, предварительно превратившись в тень. Через несколько минут я услышала его вкрадчивые шаги в коридоре. Почему я не слышала, когда он выходил?

Мишель немного посидел на месте с крайне озадаченным видом и тоже зашёл внутрь. Тайная ночная встреча Мишеля и Питера – это что-то новенькое. Какое счастье, что завтра мне уже не будет до всего этого дела.

Лексон. Не одни

С наступлением осени дни стали короче, ночи темнее, а от колючести вечеров не спасали ни горячий чай, ни добрые книжки, ни вязанные свитера. Надд сильно расхворался и дни напролёт кашлял в кресле у камина или запирался в своей комнате. По началу Лексон пытался ухаживать за своим двоюродным дедушкой, подносил грелку и градусник и даже пытался приготовить куриный бульон. Но Надд только отмахивался. «Моя болезнь не простуда, а старость» – говорил он. Лексон, одарённый нечеловеческой проницательностью малыш, понимал это. Оттого то он так и беспокоился, потому что знал: если Надда вдруг не станет, он тоже будет обречён.

– Все эти агентства, эти шарлатаны отказываются искать мне домработников. Видите ли, из Сайленс Валлей никто не хочет здесь работать, а для жителей большого города, я слишком требователен, а жалование слишком низкое! – Старик раскачивался в кресле, грозно разбрызгивая слюни в огонь, а содержимое бокала на ковёр.

Лексон подозревал, что терпко пахнущая, оставляющая бурые пятна на ковре жидкость и стала причиной столь сварливого настроения Надда.

– Почему никто не хочет здесь работать? – спросил мальчик, подвинувшись по ближе к огню.

– В большинстве своём люди не переносят одиночество. Представляешь, каким паршивым человеком нужно быть, чтобы бояться компании самого себя? Мы боимся того, что проглядывает из нас наружу тогда, когда мы совершенно одни. Боимся, что это что-то не часть нас, но ещё больше – что всё-таки часть. Люди не созданы для тишины, в ней они сходят с ума. А здесь её, мой милый Лексон, слишком много. Слишком.

– И ты тоже боишься, Надд?

– Нет, малыш, я уже давно не чувствую ни страха, ни одиночества, ни отчаяния. Всё это – твоё наследие. Мне остались уныние, да больные суставы.

– В моей комнате совсем холодно, – пропищал мальчик, стараясь заглушить сказанное Наддом.

– Знаю. Дай мне ещё пару дней, я разберусь с отоплением. Ещё пару дней…

После этих слов старик немного покашлял, выронив бокал из рук, положил голову на плечо и захрапел. Лексон накрыл ноги Надда пледом и поднялся в свою комнату.

Дождь не прекращался уже три дня и сырость понемногу проникала в дом, оставляя подтёки на оконных рамах.

– Дома мне не позволяли выходить на улицу в такую погоду… – протянул мальчик, выводя зигзаги на запотевшем окне. – Роза говорила, что меня считали хрупким. Но это не так. Дождь не разбивает детей, как стекло. Не разбивает, говорю я вам!

Мальчик взвизгнул, зажмурился и ударил по стеклу маленьким кулачком. Стекло тут же хрустнуло, звякнуло и разлетелось по свету острыми, сверкающими осколками. Он вскочил на подоконник и вынул руку на улицу. Дождь захлестал сильнее, моментально смыв с неё кровь. Лексону же на тот момент казалось, что дождь ускорился только для того, чтобы доказать: он всё же сможет разнести его в дребезги.

– Не разобьёшь! Не разобьёшь! Подлый! Трусливый! – кричал мальчик в пустоту, раскачиваясь вперёд-назад и лишь чудом не сваливаясь вниз.

Вскоре, выдохнувшись, Лексон сел на подоконник, свесив ноги наружу. По комнате уже разлилась внушительная лужица, да и сам он порядочно промок, но не перестал нашёптывать: «Не разобьёшь, не разобьёшь…»

Когда он открыл глаза, всё ещё была ночь. Из-за сквозняка дверь постоянно скрипела и то и дело хлопала. Наверное, из-за этого шума он и очнулся. А может быть, он очнулся из-за волчьего холода или из-за того, что порезы на руке начали жечь и ныть.

– Вспышки вернулись, – тихо заключил он, нисколько не удивляясь выбитому стеклу и кровоточащей руке, и было отправился за помощью к Надду, как увидел лохматого, чёрного, такого же продрогшего, как и он сам, свернувшегося калачиком под деревом пса.

Каким-то образом его чёрные очертания не сливались с ночью. Лексон отчётливо видел и нечёсаный хвост, и ободранный нос, и, конечно, измученные глаза зверя. Он просто прятался от ливня под деревом, но Лексону казалось, что на самом деле это он и привёл дождь сюда. И что его жёлтые глаза не случайно выцепили силуэт мальчика в разбитом окне, а таинственно мерцали, приглашая выйти в ночь, приглашая приручить её там, где заканчиваются толстые стены дома.

– А может, ты пришёл, чтобы съесть меня? – размышлял мальчик, стоя уже на крыльце, не сводя взора с пса, который, казалось бы, совсем им не интересовался. Он не отпускал ручку двери, чтобы можно было в любой момент прошмыгнуть внутрь.

Постояв так какое-то время, Лексон глубоко вдохнул и спустился в увядающий под сыростью осени сад. Пёс, почувствовав угрозу, оголил острую пасть и принялся тихонечко рычать. Лексон трясся и вибрировал, но продолжал аккуратно шагать к зверю, от чего рык того становился всё громче. И вот он занёс исполосованную руку над головой пса и застыл, осознавая опрометчивость своего поступка. Пёс блеснул клыкастым оскалом и рванулся вперёд, придавив ребенка массивными лапами. Смердящая, пускающая слюни пасть оказалась у самого лица мальчика, лай больше напоминал автоматные очереди. Лексон зажмурился, ожидая неизбежного, не в силах ни пошевелиться, ни всхлипнуть.

– Паршивец! – раздался сиплый крик Надда с крыльца. – Убирайся откуда пришёл!

Затем послышался свист и глухой стук, после которого пёс отскочил от Лексона и заскулил. Мальчик в спешке поднялся с земли и схватился за трость Надда, что приземлилась в шаге от него. Пёс, поочередно скуля и рыча, запятил дальше от замаха трости. Но та всё же настигла его, перебив заднюю лапу, после чего зверь съежился, а Лексон продолжил лупить его. В какой-то момент Лексон выбился из сил и выронил трость из рук. Зверь задрал голову и жалобно провыл. Напоследок он обнюхал тяжело дышавшего мальчика и скрылся в зарослях леса, иногда раскачивая невысокие кусты.

– Паршивец какой… Цел? – Надд, доковылявший туда только сейчас, потряс Лексона, дал ему подзатыльник и тут же ласково провёл по голове. – Как тебя угораздило? Зачем?

– Он приглашал, – шмыгая носом, отозвался тот.

– Это он укусил тебя?

– Нет, это дождь. Вернее, стекло, но я-то знаю, что дождь.

– Ладно, идём в дом, нужно обработать.

– Надд, кто это был? Он облизнул мою руку, он слизнул кровь.

Старик проворчал что-то неразборчивое и завел мальчика домой.

На следующее утро Лексон проспал до самого обеда. После пробуждения он обнаружил, что ночевал не в своей комнате, а ещё то, что у него страшно болит горло.

– Правильно, в моей то комнате сквозняк, там окно разбито. Надо бы…

Он затих на полуслове, услышав за дверью не только привычные шаркающие шажки Надда, но и бодрые постукивания дамских каблуков.

– Итак, Диана… Я ведь могу называть вас так?

– Как угодно, мистер… Просто Надд?

– Верно, мисс.

– Миссис.

– Извините. Сейчас я разбужу Лексона и представлю вас.

– Я должна знать что-то особенное?

– О мальчике? Иногда у него случаются кратковременные приступы психоза.

– Он принимает какие-то лекарства?

– Нет, его нахождение здесь и есть своего рода терапия. Но ему необходимы лавандовые ароматерапии три раза в неделю.

– Мигрени?

– Верно. – Надд сделал небольшую паузу и постучался в комнату. Мальчик к тому времени окончательно пробудился, поэтому незамедлительно открыл дверь и увидел перед собой высокую молодую женщину с очень чёрными волосами и строгим взглядом.

– Познакомься, Лексон, эту даму зовут миссис Диана Беккер, она будет жить с нами. Правда чудно?

Глава 4. Целуя безумие

– «Я не люблю зеркала. Не боюсь, а именно не люблю. Любой, кто об этом узнаёт, принимается тут же меня «утешать», мол, я прекрасно выгляжу и нечего мне «стесняться своего отражения». Идиоты, честное слово. Разве я хоть раз говорила что-то про свою внешность? Я говорила про зеркала. И я совершенно не в обиде, видя иногда в своём отражение мешки под глазами и растрёпанные волосы. Зеркала ведь и должны отражать, верно? И это совершенно нормально, если в них иногда отражается что-то плохое. Отражается. Но когда там появляется, что-то в одностороннем порядке, что-то, что есть только там… (Там? Это где?) Вот тогда, считайте, после такого, считайте, и начинаешь их недолюбливать». Как это понимать, Полли?

– Прочтите ещё раз, это простейший текст. Даже ребенок поймёт.

– Вот именно! Наше издательство ориентируется на детей! Статья должна была быть про волшебство! Что за чертовщину ты мне подсовываешь?

– Нет никакого волшебства, мистер Линч, есть только, как вы выразились, «чертовщина».

– Так, Полли, с меня довольно, убирайся с глаз моих!

– Я уволена?

– У тебя было два выговора, если ты продолжаешь делать те же ошибки, значит, ты не так уж и хочешь работать здесь. Советую попробовать реализовать себя в чём-то другом. Проваливай.

Понедельник был выходным днём в пансионате, поэтому завтрак начался позже обычного. Все сидели за столом в неформальной одежде и старались болтать на отвлечённые темы, хотя было совершенно очевидно, что у Питера и, скажем, миссис Беккер общие темы для разговора находились крайне тяжело.

Я уже сообщила всем о своём решении и слегка удивилась, увидев, что все восприняли эту новость, как что-то само собой разумеющееся. Питер не в счёт, ему я сказала ещё ночью. Скорее всего, он уже проболтался Ане. Миссис Беккер сдержанно улыбнулась и сказала, что, по-видимому, так для всех будет лучше. Мишель равнодушно пожал плечами, мол одним больше, одним меньше…

После завтрака Мишель попросил зайти к нему в кабинет, чтобы кое-что подписать. «Ты же понимаешь, что мне придётся написать твою характеристику в кадровое агентство?» – спросил он меня, стараясь выглядеть максимально деловито. «Как угодно», – ответила я. И подумала, что плевать я хотела на это паршивое агентство. Он, уверена, тоже. Просто решил на прощание затеять свою любимую игру.

– Ближайший поезд до Кардиффа сегодня ночью, Бран заедет за тобой, будь готова к девяти.

– Но ведь он приедет через час, чтобы отвезти Аню и Питера на выходной в город?

Об этом ещё перед завтраком мне рассказал сам Питер. Он решил, что за ночь я передумала и сегодня поеду с ними в город, чтобы немного развлечься.

– Да, и привезет их обратно как раз к девяти, а заодно и заберет тебя. А я пока подготовлю все необходимые бумаги.

Возражать я не стала. Во-первых, мне казалось, что я помешаю Питеру и Ане, если до вечера буду таскаться с ними по городу, а во-вторых, мне было необходимо собрать вещи без суматохи. И может быть, совсем маловероятно, но я думала, что захочу на прощание прогуляться по дому.

– Ты уверена, что не едешь с нами? Развеемся, в кино сходим, прошвырнёмся по пабам? И кто знает, может, ты и не захочешь уезжать? – уже во второй раз спросил Питер.

Бран раздражённо сигналил у ворот. Поэтому я почти пинком согнала Питера с крыльца, заверив, что вечером мы ещё увидимся. Когда ребята уселись в седан Брана, он прекратил назойливо гудеть, но с места не тронулся. Оказалось, что они ждали миссис Беккер. Ей внезапно тоже захотелось отъехать в город, кого-то навестить.

– Я вернусь только завтра утром, поэтому, Полли, больше не увижусь с тобой. – Сегодня было ветрено, женщина куталась в лёгкое пальто и безрезультатно пыталась поправить выпавшую из пучка прядь. На меня она не смотрела. – Не беспокойся, Мишель выплатит жалование в полном объеме, я с ним поговорила.

– Спасибо, миссис Беккер. Простите, если доставляла вам проблемы. Может быть, при других обстоятельствах…

– Береги себя, прощай.

Я пожелала всем доброго пути и вскоре машина затерялась средь дубовой рощи. Добравшись до комнаты, я принялась складывать вещи в чемодан, думая про возращение в Чикаго. Сдали ли уже мою старую квартирку? Смогу ли я найти приличное издательство и продержаться хоть на одной работе дольше года? Стоит ли говорить что-то Эмме Аддерли? В голове даже пробежала жалкая мысль о доме Нади.

Нет-нет. Я не в таком отчаянном положении.

Последним в чемодан я поместила маленький бархатный мешочек. Я пообещала Биллу и Оливии, что сохраню заколку. Они были так милы. И так, чёрт возьми, настойчивы. Если разобраться, они всучили мне её и тут же пропали. Вернее, на следующее утро. Вернее, так сказал Мишель. Вернее… Что вернее? Что?

Я сидела на собранном чемодане и не могла определиться, хочу ли я знать, что происходит в этом пансионате. Если хочу – сегодня последний шанс выяснить. Если нет – не нужно выходить из комнаты до вечера. Не высовывайся. Не высовывайся в любом случае. Не высовывайся, дура!

Я вышла. Прогулялась по коридору. Спустилась вниз. Подышала библиотечной пылью и заглянула в столовую. Погладила вельветовые шторы в гостиной, недолго постояла у входа в подвал и ещё раз окинула взглядом большой портрет кого-то очень похожего на Мишеля. Казалось бы, на этом можно закончить прощание с домом, но именно там, у портрета, меня словно током дёрнуло. Что-то было не так. Что-то изменилось. Я быстро вернулась к своей комнате и обнаружила, что картина с висельником теперь висела рядом с моей дверью. Спустившись к стойке регистрации, я убедилась, что это не копия, а та самая картина. Почему она поменяла свою локацию? Кто и зачем подвесил её рядом с моей спальней?

Вопросы, вопросы, вопросы. Вместо ответов острые улыбки Мишеля, строгие взоры миссис Беккер и небрежность Питера.

– В чём дело, Полли? Потеряла что-то? – Мишель неожиданно появился со стороны кухни с целой горой шоколадных кексов в руках. Выглядел он так, словно это я застала его врасплох, а не наоборот.

– Я хотела посмотреть перед отъездом на одну картину…

– И в чём же проблема? – На самом деле, к этому времени он уже закинул один кекс в рот, прозвучало это скорее: «И ф щём ше проблэма?»

– Я не знаю, где она, – немного солгала я. – Раньше за стойкой находился «Висельник». Кто-то перевесил картину?

– Странно… Наверное, миссис Беккер.

«Странно»? Правда? Это всё что он смог протянуть? Наигранное «странно»?

Пока я мысленно покрывала его бранью, он уже куда-то ретировался. Судя по звукам хлопающего холодильника, снова на кухню. Несмотря на то, что я тоже уже изрядно проголодалась, всё же решила дождаться, пока Мишель утолит свой голод и затеряется где-нибудь в просторах дома. Решить то решила, но помчалась на кухню сразу же, услышав пронзительный звон бьющегося стекла.

Прибежав, я обнаружила Мишеля, ошарашенно застывшего над разбитой банкой малинового варенья. Вся кухня, начиная от пола и заканчивая самим Мишелем, оказалась покрыта сиропом. Не знаю, как я сумела удержать себя, чтобы не рассмеяться, ведь мысленно я уже каталась по полу, вот прямо по этой сладкой, липкой луже. Хорошо, что миссис Беккер этого не увидит. Я постаралась сделать очень сочувствующее и серьёзное лицо и протянула ему полотенце. Тут то я и поняла, что ему самому совсем не до смеха. Он стоял и совершенно не моргал. Ужас и боль в его глазах до чёртиков испугали и меня саму. Не сразу, но я заметила, что красная жидкость, стекающая тонкой струйкой с его руки, вовсе не варенье.

– Мишель, вы порезались!

Я смочила полотенце и попыталась прижать к ране. Но он как-то странно дёрнулся, оттолкнул меня и вжался в стену.

– Это была ты? Да? Ты? – Можно было подумать, что ему почудилось что-то страшное, но он спрашивал это с надеждой.

– Я?

– Ты не…

– Что?

– Ты… Извини. Я немного…

– Ничего…

Дальше, словно зачарованные, словно по команде, мы достали из кладовки вёдра и тряпки и молча принялись отмывать кухню. Что на него нашло, я не знаю. Меня больше беспокоило собственное наваждение: когда я опомнилась, я стояла на коленках и тёрла пол. Не просто тёрла, а ТЁРЛА, ТЁРЛА, ТЁРЛА! Я и без того до смерти перепугалась, но когда поняла, что Мишель сидит позади меня и безумно улыбается, была готова проклясть себя за то, что не уехала с утра с ребятами и помчаться куда глаза глядят.

– Не стоило, Полли, честное слово. Ты ведь уже не работаешь здесь, – ехидно ухмыльнулся он.

Я отшвырнула тряпку и чуть не влепила ему пощёчину. Клянусь своими костями, еле удержалась. Но он бы обязательно спросил, за что? А я бы не знала, что ответить. Что именно ответить.

– Ты, Поля, склочная.

– Неправда!

– Не спорь со старшими!

– Но ведь неправда!

– Дрянная девчонка! Из тебя не выйдет никакого толку! Господи, свалилась же на мою голову…

– Всё нормально? – Он склонился надо мной, и я сообразила, что всё ещё сижу на полу.

– Вспомнилось кое-что…

Мишель протянул руку. Ту руку. Чистую и целую. Он помог мне подняться. Я оглядела кухню и мне стало дурно, голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Я не могла определить, разбивалась ли здесь совсем недавно банка варенья. Вода в ведре и сами тряпки были совершенно чистыми, а его рука невредима, как будто и не было ничего. И в тоже время я была уверенна, что всё произошло взаправду.

– В чём дело, Полли? Ты какая-то бледная.

– Что это было, а? Что?

– Сказать честно, я и сам слегка удивлён…

– Мишель, я хочу получить чёткий ответ! Было это на самом деле или нет?

– Давай так: сейчас ступай в свою комнату, отдохни, приведи себя в порядок, а к шести спускайся в сад. Мы поужинаем и немного поговорим, – малость помедлив, ответил он. После этих слов он быстро покинул кухню. Я даже не успела уловить, в какую сторону он направился.

Хоть небо и было ясным, сегодня к шести было темнее, чем обычно. Я видела, как Мишель принёс в беседку разнос с чем-то вкусным и ждал меня, неторопливо листая какую-то книгу. Я же в свою очередь стояла у окна и всё размышляла, стоит ли ужинать с ним. Конечно, мне хотелось – у меня буквально живот сводило от любопытства и голода. Но, с другой стороны, я прекрасно понимала, что искреннего и приятного разговора от него ждать не стоит. Но что я теряю, если разобраться? Сегодня я уеду. И будь что будет. И будь, что будет…

– А ты не слишком-то пунктуальна.

К ужину Мишель переоделся в белую рубашку, распустил волосы и снял очки, от чего его облик казался каким-то торжественным. Я же так и осталась в своём растянутом зелёном свитере и джинсах. Вместо ответа я пожала плечами и притянула к себе стейк из лосося. Помимо него на столе стояли овощной салат, какие-то булочки и вино с вычурной этикеткой на французском. Мишель отложил свою книгу, как оказалось ту самую, что я однажды видела на скамейке, и тоже взялся за стейк.

– Это миссис Беккер приготовила для нас, – зачем-то пояснил он. – Наверное, боялась, что сами мы с ужином не справимся.

– Скорее, она боялась за свою кухню.

– Это на неё похоже.

После того, как мы разделались со своими порциями, повисла неловкая пауза. Вроде бы говорить должен был он, но почему-то смотрел так, будто это я должна что-то сказать.

Ты правда не… Неужели? Нет?

Более того, он убрал волосы за уши, чуть навалился на стол и поддался вперёд, словно для того, чтобы мне было удобней его рассматривать. А я, честно говоря, как раз старалась не смотреть на него всё своё пребывание здесь. Это как какой-то эффект зловещей долины: ты смотришь и видишь, что он очень красив, но несмотря на это, впечатление от него очень неприятное и тяжёлое. Мне вообще не нравится находиться в компании красивых людей, но дело тут не только в красоте. Аня, скажем, тоже сногсшибательно выглядит. Но находиться рядом с ней легко, её красотой не ослепляет. В случае с Мишелем чувствуется несоответствие оболочки с содержанием. Как я уже говорила, он фальшивый. А просто красивой картинкой меня не проймёшь. Когда недолюбливаешь отражения, вообще легко заглядываешь глубже, минуя поверхность. И неужели он не чувствует это, неужели он не чувствует, что я его вижу?

– Ладно, Полли, давай начистоту. Во-первых, ты сегодня никуда не уедешь.

– Что?! Почему?

– Бран звонил, у него сломалась машина. Аня и Питер переночуют в гостинице, а завтра Бран сможет привезти их вместе с миссис Беккер. Поэтому эту ночь ты ещё проведешь здесь…

Не уехать, не сбежать, не отпустит, он не позволит! Стало совсем темно, а в доме зажечь свет некому. На столе три свечи, позади перевоплощающийся к ночи лес, впереди пустой тёмный дом – логово, но не моё. А на против он – прекрасный принц, забитый под завязку чем-то тягучим, чёрным и ядовитым. Сердце у меня сжалось, но виду я не подала. Одна дурная мысль сменялась другой, пока я не поняла, как это произошло. Господи, Питер, неужели ты ночью выходил к Мишелю, чтобы доложить о моём намерении уехать?! А он то уже позаботился о том, чтобы даже миссис Беккер не мешалась здесь. Что он замышляет?

– И раз уж мы завели об этом речь, скажу прямо, Полли, мне бы не хотелось отпускать тебя. Ты вроде только начала осваиваться, мне не нравится мысль, что придётся искать нового человека и всё сначала… Ты должна понимать это.

– Но не понимаю.

– В чём дело? Почему ты приняла такое решение?

– Могу я узнать для начала, что всё-таки произошло сегодня на кухне?

Он откинулся назад и закусил губу. Мишель слегка нервничал, но изо всех сил старался не показывать это.

– Можешь считать, что это было видение. Безобидное и ничего не значащее. А самое главное – оно предназначалось мне. Почему ты тоже поучаствовала в этом – для меня большая загадка. Но мне понравилось.

– Что понравилось? – спросила я, голос у меня почему-то хрипел и дрожал.

– Понравилось быть там вместе.

Не одному.

– Что ж, Мишель, возможно, именно по этой причине мне и не стоит задерживаться здесь. Видения, пропадающие гости, лес, в котором легко найти свою гибель, ночные скрипы – всё это воспринимается здесь, как что-то обычное. А это не нормально. И это пугает меня.

– Скрипы половиц или что-то такое?

– Скрипы, которые я слышу каждую ночь из соседней комнаты, из той, что всегда заперта. В коридоре их не слышно, я проверяла.

– Пустяки, это не должно тебя пугать. – Он наполнил свой бокал и налил мне, хотя я ещё в самом начале сказала, что не хочу. – Знаешь, Полли, ты ведь сама многое недоговариваешь. В сущности, что тебе до скрипов, гостей и чужих видений? То, что нужно тебе – на поверхности. А ты слишком глубоко ныряешь. Будь осторожна, милая, однажды тебе не хватит воздуха в лёгких, чтобы всплыть обратно. – От слов Мишеля у меня по спине пробежали колючие мурашки.

– Это оно и есть. Я тону. – Я опустошила бокал, вино оказалось ежевичным.

– Тонешь, Полли. И пансионат тут совершенно ни при чём. Ты носишь болото в себе. Не важно, где ты будешь – оно будет там же. Можешь уехать отсюда завтра, можешь даже попробовать уйти сегодня пешком, но только что это изменит на самом деле?

– Не говори так, будто знаешь меня.

– Что ты, Полли, это твоя работа. Правда? Я злой и двуличный, миссис Беккер чопорная и требовательная, Питер беспечный и шумный, а Аня милая и пустая, так? Разве это не ты делаешь вид, что всё про всех знаешь?

Как же мерзко! Он каким-то образом узнал мои мысли и совершенно перековеркал их. Но оправдываться я не стала. На счёт себя и Беккер он оказался прав.

– И я не буду даже спрашивать, какие цели ты преследовала на самом деле, когда отправлялась сюда. Это не моё дело. Если хочешь отыскать какие-то ответы, я не буду препятствовать. Только не влезай в не предназначающееся тебе видения. И…не уезжай. – Он положил голову на ладонь и улыбнулся. – Не уезжай. Здесь снова станет тоскливо.

– Почему гости так внезапно отбывают? – Я не стала подыгрывать его самодовольству.

– Почему мы снова говорим об этом?

– А о чём нам говорить? Если я планирую остаться здесь ещё на какое-то время, я должна быть уверена, что здесь не пропадают бесследно люди.

Мишель запрокинул голову и неожиданно расхохотался. Знать бы, что его так развеселило.

– Идём, хватит сидеть здесь с серьёзными лицами и разговаривать про всякие глупости. – Он взял со стола вино и вышел из беседки. – Идём-идём.

Так мы оказались на каменной скамейке. Бокалы остались на столе, поэтому распивать вино пришлось прямо из горлышка. Если бы с утра мне кто-то сказал, что вечером мы будем сидеть с Мишелем напротив леса и напиваться из одной бутылки, я бы позвонила в психиатрическую клинику и попросила срочно выслать специалиста для этого безумного человека.

Не знаю, может, так действовало вино, но мне отчего-то было очень тепло. Вечер был ветреным, а мне тепло. Голова немного кружилась, но тепло. На сердце не спокойно, но тепло… Лес не пугал. Может, всё ещё маскировался, а может, и правда был самым обычным. Мишель время от времени напряжённо вглядывался в него, будто ждал, что оттуда может кто-то выйти. Возможно, эта чёртова скамья совсем не случайно так расположена?

– Кого ты хочешь там увидеть? Зверей, которым скормили грехи? – задиристо усмехнулась я. – Это ничего, что я так неформально?

– Мне двадцать семь, я старше тебя всего на два года.

– Я говорила о субординации…

– В нерабочее время – это приемлемо. Так ты тоже знаешь эту легенду?

– Питер рассказал. Глупость полнейшая.

Я запрокинула голову к небу. Звёздная июльская ночь. Уже ночь… Голова закружилась, я резко потрясла ей. Мишель поставил в сторону опустошённую бутылку и лукаво улыбнулся:

– Так ты полагаешь, что никакой опасности нет?

– Разумеется, есть. Опасность буквально повсюду… – Теперь я конкретно плыла. Скамейка вдруг оказалось вязкой и мне начинало казаться, будто я в неё проваливаюсь.

– Хочешь, я расскажу, как всё было на самом деле? – Мишель между тем опьяневшим совсем не выглядел, правда, он моментами двоился, а голос его то и дело обзаводился эхом, но он, скорее всего, об этом не подозревал.

– Выкладывай, ненавижу тайны. Пусть станет хоть на одну поменьше…

– Эта детская страшилка основана на правде. Когда-то в этих краях практиковался похоронный ритуал: покойнику на грудь клали хлеб или другие угощения и звали Пожирателя грехов. Он съедал предложенную еду, забирая таким образом грехи усопшего себе, ему за это платили, а потом прогоняли плевками. Обычно в каждой деревне был свой Пожиратель. Они жили обособленно, простые люди старались избегать их.

– Гадость какая. А причём здесь звери?

– Псы. Их называют Псами. Человеческая душа подобна сосуду, милая Полли, она не может растягиваться до бесконечности. Когда она переполняется грехами – их нужно искупать. Смертной жизни не всегда может хватить на это. Пожиратели знали это, как никто другой. Они обращались в бессмертных Псов и бродили по лесам, ожидая время, когда снова смогут стать людьми. Они давным-давно перевелись. Но я верю, что некоторые из них… – Мишель резко замолчал и сделал вид, будто заметил кого-то в кустах.

Я слишком ярко вообразила покойников и чавканье Пожирателей в траурной тишине. Псов, хищно рыскающих в поисках еды. Меня обдало липким ужасом. Не хочу даже знать, что служит им пропитанием… Здесь так легко исчезнуть навеки. Особенно, если единственный на много миль живой человек подозрительный тип. Я посмотрела на Мишеля, он недобро улыбнулся.

Мне снова захотелось послать всё к чертям.

– Я тебя не обижу, – сказал он, словно читая мои тревожные мысли.

– Там ещё было что-то про ярмарку талантов и… Как ты получил этот шрам?

Он провёл по нему пальцем и махнул рукой:

– Про это я расскажу тебе позже, – слишком серьёзно ответил он. – Идём, провожу тебя до комнаты.