Что бы сказал Ницше? Как великие философы решили бы ваши проблемы

Избегая столкновения с другой машиной, я сбил соседскую собаку… Должен ли я чувствовать себя виноватым?

Иммануил Кант • Иеремия Бентам • Фома Аквинский • Филиппа Фут

Наверное, вы ужасно себя чувствуете. Вы не могли ничего сделать: другая машина ехала прямо на вас, никто не успел бы затормозить, поэтому вы свернули на тротуар, где и сидела собака. Конечно, вы не хотели убивать бедное животное, но не можете не чувствовать ответственности за его смерть. Однако дела могли пойти намного хуже, если бы вы не среагировали так быстро. Лобовое столкновение с машиной, полной людей… что бы вы почувствовали тогда? Не стоит об этом даже думать.

Проблема в том, однако, что раз уж вы чувствуете себя плохо из-за случайного убийства собаки своей соседки, вы об этом думаете. Никуда не деться от того факта, что причиной смерти животного стала ваша машина и за рулем сидели именно вы. Поэтому вы несете ответственность, хотя вы ведь не должны чувствовать вину, если не совершали чего-то аморального, не так ли? Тогда вопрос не в том, должны ли вы чувствовать себя виноватым, а в том, есть ли весомая причина так себя чувствовать.

Ответ зависит от того, насколько строго вы хотите с собой обойтись. В своей типично безжалостной манере Иммануил Кант сказал бы, что у вас есть все основания ощущать вину. Очевидно, вы считаете, что причинять животным ненужные страдания – это плохо, иначе вы бы не переживали из-за этого инцидента. Раз уж вы так считаете, необходимо действовать согласно правилу «наносить вред животным – плохо». Здесь обстоятельства не важны, переезжать собаку – плохой поступок сам по себе. Конечно, выбор у вас был невелик, и что бы вы ни сделали, все было бы неправильным. Но это не делает совершенные вами действия оправданными.

Усиливая ваше чувство вины, Кант сказал бы, что вы нарушили одно из его основных правил: нельзя относиться к людям как к средству, а не как к цели. Вы рассматривали жизнь собаки как средство для достижения цели, убив ее, чтобы избежать столкновения. Имеет ли значение, что это был пес, а не человек? На самом деле нет, потому что вы также причинили своими действиями горе и страдания соседке и ее семье, – вы использовали и их как средство для достижения своей цели. А если бы на тротуаре была ваша соседка, а не ее собака?

Наименьший вред

Позиция Канта, вероятно, звучит довольно сурово, особенно если вы пытаетесь найти способ оправдать свои действия, а не причину посыпать голову пеплом. Он говорит о целях и средствах, как если бы последствия к делу не относились. Но вы сделали то, что сделали, думая, что это было лучшее решение из возможных. Исход был меньшим из двух зол. Пусть мимолетно, но вы взвесили последствия и выбрали тот вариант действий, который причинил бы наименьший вред другим. Это классический утилитаристский подход, какой отстаивал Иеремия Бентам, и он сказал бы, что в сложившихся обстоятельствах вам не в чем себя винить. У вас был выбор: раздавить собаку или врезаться в машину, полную людей. Сравните последствия гибели одного животного и гибели нескольких человек (может быть, включая и вас). Вам нужно было принять решение мгновенно и сделать правильный выбор.

Однако это вскрывает одну из проблем утилитаризма. На первый взгляд кажется, что просто сделать выбор, причиняющий наименьший вред или приносящий наибольшую пользу. Но часто у вас нет времени или данных, чтобы взвесить все возможные последствия. Если бы вам не нужно было действовать быстро, чтобы избежать столкновения, вы могли бы принять во внимание другие составляющие. Возможно, смерть домашнего любимца причинила бы невыразимые страдания всей семье. И если бы обе машины притормозили и уклонились друг от друга, дело могло завершиться незначительными травмами.

В теории и на практике, в хороших делах и в дурных редчайшим человеческим качеством является последовательность.

Иеремия Бентам

Мораль есть учение не о том, как мы должны сделать себя счастливыми, а о том, как мы должны стать достойными счастья.

Иммануил Кант

Впрочем, вы желали добра. Жаль, что собака погибла, но это не входило в ваши намерения; это был «сопутствующий ущерб», неизбежное следствие ухода от столкновения машин. Ведь намерения важны, верно? Фома Аквинский (1225–1274) согласился бы с этим. Как христианин, он был бы обеспокоен вопросом, греховны ли ваши действия, ведь они могут обречь вас на вечные муки, а не только на уколы вины. Намерения для него были бы чрезвычайно важны. Если вы совершаете что-либо с добрыми побуждениями, даже если это привело к дурным последствиям, вы не делаете ничего аморального. С другой стороны, если намерения дурны, то не важно, как хорошо все обернулось: вы – грешник.

Все значительно сложнее в ситуациях «двойного эффекта», особенно если вы можете предвидеть исход и знаете, что ваши действия повлекут и хорошие, и плохие последствия. Тогда, если ваше намерение – достичь некоего блага, не самые серьезные дурные последствия могут быть вам прощены.

Благие намерения

Возьмем вашу ситуацию. Ее «двойной эффект» состоит в том, что автомобили не столкнулись, но погибла собака. Чего именно вы хотели? Помочь избежать ущерба тем, кто был в другой машине. Видели ли вы собаку? Если нет, то вы не могли предвидеть ее смерть и, конечно, не собирались убивать ее. Но если вы ее видели, то должны были предвидеть, что ваш поворот в ее сторону почти наверняка приведет к ее гибели. Смерть собаки была непреднамеренным, но ожидаемым последствием. Предположим, владелица пса затем совершит самоубийство, горюя от потери любимца. Хотя вы будете чувствовать себя ужасно, у вас нет причин чувствовать вину: вы не хотели такого результата и не предвидели его. Этот сценарий событий может заставить вас усомниться в обоснованности утилитаристской идеи о выборе наибольшего блага (или наименьшего ущерба) для наибольшего числа людей. Как можно взвесить последствия поступка, если неизвестно, какими они будут?

Филиппа Фут (1920–2010) предположила бы, что есть и другие факторы, затрудняющие наше суждение о том, что хорошо и что плохо в ситуациях вроде этой: мы инстинктивно чувствуем, что есть нечто сомнительное в совершении дурных поступков, даже если результат оказался хорош и мы делали их из наилучших побуждений. Еще она бы спросила: только ли делать плохое дурно или же дурно и ничего не делать, не предотвратить что-то ужасное.

Чтобы детальнее рассмотреть хорошее и дурное в инциденте с собакой на тротуаре, она предложила бы аналогичную ситуацию. Тяжелая неуправляемая вагонетка несется к участку путей, который ремонтируют пятеро рабочих. Если ничего не сделать, она их раздавит. Но вы можете предотвратить трагедию: у вас есть возможность перевести стрелку на путях между вагонеткой и рабочими, и вагонетка уйдет на другой путь. К сожалению, там тоже кто-то работает, но только один человек. Если бы не вы, он бы выжил, конечно, а те пятеро погибли. Оставите ли вы ситуацию на произвол судьбы или переключите стрелку, убив одного человека вместе пятерых?

Допустим, на втором пути не рабочий, а кто-то, кого вы знаете и любите, или кто-то чрезвычайно славный? Повлияет ли это на ваше решение? А должно?

Есть еще один способ остановить вагонетку, но вам он не понравится. Рядом с путями стоит очень-очень толстый человек. Если вы его столкнете на рельсы перед вагонеткой, его масса остановит ее. Он погибнет, конечно, но это же не хуже, чем повернуть вагонетку по направлению к одинокому рабочему. Или хуже? Большинство из нас не желает толкать кого-нибудь под поезд, но не постесняется потянуть рычаг и отправить поезд убивать невинного рабочего. Кант сказал бы: это потому, что вас насильно столкнули с реальностью, где вы рассматриваете толстяка как средство для достижения цели. И, возможно, в словах Канта есть смысл.

Принимая решение

Кант объяснил бы ваше чувство вины тем, что вы погубили собаку, хоть это было лишь средством избежать аварии. И, хотя вы сделали правильный выбор, его нельзя морально оправдать. Но вы можете утверждать, как Бентам, что ваши действия предотвратили худший исход событий, что это было меньшее из двух зол. Или можно использовать аргумент Фомы Аквинского, что вы сделали это из благих побуждений.

Мой парень много времени проводит в компьютерных играх или в социальных сетях

Эпикур • Иеремия Бентам • Роберт Нозик • Хилари Патнэм • Чжуан-цзы • Платон

Это сильно влияет на ваши отношения, не так ли? Дошло до стадии, когда вы почти не общаетесь, потому что он либо сидит за компьютером или игровой приставкой, либо занят своим телефоном. Кажется, он в другом мире, мире виртуальной реальности, которая нравится ему больше обыденной жизни. Вам иногда кажется, что он считает мир игр, аватаров, видеороликов и чатов подлинным, реальным. А та действительность, в которой живете вы, всего лишь плохая замена виртуальности.

Что заставляет вашего парня так поступать? Очевидный ответ – ему это нравится, доставляет удовольствие. Однако, с другой стороны, возможно, он избегает реального мира. Может быть, потому, что ему там тяжело или реальный мир ему скучен. Или, может быть, он погружается в моделируемую реальность потому, что она дает ему то, чего он не получает (или не может получить) в реальном мире, например возбуждение, радость или дружбу.

Это понятно и до какой-то степени простительно. Многие философы, от Эпикура до таких утилитаристов, как Иеремия Бентам, сказали бы, что для человека естественно искать удовольствия и избегать боли, что ваш парень и делает. Нет ничего плохого в легком приступе эскапизма, который отвлекает от суровых жизненных реалий или избавляет от скуки. В конце концов, отличается ли наслаждение виртуальной реальностью от просмотра телепрограмм, похода в кино или погружения в хорошую книгу? И, будь у нас выбор, разве мы все не хотели бы так сделать?

Это вопрос степени. Да, время от времени мы все выбираем побег в воображаемый мир, где мы можем насладиться острыми ощущениями, романтикой и так далее – всем тем, чего нам не хватает в нашей обыденной жизни. На время мы можем заставить замолчать наше недоверие и побывать в сказке, как если бы она была реальна. Но обязательно ли мы предпочли бы этот вымышленный опыт реальному? И захотим ли мы жить в мире иллюзий постоянно?

Только отказ слушать гарантирует, что вас не пленит истина.

Роберт Нозик

Здравомыслящий человек не должен верить, что нечто «субъективно» просто потому, что оно не может быть определено бесспорно.

Хилари Патнэм

Виртуальная реальность

Чтобы помочь вам ответить на эти вопросы, Роберт Нозик (1938–2002) пригласил бы вас вообразить изобретенную им машину – «машину переживаний», идеальный компьютер для создания виртуальной реальности. Когда он включен, недоверие преодолевать не нужно. Компьютер подсоединен непосредственно к вашему мозгу, его сигналы стимулируют синапсы и вызывают ощущения, неотличимые от реальных. Можно запрограммировать машину так, чтобы она внушала вам любой вид физических, психических и эмоциональных ощущений, причем настолько реальных, что вы полностью поверите, будто испытываете их на самом деле. Конечно, вы сможете (почему бы и нет?) выбрать приятные переживания, в том числе те, каких у вас никогда не было, и вы даже не представляли таких. Чем плохо?

Однако Нозик попросил бы вас хорошо подумать, всерьез ли вы хотите подключиться к «машине переживаний». Он спрашивает, по-настоящему ли мы верим в то, что поиск наслаждения (и избегание боли) – наши единственные ценности. Если да, то нет причины не подключаться, ведь этим способом мы получим больше удовольствия, чем от жизни в реальном мире. Но подумайте еще раз – возможно, вы начнете колебаться. Использование «машины переживаний» – довольно пассивная практика: ведь вы сами ничего не делаете, а что-то делают с вами. Множество вещей в жизни мы делаем потому, что безусловно хотим их сделать, а не только получить соответствующий опыт. И самое главное состоит в том, что, даже если наши запрограммированные ощущения неотличимы от реальных, до включения машины мы знаем: испытанное нами не будет подлинным.

Нозик полагает, что мы бы выбрали «не быть обманутыми» смоделированной реальностью. Большинство людей инстинктивно хотели бы с ним согласиться, отдав предпочтение реальному опыту перед виртуальным, но ваш парень демонстрирует, что Нозик неправ. И не только ваш парень: растет число тех, кто проводит больше времени в телефонах, чем в окружающем их мире.

Машина опыта Нозика похожа на идею Хилари Патнэма (1926–2016), предложенную им, чтобы побудить нас подумать о том, что мы считаем реальностью на самом деле. Однако смоделированная реальность Патнэма более зловеща.

Представьте, что некий злой ученый удалил у какого-нибудь человека головной мозг и держит его живым в чане со специальной жидкостью. Он придумал способ подсоединить все клетки мозга к компьютеру (вроде машины Нозика), который может стимулировать нервные окончания так, что мозг испытывает ощущения, как если бы они были реальными. Безумный ученый программирует компьютер, чтобы обмануть мозг и заставить его считать, что тот вовсе не в чане, а в собственном прежнем теле и способен воспринимать окружающий мир. Однако эти ощущения иллюзорны и являются исключительно результатом электронных стимулов.

Конечно, это придуманный сценарий, материал для научной фантастики (очень похожий на основной сюжет кинотрилогии «Матрица»), и трудно понять, почему он был бы невозможен в реальности. Если бы вы были мозгом в чане, как бы вы об этом узнали? И, что еще важнее: откуда вы знаете, что вы не мозг в чане? Возможно, реальность (или то, что вы считаете реальностью) лишь компьютерная симуляция, причем не та, которую вы избрали добровольно.

Сны и иллюзии

Впрочем, не нужно заходить в область научной фантастики или фэнтези, чтобы осознать, насколько неуловимо понятие реальности. Задолго до изобретения компьютеров и большинства машин Чжуан-цзы, он же Чжуан Чжоу (ок. 369–286 гг. до н. э.), понимал, что наше сознание легко обмануть, заставив воспринимать какую-то вещь как реальную. Это развило у Чжуан-цзы скептицизм относительно понятия реальности как такового. Он попросил бы вас подумать о том, что вы видите и чувствуете, когда спите, – о ваших снах. У вас наверняка были сны, которые казались абсолютно реальными. Откуда же вы знаете, что они не реальны? Вы поняли, что это был сон, когда проснулись. Но прежде, чем вы бы так ответили, Чжуан-цзы рассказал бы вам историю одного из своих снов. Ему снилось, что он бабочка, счастливая бабочка, не знающая, что она Чжуан-цзы. Проснувшись, он осознал, что он Чжуан-цзы. Но он не мог сказать, был ли он человеком, которому снилось, что он бабочка, – или бабочкой, которой снилось, что она Чжуан-цзы. Так что не будьте слишком строги к своему парню и его связи с действительностью. Не стоит быть слишком уверенной и в своей собственной.

Для них, говорю я, истина была бы буквально не чем иным, как тенями изображений.

Платон

Однако все это было бы оправданием асоциального поведения вашего молодого человека, а признать реальность настолько сложной концепцией означало бы, что вы с его привычками смирились. Если вы ищете объяснение, которое привело бы его в чувство, то стоит спросить Платона. Он будет счастлив подтвердить: да, то, что мы зовем реальностью, иллюзорно, но это не сгенерированная компьютером имитация и не сон. Нет, сказал бы Платон, реальность больше, чем мы можем ощутить при помощи наших органов чувств.

Чтобы объяснить эту мысль, Платон рассказал бы вам «миф о пещере», один из наиболее известных мысленных экспериментов всех времен. Это история о людях, которых всю жизнь держат узниками в темной пещере. Их заставили сидеть лицом к задней части пещеры, они связаны так, что не могут повернуть головы, и ничего не видят, кроме темной стены. Позади них (хотя они этого не знают), за низкой перегородкой, горит огонь и тускло освещает пещеру. Иногда их тюремщики проходят за перегородкой, неся различные предметы, отбрасывающие тени на заднюю часть пещеры перед узниками. Эти тени – единственное, что узники когда-либо видели, они понятия не имеют о существовании чего-то другого. У них нет ничего, кроме этих теней, чтобы сформировать представление о реальности.

Я не верю, что я сейчас сплю и вижу сон, но не могу доказать, что это не так. Однако я вполне уверен, что проживаю определенный опыт – во сне или бодрствуя.

Бертран Рассел

Если же развязать одного из узников, дать ему встать и оглядеться, то он увидит свет, и ему понадобится время, чтобы глаза привыкли. Тогда он, увидев огонь и предметы, поймет, что принимал за реальность лишь тени реально существующего. Платон сказал бы, что первоначальное восприятие узником реальности подобно тому, как мы воспринимаем органами чувств: это иллюзия, имитация настоящих вещей. Прямо как мир виртуальной реальности вашего парня и его онлайн-друзей.

Платон не оставил бы вас с ощущением превосходства над вашим парнем: он развил бы свою аллегорию, показав, что и ваше понятие реальности немногим лучше. Освобожденный узник, поняв, что ошибочно принимал тени за реальность, постепенно привыкнет к свету и обнаружит выход из пещеры. За пределами привычного он столкнется с внешним миром и ослепительным солнцем. Естественно, что все увиденное его ошеломит, – это и есть мир как таковой.

Как и этому узнику, вам нужно не только осознать, что ваши ощущения и опыт – тени, иллюзии, но еще и открыть высшую реальность, мир вещей, какие они на самом деле. Этот мир лежит за пределами вашего опыта.

Платон также упомянул бы, что возникнет препятствие, когда вы попытаетесь отучить молодого человека от компьютерных привычек. Когда узник увидел, что было снаружи, он бросился обратно в пещеру, чтобы рассказать остальным о своем открытии. И конечно, ему не поверили. Если рассказать вашему парню, что его реальность лишь суррогат, вероятно, вы получите в ответ такое же недоверие.

Принимая решение

Если вы хотели бы извинить асоциальные привычки своего парня, Эпикур и Бентам предоставили бы достаточное оправдание его поиску удовольствия и избеганию жестокой реальности. Если же вам нужен контраргумент, то Нозик предположил бы, что рациональные люди предпочтут эскапизму реальность. Но прежде, чем выносить какой-либо приговор любви вашего парня к виртуальному миру, подумайте о том, что Патнэм, Чжуан-цзы и Платон сказали бы о вашем собственном восприятии реальности.