Полтора месяца – срок достаточно большой и одновременно маленький. А если учесть и то неизбежное объективное обстоятельство, что используемый при взлёте и посадке спасательный скафандр, равно как и ложемент, для каждого космонавта изготавливаются в индивидуальном порядке с многочисленными примерками и подгонками на протяжении нескольких недель, то этот срок становится катастрофически маленьким.
Кроме того, необходимо учесть и тот малоизвестный широкой публике факт, что столь милая зрительскому глазу невесомость на самом деле является далеко не такой приятной вещью для непосредственных участников космических полётов, и обычно требует, как минимум, нескольких дней дополнительного времени для физиологической адаптации.
Тем не менее, всего лишь через четыре недели, которые работникам всех наземных служб пришлось провести в сверхударном авральном порядке, старенький как полуторка, но ещё вполне себе надёжный и вечный как жигулёвская «копейка» «Союз» успешно стартовал с космодрома «Байконур» и благополучно доставил на орбиту полномочного представителя земной цивилизации от Российской Федерации доктора социологических наук полковника Вениамина Тарасова, а вместе с ним и космонавта-исследователя Аввакума Захарова.
– Хай, Бенни! – жизнерадостно поприветствовал полковника уже находящийся на борту его заокеанский коллега и полномочный представитель от США Джеффри Стивенсон.
– Да и тебе не хворать, Джеффи, – с кисловатой миной вернул любезность Тарасов, все прелести невесомости который, в отличие от своего успевшего адаптироваться оппонента, только-только начал ощущать в виде головной боли и подступившей к горлу тошноты.
Висящий у панорамного иллюминатора китаец Цзиньлун, которого Тарасов также хорошо знал по долгу своей нелёгкой службы, впрочем, как и Золотой Дракон самого Тарасова, только просто кивнул ему с совершенно непроницаемым выражением своего восточного лица и снова вернулся к созерцанию величественных космических ландшафтов.
– Должен вам заметить, коллега, – даже в таком незавидном состоянии не удержался от язвительной шпильки вынужденный российский космонавт, обращаясь к вынужденному американскому астронавту, – Рабочий комбинезон висит на вас как на корове седло!
– Здесь невесомость, Бенни! – ещё шире улыбаясь, не остался в долгу потенциальный противник, – А значит, мой комбинезон по определению не может висеть. Но давайте не будем опять начинать нашу вечную полемику, как-никак мы все здесь делаем общее дело, а потому, абсолютно неважно, чей подопечный пройдёт этот чёртов тест! А комбинезон я одел из-за некомфортной для меня температуры, здесь на станции после расконсервации пока ещё довольно прохладно. Да и своему внуку я обещал снять видео о его героическом дедушке, ха-ха-ха, именно в классическом комбинезоне американского астронавта!
Вспомнив об аналогичном обещании, выданном собственному внуку, Тарасов покраснел и, быстренько закруглив опасную в плане будущих встречных подначек тему, попросил проводить их с Аввакумом Захаровым в российский сегмент, хотя проживший на МКС в своё время более года российский космонавт-исследователь знал здесь каждый уголок.
Примерно через неделю, то есть, 31 мая, после непродолжительного маневрирования, не потребовавшего какой-либо пространственной переориентации орбитальной станции, к ней пристыковался специально для этой цели построенный альдебаранцами посольский модуль с двумя весьма примечательными галактическими представителями на борту.
А уже на следующий день, по окончании всех необходимых технических процедур, как-то совсем обыденно и безо всякой пафосной помпы, на которой так настаивали крупнейшие телекомпании, пока их открытым текстом не послали в пешее межзвёздное путешествие, начались и обещанные альдебаранцами длительные вступительные тесты…
А интересно, лениво размышлял Тарасов, не отсвечивая висевший в отведённой для него крохотной каюте, к чему постоянно принюхивается этот зелёный переводчик с Тау Кита?
Нет, начал от безделья фантазировать полковник с учёной степенью, вот если бы это был, к примеру, мой сосед прапорщик дядя Вася, то тогда, конечно же, было бы всё понятно, но вот чтобы представитель высокоразвитой внеземной цивилизации?!
С другой стороны, неспешно рассуждал он, две руки, две ноги, хотя и как у альдебаранцев сплошь четырёхпалые. Одна голова, хотя и с, гм, сизым хоботком вместо носа. Но пища-то у нас, как оказалось, совместимая, значит и физиология должна быть схожая, разве нет?
Шёл уже третий месяц его пребывания на станции и только этой уважительной причиной можно было оправдать неожиданный для него самого и вопиющий по дипломатическим меркам бросок за мелькнувшей в проёме тенью тоже слоняющегося без дела переводчика.
– Тише, родной! – негромко попросил Тарасов испугано было заверещавшего чужака, пошедшего крупными, ярко красными и, по всей видимости, отпугивающими пятнами,
– Что вы хотите со мной сделать? – дрожащим тенорком проблеял гуманоид, когда с его рта убрали широченную сибирскую ладонь, – Предупреждаю, я – особь мужского пола!
– Знаете, я тоже, – заговорщицки подмигнул полковник, – Хотя, на Земле это сейчас многих бы только раззадорило! А, вообще-то, я к вам не за этим. Может по маленькой?
– Ну хорошо, – боязливо оглянувшись на запертую дверь и поменяв окраску тела под цвет находящегося за его спиной спального мешка, что, вероятнее всего, соответствовало земному втягиванию головы в плечи, наконец-то сдался таукитянин, – В принципе, я, как специалист по межсистемной лингвистике, не только могу, но и просто обязан донести до вас некоторые тонкости альдебаранской семантики, без которых ваше общение может быть существенно затруднено даже на вашем родном языке. Вы меня понимаете?
– Да-да, я всё запи… кхе-кхе, – поперхнулся Тарасов, вовремя сообразив, что чуть не спугнул ценный источник, – простите, этот короновирус меня уже достал! Я говорю, всё запиминаю и память у меня хорошая, недавно вроде менял. Да вы пейте, не стесняйтесь, у нас на борту этого гутали… гм, гуманизатора завались! Вчера только грузовичок залетал и целую упаковку доставил для профилактики конта… э-э, контактёров иных цивилизаций!
– Да-а-а! – с энтузиазмом согласился инопланетянин, шумно втягивая хоботком флакон фиолетового денатурата, доставленного на МКС вследствие какого-то непонятного сбоя в логистическом программном обеспечении и за нехваткой свободного пространства просто забытого в каюте Тарасова ещё предыдущей экспедицией, – Давненько я уже не ощущал столь тонкого букета, а послевкусие, м-м-м… Это ваш секретный станционный рецепт?
– Мы говорили о тонкостях альдебаранской семантики! – заискивающе напомнил ему Тарасов, подавая следующий флакон с уже услужливо приоткрученной термокрышечкой.
– Ах да, семантика-шнемантика! – с воодушевлением забулькал пришелец, наполовину опустошая очередное халявное подношение, – Верно, возможно, именно в семантике и состоит ваш единственный шанс для опережающего контроля складывающейся ситуации. Итак, слушайте меня и никому не говорите, что услышали, ибо я вам ничего не говорил!
– Да-да, мы же с вами договорились! – нетерпеливо поторопил полковник гуманоида, заслышав приглушённый отсековыми переборками голос своего американского коллеги.
– Так вот, —снова понизив голос, продолжил алконавт, – Когда альдебаранец вам по любому поводу говорит, что это ваша проблема, то он не хочет иметь с вами никаких дел. Когда альдебаранец успокаивает вас, утверждая, что та или иная проблема таковой не является, то это означает, что у него уже есть готовое решение вашей проблемы и он готов торговаться, а торговаться они умеют, уж поверьте старому несчастному таукитянину! И наконец, если альдебаранец хотя бы раз скажет вам, что решение какой-то задачи является вашей общей проблемой, чего на моей памяти не было уже пять тысяч лет, то он признаёт вас братской цивилизацией и будет по-братски делиться с вами всем, чем он располагает!
– И тогда получается, – медленно заговорил Тарасов, пытливо взирая на своего вконец окосевшего собеседника, – Получается, что землянам от альдебаранцев нужно получить хотя бы одно единственное признание какой-либо существующей у них проблемы?