Концерт Патриции Каас. 8. И что дальше (Под Москвой)
TekstПотом музыка смолкла и перед сценой оказался Свиридов с гитарой.
От злой тоски не матерись,
Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на материк
Идет последний караван.
Свиридов пел как всегда негромко, но шум в зале мгновенно стих.
Опять пурга, опять зима
Придет, метелями звеня.
Уйти в бега, сойти с ума
Теперь уж поздно для меня.
Слушали внимательно и напряженно – скорее всего не ожидали такой песни. А Свиридов пел и продолжал сканировать публику.
Я до весны, до корабля
Не доживу когда-нибудь.
Не пухом будет мне земля,
Что камнем ляжет мне на грудь.
Гости еще только начали вторую бутылку, но такая благодать сквозила в их отношении к песне, что Свиридов решил особенно такие песни не педалировать.
Но тем не менее он закончил в полную силу – не громко, но забирая слушателей в плен.
От злой тоски не матерись, -
Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на Магадан
Ушел последний караван.
И очень тихо, почти про себя повторил:
На материк, на Магадан
Ушел последний караван.
Минута молчания взорвалась аплодисментами – хлопали, и даже что-то кричали, а кое-кто ринулся к певцу с полными бокалами. Но негромкое «сели назад!» возымело действие и все вернулись за свои столы.
А Свиридов просигналил Олегу #выпускай Гелю – «калитку».
И после небольшого оркестрового проигрыша из-за занавеса появилась дородная Кочура в длинном белоснежном платье, с оголенными плечами и ниткой жемчуга.
Ее внешний вид сперва не очень вязался с нежным высоким голосом.
Чуть только вечер опустится синий,
Чуть только звезды зажгут в небесах,
И черемух серебряных иней
Жемчугами украсит роса…
Ее звонкий голос заполнял, а Геля, поддерживаемая и Олегом, и Свиридовым вкладывала все чувства в слова …
Отвори потихоньку калитку
И войди в тихий садик как тень,
Не забудь потеплее накидку
Кружева на головку надень.
Ее голос летел и переливался, в каждое слово она вкладывала всю душу, и слушатели чувствовали это …
Там где гуще сплетаются ветки
У беседки тебя подожду,
И на самом пороге беседки
Поцелуй …
Отвори потихоньку калитку
Тут аплодисменты начались сразу, крики «браво», «бис!» и быстрые пробежки к цветочницам – сцену перед Гелей усыпали цветами.
А она кланялась, прижимала руку к сердцу, посылала воздушные поцелуи – а оркестр, там, за занавесом, негромко продолжал мелодию.
А Свиридов выделил мысленно недавно освободившегося – он сидел довольно хмурый, хотя и с дамой, за столом недалеко от Косаря.
Взяв гитару Свиридов направился к их столу и начал одновременно с гитарой:
А и налей-ка, милый,
Чтобы сняло блаж,
Чтобы дух схватило
Да скрутило аж,
Да налей вторую -
Что б валила с ног.
Нынче я пирую
Отзвенел звонок.
Он пел специально для сидящего напротив хмурого зека, только что вышедшего на свободу, для его подруги …
Нынче я гуляю -
Мне не нужен счет.
Мне вчера «хозяин»
Выписал расчет.
Я у этой стойки
Не был столько лет,
Не к больничной койке
Был прикован, нет!
Олег приглушил работу колонок и Свиридов пел почти неслышен залу.
Вези меня извозчик
По гулкой мостовой.
А если я усну -
Шмонать меня не надо.
Я сам тебе отдам,
Ты парень в доску свой,
И тоже пьешь
Когда-то до упада.
Вези меня извозчик …
Сидящий напротив даже стал тихо подпевать, и его подруга, взяв его под руку, подпевала тоже …
Вези меня извозчик
По гулкой мостовой.
А если я усну -
Шмонать меня не надо …
Свиридов кончил тихим аккордом.
– Примешь от меня? – спросил сидящий напротив.
– От тебя, Никанор, приму.
Олег совсем отключил микрофон Свиридова, поэтому дальнейшие слова никто не слышал.
А Свиридов с Никанором выпили, закусили огурцом.
– Где чалился?
– В Крестах. А ты?
– А я в Вологде … Не трогай пацанов, что тебя заложили. Они сами на днях спалятся, да с таким фейерверком. Будь!
Свиридов исчез за кулисами, музыка играла танцевальные мелодии и свободное место заполнилось танцующими. Танцевали и молодые – вновь испеченные муж и жена: он в черной паре, она в фате.
Но Свиридов появился вновь, и не спускаясь в зал запел:
Это сон,
Это белая словно фата
Петербургская белая ночь.
И Нева,
Мягко волны накатывает
На гранитные камни.
И парит белый ангел
От первопрестольной умчавшийся прочь.
И блестит
Мой серебряный крестик на шее,
Подарок от мамы.
Раздумье и грусть, мечты о былом и несбывшемся
Разведены мосты,
Разведены дороги,
Это Кресты,
Это Кресты,
Это Кресты
И разлука для многих.
Это Кресты,
Это Кресты,
Это Кресты
И судьба и разлука для многих.
Мало кто обратил внимание, что голосу Свиридова почти незаметно вторят женские голоса:
Напоет арестантскую песню
Сбежавший с Крестов ветерок.
И его намотает, как срок,
На себя Императорский флюгер.
И кружит, на лету кувыркаясь,
Как брошь на фате, голубок,
Он несет из Крестов
Письмецо на Арбат
Для далекой подруги.
А теперь женские голоса даже заглушали голос Свиридова
Разведены мосты,
Разведены дороги,
Это Кресты,
Это Кресты,
Это Кресты
И судьба и разлука для многих.
Было тихо, звякали горлышка бутылок о рюмки и фужеры, тихо переговаривались соседи за столиками.
Кто-то сходил к цветочницам и принес на сцену целую охапку цветов.
И оркестр заиграл очень знакомую мелодию. Она длилась и длилась, и уже несколько пар вышли танцевать, и только тогда раздался голос Свиридова:
Вот ведь как бывает в жизни подчас -
Наша встреча караулила нас,
Я заметил твой смеющийся взгляд
И влюбился как пацан
В первый раз.
А ты стоишь на берегу в синем платье,
И даже краше не могу пожелать я,
И распахнув свои шальные объятья
Ласкает нас морской прибой.
Ой, ой, ой!
А впереди еще три дня и три ночи,
И шашлычок под коньячок -
Вкусно очень.
И я готов расцеловать город Сочи
За то, что свел меня с тобой.
Популярный шлягер в исполнении Свиридова звучал как нечто новое, услышанное вот сейчас, а он пел так проникновенно:
Мы расстанемся с тобой навсегда,
Нас затянут суетой города.
Только изредка всплакнут две души:
Как же счастливы мы были тогда!
А ты стоишь на берегу в синем платье …
Изредка в канву вечера вмешивался тамада, предварительно посмотрев в сторону Свиридова. Народ пил, ел, танцевал.
На сцене появилась «цыганка» – высокая молодая женщина в длинном цветастом платье до полу, с такой же цветастой шалью на плечах.
По обычаю петербургскому,
По обычаю чисто русскому
Мы не можем жить без шампанского
И без табора без цыганского.
Глубокий грудной голос легко перекрывал гул голосов и народ понемногу стал затихать и слушать.
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные -
Как люблю я вас,
Как боюсь я вас -
Знать увидел вас
Я в недобрый час.
К повтору присоединились многие в зале.
Скатерть белая залита вином,
Все цыгане спят непробудным сном,
Лишь один не спит,
Пьет шампанское
За любовь свою
За цыганскую!
А Свиридов пригласил Марьяну и они в одиночестве танцевали
Подойди ко мне – ты мне нравишься,
Поцелуй меня – не отравишься,
Поцелуй меня,
Потом я тебя,
Потом вместе мы расцелуемся.
Не встречал бы вас -
Не страдал бы так,
Проживал бы жизнь припеваючи.
Вы сгубили меня, очи черные,
Унесли навек мое счастие.
Дружные аплодисменты раздались после легкого поклона Валентины Суковициной – это она пела в образе цыганки.
После небольшого музыкального перерыва вышел с гитарой Свиридов – в темных очках. Он начал негромко, задумчиво, лирично:
Весна опять пришла,
И лучики тепла
Доверчиво глядят в мое окно.
Опять защемит грудь
И в душу влезет грусть,
По памяти пойдет со мной.
Пойдет, разворошит
И вместе согрешит
С той девочкой,
Что так давно любил.
С той девочкой ушла,
С той девочкой пришла -
Забыть ее не хватит сил.
И голос его непонятным образом изменился, заматерел, затяжелел:
Владимирский централ …
И откуда-то из-за занавеса мужские голоса добавили
Ветер северный …
Свиридов продолжил
Этапом из Твери …
И снова голоса ему ответили
Зла немеряно …
Зал молчал, хотя слова знали все
Лежит на сердце тяжкий груз.
Владимирский централ,
(Ветер северный)
Когда я банковал.
Но не очко обычно губит,
А к одиннадцати туз.
А под окном ЗК
Проталина тонка,
И все, что недолго –
Моя весна.
Я радуюсь, что здесь
Хоть это все же есть.
Как мне твоя любовь нужна …
Свиридов так и допел в глубокой тишине
Владимирский централ …
Он закончил, но тишина стояла еще минуту – другую, прерываемая звяканьем горлышка бутылки о край стакана. А потом уже раздались аплодисменты, к нему потянулись с рюмками … Пришлось мысленно посадить вскочивших обратно, но гостьи несли ему цветы …
Для разрядки Мальчик – мысленно! – предложил выпустить Гелю, и она вышла в скромном платьице и своим ангельским голосом запела:
День погас и в золотой дали
Вечер лег синей птицей на залив,
И закат, догорая, шлет земле
Прощальный свой привет.
В этот час, волшебный час любви,
В первый раз меня любимой назови,
Подари ты мне все звезды и луну,
Люби меня одну.
Дав мысленный сигнал к всеобщим танцам Свиридов снова пригласил Марьяну
Хорошо, что ты меня нашел,
Хорошо, что о любви мне говоришь,
Хорошо, что ты в глаза мои глядишь -
Мне так легко с тобой.
Без меня не забывай меня,
Без меня не погаси в душе огня,
Будет ночь и будет новая луна,
Нас будет ждать она …
Певице хлопали, несли цветы, а музыка продолжила танец …
А на смену Геле вышла Валентина Суковицина, но вышла она завернутая в свободно струящуюся золотистую ткань – так, что рук ее не было видно.
И запела:
Я пришла на солнечный пляж,
Золотой, как облако сна.
Смыло море мой макияж,
Унесла одежду волна.
Цвет волос моих – как песок,
Зелень глаз – почти как прибой,
Хоть недолго, хоть на часок,
Но я хочу быть сама собой.
Я королева золотого песка,
Я королева без прикрас и одежд,
Я королева – вот моя вам рука
И грезы надежд.
Валентина волновалась, и Свиридов, и Мальчик старались успокоить ее.
По обеим сторонам от нее вышли из-за кулис и встали двое мужчин в белых рубашках и в черных очках …
Я себя от вас не таю,
Я не призрак и не мираж,
Я на сцене жизни пою,
Эта сцена – солнечный пляж.
Я сегодня вся, как сюрприз,
Я одежды сбросила груз.
И кричат мне с восторгом бис -
У тебя превосходный вкус!
И со словами «я одежды сбросила груз» Валентина шевельнула руками под тканью и ткань упала на пол, открывая ее обнаженное тело.
Дружное «ах!» было ей ответом, но она была изумительно красива!
Я королева золотого песка,
Я королева без прикрас и одежд,
Я королева – вот моя вам рука -
И грезы надежд.
Валентина дважды повторила последний куплет и поклонилась. В зале раздался восторженный рев, а один из мужчин на сцене поднял упавшую ткань, и оба мужчины, провожая певицу за кулисы, повернулись – у каждого за поясом сзади заблестела рукоять солидной «Беретты».
У цветочниц закупили все цветы и их кучками укладывали на сцену.
И Валентина вышла – обнаженная! – и поклонилась залу еще раз, и ее сопровождали оба мужчины в белых рубашках …
Зал ревел от восторга …
– Ну как, Толя? – Валентина все же сильно дрожала.
– Все путем, Валя! – успокаивал ее Свиридов, закутывая в золотистую ткань, – Все путем! Я пойду, успокою их …
И Свиридов вышел с гитарой:
Не в Рим. Не в Ниццу
Наш уезжает эшелон.
Охране строгой плохо спится,
И чуть качается вагон.
Трава в кармане,
Письмо для Тани,
Метну заточку, как факир.
Не в Сочи жить,
А в Магадане,
Глушить не водку, а чефир.
Мой номер двести сорок пять,
На телогреечке печать.
А раньше жил я на Таганке,
Учил босоту воровать.
Мой номер двести сорок пять,
А я домой хочу опять.
И часто снится за колючкой
Мне моя мягкая кровать …
Свиридов перестал играть, опустил гитару.
– Таганка – место знаменитое, во многих песнях воспетая …
Станция Таганская -
Доля арестантская,
Белая акация
На дворе цветет.
Станция Таганская -
Стрижка уркаганская.
Маня-облигация
Денег не берет.
– А вот совсем другая песня
Твоим воздухом дышу – не нарадуюсь,
И опять стою, словно во хмелю.
Ты сними с души расставанья грусть,
И я тихо тебе пою:
Ну, здравствуй милая Таганка.
Опять сегодня спозаранку
Спешил к тебе я на свиданье,
Боялся опоздать.
Все та же ты, моя Таганка,
Ты в сердце ноющая ранка,
Но ты всегда, мой милый доктор,
Умела врачевать.
Аплодисменты были негромкие, какие-то задумчивые.
И снова музыка заиграла танцы – быстрые, модные, современные …
На этот раз Валентина вышла в концертном платье до пола, в черном парике, руки в перстнях.
Ее не узнали.
Из-за занавеса раздалась музыка, и Валентина, слушая ее, начала:
На Молдаванке поют
Во дворах,
И недалеко до беды.
Где темная ночь,
Фраеров ночь,
Да ночь золотой поры.
Спит адвокат,
Спит прокурор, -
Только не спят воры.
Голос Валентины, обычно звонкий, стал глуше, и песня вышла какая-то напряженная.
На Молдаванке
Песни цыганки,
Ночи летят без сна.
А для Маринки
Только Ордынка,
Только она одна.
Валентина пошла по залу, описывая вокруг столиков сложные кривые.
А на Ордынке
Гуляет вор с Маринкой.
Гуляет вор и знает -
Она одна такая.
Глаза, как темный омут,
Там даже сердце тонет,
Болит душа и стонет
У воров в законе.
На Молдаванке поют
Во дворах.
И недалеко до беды.
Где темная ночь,
И фраеров ночь,
Ночь золотой поры …
Даже голос у Валентин менялся при переходе от Молдаванки к Ордынке
А на Ордынке
Гуляет вор с Маринкой.
Гуляет вор и знает -
Она одна такая.
Глаза как темный омут,
Там даже сердце тонет.
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Валентине даже стали подпевать – нестройно, но правильно
Глаза как темный омут -
Там даже сердце тонет,
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Валентина не успела дойти до сцены как ее завалили цветами, и несли еще, раскладывая по краю сцены.
Куран с удивлением отметил, что шатающихся, упившихся не было, хотя спиртное на столах было в избытке.
После небольшого танцевального дивертисмента перед сценой появился мужичок в тельнике, стареньком пиджачишке и малокозырке – узнать Свиридова было трудно.
Очень биография простая -
Я родился чистенький такой.
А потом меня и повязали
В поезде на станции Джанкой.
И зачем тот левый чемоданчик
Взял да показался пацану,
И зачем ему я сделал ноги
В городе Ростове на Дону.
И песня, и все повадки мужичка были разбитные, расхлябанные
Мы заблудились, как в лесу,
И мы аукали,
И мы аукали,
Но фишка не прошла.
И мы всю молодость профукали,
Профукали,
Теперь она у нас как-будто не была.
Мужичок сопровождал пение легонькой чечеткой, с коленцами, выдающими лагерное происхождение
А потом картинка изменилась
В клеточку мне стал наш белый свет.
Это «не забуду мать родную»
Накололи мне в тринадцать лет.
Теперь чечетка была уже вполне профессиональная, с выходом, с фигурами
Мы заблудились, как в лесу,
И мы аукали,
И мы аукали,
Но фишка не прошла.
И мы всю молодость профукали,
Профукали.
Теперь она у нас как-будто не была …
Несколько пар вышли танцевать под пение Свиридова, его тоже наградили аплодисментами.
Но публика устала – это чувствовалось, и за окном вечернее освещение давно сменилось на ночное.
И тут снова вышла Валентина Суковицина, но теперь она вышла в своем обычном виде, без парика, с распущенными золотистыми волосами. И ее узнали, узнали, прошел шелест по залу и раздались аплодисменты.
И она запела.
Я закрою глаза,
Я забуду обиды,
Я прощу даже то,
Что не стоит прощать.
Приходите в мой дом -
Мои двери открыты,
Буду песни вам петь
И вином угощать.
А Валентина спокойно ходила по залу, улыбалась гостям, и даже слегка пританцовывала.
Буду песни вам петь
Про судьбу и разлуку,
Про веселую жизнь
И нелепую смерть.
И как прежде в глаза
Мы посмотрим друг другу,
И конечно еще
Мне захочется спеть.
И тогда я спою -
До слезы, до рассвета,
Будет время дрожать
На звенящей струне.
А я буду вам петь,
И надеяться где-то,
Что не скажете худо
Никогда обо мне.
Танцующие пары образовались вокруг Валентины.
Я закрою глаза,
Я обиды забуду,
Я прощу все, что можно
И все, что нельзя.
Но другой никогда,
Видит бог,
я не буду -
Если что-то не так -
Вы простите меня.
И после крохотного танцевального перерыва она продолжила, но уже под гитару Свиридова.
Серебром на струны
Звездный вечер ляжет,
И гитара тихо о любви расскажет.
И от сердца к сердцу
Полетят признанья.
И душа захочет
Спеть вам на прощанье.
Счастья и здоровья -
До края и до дна,
Радости душевной,
Доброго вина,
Веры бесконечной
И надежды вечной,
Счастья и здоровья
И любви сердечной.
Вокруг Валентины и Свиридова образовался настоящий хоровод танцующих,
Ласковой волною
Музыка накроет,
И аккорд прощальный
Сердце нежно тронет.
И под звон хрустальный
Я вас покидаю,
Счастья и веселья
Я от души желаю.
Счастья и здоровья -
До края и до дна,
Радости душевной,
Доброго вина.
Веры бесконечной
И надежды вечной,
Счастья и здоровья
И любви сердечной,
Веры бесконечной
И надежды вечной,
Счастья и здоровья
И любви сердечной …
Тамада устало поднял голову, начал произносить прощальные тосты, гости засобирались …
Открылся занавес и все увидели тех, кто играл для них – это вызвало новый прилив аплодисментов, поток цветов.
Цветы несли персонально всем, а особенно Валентине.
Ей целовали руку, благодарили.
Знаки внимания достались и Геле, которая вышла на поклоны тоже в концертном платье.
Свиридова благодарили, говорили всякие добрые слова, подошел и крепко пожал руку сумрачный мужчина, с которым Свиридов выпил по рюмочке, благодарили молодые …
Когда зал опустел, все помощники Свиридова погрузились в микроавтобус, и автобус неспешно выехал из-под арки и поехал в сторону центра, сопровождаемый милицейской машиной с включенной мигалкой …
А Свиридов поблагодарил всех официантов, Марьяну, Курана, ушел переодеваться и … исчез.
ИЗ записей ЖЕНИ КУЛЬЧЕНКОВОЙ
ОТКРЫТИЕ РЕСТОРАНА
В записных книжках Жени Кульченковой все появлялись и появлялись новые и новые записи.
Большое место среди этих записей занимала история с появлением в городе нового ресторана.
Строился ресторан быстро, и происходило это под неусыпным наблюдением нового бойфренда Полины – Валерия Маслова.
Если Полина обладала мощным голосом и неограниченным лексиконом, то Маслов добивался всего негромким голосом, не используя особых лексических оборотов или угроз.
Женя была свидетелем одного такого разговора Маслова с рабочими. Те сетовали, что попасть в этот ресторан им, работягам, будет непросто, на что Маслов пообещал, что на открытие будут приглашены исключительно строители.
Так и произошло.
И первыми посетителями открывшегося ресторана были принаряженные строители со своими женами и взрослыми детьми. И для них готовили самые изысканные блюда и играл оркестр, и пела московская певица.
Никаких иных посетителей в этот вечер в ресторане не было.
И только на следующий день ресторан заполнили любопытные горожане.
И снова был аншлаг – так же сновали молоденькие официанты и официантки в фирменных костюмах, так же изысканы были вина и кушанья, так же пела певица из Москвы, так же к посетителям выходили Полина и Валерий и спрашивали у всех посетителей их пожелания и оценки блюд …
После этого ресторан зажил своей обычной жизнью.
Утром работало кафе при ресторане, а главный зал пустовал, и лишь к середине дня там появлялся свет и редкие, но постоянные посетители. И только вечером зал наполнялся, играла музыка, с несколькими музыкальными номерами выступала певица – а иногда даже сам Свиридов появлялся со своей гитарой.
А с противоположной стороны этого здания по вечерам работал пивной зал – и там тоже было много и постоянных посетителей, устраивающихся капитально, и изредка забегавших любителей свежего пива и воблы.
Вобла была всегда!
Это Женя проверяла лично, посещавшая этот зал вместе с мужем …
ГРИША РИСУЕТ СОБАК
Щенки Сандала распространялись по городу, они появились в городке около института и около завода. Только в колхозе пока еще их не было.
Но уже были случаи, когда Сандал не отдавал своих щенков пришедшим «за собачкой», но это было редко …
Самый интересный случай произошел тогда, когда за щенком пришли родители с маленькой дочкой, а на руках у дочки сидел крохотный котенок.
Девочка спустила котенка на землю и тот сразу отправился знакомиться со щенками.
И те приняли его в свою компанию, а Сандал подошел, понюхал котенка, лизнул его, перевернул лапой животиком вверх и погладил котенка лапой по светлому меху животика.
Котенок радостно замурлыкал, лапками обхватил лапу Сандала и стал на нее карабкаться.
Верочка сидела на руках у Гриши и хлопала в ладошки. А щенки играли с котенком, котенок залезал на щенков и они его катали.
А потом в эту компанию включились Верочка и девочка, пришедшая с котенком.
И все стояли вокруг и наблюдали за ними.
Ерофей и Марина, держась за руки Насти, весело смеялись.
– Мама, а они возьмут щенка? – спрашивали они.
– Конечно, возьмут. Как вы думаете, котенок выберет себе дружка? Сандал, можно им взять щеночка?
Сандал утвердительно замотал головой.
– Ты выбери себе братика, – это Верочка сказала котенку, вытащив его из кучи.
Котенок как будто понял, замер, постоял и уверенно направился к куче щенков. Он подошел к самому маленькому, лизнул его в нос и устроился у него между лапами.
Потом играли все вместе – девочки не отставали от щенков, но образовавшаяся пара держалась вместе.
Гриша послал один из своих рисунков – с собаками, котенком, девочками – мадам Женовьеве, и в тот же вечер раздался телефонный звонок с восторженным отзывом.
А в журнал Гриша отправил серию рисунков щенков – портреты, где каждый был индивидуален.
И тоже получил восторженный отзыв и примечание, что профильный журнал по собаководству чрезвычайно заинтересован в сотрудничестве с художником по фамилии «Свиридофф» …
ДЕТИ
Женю поразило большое количество детей в городе, в особенности там, около главного здания фирмы.
И далеко не сразу она поняла, что среди ребятишек очень много приемных, из интерната – из лесной школы. Но отличать «родных» от «неродных» она так и не научилась, и все время ошибалась.
И при таком громадном количестве ребятишек они все были знакомы друг с другом – но это еще что! Как Женя не старалась, ей так и не удалось обнаружить враждующие группировки или хотя бы драки стенка на стенку.
Драки – стычки – конечно бывали, но они в своей основе имели вполне объяснимые причины личного характера и всегда происходили один на один.
И в присутствии наблюдателей, «секундантов».
И наконец Жене повезло – она смогла, правда, издали, наблюдать переселение ребенка из интерната в город, в семью.
Приемные родители привезли маленького мальчика на машине в сопровождении более взрослой девочки и молодого мужчины. Мужчина нес большой чемодан.
Они все скрылись в подъезде, и Женя узнала потом, что девочка там, в интернате, шествовала над мальчиком, а мужчина привез «приданое» мальчика – полный комплект одежды на все случаи жизни. То, что комплект этот подготавливали и покупали Тоня и Уля Свиридовы, особо не афишировали, хотя почти все об этом знали.
А мальчик, вышедший гулять в первый же день, встретил множество знакомых ребят …
Не все приемные дети сразу называли приемных родителей «мамой» и «папой», и Женя даже хотела написать об этом, но ей мягко отсоветовали – все должно происходить естественным путем, без постороннего вмешательства …
ВЕЧЕР ВОПРОСОВ И ОТВЕТОВ
Одна из записей в дневнике Жени Кульченковой была посвящена очередной встрече Свиридова с населением, только теперь это происходило в зрительном зале Дома культуры.
За столом на сцене сидели Свиридов и Скворцов, и Скворцов сортировал записки, поступившие из зала.
Скворцов потряс стопкой записок.
– Эти записки в разной степени посвящены одной теме – как Анатолий Иванович оценивает современные кинофильмы по военной тематике. Как по истории Великой отечественной войны, так и связанные с современными вооруженными конфликтами. Прошу вас, Анатолий Иванович.
– Спасибо, Виктор Антонович! – с улыбкой ответил Свиридов.
– Прошу слушателей учесть, что я мало смотрю современные фильмы. Но мнение по затронутому вопросу высказать могу, тем более, что вопрос далеко не праздный.
– Вспомните первые фильмы о Великой отечественной войне, снятые в Алма-Ате. Лучшие режиссеры, лучшие артисты, высочайшее мастерство … Но фильмы снимали мастера, которые сами на войне не побывали, поэтому войны не знающие. Поэтому даже самые лучшие из этих фильмов в некоторых местах кажутся … несколько наивными. В этих фильмах практически нет боевых, батальных сцен, но фильмы от этого не страдают. Вспомните фильм «Летят журавли». Фильм изумительный, потрясающий … Или «В шесть часов вечера после войны», «Два бойца» …
Свиридов рукой остановил Скворцова, который хотел что-то вставить.
– Вспомните кинофильм «Летят журавли» – во всем фильме всего одна батальная сцена, где погибает главный герой, а насколько прекрасен фильм. Даже первые послевоенные фильмы очень сдержанно показывали батальные сцены – и отнюдь не в ущерб общему впечатлению. Нет, нет, были фильмы «заказные», снятые специально «про войну», где наши героические солдаты …
– И партизаны, – вставил Скворцов.
– … и партизаны совершали подвиги с именем Сталина на устах, но осмысление пришло потом. Потом появились пронзительные фильмы, из которых я хорошо помню фильм «Звезда» – первый, классический, а не римейк. Хотя он тоже по счастью был неплох …
– Вообще по моему мнению во время войны не следует снимать художественных фильмов об этой войне. Категорически.
– Сейчас снимают довольно много фильмов о войне, иногда это фильмы о прошедшей Великой войне, и в своем большинстве это фильмы вполне достойные. Но некоторые другие фильмы …
– Поймите, война не кончилась, война продолжается. И здесь, в этом зале присутствуют солдаты, знающие об этом не понаслышке …
Свиридову хотелось рассказать о том, как и с чем к нему подошла Вера Ложникова.
– Толя, что это?! Коля обнимает, ласкает меня, а от него порохом пахнет … Мне страшно стало …
– Веруня, успокойся. Мы с ним там были вместе, и он мне очень дорог. Под пули его подставить я никак не смогу, поверь.
Но Свиридов только вспомнил об этом, и продолжал.
– Война, как это ни прискорбно, продолжается. И снимать фильмы об этой войне не следует – это, как показывает практика, слишком сложно … для наших мастеров. Сплошные батальные сцены, стрельба и взрывы, погони и смерти, разлетающиеся во все стороны куски человеческих тел … Ну, это влияние Голливуда. Но чему учат эти фильмы? В чем их основная идея? В чем основа государственного мировоззрения? Это фильмы по существу документальные, причем далеко не лучшие. Вспомните первый наш документальный фильм о войне – «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». Там была правда о войне, но там не было жестокости. Этот фильм получил нашего первого Оскара в Америке – первый из советских фильмов.
– А современные «Блокпосты», «9-ые роты» и прочее – это страшилки, вызывающие жалость и к актерам, и к создателям этих с позволения сказать фильмов. Хотя некоторые из режиссеров побывали в горячих точках, кое-что видели … Но в их фильмах нет главного – сути дела, осмысленности. Вот на днях пять офицеров из отряда полковника Воложанина награждены боевыми орденами – но я никому не пожелаю пережить то, что пережили они, потому что это была война …
А награждение происходило так.
В Ново-Огарево приехали Медведев и Министр обороны Сердюков со своими сотрудниками. Тут были выписаны наградные листы, а потом перед тремя главными лицами встал строй офицеров в парадной форме и при всех наградах.
И рапорт отдавал генерал-майор с четырьмя Золотыми звездами на груди – Золотой звездой Героя Советского союза, Золотой звездой Героя социалистического труда и двух Золотых звездах Героя России.
И все награды вручал штатский министр – каждый получил орден Боевого Красного Знамени. А потом каждого персонально поздравляли Путин и Медведев. А вечером все вместе с женами и детьми офицеры «обмывали» награды …
– Вспомните лучшие фильмы о Великой отечественной войне. «В бой идут одни старики». «Батальоны просят огня», «Отец солдата». «А зори здесь тихие». «Белорусский вокзал». «Офицеры». «Иваново детство» … Да и многие другие – в них бьется сердце нашего народа, в них душа народа, на этих фильмах воспитывают настоящих мужчин. А современные фильмы убеждают только в том, что все продается, что на всех уровнях предатели и верить никому нельзя …
НЕВЕРОЯТНЫЕ ИСТОРИИ
Эту историю Жене под большим секретом рассказала одна старушка.
А если Женя узнавала что-либо не для печати, то уж будьте уверены – никто от нее ничего не узнает.
Если попробовать реконструировать события, то все выглядело бы так – или почти так.
Калерия Петровна шла из магазина, шла медленно, с трудом.
И почти пустую сумку несла тоже с трудом.
И тут рядом возник мужчина, извинился и предложил помочь ей.
Не привыкшая к такому обращению старушка даже испугалась сперва, но спутник был так вежлив и неназойлив, так спокойно заговорил с ней, что она сумочку отдала и сама взяла незнакомца под руку – а он приспособил свои шаги под ее старческие.
И потихоньку, помаленьку стала она рассказывать о своем житье-бытье, о муже инвалиде, об одиночестве.
И привычно попыталась пройти мимо входа во двор, но уверенная рука спутника помогла ей преодолеть страх.
А там, в этом громадном дворе, застроенном всякими сарайчиками, будками и «ракушками», обитали молодые оболтусы, неоднократно обижавшие старушку и даже отнимавшие у нее небогатые ее покупки.
И сейчас они были во дворе, но увидели спутника старушки.
И услышали – каждый из них – грозный приказ «стоять!».
А потом несколько слов отнюдь не литературного слога, но зато прекрасно запоминающиеся – по поводу старушки и их собственной участи в случае чего.
Спутник старушки как будто ничего и не сказал, только глянул на ребят, но все они отчетливо услышали голос …
А Свиридов со старушкой тем временем подошли к бараку довоенной постройки, и старушка с трудом поднялась по разбитым ступеням в громадный коридор с чередой дверей.
– Это ты, Каля?
Из полупустой комнаты им навстречу двинулся худой мужчина, держа руки в карманах то ли пиджака, то ли куртки.
– Здравствуйте, Марат Сергеевич. А меня зовут Анатолий Иванович. Вот Калерия Петровна пригласила меня в гости, посмотреть ваши хоромы …
И Свиридов протянул руку хозяину и тот вынул из кармана култышку – руку без кисти.
Потом, за столом, за разговором – тут Женя с трудом могла сфантазировать беседу, Свиридов узнал историю этих двух стариков.
Оба водили машины по «дороге жизни», по Ладоге.
Там Марат Сергеевич лишился кистей рук – и это была совершенно нечеловеческая и обыденная для того времени история.
А Калерия Петровна переболела дизентерией, еле выжила, но они оставались неразлучны несмотря ни на что – и нового жилья им не дают, потому что у Марата Сергеевича нет какой-то важной справки, и детей у них нет – видно Калерия Петровна застудилась во время войны, и с каждым днем все труднее ходить в магазин, а потом стоять у плиты на общей кухне …